Этос науки и новые этические проблемы науки XXI века

Тема 6.2 ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОГО ЭТАПА РАЗВИТИЯ НАУКИ

ЭТОС НАУКИ И НОВЫЕ ЭТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ НАУКИ XXI ВЕКА

СЦИЕНТИЗМ И АНТИСЦИЕНТИЗМ

ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКАЯ НАУКА И ИЗМЕНЕНИЕ МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИХ ОРИЕНТАЦИЙ

СООТНОШЕНИЕ НАУКИ И ПАРАНАУКИ. МНОГООБРАЗИЕ ФОРМ ЗНАНИЯ

ЭТОС НАУКИ И НОВЫЕ ЭТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ НАУКИ XXI ВЕКА

Этические проблемы современной науки настолько актуаль­ны и значимы, что не могут далее оставаться на периферии на­учных исследований. Этика науки изучает нравственные основы научной деятельности, совокупность ценностных принципов, принятых в научном сообществе, и концентрирует в себе соци­альный и гуманистический аспекты науки. По определению Мертона, этос науки — это эмоционально окрашенный комплекс правил, предписаний и обычаев, верований, ценностей и пред­расположенностей, которые считаются обязательными для уче­ного. Современная техника помещает человека в условия, дале­кие от его нормального функционирования, задает необходимость новых форм приспособления к окружающей действительности. Современный мир - это во многом технологизированное про­странство, человек окружил себя предметами техники, они со­ставляют его досуг и образ жизни, даже проявление творческих способностей современного человека также происходит с учетом законов окружающей техносреды. Сама сущность человека транс­формируется в направлении тяготения не к природе, гармонии и любви, а к технизации. Возникает противоречие между искон­ными нормами этики и необходимостью технического бытия человека, которое влечет за собой обширный класс этических проблем мира искусственного.

Значительное расширение технических возможностей обще­ства сопровождается тем, что в ряде исследований объектом воз­действия становится сам человек, что создает определенную уг­розу его здоровью и существованию. Физики-ядерщики были первыми, кто столкнулся с проблемами подобного рода. Сейчас эти риски и угрозы затрагивают и область молекулярной биоло­гии, генетики, медицины, психологии и пр. Многообразные эти­ческие проблемы в наиболее общем виде можно разделить на эти­ческие проблемы физики, биологии, генетики, техники; особое место занимают проблемы этики ученого.

Наиболее важным в сфере этики ученого мира является про­блема авторства научных открытий, плагиата, компетентнос­ти и фальсификации научных открытий. В научном сообществе принято устанавливать достаточно жесткие санкции за совер­шение подобных актов: научное сообщество бойкотирует иссле­дователей, занимающихся плагиатом, прерывает с ними науч­ные контакты, отказывается от совместной работы. Для иссле­дований, претендующих на научный статус, строго обязателен институт ссылок, «академическая составляющая науки», благо­даря которому фиксируется авторство тех или иных идей и, кроме того, обеспечивается селекция того нового, которое сви­детельствует о росте научного знания. В противном случае на­ука будет топтаться на месте, осуществлять бесконечные повто­ры. Как правило, «псевдооткрытия» не долговременны. Особое значение имеет проблема одержимости ученого, когда он, ин­тенсивно занимаясь научной деятельностью, отрывается от ре­ального мира и превращается в подобие робота. Очень часто ученые значительно преувеличивают свой личный вклад в на­уку, сравнивая свою деятельность с деятельностью своих кол­лег, что также порождает массу проблем, обнаруживаемых в проведении научной полемики, и влечет нарушение научной корректности и научной этики. В сферу этики науки попадают и проблемы бытия ученых. Т. Парсонс особо отмечал необходи­мость адекватных взаимообменов с обществом, позволяющим людям научных профессий обеспечивать свою жизнь за счет только своих профессиональных занятий. Ученый выступает в качестве поставщика специализированных знаний, он компе­тентен в своей достаточно ограниченной дисциплинарной об­ласти. Строго говоря, ученый ответствен лишь за достоверность предлагаемых знаний, а не за последствия их практического применения. Возникает острое противоречие между професси­ональной ответственностью ученого и его социальной ответ­ственностью. Поэтому этическое обоснование должно предварять сам ход эксперимента и научного исследования.

Создание атомной бомбы, а также новейших смертоносных видов вооружения, заставляет считать приоритетными и перво­степенными задачи гуманитарного контроля над наукой. Этичес­кие проблемы, которые были порождены областью ядерной фи­зики, стали очевидными уже в 1938 г. в силу открытия расщеп­ления атома урана, сопровождавшегося выделением огромного количества энергии.

Вопрос о практическом применении энергии атомного ядра воз­ник еще до того как было понято ее губительное воздействие на организм человека. В полной мере осознавая угрозы фашизма, в ус­ловиях попыток запрещения квантовой физики и теории относи­тельности выдающиеся немецкие физики продемонстрировали свои возможности, создав радарную защиту и атомную бомбу. Широко известен призыв Эйнштейна отказаться от использования атомно­го оружия, однако он не возымел действия: в августе 1945 г. на япон­ские города Хиросима и Нагасаки были сброшены американские атомные бомбы. Последующая гонка вооружений поставила чело­вечество перед угрозой атомного уничтожения.

Этические проблемы, проистекающие из области биологии, ука­зывают на опасность абсолютизирования биологизаторских тен­денций, в рамках которых признаются врожденными многие отрицательные черты человека - насилие, агрессия, угроза, вражда, войны, а также стремление к карьерному росту, лидерству, ин­стинкт власти и пр. В области генетики проблемными оказались вопросы о влиянии различий полов на умственную деятельность, генетические и интеллектуальные различия между расами и на­родностями. Далеко идущие выводы теории генетической детер­минации умственной деятельности очень часто были основани­ем для проявления расизма и геноцида.

На стыке биологии и медицины возникли проблемы биоэти­ки. Некоторые из них вызваны отношением к пациенту только как к объекту исследования или медицинской практики. К про­блемной сфере относят взаимоотношения «врач - пациент». В ус­ловиях возрастающей формализации обязанностей врача паци­ент предстает в роли носителя определенного заболевания ли­шается индивидуальных и социальных качеств. Пришедшая на смену патерналистской модели модель автономной ценности па­циента позволяет врачу самостоятельно принимать решения за пациента и даже не информировать последнего о его состоянии и перспективах лечения.

Особое место занимают этические проблемы, обусловленные увеличением технизации медицины и появлением принципиаль­но новых медицинских технологий и препаратов, которые рас­ширяют возможности воздействия на человека. В настоящее время вырабатываются основные критерии, допускающие эксперимен­тирование на человеке. Исследователь биоэтики Б. Юдин обра­тил внимание на то, что современная биомедицина расширяет технологические возможности контроля и вмешательства в ес­тественные проблемы зарождения, протекания и завершения человеческой жизни. Различные методы искусственной репро­дукции человека, замены пораженных органов и тканей, заме­щение поврежденных генов, активное воздействие на процессы старения приводят к тому, что во всех подобных случаях возни­кают пограничные ситуации, когда последствия достижений НТП непрогнозируемы. Вместе с тем возникает реальная опасность раз­рушения исходной биогенетической основы, угроза человеческому естеству, его физическому и психическому здоровью. Стрессо­вые нагрузки, воздействие канцерогенов, засорение окружающей среды трансформируют человека, разрушают его здоровье, ухуд­шают генофонд. Этические проблемы касаются и самого субъекта ответственности. Актуальной должна стать практика этической экспертизы в медицине. Особые проблемы вызывает связь науки и бизнеса, которая ведет к коммерциализации взаимодействия «врач - пациент», области трансплантации органов, области лекарственных препаратов и технологических новаций.

Генная инженерия за весьма непродолжительный период ока­залась авнгардом научно-экспериментальных исследований мира живого. Сейчас она предоставляет возможность вмешиваться в генетический код человека и изменять его, что считается по­зитивным при лечении ряда наследственных болезней. Одна­ко возникает соблазн планомерного совершенствования чело­веческой природы с целью все большей его адаптации к нагруз­кам современной искусственно созданной техносферы. Опасность состоит в том, что организмы, участвующие в гене­тических экспериментах, могут обмениваться генетической ин­формацией с прочими особями, и результаты подобных взаи­модействий могут привести к неконтролируемым мутациям. Многие эксперименты в сфере генной инженерии свидетель­ствуют о непрогнозируемости ее ближайших и отдаленных по­следствий.

Проблемы манипуляции над человеческой психикой, воздействия на человеческий мозг составляют особую группу проблем. Не­которые структуры мозга при воздействии на них способны про­дуцировать галлюцинации, неадекватные поведенческие реакции, изменять эмоциональные состояния человека. Существуют экс­перименты, связанные с вживлением в мозг электродов, кото­рые, оказывая слабые электрические воздействия, препятству­ют возникновению сонливости, создают ощущение бодрости, прилива энергии, способствуют снятию напряжения. Средства манипуляции психикой по своему воздействию сравниваются с транквилизаторами и наркотиками.

Этическое регулирование науки и появление высокого уров­ня этической культуры, оцениваемые сегодня как жизненная не­обходимость, являются важной предпосылкой будущего разви­тия науки, будут способствовать обеспечению качества мораль­ности современной науки. Ученый должен осознавать свою ответственность за судьбу человечества.

Острой проблемой современности является технология клони­рования. Революционная ситуация в генетике и удавшийся экс­перимент клонирования - создание искусственным путем пер­вого млекопитающего, полученного из соматической клетки, овечки Долли - феномен, потрясший воображение всего совре­менного человечества. Заметим, что соматической называется любая клетка взрослого организма, которая несет в себе набор наследственного вещества. Половые клетки имеют половинный набор генов, поэтому при зачатии отцовская и материнская по­ловины соединяются в единый новый организм.

Термин «клонирование» (от древнегреч. klon - побег, черенок) всегда имел отношение к процессам вегетативного размножения и в этом своем качестве был достаточно хорошо известен (клониро­вание растений черенками, почками, клубнями в сельском хозяй­стве). Живые организмы, например амеба, также размножаются, производя генетически идентичные клетки, которые называются клонами. Клетки живого организма прошли специализацию и диф­ференциацию, поэтому клетка печени, к примеру, отличается от нервной клетки. Более того, в одних клетках включены и работают одни гены, в других - другие. Специализированные клетки организма теряют свою многовариантность. Существуют так называемые ство­ловые клетки, которые находятся на ранней стадии дифференцировки и могут давать начало разным типам клеток. Поэтому для клонирования существенно важно получить недифференцирован­ные клетки, которые могли бы размножаться, жить в пробирке и быть в любое удобное время пересажены животному-реципиенту. В стволовые клетки могут быть пересажены разные гены, измененные в нужной комбинации, после чего будут выращены организмы «с за­казанным генотипом».

В общем смысле клонированием может быть назван процесс, предполагающий создание существа, генетически тождественного родительским. Изучение технологии клонирования началось в 60-е гг. XX в., однако сенсационное воспроизведение млекопи­тающего приходится на 90-е гг., в связи с чем возникла пробле­ма возможности экспериментов клонирования над человеком. До тех пор пока речь шла о клонировании для обеспечения эффек­тивности в рыбном хозяйстве, сельском хозяйстве, растениевод­стве, проблема не обретала такую остроту и не сталкивалась с по­добным накалом страстей. Когда же речь зашла о клонировании человеческого существа, потребовались усилия многих теоретиков для осмысления последствий такого шага.

По мнению известного американского ученого П. Диксона, любой способ, который испробован на млекопитающих, может быть при­менен к людям. В этом случае мы получим копии взрослых людей, копии своих родственников, друзей и вообще попадем в ситуацию реальной множественности, в которой и не отличить, где генети­чески подлинное человеческое существо, а где артефакт, т.е. искус­ственно созданное.

Согласно публикациям в 1998 г. американский физик Р. Сид на симпозиуме по репродуктивной медицине громогласно заявил о на­мерении приступить к работам по клонированию человека. Есть и желающие участвовать в этом эксперименте.

Если говорить о деталях процесса клонирования овечки Долли, то следует отметить, что начало этому организму дала материнская клетка, содержащая двойной набор генов матери. Иными словами, овца не имеет отца, но есть три матери: овца, которая дала свой ге­нетический материал, овца, от которой взяли клетку, и овца-реци­пиент, которая вынашивала знаменитого ягненка. Исследователи подчеркивают, что можно получить генетически идентичную копию только от материнского организма, потому что ядра пересаживаются в яйцеклетку. В цитоплазме яйцеклетки есть небольшая часть ге­нетического материала, митохондриальная ДНК, которая переда­ется зародышу только от матери и обусловливает материнскую на­следственность (поэтому любой человек, как и животное, получает больше информации от матери, нежели от отца).

Целесообразен ли запрет клонирования в народном хозяйстве - в растениеводстве, животноводстве, рыбном хозяйстве? Ведь по­лучение копий ценных животных и растений, огромное коли­чество экземпляров животных-рекордсменов, которые будут точ­ной копией родительского организма или необыкновенно цен­ными растительными лекарственными препаратами, - не зло, а благо. Целые стада элитных коров, лошадей, пушных зверей, сохранение исчезающих видов животных - все это говорит о еще одной революции в сельском хозяйстве. Причем здесь просмат­риваются самозамыкающиеся технологии, ибо кормом может слу­жить такое вещество, как калус, представляющее собой скопле­ние делящихся клеток, из которых любая может дать жизнь но­вому организму-растению. Производство инсулина, синтез животных и растительных белков также даст экономический эф­фект. Иногда исследователи усматривают и возможность восста­новления вымерших видов посредством клонирования, так как в ископаемых костных останках можно обнаружить сохраненную ДНК.

Решение данной проблемы связано с необходимостью четкого осознания многоаспектное™ феномена клонирования. Есть ме­дицинский, экономический, этический, философский, религи­озный аспекты этой проблемы. Клонирование как очень слож­ная экспериментальная технология, в принципе может приво­дить к воспроизводству не только эталонов (когда цель согласуется с результатом), но и уродцев. С методологической точки зрения речь идет о рассогласовании поставленных целей и полученных результатов, что в условиях клонирования на человеке аморально и преступно. Кроме того, неизвестно, как поведет себя клони­рованный организм в социальном мире, а животное — в стадной жизни.

Ведь всем известна сложная иерархия в стадной жизни высших животных, их ролевое разделение и амплитуды поведенческого амп­луа. Изначальная жесткая генетическая запрограммированность может во многом ограничить универсальность данного организма; он может оказаться «странным» уродцем.

Налагает запрет на клонирование и Ватикан: служители ре­лигии настаивают на том, что рождение человека должно про­исходить естественным образом, иначе у родившегося не будет души. Клонирование, на их взгляд, - это вызов всемирной ре­лигиозной морали, измена ее принципам. И хотя в клонирова­нии можно усмотреть возможность избежать грехопадения и отдаленный аналог непорочного зачатия, для православного че­ловека, как отмечает И. Силуянова, клонирование - это серь­езное искушение и возможность прельщения для монашенствующих как способ продлить свой род, сохраняя плотское воздер­жание.

Интересно, что в памятниках древности, например в текстах каб­балы, запрещается создание искусственного человека по заданным параметрам, ибо за этим стоит космическое всевластие во многом нравственно несовершенного существа. Доктор Фауст - герой из­вестного произведения Гете - пытается создать искусственного человека (гомункулуса), при этом присутствует сила зла - Мефис­тофель. Вместе с тем сюжеты о сверхчеловеке довольно часты. Про­блема сверхчеловека, поставленная Ницше, напрямую связана с выводом: «Бог умер!»; Хаксли в романе «О дивный новый мир» описывает генетические манипуляции с эмбрионами. И, наконец, идеологический заказ на советскую евгенику, предполагающую вмешательство в природу человека, использование достижений ге­нетики в целях государственной политики, формирование искус­ственного отбора в условиях ослабленного естественного, свидетель­ствуют о вероломстве псевдонауки. Евгенический эксперимент помимо психологического тестирования, медицинского обследования включает в себя искусственное осеменение. Цель подобных меро­приятий - повышение «умственных способностей населения».

Медицинский аспект клонирования, предполагающий произ­водство подверженных деформации органов и тканей, столь не­обходимых в хирургии и травматологии, влечет за собой проблему организации производства такого рода материала, поскольку донорами в любом случае должны стать живые люди - это, в свою очередь, может привести к социально негативным последстви­ям и криминальному бизнесу.

Обсуждение проблемы клонирования выявляет еще один не­ожиданный аспект: данная технология во многом уязвима, по­скольку гении зачастую страдают серьезными патологиями. Шизофрения, циклотемия, эпилепсия, ряд разнообразных нервно- психических расстройств - лишь незначительный набор харак­теристик гениальных личностей. Кроме того, гениальность связана с социальным признанием, возможностью превзойти заданную социумом планку нормального развития способностей; поэтому гений прошлого века может стать в современном мире рядовым существом. Идея клонирования гениев может обернуться угро­зой здоровью генотипа совокупного родового человека.

Чистота эксперимента клонирования в условиях резко обо­стрившихся глобальных проблем современности вызывает боль­шие сомнения. Такого рода экспериментирование, пусть даже под грифом «секретно», может привести к незапланированным му­тациям, исход которых будет непредсказуем. Маловероятно и то, что клонирование будет давать точные копии отобранных образ­цов. Поскольку появление знаменитой овечки Долли последо­вало после 277 неудачных попыток, то опасения обретают еще и чисто технический характер. Как утверждает зместитель ди­ректора Института общей генетики РАН Е. Платонов, удачное клонирование первого ребенка потребует не менее 1000 попы­ток; появится большое количество мертворожденных или детей-уродов.

Клонирование в целях помощи бездетным семьям также про­блематично, ибо даже в случае положительного исхода и абстра­гирования от всех социально-негативных факторов клонирование предполагает воспроизводство не нового организма, а однояйце­вого близнеца отца или матери, т.е. родители получат не ребен­ка, а родственника - сестру или брата. Кроме того, клонирова­ние станет поддержкой инвертированных лиц - гомосексуалис­тов. Технологии искусственного размножения отменяют самый веский аргумент против гомосексуальных отношений - угрозу недовоспроизводства человечества. Подобные технологии откроют возможности для различных извращенных форм семейно-брачных отношений, укрепят основание неполных семей и поставят под сомнение всю систему кровно-родственных отношений.

 

СЦИЕНТИЗМ И АНТИСЦИЕНТИЗМ

Культ науки и провозглашение ее как наивысшей ценности развития человеческой цивилизации привел к утверждению в XX в. сциентистского мировоззрения. Сциентизм (от лат. scientia - знание, наука), представил науку как культурно-мировоззренческий образец и рассматривался сторонниками этого мировоз­зрения как идеология «чистой, ценностно-нейтральной большой науки». Он предписывал ориентироваться на методы естествен­ных и технических наук, точное математизированное естество­знание и распространял критерии научности на все виды чело­веческих взаимоотношений с миром, на все типы знания и че­ловеческое общение в том числе; ему свойственна абсолютизация роли науки.

Одновременно со сциентизмом возник и антисциентизм, про­возглашавший прямо противоположные установки, характери­зующийся весьма пессимистическим отношением к возможно­стям науки. Антисциентизм исходил из негативных последствий НТР и требовал ограничения экспансии науки, возврата к тра­диционным ценностям и способам деятельности.

Сциентизм и антисциентизм представляют собой две остро конфликтующие ориентации в современном мире. Сторонники сциентизма приветствуют модернизацию быта и досуга, дости­жения НТР, убеждены в безграничных возможностях науки, в частности в том, что ей по силам решить все острые проблемы человеческого существования, с воодушевлением приветствуют все новые свидетельства технического подъема.

Антисциентисты видят сугубо отрицательные последствия НТР, их пессимистические настроения усиливаются по мере краха возлагаемых на науку надежд в решении экономических и со­циально-политических проблем. Антисциентисты подчеркива­ют значение искусства, религии, нравственности в жизни чело­века. Философский антисциентизм противопоставляет науку и свободу; религиозный антисциентизм настаивает на религиоз­ной мотивации всех человеческих проявлений.

Важно подчеркнуть, что сциентизм и антисциентизм носят универсальный характер, пронизывая сферу обыденного созна­ния - области морали и эстетики, права и политики, воспита­ния и образования, - независимо оттого, называют ли подоб­ные умонастроения указанными терминами или нет. Иногда умо­настроения сциентистов и антисциентистов носят откровенный и открытый характер, но чаще выражаются скрыто и подспуд­но. В философии сциентистские тенденции проявляются в иг­норировании ее смысложизненной проблематики и мировоззрен­ческого характера.

Определить сторонников сциентизма и антисциентизма не­трудно: аргументы сциентистов и антисциентистов диаметрально противоположны. Сциентисты приветствуют достижения науки - антисциентисты испытывают предубежденность против научных инноваций; сциентисты провозглашают научное знание как наи­высшую ценность культуры - антисциентисты не устают под­черкивать недостаточность науки и критическое к ней отноше­ние.

Сциентисты, отыскивая аргументы в свою пользу, напоми­нают, что наука Нового времени, опровергая путы средневеко­вой схоластики, выступала за обоснование культуры и новых, подлинно гуманных ценностей. Они совершенно справедливо подчеркивают, что наука является производительной силой об­щества и имеет безграничные познавательные возможности.

Антисциентисты в качестве своего аргумента подчеркивают, что, несмотря на многочисленные успехи науки, человечество не стало счастливее и подвержено опасностям, источником ко­торых стала сама наука и ее достижения. Следовательно, наука не способна сделать свои успехи благодеянием для всего чело­вечества.

Сциентисты считают науку ядром всех сфер человеческой жизни и стремятся к «онаучиванию» всего общества в целом, ут­верждая, что только благодаря науке жизнь может стать органи­зованной, управляемой и успешной. В отличие от них антисци­ентисты убеждены, что понятие «научное знание» не тождественно понятию «истинное знание» — для человека не менее важна сфера чувств и переживаний.

Сциентисты намеренно игнорируют многие острые пробле­мы, связанные с негативными последствиями всеобщей техно­кратизации. Антисциентисты прибегают к предельной драмати­зации ритуации, сгущают краски, рисуя сценарии катастрофи­ческого развития человечества, привлекая тем самым большое число своих сторонников.

Действительно, опасность получения непригодных в пищу про­дуктов химического синтеза, острые проблемы в области здраво­охранения и экологии заставляют говорить о необходимости соци­ального контроля за применением научных достижений. Однако воз­растание стандартов жизни и причастность к этому процессу непривилегированных слоев населения добавляет аргументов в пользу сциентизма.

В истории философии существуют случаи яростного сопро­тивления распространению сциентистского мировоззрения. Так, представитель экзистенциализма Сёрен Кьеркегор противопо­ставляет науку как неподлинную экзистенцию вере - как под­линной экзистенции и, совершенно обесценивая науку, задает каверзные вопросы: Какие открытия сделала наука в области этики? Меняется ли поведение людей, если они верят, что Солнце вращается вокруг неподвижной Земли? Способен ли дух жить в ожидании последних известий из газет и журналов?

«Суть сократовского незнания, - резюмирует подобный ход мыс­ли С. Кьеркегор, - в том, чтобы отвергнуть со всей силой страсти любопытство всякого рода, чтобы смиренно предстать перед лицом Бога... Изобретения науки не решают человеческих проблем и не заменяют собой столь необходимую человеку духовность. Даже когда мир будет объят пламенем и разлагаться на элементы, дух останет­ся при своем, с призывами веры. Трактовать изобретение микро­скопа как небольшое развлечение - куда ни шло, но приписывать ему серьезность было бы слишком... Претенциозные натуралисты делают из «законов» религию». Главное возражение, выдвигаемое Кьеркегором против естественных наук (а в действительности против позитивистского сциентизма), состоит в следующем: «Возможно ли, чтобы человек, воспринимая себя как духовное существо, мог ув­лечься мечтой о естественных науках (эмпирических по содержа­нию)?» Естествоиспытатель - человек, наделенный талантом, чув­ством и изобретательностью, но при этом не постигающий самого себя. Если наука становится формой жизни, то остается нерешен­ной проблема осознания своей духовной сути.

Антисциентисты уверены, что вторжение науки во все сфе­ры человеческой жизни делает жизнь бездуховной, лишенной романтики. Дух технократизма отрицает мир подлинности, вы­соких чувств и красивых отношений. Возникает неподлинный мир, который сливается со сферой производства и необходимо­стью постоянного удовлетворения все возрастающих «вещистских» потребностей. Адепты сциентизма исказили жизнь духа, от­казывая ему в аутентичности. Сциентизм, делая из науки капи­тал, коммерциализировал науку, представил ее как заменитель морали. Только наивные и неосторожные цепляются за науку как за безликого спасителя.

Яркий антисциентист Герберт Маркузе выразил свое него­дование против сциентизма, сформулировав концепцию «одно­мерного человека», в которой показал, что подавление природ­ного, а затем и индивидуального в человеке сводит многооб­разие всех его проявлений лишь к одному технократическому параметру. Те перегрузки и перенапряжения, которые выпада­ют на долю современного человека, свидетельствуют о ненор­мальности самого общества, его глубоко болезненном состоя­нии. Ситуация осложняется тем, что узкий специалист (homo faber), который крайне перегружен, заорганизован и не принадлежит себе, - это не только представитель технических профес­сий, в подобном измерении может оказаться и гуманитарий, чья духовная устремленность будет сдавлена тисками нормативности и долженствования.

Известный ученый-логик Бертран Рассел, получивший в 1950 г. Нобелевскую премию по литературе, в поздний период своей деятельности стал сторонником антисциентизма. Он видел основной порок цивилизации в гипертрофированном развитии науки, что привело к утрате подлинно гуманистических цен­ностей и идеалов.

Автор концепции личностного знания Майкл Полани под­черкивал, что современный сциентизм сковывает мысль не меньше, чем это делала церковь. Он не оставляет места нашим важнейшим внутренним убеждениям и принуждает нас скры­вать их под маской слепых и нелепых, неадекватных терми­нов.

Представители крайнего антисциентизма требуют ограничить и затормозить развитие науки. Однако эта позиция недальновидна, так как в этом случае возникает насущная проблема обеспече­ния потребностей постоянно возрастающего в количественном отношении населения в элементарных и уже привычных жизнен­ных благах, не говоря уже о том, что именно в научно-теоретической деятельности закладываются «проекты» будущего разви­тия человечества.

Дилемма «сциентизм - антисциентизм» предстает как извеч­ная проблема социального и культурного выбора. Она отражает противоречивый характер общественного развития, в котором НТП оказывается реальностью, а его негативные последствия не только отражаются на культуре, но и уравновешиваются высшими достижениями в сфере духовности. В связи с этим задача совре­менного интеллектуала весьма сложна - по мнению Э. Агацци, она состоит в том, чтобы одновременно защищать науки и про­тивостоять сциентизму.

Примечательно и то, что антисциентизм автоматически пе­ретекает в антитехнологизм, а аргументы антисциентистского характера с легкостью можно выявить и в сугубо научной (сци­ентистской) проблематике, в саморефлексии науки, вскрывающей трудности и преграды научного исследования, обнажающей не­скончаемые споры и несовершенство науки. Не случайно Пол Фейерабенд, анализируя сущность современной науки, убеждал, что уже в далеком прошлом совершенно точно было известно, что попытка рационалистического исследования мира имеет свои границы и дает неполное знание. Он предлагал модель плюра­листической эпистемологии, в которой использовались бы эв­ристический потенциал мифа, игры, непроизвольной активно­сти. Наука, с его точки зрения, как идеология научной элиты должна быть лишена своего центрального места и уравнена с мифологией, религией и даже магией. Такая резко выраженная антисциентистская позиция направлена против критического ра­ционализма и предлагает переоценку ценностей. Умеренный ан­тисциентизм находит свое выражение в экологическом сознании, образуя его сердцевину.

Примечательны в связи с антисциентистской позицией рассуж­дения епископа Дж. Беркли (1685-1753) о том, что если люди взве­сят те великие труды, прилежание и способности, которые упот­реблены в течение стольких лет на разработку и развитие наук, и сообразят, что, несмотря на это, значительная, большая часть наук остается исполненной темноты и сомнительности, а также примут во внимание споры, которым, по-видимому, не предвидится конца, и то обстоятельство, что даже те науки, которые считаются осно­ванными на самых ясных и убедительных доказательствах, содер­жат парадоксы, совершенно неразрешимые для человеческого по­нимания, и что, в конце концов, лишь незначительная их часть приносит человечеству кроме невинного развлечения и забавы ис­тинную пользу, если люди все это взвесят, то они легко придут к полной безнадежности и к совершенному презрению всякой уче­ности.

История философии богата образцами сетований по поводу сложности науки. Дэвид Юм (1711-1776) утверждает, что не тре­буется даже особенно глубокого знания для того, чтобы заметить несовершенное состояние наук в настоящее время; ведь и тол­па, стоящая вне храма науки, может судить по тому шуму и тем крикам, которые она слышит, что не все обстоит благополучно внутри его. Нет ничего такого, что не было бы предметом спо­ра и относительно чего люди науки не держались бы противо­речивых мнений. Самые незначительные вопросы не избегают наших прений, а на самые важные мы не в состоянии дать ка­кого-либо достоверного ответа.

Предостережения против наук набирают силу, как это ни па­радоксально, именно в эпоху Просвещения. По убеждению Жан Жака Руссо, надо пройти через множество ошибок, в тысячу раз более опасных, чем польза, приносимая истиною, чтобы этой истины достигнуть. Он подчеркивал, что если наши науки бес­сильны решить те задачи, которые они перед собой ставят, то они еще более опасны по тем результатам, к которым они при­водят. Рожденные в праздности, они, в свою очередь, питают праздность, и невозместимая потеря времени - вот в чем рань­ше всего выражается вред, который они неизбежно приносят обществу.

Русские философы также не остаются безучастными в обсуж­дении вопроса о недостатках науки. Н.П. Огарев (1813-1877) уверен, что наука не составляет такой повсеместности, чтобы движение общественности могло совершаться исключительно на ее основании; наука не достигла той полноты содержания и оп­ределенности, чтобы каждый человек в нее уверовал.

Другая часть критических замечаний в адрес науки принад­лежит духовно ориентированным мыслителям. П.Д. Юркевич (1804-1860), например, усматривает второстепенность, подсобность и зависимость науки от более главенствующего мира скры­тых духовных постижений. Здесь уже аргументы направлены из сферы, наукой не являющейся, но с самых ранних времен ей сопутствующей: каждая наука имеет цену только как пособие к какому-нибудь ремеслу, пока она не дает замечать или чувство­вать, что за внешним, являющимся миром есть мир высший, духовный, мир света и истины».

Суждения Н. Бердяева (1874-1948), Л. Шестова (1866-1938), С. Франка (1877-1950) занимают особое место в критике на­уки и имеют огромное влияние в силу не только приводимых в них заключений, но и яростного пафоса и переживания за судьбу и духовность человечества. Н. Бердяев убежден, что вера в бога науки ныне пошатнулась, доверие к абсолютной науке, к возможности построить научное мировоззрение, удовлетво­ряющее природу человека, подорвано. Причины он видит в том, что в область научного знания вторгаются новые явления, ко­торые казенный догматизм ученых недавно еще отвергал как сверхъестественное... А с другой стороны, философия и гносе­ология выяснили, что наука сама себя не может обосновать, не может укрепить себя в пределах точного знания. Своими кор­нями наука уходит в глубь, которую нельзя исследовать про­сто научно, а верхами своими наука поднимается к небу. Даже для людей научного сознания становится все яснее и яснее, что наука просто некомпетентна в решении вопроса о вере, откро­вении, чуде. Да и какая наука возьмет на себя смелость решать эти вопросы? Ведь не физика же, не химия, не физио­логия, не политическая экономия или юриспруденция? Науки нет, есть только науки, - утверждал Н. Бердяев. Идея науки, единой и всеразрешающей, переживает серьезный кризис, вера в этот миф пала. Наука есть лишь частная форма приспособ­ления к частным формам бытия.

Бердяев по-своему решает проблему сциентизма и антисци­ентизма, различая науку и научность. Он замечает, что никто серьезно не сомневается в ценности науки. Наука - неоспори­мый факт, нужный человеку. Но в ценности и нужности науч­ности можно сомневаться. Наука и научность - совсем разные вещи. Научность есть перенесение критериев науки на другие области, чуждые духовной жизни, чуждые науке. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должно по­коряться, что ее запреты и разрешения имеют решающее значе­ние повсеместно. Научность предполагает существование еди­ного метода... Но и тут можно указать на плюрализм научных методов, соответствующий плюрализму науки. Нельзя, напри­мер, перенести метод естественных наук в психологию и в на­уки общественные. И если науки, по мнению Н. Бердяева, есть сознание зависимости, то научность есть рабство духа у низших сфер бытия, неустанное и повсеместное сознание власти необ­ходимости. Бердяев приходит к выводу, что научная общеобя­зательность - это формализм человечества, внутренне разорван­ного и духовно разобщенного. Дискурсивное мышление прину­дительно.

Л. Шестов сокрушается, что наука покорила человеческую душу не тем, что разрешила все ее сомнения, и даже не тем, что она, как это думает большинство образованных людей, доказала не­возможность удовлетворительного их разрешения. Она соблаз­нила людей не своим всеведением, а житейскими благами, за которыми так долго бедствовавшее человечество погналось с той стремительностью, с какой измученный продолжительным по­стом нищий набрасывается на предложенный ему кусок хлеба. Толстой, Достоевский и другие пытались восстановить против науки мораль - но их усилия в этом направлении оказались бес­плодными. Нравственность и наука - родные сестры, родившиеся от одного общего отца, именуемого законом или нормою. Вре­менами они могут враждовать меж собой и даже ненавидеть одна другую, как это часто бывает меж родными, но рано или поздно кровь скажется, и они примирятся непременно.

Шестов обращает внимание на реальное противоречие, гнез­дящееся в сердцевине зрелой науки, когда огромное количество единичных фактов выбрасывается ею за борт как излишний и ненужный балласт. Наука принимает в свое ведение только те явления, которые постоянно чередуются с известной правиль­ностью; самый драгоценный для нее материал - это те случаи, когда явление может быть по желанию искусственно вызвано, т.е. когда возможен эксперимент. Но как же быть с единичны­ми, не повторяющимися и не могущими быть вызванными яв­лениями? Если бы все люди были слепыми и только один из них на минуту прозрел и увидел бы красоту и великолепие Божьего мира, - утверждает Шестов, - наука не могла бы счи­таться с его показаниями. А между тем свидетельства одного зрячего значат больше, чем показания миллиона слепых. В жизни человека возможны внезапные озарения, хотя бы на несколь­ко секунд. Неужели о них нужно молчать, потому что при нор­мальных обстоятельствах их не бывает и их нельзя вызвать в каждую данную минуту?! Наука этого требует. Шестов обраща­ется к современникам с призывом забыть научное донкихот­ство и постараться довериться себе.

Однако ни конец второго тысячелетия, ни начало третьего так и не предложили убедительного решения дилеммы «сциен­тизм и антисциентизм». Человечество, задыхаясь в тисках ра­ционализма, возлагает надежды на духовное спасение в мно­гочисленных психотерапевтических и медитативных практиках, при этом высоко ценя их научное обоснование. Несмотря на тупики техногенного развития, связывает именно с наукой, а не с духовным и нравственным ростом прогрессивное разви­тие цивилизации. В сциентизированном мировоззрении чело­век предстает как носитель эффективности и нормативности, как существо всецело рациональное, подчиненное линейному прогрессу.