Қашқынбаев Иса Таумышевич, 39 лет, м/ж. г.Ташкент, Обуховская, 53 д., род. Уральский округ, б/п, Служил участковым врачом, сейчас – ассистент медфака САГУ.
<Анкета «1930, 12/Х» күні толтырылған. Көрсетіндісінің алғашқы екі бетінде М.Әуезов туралы және 1922 жылы құрылған астыртын ұйым туралы айта келіп одан әрі былай жалғастырады (ІІ том, 377 стр.) >:
В 1922 году для успешного проведения наших целей решено было завербовать в организацию видных коммунистов. Первым долгом остановились на Ходжанове и Рыскулове.
К осени в Ташкент приехал Рыскулов в качестве Председателя Совнаркома Туркреспублики (К Рыскулову в качестве делегации были направлены Адилов и (кажется) Ауэзов). Подробности разговора я не помню, но факт тот, что Рыскулов заявил, что разделяет нашу точку зрения и он будет поддерживать нас. Но он просил вести работу в контакте с узбеками, узкий ходжановский шовинизм не годится... К Ходжанову ходил Испулов и кажется Адилов. Последний сказал, что здесь пахнет Рыскуловской авантюрой, что все это нереально, что в рамках советской власти казахская нация может развиваться, и он наш такой шаг не может поддерживать. Надо напомнить и тому и другому, что это было как намерение создавать организацию, а не как свершившийся факт.
... Рыскулов также говорил о советских «рамках». Они оба старались привлечь нашу группу на свою сторону, т.к. наша группа в то время среди казахов была интеллектуально сильна, и каждый из них хотел использовать нас, а мы стремились использовать их. В это время, т.к. в 4-квартале 1922 года никто не мечтал об активной борьбе, решено было захватить в свои руки культурную работу, частично хозяйственную для добывания средств для организации. Был представлен список Рыскулову о назначении на работу членов нашей группы. С этим списком в качестве делегации ходили к Рыскулову я и Адилев. Представленный список был полностью удовлетворен, за исключением меня. Я был указан организацией членом коллегии Наркомпроса против моей воли. Я сообщил Рыскулову, что эта работа мне не по душе, я хотел бы специализироваться на медфаке, но прямого отказа не было (стр. 378).
Осенью 1922 года, когда Рыскулов вернулся к власти, наличие вражды между Рыскуловым и Кожановым должно было помещать нашим целям. Поэтому решили их помирить. Они сошлись в моей квартире. Оба поставили условие, чтобы не было много свидетелей, поэтому из нашей организации присутствовали Х.Досмұхамедов и я. Рыскулов и Ходжанов долго ругались, обвиняя друг друга в измене национальным интерсеам, в ложной левизне. В слово «нация» Рыскулов вкладывал чуть ли не весь восток, Ходжанов доказывал, что это ошибочно, что противоречивость интересов между казахами и узбеками не меньше, чем между переселенцами и казахами. Когда и мы задали вопрос: «в чем разница ваших взглядов», то на это они не могли ответить. Рыскулов ответил: что с земельной реформой Ходжанов не согласен, но он не согласен с его кровопусканием.
Ходжанов: «Я никого не расстреливал».
Рыскулов: «Я не говорю, что собственными руками» (2 том, 379 стр.)
Таким образом выяснилось, что во взглядах у них противоречий нет. Состоялось примирение на следующей основе:
в вопросах, касающихся интересов казахов, в вопросах назначения казахов и в казахские районы, Рыскулов не будет принимать самостоятельных решений без ведома Ходжанова, а в общих вопросах Ходжанов будет поддерживать, по крайней мере, не критиковать действия Рыскулова. Это примирение мне кажется продолжалось до июля, т.е. до совещания по Султангалиевскому делу, в Москве. После этого совещания Ходжанов учуяв, что Рыскулова увяз, перешел в наступление. Между прочим, Рыскулов рассказывал что т. Сталин позвонил к нему и спросил: «Получал ли он письмо от Султанбекова?» – я ответил: «Одно письмо получил». Тов.Сталин дал резкий отбой, после этого отношение ко мне изменилось».
Однажды в 1920 году Рыскулов позвал меня к себе (со мной еще кто-то был) и начал рассказывать о положении дела и какую политику нужно делать. Смысл его слов заключался в следующем: Народы Средней Азии должны объединяться... В разрозненном виде они существовать не могут. Особенно большое влияние имеет Киргизия по своему стратегическому положению, поэтому на нее должно быть обращено особое внимание. Необходимо бросить узкий шовинизм. Но развитие этих народов возможно только при советской власти. Отделение от советской власти или ее свержение он себя не представляет. Его группа борется с колонизаторством, Москва не всегда учитывает интересы окраин, иногда превратно понимает, поэтому такие протесты, как народное движение необходимы, чтобы обратить внимание Москвы. Он вскользь дал понять, что Алаш-Ординская группа должна работать энергично в этом направлении. Об этом я рассказывал (Жаһанше Досмухамедову). Последний едко заметил: «Ловкий парень, хочет чужими руками жар загребать» и добавил «Здесь пахнет карьеризмом». Этот вопрос больше между нами не возобновлялся. Да, между прочим, Рыскулов говорил, что Жанузақов ушел к басмачем с его ведома, тот как энергичный человек примирил киргизов с узбеками, объединил управление басмачей андижанского района (ІІ том, 380 стр.).
В начале февраля 1923 года я тяжело заболел и до середины апреля пролежал без памяти, летом уехал на поправку, на работу приступил 15 сентября. Что делалось в этот период мне неизвестно. Осенью этого года на очередном съезде советов Рыскулов провалился, наша группа этим была огорчена и резко обвинила Ходжанова. После съезда Рыскулов уехал в Москву, мы слышали, что он ругает «Алашординцев», Ходжанов пишет докладные записки. Мы не верили. В конце года произошел следующий случай:
Рыскулов прислал письмо (с юношей или почтой) в Ташкент Сарымулдаеву, за отсутствием его письмо было оставлено у Д.Д[38]. (Д.Д. и Рыскулов женаты на родных сестрах). Д.Д. поинтересовался письмом и вскрыл.
В письме он советует своим сторонникам с Алашординцами не якшаться, собирать факты и сообщать в ГПУ, стараться уличить Ходжанова в национализме (Сам лично я письмо не читал). Д.Д. показал письмо Х.Д. (Халел Досмухамедову), последний взял письмо с собой, чтобы дать прочесть Тынышпаеву. Подвернулся тут и Адилев. Втроем они, посоветовавшись, показали письмо Ходжанову. Последний сказал, что он это письмо возьмет, устроит обыск у Д.Д. и просил об этом не говорить Д.Д. Но Х.Д (Халел Досмухамедов) все таки сообщил. Произошла беседа Ходжанова с Д.Д. на квартире у Х.Досмухамедова. Ходжанов, говорят, был неумолим. На следующий день был произведен обыск и письмо взято в ГПУ. С этого момента произошло два разрыва: между нами и Рыскуловым и между Тынышпаевым и Х.Досмухамедовым с другой. Из членов нашей организации, кроме названных в это время в Ташкенте жили: я, Испулов, Адилев. Я и Испулов поддерживали Х.Досмухамедова, Адилев чувствовал себя угнетенным. Х.Досмухамедов и Тынышпаев оправдывались тем, что хотели заранее обезвредить будущие доносы рыскуловцев и потому использовать Ходжанова; Д.Досмухамедов обвинял Х.Досмухамедова в корыстных целях, в желании подлизываться к Ходжанову.
Одним словом, этот случай послужил причиной распада Ташкентской организации, правда и до этого они были уже мертвы. Примирение Д.Д. и Х.Д. состоялись у меня в ноябре 1925 года в день смерти моей жены (ІІ том, 381 стр.).
Отношение наши с Ходжановым были очень хорошие (правда он не любил среди нас Д.Д. и часто высмеивал Адилева), но тем не менее мы его больше всего боялись не в смысле, что выдаcт, а что может использовать в своих интересах или же откомандировать нас в разные стороны. Приведу один факт: кажется в 1922 или 1923 году С.Отегенов предлагал мне и некоторым другим организовывать разбойничию шайку, укрепиться в песках и вести борьбу против переселенчества... Мы категорически отвергли и предполагали, что Ходжанов хочет использовать нас» (ІІ том, 382 стр.).
<Бұдан кейін: жалпыға ортақ жайлар айтылады, Рысқұловтың хатын Ж.Досмұхамедов, Х.Досмұхамедов, М.Тынышбаев үшеуінің де оқығаны қайыра тәптіштеледі (ІІ том, 382- 385,) >.
*** *** ***
(№) ТҮРМЕ ТЫҢШЫСЫНЫҢ ЖАЗҒАНЫ [39]
Мурзин М.: По всей вероятности вас отправят, а меня оставят.
Кашкинбаев: Почему так думаешь?
Мурзин: В Оренбурге был на одном собрании коммунистов казахов, организованном Садвакасовым Смагулом. Из беспартийных я был один. Об этом факте, между прочим, знает любой. Я уверен, что Байдильдин давно сообщил. Вот теперь добиваются, чтоб об этом факте сообщил и я. Никогда они этого не добьются. Человек он чрезвычайно недоверчивый. Подозревает всех в отношениях с ГПУ.
(Мурзин) говорит[40], что в прошлом году его все время преследовали. Вольно или невольно в этом принимали участие Смагулов, Козыбеков, Байгарин, Токтабаев, Урдибаев Р. Какая-то машинистка из Наркомзема, которая впоследствие была командирована к Кожевникову, Нурмакову, возможно Кадырбаеву Сейдазым. Эти незаслуженные преследования очень сильно повлияли на меня, что я чуть с ума не сошел. Из этих преследований я извлек такую пользу, что научился угадывать почти безошибочно подосланных мне людей. Все проанализировал и теоретически представил себе ясно систему их работы. Между прочим, они тайно изучают каждого человека, изучают персонально и действуют в зависимости от степени его ума и характера.
Кашкинбаев сказал Омарову:
«Я сознался в том, что было. Он брат, как мне быть?»
Мурзин: Нужно брать за правило – никогда ни в чем не признаваться. Если поймают и некуда деваться, то лучше молчать, но не сознаваться. Вы, видимо, малоопытный человек, поэтому никогда не верьте словам следователя. Если они скажут, что есть документы, то просите их предъявить, но никаким показаниям двух лиц, предъявляемым следователем, не верьте. Это обычный их трюк. Если дадут с кем-нибудь очную ставку, все равно нужно отвергать.
Кашкинбаев: На это возражаю. Говоря что-либо против явного факта, даем повод ГПУ не верить ни одному твоему слову.
Мурзин: Джентльменские поступки уместны, когда с тобой обращаются по-джентльменски. В данном случае, когда личность человека подвергается круговому оскорблению, благородные порывы с нашей стороны есть ничто иное как донкихотство. Вообще нужно быть твердым. Готовым вынести любое наказание и не стараться сваливать на других. А главное никого не впутывать. Мое основное правило – не произносить имена третьих лиц, даже в беседе с друзьями о тех или иных событиях.
Мурзин: О существовании вашей организации знали гораздо раньше… Но не трогали в то время. Сначала арестовали одних, затем других. Возможно, будет третья группа. Все это делается для того, чтобы показать внешнему миру, что работниками ГПУ выявляются новые организации. А участь всех арестованных заранее решена. Следствие у них ведется до ареста, а не после ареста. Организация ваша повод, причина в другом. В постановлении ЦК за прошлый год говорится о борьбе с национальной интеллигенцией. Чем это вызвано, я не знаю. Но наш арест – реализация этого постановления».
*** *** ***
