Авторство принадлежит Нехаме Мильсон. 2 страница

Мир? Меня? Любит??? — я в растерянности. Да она что, издева­ется надо мной? После того, как он отнял у меня все???

Ну конечно. Ведь если бы не звонок с телевидения, ты бы, мо­жет, и дальше пребывала в оцепенении... в своей страшной сказке, да?

Она и сейчас страшная, — поразмыслив, говорю я. — Но зво­нок, конечно, меня вывел из себя. Разбудили Спящую Красавицу, как говорится... Только при чем здесь «мир любит»?

Ну а кто же, как не Мир, связал воедино эти две ниточки — Тебя' телепередачу и меня? — удивленно спрашивает она. — Вот уже и очнулась, и силы у тебя появились! Так что поблагодари мир за за­боту — ив путь.

— Ага, я поблагодарю. А в какой путь?

— Ну, если ты забрела в болото — надо выбираться. Постепенно, потихоньку, так и нащупаем твердую почву под ногами. И вот тебе домашнее задание для следующей беседы. Опиши мне, как нынче про­ходят твои вечера. Только, пожалуйста, без приукрашивания. Имей в виду, я вранье насквозь вижу, и мне «все в шоколаде» не интересно. Мне интересно, как на самом деле.

— На самом деле — так оно и есть, все напрочь в шоколаде, — невольно усмехаюсь я, теребя конфетный фантик — их у меня на сто­ле разбросано ужас сколько. — Я поняла, я напишу.

 

Глава 3.

ВЕЧЕР В ШОКОЛАДЕ

Вечер — страшное время для меня. Время, когда все в шоколаде. Я вот думаю: хорошо, что у меня есть работа. Потому что днем мозги заняты ею, и можно жить. Но в 18.00 нужно уходить домой, и на­строение у меня сразу портится (оказывается, даже самое никудыш­ное настроение может стать ещё гнуснее). Я уже знаю, что будет, когда я вернусь домой, и ничего хорошего не жду. Конечно, можно было бы куда-то пойти, но я никого не хочу видеть и поэтому обреченно бреду в свою одинокую берлогу. Брякают ключи, мягко проворачиваясь в замке, хлопает дверь... Все. Я снова наедине со своими мыслями. После первых искусственных родов со мной был муж. От него поддержки было мало: он сам нуждался в ней ещё больше, чем я, но все-таки он был — теплый, живой, о нем надо было заботиться, уте­шать, кормить, и это отвлекало. Сейчас его нет. В квартире полный бардак, протоптанная дорожка между рас­киданными вещами, пыль и запустение. Вообще-то я люблю чистоту (или правильнее сказать «любила»?), но сейчас мне как-то фиолетово. «Надо бы, что ли, убраться немного», — эта мысль лениво проплывает где-то на краю сознания и облачком уходит за его пределы. Сейчас у меня другое занятие. Сейчас мне надо бинтовать грудь. В одиночку это делать трудно, но я приноровилась. Это уже стало ритуалом — ежеутренним и ежевечерним. Мой организм не понима­ет, что ребенка нет. Он никак не хочет в это верить и исправно выра­батывает молоко. Я тоже не хочу в это верить. Поэтому мы вместе вы­рабатываем, а потом боремся с молочными реками. После первой ка­тастрофы, я тоже пила таблетки и старательно бинтовала грудь, и все вроде приходило в норму, а потом вновь возвращалось на круги своя. И приходилось опять покупать бинты и туго бинтовать грудь, аж не продохнуть. Вот я и хожу словно в корсете, как будто мне переломило хребет. Да что там «как будто», так оно и есть... Из глаз постоянно со­чатся слезы, а из груди молоко, и мне кажется, что это жизнь вытекает из меня по капле. А еще из-за кровопотери при родах и после них у меня очень низкий гемоглобин и анемия, от которой руки и ноги цепенеют и отнимаются, часто падает давление, вялость, и вечно хочется спать. Ну вот, грудь забинтована туго-натуго, не надо нам молока, слы­шишь, организм? Ничего нам не надо, раз детеныша нет, и напомина­ний о нем тоже не надо. Все, готово. Теперь я со своими припухшими от слез веками напоминаю себе печальную японку (они тоже грудь бинтуют, только для красоты). А вся моя красота ушла вместе с нерож­денным ребенком. Волосы вылезают, ногти ломаются, кожа бледная и вялая... Да, явно не мадам Баттерфляй. Я вздыхаю, накидываю халат и тащусь на кухню. Я открываю холодильник и озираю припасы. Нет, мне вовсе не хочется есть, аппетита нет. Мне хочется просто набить себя изнутри, все равно чем. Потому что во мне поселилась сосущая пустота, все­ленский вакуум, и его нужно постоянно заполнять. Еда — прекрасный суррогат материнства. От нее живот разду­вается и становится почти как у беременной, и в нем такая приятная тяжесть, словно ничего не было, и ты все еще на сносях. Слово-то какое красивое, весомое — «на сносях»... Готовить мне лень, поэтому холодильник забит полуфабрикатами — пельменями, котлетами, еще какой-то ерундой. Да, и еще мне все время хочется сладкого. Я ки­лограммами покупаю и немилосердно жру шоколадные конфеты. «Жру» — грубое слово, но правдивое, потому что я даже не замечаю их вкуса, просто механически лопаю одну за другой. Повсюду валяют­ся разноцветные фантики, смятые и жалкие, как мое несостоявшееся материнство. Пока закипает вода для пельменей, я тупо жую конфеты. Потом пельмени. Потом снова конфеты. Запиваю все это кружкой кофе — он хоть как-то взбадривает. А, чуть не забыла принять лекарства — давлюсь, запиваю, снова заедаю конфетами. Фф-уууу, кажется, все. Отяжелела и отвалилась. Все в шоколаде. «Посуду бы помыть», — апатично думаю я, но нет, не сейчас, по­том, потом... Я ногой сдвигаю оброненные фантики поближе к мойке, прихватываю вазочку с печеньем и конфетами и перебираюсь в ком­нату. Мне надо срочно включить телевизор, чтобы ничего не слышать. Пусть лучше диктор бубнит, чем голоса. В моем доме тонкие стены, и мне прекрасно слышно, как в со­седних квартирах варят борщи, воспитывают детей, да даже просто РАЗГОВАРИВАЮТ. А тут, в моей берлоге, — полное молчание. Теле­фон домашний я и вовсе выдернула из розетки, потому что на звонки отвечать не хочется. Особенно бывшим соседкам по палате. Парочка из них особенно назойливо звонит и звонит с жадными расспросами о подробностях моей «жизни после смерти» и восторженными рас­сказами о своем новорожденном младенце... Или они думают, что мне только и радости, что посдушать о своих несбывшихся мечтах? То ли это просто бестактность, то ли умышленное вредительство. Ну как они не понимают, что не могу я сейчас о младенцах беседовать??? В общем, счастья им, но мне их не надо. Так что я — в телевизор. Но и тут нет мне покоя. В сериалах то и дело кто-то теряет ребенка, находит ребенка, рожает ребенка, воспитывает ребенка, везде дети, дети, Дети... В ток-шоу тоже то и дело возникает тема детей и родителей. Вот передача о детях-индиго, а вот о детях-правонарушителях, а вот «Устами младенца», да что ж такое... Наконец, я включаю канал «Fashion-ТУ» и успо­каиваюсь. Смотрю на тощих манекенщиц с холодными индифферентными лицами, с мрачной решимостью шагающих по подиуму, и расслабляюсь: уж они-то точно не думают о детях. По крайней мере, пока «в обойме». Они и дети несовместимы. Они не женщины — они движущиеся манекены. Как и я... Поэтому можно просто смотреть. Я пялюсь на бесконечные мод­ные коллекции, хрущу печеньем и стараюсь ни о чем не думать. Звонит мобильный — кто это, интересно? Ага, моя двоюродная сестра. Отвечу. Тогда, в первый раз, она меня буквально спасла — приехала, собра­ла, силовым методом доставила на вокзал, отвезла в другой город, и я провела целый месяц в ее семье: она с мужем, трое ребятишек — двух, пяти и восьми лет, собака и кошка. Там меня никто не жалел, там было шумно, весело и бестолково, я возилась с ее детьми, помогала старшему делать уроки, играла с младшими, выгуливала собаку, а кошка приходила ко мне спать, и я как-то забылась, оттаяла, решила, что все еще впереди, я еще ОБЯЗАТЕЛЬНО рожу. Сейчас, когда это случилось снова, я не могу к ней ехать, хоть она и зовет, потому что она снова беременна, уже на девятом месяце, ей скоро рожать, и я этого просто не вынесу. Да и моя унылая физиономия в ее интересном положении тоже противопоказана: ведь недаром говорят, что горе заразно. Но поговорить с ней я не против. Хотя где-то на периферии бьется гаденькая мысль: «Ага, ты-то беременна, тебе-то хорошо, у тебя и так трое, и ещё четвертый на подходе, а у меня ни одного, у меня вообще ничего не осталось, я одна во всей Вселенной...» Мне сейчас кажется, что так оно и есть. Что я выброшена из те­плого уютного кораблика в открытый космос, и мое заледеневшее тело медленно летит в никуда среди далеких равнодушных звезд. Почему, ну почему это случилось именно со мной? И почему уже дважды? Не знаю. И никто не знает. Врачи ничего внятного не сказали — просто на седьмом месяце беременности мой организм уже во второй раз избавляется от плода. Я не вынашиваю собственного ребенка. Или не выношу? Вот такая я невыносимая... Мой муж тоже не вынес моей невыносимости. Если в первый раз все ещё как-то устаканилось, то теперь — нет. Он подло сбежал, он меня предал, и нет ему прощения. Не хочу даже думать о нем. Все, он изгнан из моей памяти, как в песне: «Сотри его из мемори», и я стерла. Еще и эту потерю переживать — меня просто не хватит. Я нервно закидываю в рот ещё одну печенюшку — ведь чтобы не так переживать, можно переже­вывать. И я жую, жую... Скоро спать, может, сегодня повезет, и я не буду помнить снов, а утром снова на работу, и все будет в шоколаде, ура...А теперь скажите, хотите ли вы повторить мои ошибки: превра­щаться от жалости в разваренную лапшу или, стиснув зубы, держать все в себе, чтобы оно разрывало изнутри? Сидеть в оцепенении, ту­петь, есть без меры или же отказываться от пищи, расплываться вширь или, наоборот, усыхать до размеров мумии, молча гонять невеселые мысли, плохо спать по ночам и от всего этого медленно, но неуклонно разрушаться? Я не буду смягчать выражения и скажу то, что думаю: это — один из способов самоубийства, только в медленном вариан­те. Рано или поздно сбылась бы моя тайная мечта: я отправилась бы следом за своими нерожденными детками, если бы не Анечка, мой добрый гений. Я ещё расскажу о ней. Вообще есть две ужасные ошибки: первая — это делиться про­изошедшим со всеми подряд, без разбора, вторая — держать все в себе. В первом случае есть опасность превратиться в профессиональ­ную жертву и окончательно раскваситься, во втором — свихнуться или заболеть. Делиться надо! Но с теми, кто не просто поохает и по­плачет вместе с тобой, а сможет оказать реальную помощь. Для одних это может быть муж, для других — родные, для кого-то — подруга, имеющая схожий опыт, священник в храме или другой компетентный человек, но все-таки лучше пусть это будет специалист. Он лицо неза­интересованное и не будет вас ни жалеть, ни осуждать — он просто встряхнет вас, поможет вам увидеть, куда и как двигаться. К специали­стам в данной ситуации можно отнести некоторых врачей, психологов и просто мудрых людей. Ищите их — через знакомых, в Интернете, на форумах, в психологических центрах и центрах материнства. Воз­можно, такие есть и в некоторых больницах, но далеко не везде. Мне ^с этим, можно сказать, повезло, но далеко не сразу.

Глава 4. ОБРЕСТИ ОПОРУ

Вечером я зачитываю Злой Сказочнице свое эссе про «жизнь в шоколаде». Читаю — и сама ужасаюсь: вот это все — обо мне?

- Похоже, я ем, чтобы не думать, — рассуждаю я. — И еще — чтобы все время чувствовать тяжесть в животе. Тогда можно поду­мать, что ничего и не случилось.

- А еще можно носить платья для беременных, — подсказывает она. — Ну, уж для полной иллюзии! Тем более что габариты располагают... Я бурчу что-то невнятное в ответ. Крыть нечем: все так и есть. Фигура расплылась, для работы есть мешковатое платье-колокол, а дома могу напялить только трикотажные треники или комбинезон для беременных. Но его — тяжело, сразу воспоминания о несостоявшемся материнстве одолевают, так что я его только на улицу надеваю. Можешь продолжать в том же духе, — разрешает Сказочни­ца. — Только имей в виду: пока твой организм считает себя «немно­жечко беременным», у него нет шансов подготовиться к нормальной беременности и даже просто качественно восстановиться.

- А что делать? — уныло вопрошаю я.

- Принять реальность. Да, ты больше не беременна. Но ты моло­да, здорова — а ты здорова! — ив будущем намерена родить ребенка. Поэтому чем скорее ты расстанешься со своими «засушенными цвета­ми из прошлого», тем скорее подготовишь плацдарм для будущего.

- Ладно, завтра отдам кому-нибудь комбинезон, — вяло обещаю я. — И займусь своим гардеробом. Ну и фигурой, конечно.

- И это правильно, — поддерживает меня Сказочница. — Но это не все.

- А что ещё?

- Оглянись-ка вокруг и расскажи, что ты видишь. Обстановка, интерьер и все такое. Я отрываюсь от экрана и честно озираюсь, и открывшаяся карти­на мне не нравится. Словно с меня черные очки сняли, и я вижу, во что превратилась моя квартира. Вещи разбросаны, повсюду пылища, разруха и запустение. И фантики, фантики...

- Скажи, если бы ты была ребенком, ожидающим воплощения, тебе было бы приятно попасть в этот «райский уголок»? О господи, о чем это она??? Не знаю, существует ли ад, но вот его филиал сейчас у меня дома, это точно...

- Я поняла! — покаянно говорю я. — Можно, я не буду рассказы­вать? Можно, я лучше делом займусь? Нужен тайм-аут до послезавтра, чтобы произвести некоторую реконструкцию «райского уголка». А то он, если честно, не особенно райский. Только откуда вы могли это знать?

- Нетрудно догадаться, — смеется она. — Хорошо, тайм-аут при­нят. Хватит себя жалеть! Мир свой пожалей... А то представь, какую ауру ты вокруг себя распространяешь. И вот еще что. Руки у тебя бу­дут заняты, а голова свободна. Так что во время трудов праведных по­думай, какую пользу можно извлечь из твоей ситуации.

- Пользу? Да какая же от нее может быть польза??? — не верю я.

- Может. И есть. Все, что с нами случается, происходит для на­шей пользы, только она не всегда видна на первый взгляд. Это твое домашнее задание. Имей в виду, спрошу по всей строгости. В общем, прояви смекалку! Все выходные я истово занимаюсь уборкой. Чищу, мою, глажу, вы­брасываю. Мне тяжело: мешает животик, образовавшийся от слиш­ком тесной дружбы с холодильником, но я стараюсь обходиться без швабры. Действительно, хватит себя жалеть, пора позаботиться об окружающем пространстве и поправить его ауру. Кстати, занявшись Делом, я перестаю постоянно жевать. У меня появилась конкретная цель, а это как маячок и ориентир. Кроме того, я думаю над домашним заданием. Кручу и так, и эдак — ищу неведомую (и для меня весьма сомнительную!) пользу. Ставьте себе конкретные цели — они заполняют голову, вытесняя тягостные воспоминания. Говорил же кто-то: «Сон разума рождает чудовищ». А разум нуждается в конкретных и выполнимых задачах, и уборка была как раз таковой. К вечеру воскресенья мой мир упорядочился и сиял новенькой, чистенькой аурой. Во всяком случае, мне было приятно так считать. Да и я сама чувствовала себя бодрее и здоровее. Появилась энергия (странно — ведь должна была устать!).

- Это от того, что застой кончился, — объяснила мне Сказочни­ца, когда мы снова вышли на связь. — Во время любых неприятностей главное — побольше двигаться, не давать негативным энергиям за­стревать. И тебе польза, и миру хорошо.

- Да, мне и самой как-то получше стало, — подтверждаю я. — На душе посвежело — что да, то да. Даже не представляю, как я могла жить во всем этом бардаке.

- Бардак в душе немедленно отражается на физическом пла­не, — говорит она. — Неважно, где ты начнешь наводить порядок — там или тут, все равно одно потянется за другим.

- Это точно, в голове прояснилось, — киваю я. — Вроде бы как ориентиры появились.

- Это хорошо. Есть ориентиры — есть целенаправленное движе­ние. А как с домашним заданием? Получилось найти пользу?

- Получилось, — не без гордости объявляю я. — Сейчас расскажу...Смекалку я проявила. Дело в том, что я никак не смогла найти в потере ребенка пользы для себя. Видимо, это было выше моих сил. Для вдохновения я решила выйти в Интернет, полазить по сайтам, мо­жет, наведет на нужную мысль. И вскоре на меня снизошло озарение, да какое!

- Я тут углубилась в тему и вот что выяснила, — начала доклады­вать я. — Я уже говорила, что самое тяжелое — это время в больнице, когда я была одна-одинещенька, а отношение персонала — или словно ты пустое место, или сугубо официальное, без сантиментов. И муж самоустранился. Я думала, это только у меня так — оказывается, нет. Очень многие с этим сталкиваются. Тогда, когда я пришла в себя, окле­малась после первого раза, я задавала этот вопрос врачам — почему женщин бросают один на один с бедой? И знаете, что мне ответили? Мнение врачей — да пусть «варится» сама. Прямо так и сказали, от­крытым текстом: «Ведь ей же надо дать время побыть одной, отпла­кать свое. Да и для этого подруги есть и мужья». А я говорю: «А как же быть тем, кого мужья не поддерживают или их просто нет?» А они: «Ну тогда им еще и с проблемой семейных отношений надо идти к психо­логу или самой работать с этим». Вот так...

-Да, это бывает, — соглашается Сказочница. — И что?

-А то, что в роддомах, как выяснилось, с психологией туго. То есть психологи, конечно, есть — один-то точно, а кое-где и два, но в наше отделение психолог не заглядывал. Я узнавала потом, почему, пыталась доискаться, понять. Оказывается, не существует какой-нибудь разрабо­танной единой программы поддержки женщин, потерявших ребенка. Штатные психологи в основном занимаются подготовкой беременных к родам и материнству, я тоже на такие занятия ходила. Но вот случилось со мной несчастье — и где они, психологи эти? А отношение врачей... Они, конечно, лечат, но вот в смысле душевности — глухо. То есть это не лично ко мне невнимательно отнеслись — это вообще обычное явление! А от этого с ума можно сойти, между прочим, особенно в первые дни.

-Получается, выживает сильнейший? — задает вопрос она.

-Получается, так. Но это неправильно! Этого не должно быть!

-Да-а-а? — с интересом спрашивает она. — То есть именно ты знаешь, как правильно и это должно быть на самом деле? Ты у нас кто, господь бог или министр здравоохранения? Я уже начинаю привыкать к ее манере говорить колкости и задавать подначивающие вопросы. Поэтому не обижаюсь и отвечаю твердо:

-Не то и не другое. Но я — та, которая дважды прошла через этот кошмар потери и одиночества. И в этом я пока что нашла только одну пользу: я могу пройти через этот опыт, выбраться и помочь дру­гим. Это и есть позитивный смысл моей ситуации.

-Ага! Домашнее задание, стало быть... Ну что ж, молодец. Такая цель заслуживает уважения. А как ты будешь помогать? Ходить по род­домам и вести душеспасительные беседы?

-Да нет, меня на всех не хватит. Да и не пустит меня никто: туда и родных не пускают, не то что чужих. Я вот подумала — может, клуб создать?

-Ну что же, и клуб — хорошо. Вот выпишется женщина, и сразу начнет клуб искать. Ты же так и делала?

-Нет... Я не так. Мне и в голову не приходило про клубы. Пер­вое время тяжело, больно и выходить никуда не хочется.

-Наверное, не одной тебе. Значит, клуб отпадает?

-Да нет, пусть будет. Но он на потом. Вот я читала, что раньше монашки ходили по госпиталям, поддерживали тяжелобольных. Раз­говаривали, объясняли, книги читали. Это было бы хорошо...

-Да! Осталось к каждому роддому прикрепить по шефскому мо­настырю. А ты — в роли матери Терезы, координатора и вдохновителя.

-Не смейтесь, — сердито прошу я. — Конечно, никакая мать Тере­за из меня не получится, и к монастырям я никакого отношения не имею. Я просто считаю, что это был бы выход, если каждой женщине дать по­нимающего, чуткого собеседника, который поймет, поддержит, не бу­дет осуждать и сможет многое объяснить. Желательно круглосуточно.

-Ну-ну! И кто бы это мог быть?

-Не «кто», а «что»! — торжествующе говорю я. — В том-то и за­ключается моя идея, что это будет не конкретный человек. Я подумала о книге!

Она молчит, и я торопливо объясняю свою идею:

-Книги в роддомах разрешены. Читать можно даже лежа. Если в книге будут ответы на вопросы, полезные советы, может быть, даже какие-то несложные задания, это и отвлечет, и займет время, и впра­вит мозги. По крайней мере, женщина уже не будет чувствовать себя такой одинокой. Осталось только такую книгу написать и найти из­дателя, но это вопрос решаемый, и я готова за это взяться. Если уж все это со мной случилось, так пусть хоть другим польза будет. Вот это и есть ответ на ваше домашнее задание. Ну как, зачтено?

-Еще как зачтено, — говорит она, и в ее голосе я даже слышу уважение. — Генеральная уборка явно пошла на пользу. Голова у тебя варит!

-Уже варит, — соглашаюсь я. — У меня вообще впечатление, что я начала выбираться из болота и уже нащупала твердую почву под ногами.

-Так и есть, — подтверждает Сказочница. — Ты нашла-таки по­лезный момент в твоей истории и поставила себе четкую конкретную цель, а это всегда дает опору. Причем чем грандиознее цель, тем твер­же опора. Ее слова меня воодушевляют. Нет, мое горе не отступило, не ушло, но в нем появился какой-то высший смысл. Ну, я стала думать, что все не напрасно! И тут, набравшись храбрости, я говорю ей:

-Я умею работать, я трудолюбивая, я хороший организатор, я на­блюдательная, и грамотность у меня на уровне, но у меня нет опыта в написании книг. Вы мне поможете? Вы будете руководить мной?

-А что же я, по-твоему, делаю? — удивляется она. — Не бойся, девочка. Ты не одна. Все получится! И хватит болтовни, давай-ка тру­диться.

 

Глава 5.

О ЖАЛОСТИ И НЕ ТОЛЬКО

 

«Жизнь в шоколаде» для меня кончилась — начались трудовые будни. Меня это несказанно радует. Мысли в голове перестали скакать по замкнутому кругу и приняли совершенно конкретное направление. У меня есть цель: написать книгу для тех, кто пережил то же, что и я. И хотя я не знакома с ними лично, они для меня сейчас как сестры, как подруги, даже, можно сказать, часть меня.

Теперь я знаю точно: чтобы выбраться из пучины отчаяния, нужна хоть какая-то зацепка за внешний мир. После того как с вами случи­лась такая потеря, вы, скорее всего, ощущаете себя никчемной и не­нужной. Со мной так и произошло: я потеряла и ребенка, и мужа, и надежду, и себя заодно.

Знаете, как я спасалась в роддоме? Как только смогла вставать и ходить, помогала тем, кому было еще хуже. Помочь умыться, на­лить воды, просто подержать за руку и утереть слезы. Это отвлекало, и сейчас я думаю, что с этого начался обратный отсчет, возвращение к жизни. ПОМОГАЯ ДРУГИМ, ПОМОГАЕШЬ СЕБЕ. Всегда. Может быть, начинаешь ощущать собственную нужность? Во всяком случае, это один из способов выжить, доступных в условиях роддома.

А вот когда я придумала себе высокую цель — книгу, я по-настоящему поняла, что я нужна, и опыт мой тоже нужен, потому что обя­зательно кому-нибудь пригодится. Это зацепка, и она меня спасает, потому что я вижу цель.

— Вы как будто зажгли для меня свечу, — говорю я Злой Сказоч­нице. — Тьма вроде бы начинает рассеиваться. Странно... ведь ничего не изменилось!

 

— Изменилась ты, — говорит мне она. — Пока немного, совсем чуть-чуть, но процесс запушен и будет набирать силу.

— Я готова двигаться, — с энтузиазмом говорю я. О, Господи, ка­жется, во мне просыпается интерес к жизни! — Я хочу поскорее при­ступить к книге. Руководите мной, пожалуйста!

— Хорошо. Давай для начала определимся с целью. Что мы хотим получить в результате? Как по-твоему, в чем больше всего нуждает­ся женщина, которая только что потеряла ребенка? Чтобы пожалели? Встряхнули? Объяснили? Отстали? Что мы должны ей дать?

Я думаю недолго, все эти мысли я уже передумала на сто рядов.

— Да, я уже размышляла над этим. Если одним словом, то цель книги: ДАТЬ НАДЕЖДУ! Это именно то, что теряется при такой ситуа­ции. Если же подробнее, то сразу после этого хотелось только плакать, а в таком состоянии читать сложно. А вот когда ты немного приходишь в себя, то понимаешь, что тебе жить дальше, но не знаешь КАК. Планы- то были совсем другие... От окружающих в первую очередь, конечно, хочется разбора ситуации, чтобы просто ее понять. Потом начинаешь искать виноватых: себя, врачей, мужа, кармическое проклятие — да что угодно может быть, или даже все сразу: недоглядели, недодумали, плохо заботились (и сама в том числе). Принять такую ситуацию очень ведь тяжело...

«Объяснили» — это, пожалуй, нужно поставить на первое место.

«Пожалели» — да, но не всякими словами это можно сделать.

«Встряхнули» — тоже да, но не сразу, надо отплакаться и собрать­ся с мыслями и силами.

«Вообще отстали» — это вряд ли... Одной еще труднее пережить все это.

В общем, главное — понять, что произошло, почему и что теперь с этим делать.

— Что ж, именно этим мы и займемся. Рассказывай.

— Что? В смысле, о чем рассказывать?

— Что считаешь нужным.

— Я не знаю, с чего начать.

— Ну хоть про жалость, например. Как это коснулось тебя?

Как коснулось... Я прошла и через жалость, и через отстранение, и оба этих варианта, как оказалось, неконструктивны. Думаю, стоит об этом рассказать, чтобы кто-то другой мог миновать эти ловушки.

У меня это было так...

***

 

На работу я прихожу вовремя, как всегда, подтянутая, собран­ная, причесанная, с легким макияжем. Конечно, следы ночных бдений до конца ликвидировать не удается, но в целом очень даже ничего. Можно даже подумать, что это женщина, утомленная после «безумной ночи», только вот «безумие» совершенно не связано с любовными пе­реживаниями и счастья уж никак не приносит.

Это ночью, во сне, я не могу противиться эмоциям и поневоле погру­жаюсь в кошмары с продолжением. Днем же я стараюсь контролировать ситуацию и распускаться себе не позволяю. Никаких жалостливых глаз, охов и ахов, всех сочувствующих — за сто первый километр, попытки вторжения в личную жизнь — решительно пресекать прямо на корню. По­сле первого раза мне пришлось сменить работу, и повторения я не хочу.

Это я сейчас, после второй катастрофы, стала такая умная, а два года назад, когда я потеряла своего первого ребенка, опыта у меня ещё не было, и я охотно позволяла себе многократно обсасывать эту историю со всеми, кому не лень послушать. Не лень было многим, и недостатка в жаждущих проявить участие я не испытывала. Меня выслушивали, выспрашивали, гладили по плечику, обнимали, давали добрые советы, рассказывали похожие истории, даже плакали порою вместе со мной, и это было очень, очень сладостно. Еще бы: меня по­нимают, мне сострадают, мне помогают... Но это была такая ловушка! Она меня чуть не убила, и я расскажу как.

Девочка моя дорогая! Никогда, никому, ни по какому поводу не разрешай себя ЖАЛЕТЬ! Это засасывает похлеще «черной дыры». По моему опыту, сначала это ощущается как нескончаемый поток любви от разных людей, в которой после всего происшедшего просто купа­ешься, вскоре начинаешь упиваться собственной исключительностью, потом возникает потребность играть на этих тонких струнках души вновь и вновь, и так незаметно, исподволь формируется привычка быть несчастной. Еще бы, когда ты вся такая несчастная, так хорошо, столько внимания и тепла получаешь! Но через какое-то время людям надоедает «вариться» в твоей проблеме, они переключаются на что-то другое, и это становится страшным ударом для тебя. Ты-то уже при­выкла быть в центре внимания и подпитываться от них, а тут тебя — ррраз! — и отключили от источника энергии. И остаешься ты одна- одинешенька, а ситуация твоя, между прочим, никуда за это время не делась. И вот тут-то начинаются настоящие проблемы.

Ты в растерянности. Ты обижена. У тебя возникают претензии к тем, кто еще недавно поил тебя чаем, выслушивал твои стенания и под­совывал одноразовые платочки. Они начинают казаться тебе чуть ли не врагами. И вообще — весь мир почему-то кажется враждебным. Тебе мнится, что все вокруг счастливы не по праву, а ты так жестоко обделена, потому что каждый украл у тебя по кусочку счастья. Твоя «привычка быть несчастной» уже вполне укоренилась, она требует постоянной подпитки, а таковой больше нет... И тогда наваливается невероятное, неизмеримое, космическое одиночество. Сосущая пу­стота, от которой нет спасения. И сама ты офигительно пустая, как старая смятая картонная коробка, которой прямой путь на помойку.

А тут еще дети. Ты вдруг осознаешь, что кругом множество счаст­ливых родителей, выгуливающих своих отпрысков, катящих коляски с мелюзгой, покупающих игрушки в «Мире Детства», смеющихся и до­ильных своим родительским статусом. Они встречаются в каких-то клубах, общаются на сайтах, обсуждают достоинства разных брендов детского питания и памперсов, выбирают подходящий детский сад, рассказывают, что сегодня научился делать их малыш. И ты могла бы быть в их компании, но вот не стала, не срослось. Твой ребенок умер — а их жив, и поэтому ты им завидуешь черной жгучей завистью. И не надо горячо уверять меня, что это не так, — я сама прошла через это и все знаю. И я тебе скажу: обижаются, сетуют, завидуют, предъ­являют претензии слабые. Сильные ищут выход. Но где найти силы — вот вопрос. Впрочем, об этом речь впереди.

Так вот: ничто так не ослабляет, как жалость. Как чужая, так и соб­ственная. Не начнешь жалеть себя — и тебе не придется долго и труд­но выгребаться из апатии и депрессии. Имей в виду: жалость высосет все силы и соки, поэтому выбирай.

Я объясню, почему так происходит. Я поняла, что когда ты по­зволяешь себя жалеть — значит, ушла в позицию ребенка. «Я малень­кая, я бедненькая, я жертва рокового стечения обстоятельств, от меня ничего не зависит, я не хотела, так получилось, я виновата, но Я НЕ ВИНОВАТА!!! Я и так судьбой наказана, ПОЖАЛЕЙТЕ МЕНЯ, бедную- разнесчастную!!!»

Но ты не ребенок, нет, и возиться бесконечно с тобой никто не будет. Ты уже давно взрослая тетя, которая даже умудрилась забере­менеть, а может, и родить, и уровень социальной ответственности у тебя другой. Значит, и спрашивать судьба с тебя будет по-взросло­му, как бы ты ни притворялась Бедной Сироткой. Так что выход один: искать выход.