Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 9 страница

Они немножко поговорили о тряпках. В племени банту есть такой обычай: переходить к обсуждению серьезных проблем только после довольно долгой беседы о том, как перемещаются по окрестностям антилопы гну, и при встрече двух подружек происходит в точности то же самое: серьезный разговор требует подготовки, разминки. У Софи и Юго следующей темой стали дети. Поскольку Гудрун должна была приступить к своим обязанностям только завтра, Юго оставил их сейчас – «один раз не в счет» – в школьной столовой, и теперь ему было немножко не по себе, виноват ведь… Ну правда, не слишком… Эктор в последнее время кажется ему немного нервным. Да ладно, надо будет просто за ним присмотреть, лишь бы не упустить время, вот и все дела. И только после этих преамбул Марсиак решил, что настало время поговорить с Софи о своем великом проекте. Направился к большому шкафу, вынул из ящика с десяток набросков и протянул их Софи со словами: «Глянь‑ка – узнаёшь?»

 

Никар смотрел на Ариану. Отныне в его глазах читалось больше покорности, чем отвращения. Не последнюю роль сыграло решение начальницы поставить старую кофейную машину перед дверью его кабинета – для личного пользования Адольфа. А может быть, его грела поистине золотая перспектива освободиться к осени от работы с нею.

Ариана держала речь. Теперь она уже не боялась этого: слова располагались друг за другом неторопливо, выстраивались во фразы. А это все, что от них требовалось.

– Я собрала всех вас здесь, ознакомившись с докладом Николя Фланвара. Он проделал отличную работу, и мне хочется публично его поздравить и поблагодарить.

Отмеченный начальницей широко улыбнулся – восторгу его не было границ. Никто в зале и бровью не повел. Подозрения в адрес Яго от проката крупногабаритной техники оказались живучи.

– Представляется очевидным, что разница между конкурирующими фирмами в нашем деле заключается в уровне сервиса. В ЖЕЛУТУ давно известно, и это подтверждено основополагающим для нас документом, – пользуюсь случаем поприветствовать и поблагодарить одного из его составителей, Адольфа Никара! – так вот, в ЖЕЛУТУ давно известно, что помощь при выборе техники для аренды стала краеугольным камнем в оказании нашим предприятием услуг клиентам. Это принцип обеспечил нам успех, но он же может нас и погубить.

Тут она сделала паузу – наподобие Тома Форда с Первого канала, тот всегда умолкает, закрыв глаза, перед тем как объявить, что за модные тенденции ждут зрителей в будущем сезоне. В зале воцарилось напряженное ожидание, пятнадцать человек уставились на губы Арианы. Победа! Кончились времена, когда, минуя ее, обращались к Никару!

– Действительно, если, как говаривала Коко Шанель, «копия делает честь оригиналу», ни одного нашего успешного конкурента все равно пока не сравнить с нами по сметливости, умению, количеству ноу‑хау…

Она обозначила полуулыбку, довольная придуманной заранее формулировкой.

Но тут же в речи ее зазвучали драматические нотки:

– Везде только и делают, что сбивают цены, играют на скидках конкурентов, предлагая свои, на первый взгляд большие, используют слоганы типа «Шесть бетономешалок по цене пяти!», промоушны вроде «Возьмите напрокат распылитель шпаклевки, мы вам дадим в придачу капельный пистолет!» – всем понятно, о чем речь, да? Иду дальше! Все это коварные, нечестные методы, но они, увы, не противозаконны. А главное – плагиаторы никогда не поднимаются до уровня творцов. Изобретательность, фантазия – наш козырь, а не их! По данным Фланвара, мы пока еще лидеры продаж как среди промышленников, так и среди ремесленников, однако мы уступаем ТУТАЛУЭ, ЛУМУАДОНК и ЛУЛУЛУТУ[42], как только дело доходит до мелких частников. И вот здесь‑то нам и надо пойти на них в атаку. И вот здесь‑то я и намерена предложить вам нечто совсем необычное.

Снова молчание. Снова она под обстрелом прищуренных глаз.

– Есть среди вас женатые? Кто?

Лес рук.

– Отлично. Конечно, каждому из вас приходилось быть и клиентом ЖЕЛУТУ. А у кого из вас жены сами занимаются строительно‑монтажными работами?

Лес рук как срубили.

– Представьте себе, что у ваших жен нет мужей, у которых руки приделаны как надо, или что они остались незамужними, как почти треть француженок. Станут они нашими клиентками? Конечно же нет! И вот тут‑то ЖЕЛУТУ может выступить действительно как предприятие, предлагающее много. Предлагающее новое. Моя идея так проста, что до нее могла додуматься только женщина.

Сотрудники разулыбались. Ариана понадеялась – потому, что оценили ее тонкую шутку.

– Мы станем сдавать в аренду наши машины в комплекте с людьми, которые будут ими управлять. Естественно, с самыми красивыми из работников, которых специально для этого наймем. С высокими, малорослыми, блондинами, брюнетами, рыжими – на любой вкус. Выбрать их можно будет по каталогу, как и все остальное, что мы предлагаем клиентам…

 

– Понимаешь, Софи, может, и не надо было так делать, но я тут на днях искал ленточку для подарочного пакета мадам Менар, ну и наткнулся на твои рисунки… Это же такая красота! (Юго потряс растопыренными пальцами.) А когда увидел твои пояснения – «рубин, золото, платина», – сразу понял, что такие украшения не годится делать из дешевых материалов. Тем не менее (теперь на паузе он поднял указательный палец к небу) думаю, что именно в этих эскизах – будущее «Л как „легкомыслие“»…

– Господь с тобой, Юго, мы же не на Вандомской площади[43], правда? Ну и нечего тогда строить воздушные замки! Чего ты так возбудился? Драгоценные металлы и камни не про нас.

– Знаю. Но они могут сделать нам будущее. Я не раз видел, что именно драгоценные металлы и камни куда сильнее околдовывают женщин, у которых нет средств, чтобы их купить. Вот и появилась у меня одна идейка: мы станем изготавливать такие украшения и давать их напрокат.

– Что‑о‑о?! Напрокат?! У тебя крыша поехала, Юго? Сдавать в аренду драгоценности, как бетономешалки или тракторные лопаты?

– Да‑да, именно так. Не забудь, что я сдаю самые разные вещи в аренду двадцать лет. Не хочу хвастаться, но Ариана не зря говорит, что я лучше всех в западном мире умею впарить что угодно кому угодно! Я и впрямь на это способен, поверь! Не все ли равно, что предлагать – бриллианты или тракторные лопаты? Совершенно все равно! разница только в размерах, весе, материале, цене, способе использования и технологии доставки, остальное тютелька в тютельку.

– А страховка? Как быть со страховкой? Если их украдут или еще что?

– Ой, да не смеши меня! Уж кто‑кто, а я на этих страховках не одну собаку съел! И потом, только прокатом все равно дело не ограничится…

– Я и не собираюсь тебя смешить, но мне тревожно. И я не очень понимаю, ты хочешь, чтобы мы устраивали презентации ювелирных изделий на складе, в доме из сборных элементов, – тут, в Башле?

– Да нет же! Послушай! Представь себе, что у нашей клиентки прием, вечеринка, день рождения – ну, все такое, а у нее уже выработался рефлекс звать нас в подобных случаях. Я прихожу со своим чемоданчиком, открыва‑а‑аю, и – держись! – тут и начинается макиавеллизм. Во время своих походов по городу я тысячу раз видел, что в девяти случаях из десяти буржуазные дамочки, которые плачут, что у них так мало денег, пудрят нам мозги. По моим подсчетам, если взять только наш квартал, восемь домов из десяти платят налог солидарной ответственности за состояние[44]. Ну, а следовательно, после недельного пользования, когда девушке придется возвращать нам солитеры или серьги с рубинами, взятые напрокат, с ней будет происходить то же самое, как если бы у нее отбирали младенца перед выходом из родильного дома. И курочка будет готова отдать все, что есть и чего нет, выпотрошить мужа до сухого остатка. Голову даю на отсечение, что очень скоро эти дамочки не будут довольствоваться тем, чтобы взять напрокат твои украшения, они захотят купить их. И мы станем продавать. Вагонами. С маленькими тележками. Оптом и в розницу. Вот что я придумал, птичка моя!

– Жутковатый у тебя взгляд на женщин, милейший, – улыбнулась ему восхищенная Софи. – Но ты прав, ты тысячу раз прав! Конечно, не такие уж мы дурехи, как тебе кажется, и не такие уж стервы, чего нет, того нет, но драгоценности для нас – это как… как для вас автомобили, они кружат нам голову…

Софи до того развеселилась, что стала подпрыгивать на месте и хлопать в ладоши. Но вдруг замерла. И спросила озадаченно:

– Погоди, погоди, а как же начальный капитал? Надо ведь сперва вложить немалые деньги в покупку камней и других материалов… А ты‑то знаешь, сколько у нас свободных средств… Ну и чем же мы это оплатим?

– Деньгами, дорогая, деньгами. У меня они есть, и тебе это отлично известно. У тебя талант, у меня деньги, я верю в твои изделия, и я тебя финансирую. Очень просто.

Софи разинула рот, глядя на него.

– Да ты что, Юго? Об этом не может быть и речи! Я никогда не стану брать у тебя деньги! Если бы такая идея возникла у Арианы, даже она в жизни не взяла бы у тебя ни единого су. Уж как‑нибудь бы да выпутались без своих мужей. Спасибо, нет, то есть спасибо, но я отказываюсь от твоего щедрого предложения.

Юго нахмурился. Он не ожидал отпора. Никто еще и никогда не гнушался его деньгами. И уж во всяком случае не его жена! М‑да… чего не было, того не было… Черт бы побрал эти субботние распродажи! Эти так называемые скидки! Не будь Ариана такой транжирой, за десять лет он мог бы прикупить еще парочку небольших компаний. Предприниматель Юго нового образца мысленно с пониманием улыбнулся предпринимателю Юго образца старого. Но все‑таки ни к чему утяжелять его досье фаллократа в глазах нынешнего партнера по бизнесу – если Софи до сих пор думала, что он из тех мужчин, что считают женщин существами низшего порядка, пусть больше так не думает.

– Пойдем в банк и предложим им наш проект. О’кей!

Софи улыбнулась. Юго выиграл партию.

В зале заседаний ЖЕЛУТУ слышно было бы, как муха пролетела. В ожидании ответа Адольфа Никара все собравшиеся обратили к нему лица, выражением напоминавшие физиономии игроков в покер. Генеральный директор ощерился, обнажив десны цвета отварного цикория.

– Сдавать мужчин напрокат вместе с машинами? Скажите, мадам Марсиак, ваше предложение из области проституции или из области сервиса?

Ариана почувствовала, что щеки у нее становятся такого же цвета, как слизистая рта у ее заместителя. Вот это свинство так свинство! Она‑то ожидала аплодисментов, нет, оваций, она ожидала триумфа, а он так все опошлил! Верила, что выйдет из этого зала под восторженные крики «Виват!», ожидала, что до машины, припаркованной на стоянке, прошагает мимо почетного караула, размахивающего каталогами ЖЕЛУТУ, и вдруг… Надо подумать о чем‑нибудь хорошем, собраться с силами и подумать о приятном, иначе не обретешь нужной беспечности. Ох до чего же дивное ощущение, когда управляешь «ауди», так легко, так волшебно легко…

– Но это то же самое, только менее грубо и, надеюсь, более рентабельно, чем наша скидка в десять процентов «для женщин, которые пришли одни»!

Адольф тяжело поднялся. Подошел к Ариане, медленно, очень, очень медленно поднял руки на уровень ее лица.

И случилось невероятное.

И Адольф Никар обнял и расцеловал Ариану. И Адольф Никар сказал – громко и внятно:

– Браво, это великая идея!

Потом все было как во сне. Собравшиеся в зале переглянулись в растерянности, встали и принялись аплодировать боссу.

 

Мобильник Лиз Онфлёр захлебывался «Интернационалом». Пришлось прервать аюрведическую медитацию, чтобы ответить на звонок. Это была дочка. Дрожащим от волнения голосом Ариана сообщила:

– Мама, мама! Наконец‑то! Лучше поздно, чем никогда! Они со мной!

– Ты о чем, дорогая? Твои обычные проблемы с месячными? Небольшая задержка? Стоило ли беспокоиться, у тебя еще не тот возраст, все будет в порядке…

– Ты не понимаешь или не слышишь? Я о своих подчиненных! У меня тут возникла одна идея, сейчас объясню…

Но не тут‑то было! Лиз, на лице которой мгновенно появилось выражение оскорбленной добродетели, едва ли не завизжала:

– Нет, это ты меня не слышишь! Причем никогда не слышишь! Ариана, последний раз ты звонила мне в апреле! С тех пор было много поводов мною поинтересоваться – День матери, мой собственный день рождения… впрочем, и этого хватит! Ты молчала. Я два месяца каждый божий день сидела с детьми, и единственный, кто меня по‑настоящему поблагодарил за это, был твой муж. Именно он подумал о том, как доставить мне удовольствие. И не пожалел на это времени. И внимания тоже не пожалел! Ему хватило чуткости на то, чтобы, по предложению Софи, специально заказать для меня ожерелье из крышечек от кока‑колы, расписанных очень достойными парагвайскими женщинами! Я не из тех, кто сводит счеты, но мне кажется, это уже чересчур, да, признаться, и на нервы действует: ты ведь звонишь, чтобы поговорить о себе, о себе и еще раз о себе! А мне бы хотелось поговорить с тобой, например, об Экторе. Он сейчас не совсем в порядке, и…

– Мама, тут ко мне пришли, не могу больше говорить, перезвоню позже.

Конечно, она вполне могла бы поговорить, никто к ней не заходил, все уже давно взялись за дело, все уже давно искали временных работников, этаких Чип‑энд‑Дейлов, потому что хозяйка потребовала, чтобы до конца месяца был проведен кастинг. Просто одна только мысль о том, что ей сейчас будет прочитан курс этики, – нет, на это у нее уже не осталось никаких сил! Ариана предпочла бы перенестись в эпоху, когда совершенство матери раздражало ее еще больше слов. Ариана не на шутку разозлилась. В конце концов, с тех пор как родился Эктор, а тому уже скоро девять лет, она почти всю себя отдавала детям. Подсчет был сделан быстро: из ста девяти последних месяцев сто шесть Ариана провела, обеспечивая эксклюзивное обслуживание собственных детей, ну и налетать на нее за отклонение всего лишь в три месяца – разве это не мерзко? Она поняла, что отныне не сможет испытывать к виновнице своего появления на свет никаких чувств, кроме тех, какие испытывает невестка к свекрови. Вот так, ни больше ни меньше!

 

Снова «Интернационал», и снова Лиз прервала работу. Это был Морис – просто‑таки Сахар Медович.

– A‑а, это вы, Морис… Только вас и не хватало!

– Как приятно узнать, что вам меня не хватало, Лиз! Я и сам много думал о вас. Мне так хотелось услышать ваш голос…

– Ну так вы его услышали, дело сделано. Каким ветром вас занесло? Сенегальская саранча тучами двинулась к югу, опустело чисто поле, и вы на грани голодной смерти, так, что ли?

– Ух ты! А я и не знал, что вы расистка! – восхитился Момо.

Однако он лукав, этот судебный исполнитель! Но Лиз попалась на удочку и тотчас же спустила на него собак:

– Морис, эта девица – обычная потаскушка, и никакого отношения к цвету кожи род ее занятий не имеет! И, прежде чем называть меня расисткой, вам следовало бы знать, что я начала при помощи петиций бороться с апартеидом, когда вас еще и на свете не было! Паршивый африканец!

– Экая вы странная, Лиз! У меня нынче выдался жутко тяжелый день. Пришлось накладывать арест на имущество семьи должников, а там до меня, видимо, побывали грабители – не оставили даже положенных любой семье стола и кровати. Совсем не веселое дельце, доложу я вам! Отдаете себе отчет? Ну и скажите тогда, как можно работать нормально в таких условиях?

– Да уж, вы правы. Бывает же у некоторых грязная работенка!

– Шалунья! Опять зубки показываете? Неплохо у вас с юмором, только мрачноват он сегодня. Но мне будет недоставать ваших дерзостей… Как подумаю, что больше не увижу вас в понедельник на Веселого Зяблика, – прямо сердце сжимается. Печально!

– Вы тоже странный, судебный исполнитель. Может, скажете, чего от меня хотите на самом деле?

– Всегда одного и того же: снова вас видеть.

– Ей‑богу, вы с ума сошли! Зачем на этот раз?

– Поговорить о вашем внуке. Серьезно. Тут он мне как‑то сказал одну вещь, которая меня встревожила, и… Нет, это не телефонный разговор!

– Ах, вы об Экто‑о‑оре хотите поговорить? И все?

– Конечно, а вы что вообразили? Я же не идиот и отлично понимаю, что с вами мне ничего не светит, ничего, нет ни малейшего шанса, хотя сердце у меня чище некуда и намерения самые благородные.

Он от души вздохнул – так, будто у него вся грудь разворочена.

Лиз было не провести такими фокусами, тем не менее она, ни на секунду ему не поверив, все равно почувствовала, что тает.

– Ладно. Согласна. Когда и где?

 

Ее длинная «ауди» и его розовая малышка одновременно подкатили к дверям школы и одновременно затормозили. Марсиаки с беспокойством оглядели друг дружку: ни ему, ни ей не хватило времени зайти домой переодеться, и Юго остался в своей куцей бирюзовой рубашонке, а Ариана – в костюмчике стиля «Ивон Гаттаз». Прежде чем войти, они взялись за руки. Если вас вызывает вечером директор школы «поговорить о вашем сыне», то вряд ли, чтобы порадоваться вместе успехам мальчика: наконец‑то освоил таблицу умножения на восемь!

Тепло поздоровавшись с Арианой и протянув вялую руку Юго, директриса закрыла за ними дверь кабинета. На стенах – детские рисунки, наполовину трогательные, на вторую льстивые: в основном изображена сама директриса в окружении сердечек с надписями типа «Мадам Брийон – наше солнце!». Хлипкие книжные полки (чего еще ждать от Министерства народного просвещения!) прогибаются под весом полных собраний сочинений Бруно Беттельхейма, Франсуазы Дольто и Доналда Уинникотта[45]. Юго понял, что директриса – это вам не фунт изюму.

Директриса достала из закромов дневник с отметками Эктора – взяв его двумя пальчиками, брезгливо, как берут насквозь засопливленный носовой платок, – затем произнесла нечто вроде тронной речи… О, вам, наверное, знакомы подобные речи – из тех, какие, к сожалению, любым родителям приходится выслушать хотя бы раз в жизни! И мало кто из нас назавтра после вечернего свидания с руководителем заведения, где имеют несчастье учиться наши дети, обходится без транквилизаторов… В общем, и слушать было тяжело, а уж смотреть на отметки малыша так и совсем непереносимо. Его дневник пестрел колами и нулями, и единственное, что при известной натяжке можно было бы счесть явлением положительным, – это похвальное постоянство, проявляемое маленьким школьником. А ведь до недавних пор ребенок числился одним из лучших учеников – как же тут было не встревожиться? Директриса поставила вопрос о необходимости посещать дополнительные занятия для отстающих, заявила, что родители должны готовить уроки вместе с сыном и приложить максимум усердия, иначе мальчика придется оставить на второй год. «А почему бы не отправить его за все эти провинности на каторгу? – в бешенстве подумал Юго. – Соляные рудники были бы тут в самый раз!»

Именно в эту минуту мадам Брийон не упустила злорадного удовольствия добавить:

– Возможно, ребенок дестабилизирован недавними переменами в вашей семье?

От такого у Юго просто челюсть отпала. Чувствуя, что вот‑вот взорвется, он посмотрел на Ариану и взглядом попросил ответить на выпад. Из них двоих именно она обычно занималась проблемами обучения детей. Она в школе знала всех, и ее активность во время школьных праздников конца года вызывала всеобщее восхищение. Ей не было равных в превращении вашего ребенка в редиску или в распродаже прогорклых пирогов по пятнадцать евро за штуку. А значит, только она одна и сумеет выиграть время, успокоить директрису, спасти малыша от позора на всю школу.

Ариана, на вид спокойнее не бывает, поглядела на мадам Брийон. Потом открыла рот. И тут во второй раз за этот день, который так счастливо начался, произошло невероятное.

– Да вы просто… ненормальная!.. Что вам известно о нашей жизни? По какому праву вы говорите о нашем сыне в таком тоне? Категорически запрещаю вам лезть в наши дела! Эктор ничуть не дестабилизирован, он просто… просто немножко беспечен, вот!

«Беспечность» была единственным словом, которое в тот момент пришло ей на ум.

Юго, в ужасе от происходящего, поспешил зажать ей ладонью рот.

– Сожалею, мадам Брийон, глубоко сожалею, но моя жена страшно устала. И сказала совсем не то, что хотела сказать. Мы непременно обсудим все с Эктором в самое ближайшее время. Может быть, на самом деле плохие отметки – это сигналы, которые посылает нам сын. И конечно же мы примем их во внимание. Но ведь вы знаете так же хорошо, как и я сам, что в начальной школе оставлять ребенка на второй год рекомендуется не раньше окончания цикла, потому предлагаю вернуться к обозначенной вами проблеме в конце второго года среднего курса начального обучения, не возражаете?

Информацию относительно второгодничества Юго получил не далее как вчера вечером, когда довольно долго болтал после уроков с мамой одной из одноклассниц Эктора. Вдохновленный тем, что первую часть его речи выслушали без возражений, он исключительно вежливо, но с известным напором продолжил:

– Наш сын всегда относился к учебе очень серьезно, и я полагаю, мальчик заслужил, чтобы ему дали еще один шанс. А вы как считаете?

Мадам Брийон вытаращила глаза и стала похожа на сову. Взгляд ее метался между Юго и Арианой. В конце концов, она сказала, что подумает. Прием был окончен. У выхода Ариана неуверенно пробормотала извинения, но директриса не удостоила ее вниманием, зато в полной растерянности долго не отпускала руку Юго.

 

 

Мэтр Морис Кантюи

Судебный исполнитель

Член совета директоров

Союза молодых судебных исполнителей Франции

 

Код папки: «Эксперимент Марсиак»

Протокол о ходе эксперимента за июнь месяц 2002 г.

Внимание: документ пока хранить только для внутреннего пользования

 

Итоги практической деятельности

 

– Прогресс в развитии новых социальных мотиваций у Марсиаков совершенно очевиден. Весьма конструктивный месяц. Мало‑помалу, кое‑как, с грехом пополам, но ищите и обрящете: мы в свое время придем к цели, которую должны достигнуть. Освоившись в роли другого, каждый из Марсиаков взял в руки бразды правления новым своим делом. Остается закрепить приобретенное. Единственный повод для беспокойства: по моему ощущению, они всё принимают слишком близко к сердцу. Если моим клиентам станут известны инициативы другого, возможны осложнения.

– Прогресс в развитии новой личности у обоих очевиден. Полный успех. Примеры:

1) Юго Марсиак стал женщиной, уровень его легкомыслия превосходит на сегодняшний день 80 %. Физически он почти не переменился (если не считать нового стиля одежды от миланской фирмы и нескольких килограммов, потерянных с тех пор, как он начал панически бояться прибавки веса), но психологические сдвиги таковы, что в них с трудом верится. Приведу как доказательство следующее его наблюдение. Во время одной из наших тренировок, посвященной мужчинам и женщинам, символам своей эпохи, Юго заметил вслух, что, по его мнению, «у Летиции Каста зубы чересчур выдаются вперед»;

2) Ариана Марсиак превратилась в мужчину почти полностью. Теперь она очень мало разговаривает, а если говорит, то лишь для того, чтобы донести какую‑либо информацию. Похоже, ей хотелось бы поменять «ауди» на новую модель «рено‑велсатис», поскольку эта машина – «с несравненной коробкой передач». Уровень беспечности Арианы приближается пока к 70 %, но скорость происходящего дает надежду, что в июле, отказавшись от всяких женских ориентиров полностью, она сможет достичь 100 %. Досадно, что во время уже упомянутой выше тренировки она произнесла следующие слова: «Пусть говорят что хотят, но по форме задницы совершенства Жюльена Клера с его бразильской попкой не превзойти никому!»

– Общие наблюдения: все идет к лучшему; остается отрегулировать два аспекта:

1) кажется, дети четы Марсиак не слишком четко уловили цели и задачи эксперимента, в котором участвуют их родители. Поскольку сам я не могу с ними поговорить (мои служебные обязанности редко предусматривают переговоры с лицами данного возраста), очень рассчитываю на помощь и поддержку Лиз Онфлёр, их бабушки. Ближайшая встреча с Лиз, в июле, должна помочь нашему сотрудничеству и выработке стратегии на будущее;

2) Марсиаки не понимают истинного масштаба их трансформаций. Похоже, каждый очень хорошо видит изменения в другом, но далеко не так хорошо – собственные мутации. Боюсь, не станет ли и это источником осложнений в будущем.

 

 

Июль

 

Женские слезы что июльские

дожди – скоро просыхают.

Народная мудрость

 

Дилабо задумчиво покачал головой:

– Хочешь убить собаку, объяви ее бешеной, мадемуазель Гудрун.

Подумав, что пословица означает намерение хозяев разрезать на кусочки ее самое, шведка испуганно заорала. Французский Гудрун ничуть не улучшился от взаимодействия с лузитанским Гонсальво, пусть даже его и украсил приобретенный в Везине акцент. Честно говоря, в пространных монологах штукатура девушка обычно могла уловить не больше одного слова из четырех. И потому она два раза в неделю с явным удовольствием наблюдала из окошка, как к дому приближается прораб: с Дилабо, пока хозяин не вернулся, можно было славно поболтать о том о сем.

На этот раз ожидание обещало быть долгим: вот уже месяц, как этот самый хозяин, казалось, потерял всякое ощущение времени. То ли новая серия безделушек так увлекала месье Марсиака, что н забывал обо всем, то ли он на самом деле стал женщиной – настоящей женщиной, не такой, как Ариана… Поди пойми! Как бы то ни было, меньше чем на полчаса бывший руководитель ЖЕЛУТУ теперь не опаздывал.

Солнечным июльским утром у Гудрун появился новый повод излить душу своему приятелю Дилабо. В этой семье она плохо себя чувствует. С детишками еще куда ни шло, но взрослые тут какие‑то странные, да? Она уже ну просто очень сильно опасается августовских каникул и поездки на море. Разве хозяин вчера не упрекнул ее в небрежности по отношению к Луизе и Эктору? Вот тогда‑то, объяснив Гудрун смысл слова «небрежность» («это когда лодырничают»), прораб плотоядно заявил, не желая упустить столь удачно подвернувшийся случай: «Хочешь убить собаку, объяви ее бешеной!» А ведь такая фраза кого хочешь напугает, не то что робкую няньку, не отдающую себе отчета в метафорической гибкости наших прекрасных французских пословиц.

Тут появился Юго, а за ним и детишки. Увидев, что шведка в одной майке прохлаждается на кухне, хотя время давно обеденное, «этот самый хозяин» нахмурился и подумал: «С девицей надо что‑то делать! Попрошу вечером жену поговорить с ней – Ариана пользуется авторитетом, наверное, будет лучше, если выговор сделает она».

А вслух сказал:

– Ку‑ку, Гудрун! Узнаете нас? Вам хватило времени приготовить обед? Не хватило? Ай‑ай‑ай, как жалко! Я вроде бы уже говорил, что как раз в это время дети всегда приходят из школы именно пообедать. Они проголодались, а мне нужно будет уйти…

Сын прервал его:

– Пап, ты что, забыл?! Ты же обещал пойти со мной на фут…

– Помню, цыпленочек…

– Не называй ты меня цыпленочком, пожалуйста, я давно не младенец!

– Ладно, не буду. Видите ли, месье Эктор, я действительно не могу сейчас остаться с вами, но обещаю пораньше вернуться, честное слово!

Мальчик надулся.

«Опять начинается, о господи, только не это!» – подумал Юго.

 

Две недели назад, выйдя от мадам Брийон, Марсиаки поспешили домой. Как они и подозревали, сын, лежавший в своей прикольной, в виде космического корабля, кровати, только притворялся спящим – на самом деле Эктор подстерегал, когда же ступеньки лестницы заскрипят под ногами родителей. Им удалось, не разбудив Луизу, увести малыша с собой, они уложили его в свою постель и до поздней ночи с ним говорили.

Ругать мальчишку за плохие отметки даже и мысли не было – Марсиаки, конечно, растеряны, но не настолько же они тупые и не настолько бессердечны. Они осторожно попытались выяснить, что Эктора мучает, и парень довольно быстро раскололся. Ребята в школе смеются над ним, называют папу «девчонка», потому что папа так одевается, или «Барби» – из‑за розовой машины, на которой папа приезжает в школу. А дома он просто видеть не может, как папа выбирает «своим деточкам» одежду на завтра, или моет им головы душистым шампунем, или, отругав их за то, что все разбросали, расставляет на полочке видеоигры! И слышать не может, как он приговаривает: «Давай, солнышко, я положу тебе еще кусочек кабачковой запеканки, я ведь старался, готовил для вас!» или «Не увлекайся леденцами, моя радость, от них портятся зубки!» Раньше папа был нормальный, он тайком передавал им под столом кетчуп, он бросал кеды в ящик как попало, он забывал перевернуть песочные часы, когда присматривал за чисткой зубов, – короче, от него был везде и во всем сплошной беспорядок. К тому же еще и новая папина работа какая‑то типично «девчонская», по‑другому не скажешь… Это прилагательное, изобретенное Эктором однажды, когда он сильно гневался на сестру, соединяло в себе все, что мальчику было ненавистно в мире. Для него девчонским, то есть мерзким, гнусным, отвратительным, было все розовое, пушистое, мягкое, в цветочек и с бантиками, – словом, любые телячьи нежности были девчонскими проявлениями. Ну а папа стал и выглядеть, и вести себя по‑девчонски, и мир просто рухнул. А самое ужасное; что папа теперь даже не обращает внимания на сигналы тревоги, которые посылает ему сын. Вот, например, в мае Эктор нарочно поменял подарок ко Дню отца на подарок ко Дню матери, сделанный в школе. И что? Папа радостно раскудахтался при виде кухонного фартука с поросячье‑розовыми сердечками, он даже не заметил, что это был призыв о помощи!