Посвящается всем, кто ушел, и всем, кто родился.

Где-то неподалёку громыхнуло, и по поверхности мира прошла дрожь. Я остановился и поднял глаза, всматриваясь в Купол Неба. Там угадывалась какая-то рябь и хаотическое движение, словно Купол растягивался и сжимался, из последних сил сохраняя свою привычную форму. Похоже, все-таки не смог: небо судорожно выгнулось и стремительно полетело вниз — туда, где был я. Я побежал. Я не оглядывался, не до этого было. Я молился — как умел, бормоча слова, которые первыми приходили в голову. «Мир, ты всегда был добр ко мне. Почему же ты ополчился на меня сейчас? Что я такого

сделал? Чем я прогневал Купол???» Закончить мне не дали: новая судорога сотрясла мир, меня встряхнуло и сбило с ног, и я покатился по склону вниз, увлекая за собой тысячи мелких камешков. «Ну, все...» — успел подумать я, кубарем катясь вниз.

— С прибытием.

Голос раздался совсем рядом и был негромким и, по-моему, слегка насмешливым. Я перевернулся, сел и открыл глаза. Он сидел на камне, поджав одну ногу и обхватив руками колено, и рассматривал меня. Это был мужчина, не слишком старый и не очень молодой, в свободном белом костюме, открытых сандалиях, с длинными волосами, схваченными о6оаком. Обычная одежда, сейчас полмира так одевается.

— А куда я прибыл?

— На край света.

— Аааа... Мне-то казалось — на край жизни, — неловко пошутил я.

— Можно и так сказать, — серьезно кивнул он. — На краю света жизнь тоже становится тонкой и хрупкой. Всегда так бывает. Но и к этому можно привыкнуть...

— Ты здесь живешь? — спросил я.

— Нет. Я здесь работаю.

— Кем?

— Спасателем.

— Тогда я по адресу, — сказал я, вытирая кровь с поцарапанного подбородка. — Спасай меня поскорее.

— А что с тобой случилось?

— Со мной все в порядке — что-то случилось с миром. Все кругом рушится, а Купол Неба перестал быть надёжным и твёрдым, он падает на меня, как будто хочет раздавить.

— «Качнется купол неба, большой и звездно-снежный, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», — пропел он. Песня была незнакомой, мелодия — непривычной, но в целом мне понравилось, я лаже немного успокоился.

— Может, я сошел с ума. Или это мир сошел с ума?! Мне кажется, что он меня возненавидел и хочет уничтожить.

— Ла? А как?

— Землетрясения. Наводнения. Вулканы. Смерчи. Тайфуны. Камнепады. И раньше бывали катаклизмы, но редко и далеко. А теперь... жить стало невозможно. Конец света, что ли, наступает? И Купол, который всегда был вечным и незыблемым, теперь мне угрожает... Я рехнулся, ла?

— А твои близкие что говорят?

— Они ничего такого не замечают. Им кажется, что все как прежде и идет своим чередом. Поэтому то жалеют меня, то сердятся. А ты — ты-то видишь, что мир сошел с ума?

— Вижу, — задумчиво сказал мужчина. — Твой мир действительно перестал быть комфортным... для тебя. И он выталкивает тебя. Ла, это так.

— И что это значит?

— Все просто. Твое время здесь подходит к концу. Пора покидать этот мир...

— То есть... меня ожидает верная смерть?

— Ну, можно и так сказать. Хотя, опять же, — с какой стороны посмотреть.

— Ла с какой стороны ни смотри, смерть — это конец.

— Конец одного сна. Начало другого. Возможно, на той стороне тебя ожидает не верная смерть, а верная жизнь.

— Ты хотел сказать «вечная жизнь»?

— Или так. Это просто игра слов.

— Ла, это все слова. Болтология.

— Ты прав. Пока сам не попробуешь — это и будут только слова, пустое сотрясение воздуха.

Снова послышался гул, Купол Неба накренился и пополз в сторону, а земля напряглась, выгнулась,

заходила ходуном. Я уцепился за ближайший камень и уперся ногами в другой. Удалось удержаться, пока длились судороги мира.

— Практически каждые десять минут, — пожаловался я. — Вернее, так было вчера. Теперь, пожалуй, лаже чаше.

— Скоро интервал еще больше сократится, — пообещал Спасатель. — Когда будет через каждые три минуты, с равными промежутками, ты не сможешь здесь оставаться. Но пока что у нас есть время. Так что спрашивай.

— Л ты чего это такой спокойный? — спросил я. — Коней Света, мир рушится, а он сидит тут... Не боишься, что ли, смерти?

— Мне еще рано бояться, мой Коней Света еще не скоро, ла и вообще — я на работе. К тому же это твой мир рушится, мой — в порядке.

— Как такое может быть? Мир одинаков для всех.

— Ничего подобного. Мир — это набор элементов для построения снов. Каждый строит свой сон.

— Хочешь сказать, это я мирно сплю? — саркастически спросил я, растирая ушибленное колено.

— Ла нет, мирно ты спал раньше. Сейчас твой сон стал тревожным. Колбасит тебя.

— Кол... басит? Это что?

— Не обращай внимания. Словечко такое... на диалекте одного далекого племени. Запомни его, может, пригодится. Я тебе другое пытаюсь втолковать: вся наша жизнь — она вполне реальна, и в то же время она — твой собственный сон. Вот тебе кажется, что ты долго бежал из родных мест,

преодолел кучу препятствий, ушиб колено и разодрал в кровь подбородок, а на самом деле ты сейчас лежишь где-нибудь в безопасном месте, уютно свернувшись в клубочек, палеи сосешь и видишь сладкие сны про то, как ты бежишь, преодолеваешь, падаешь и так далее.

Небо снова ахнуло и затрепетало, готовясь обрушиться на мою голову. Сверху глухо зарокотало и посыпались камни.

— Не бойся, это же только сон, — поспешил успокоить меня Спасатель.

— Ну да, сон... — проворчал я, ощупывая шишку на макушке — камень «из сна» безошибочно нашел цель. — Чтоб тебе такие сны снились...

— Прилет время — приснятся, — улыбнулся он. — Не гарантирую, что один-в-один, но это у всех бывает более-менее похоже.

— Значит, по-твоему, я сейчас где-то там сплю, свернувшись калачиком. Тогда почему мне так плохо? Почему мир, всегда такой добрый и щедрый ко мне, вдруг перестал меня любить? За что он изгоняет меня? Я ведь сейчас реально страдаю!

— Страдаешь, потому что тебе страшно и не хочется ухолить с насиженного-належанного места, вот ты сам себе всякие ужасы и придумываешь. «Не любит...», «изгоняет...». Любит! Провожает! Стимулирует к росту!

— Булыжником по темечку?

— «Булыжник — оружие пролетариата», — непонятно изрек Спасатель. — Тебя булыжником по кумполу не отмотивируй — ты ж разве войдёшь в Пещеру?

По спине скользнул неприятный холодок. Пещера... то, что ожидает каждого в конце жизненного пути. То, о чем каждый может знать только понаслышке, потому что из Пещеры еще никто никогда не возвращался.

— Похоже, мне уже не отвертеться?

— Точно, — кивнул Спасатель. — Только ты не бойся. Пещера недлинная, скоро кончится. Просто или на свет. Выберешься, а там... Там новый мир, новая жизнь, — хорошо!

— Мне и старая нравилась, — непримиримо пробурчал я.

— Вот чудак-человек! Ла ты же новой еще не видел! Может, она в сто раз лучше этой!

— Может, ла. А может, и нет. Это еще неизвестно. А вдруг я в этой Пещере вообще сгину? Неизвестно еще, что там и как...

— Вот-вот. Неизвестность и пугает больше всего. Но ты же эту жизнь не зря прожил, опыта поднакопил. Твоя душа стала мудрее на целую жизнь. Так что быстро приспособишься.

Снова засверкало, загромыхало, затрясло, вздыбилось, пытаясь стряхнуть меня с лица земли. Слава богу, на этот раз длилось недолго.

— Схватка не на жизнь, а на смерть, — сквозь зубы процедил я.

— Схватки — это часть жизни. И смерти тоже, — согласился он.

— Раньше хоть передышки были, — пожаловался я. — От схватки до схватки время проходило, в которое можно просто жить. А теперь... не успеешь в себя прийти — опять... стимулирует к росту.

— Скоро все кончится, и начнется что-нибудь новое, — пообещал он. — Ну, двинулись, что ли, к Пещере?

— А где она? — испугался я.

— Ла вон, вход уже открылся, — кивнул он.

Я оглянулся и замер — ла, правда открылся. Во время последнего сотрясения скалы разошлись, меж ними теперь зиял черный провал. Так вот ты какая, Пещера...

— Страшно, — честно признался я. — Не хочется мне гула идти.

— Придется. Раз вход открылся — значит, точно пора. Мир тебя все равно додавит, и кинешься ты в Пещеру за спасением, как в последнее пристанище.

Мир, словно иллюстрируя его слова, выдал очередную порцию пароксизмов. Похоже, мир тошнило, причем тошнило мной. На этот раз мне помогла удержаться крепкая рука Спасателя.

— Я долго не смогу тебя держать. Идем.

Мы двинулись к Пещере.

— Мне жаль оставлять своих близких, — сказал я. — Вот сейчас понимаю: я столько не успел сделать, сказать... Ощущение незавершенности, понимаешь?

— Они встретят тебя по ту сторону, — пообещал он. — Не факт, что ты их узнаешь, но почувствуешь — это точно. Вот тогда и сделаешь, и скажешь... Будете опять друг друга любить.

— Ла что ты меня утешаешь! Они же остаются здесь! — в отчаянии выкрикнул я.

— Здесь сон и там сон, — возразил он. — Во сне все бывает и все возможно. Никто не знает, как так случается, но по ту сторону мы все каким-то образом встречаемся. Очевидно, чтобы завершить то, что не успели по эту сторону.

— Как я их там найду?

— Зачем искать? Тебя там встретят. Те, кто был тебе дорог, знают, что ты скоро появишься. Они уже готовятся к твоему приходу. Они тебя по-прежнему любят и очень ждут.

— А если по эту сторону человек был одинок? Если всех ненавидел?

— Его все равно встретят. Может быть, лаже полюбят. Но в новый сон он принесет воспоминания прошлого сна. Так что, если хочется оставить что-то здесь, отлай мне. Я заберу и похороню.

Теперь трясло почти непрерывно. Коней Света входил в решающую фазу. Мир лихорадило, и меня вместе с ним.

— Да нет, пожалуй, — сказал я. — Это был хороший сон, который можно взять с собой. Вот разве что... друг, который меня когда- то предал. Это воспоминание все еще сидит во мне занозой. Ее бы я оставил.

— Давай, —легко согласился Спасатель. — Прощаешь его?

— Прощаю... Теперь, на краю жизни, все это уже не важно. Прощаю!

Он сделал неуловимое движение рукой — и сердце отпустило, я смог вздохнуть полной грудью. Впервые за много лет...

— Надо же, как она, оказывается, мешала, эта заноза! — подивился я. — А я и не замечал.

— Потому что сжился с этой болью, — объяснил он, рассматривая вынутую занозу. — Ла, маленькая, а вредная. Хорошо, что ты с ней расстался. Зачем тебе в следующем сне проблемы с сердцем?

— Еще меня мучает то, что я не успел поспрошаться с мамой.

— Скажи ей, что хочешь. Я передам.

— Передай, чтобы она не переживала за меня. Что я был не очень внимательным сыном, и что мне жаль. Если бы все начать сначала, я бы уделял ей больше времени и не стеснялся говорить, что я ее люблю.

— Считай, что послание уже у нее. Впрочем... там у тебя будет возможность сказать это лично. Встретитесь еще...

— Ну, тогда, пожалуй, все. Слушай, а почему ты меня не спасаешь, Спасатель?

— А я что делаю? — удивился он. — Я помогаю тебе пережить коней света с наименьшими душевными и физическими потерями.

— А он еще долго будет длиться?

— Пока не перестанешь сопротивляться. Расслабься и позволь миру довершить начатое. Разреши своему сну просто быть. Доверься Куполу!

Мир взвыл, выгнулся дугой, свалил меня с ног, и я кувырком покатился к Пещере. Я больше не сопротивлялся — доверился. Делай, что должно, и будь что будет. А что должно, если наступает коней света.

— Прощай! — успел я крикнуть Спасателю.

— Прощаю! — отозвался он.

Я почему-то думал, что по Пещере меня понесет неведомая сила, но вышло не так. Пещера оказалась тесной и душной. Я попытался развернуться, посмотреть назад — ничего не получилось. Я замер, радуясь отдыху и тишине. Оказывается, Пещера — это не так уж страшно. Можно полежать, поразмыслить... может, лаже поспать...

Как бы не так! Стенки Пещеры задрожали и стали угрожающе сжиматься, словно пытаясь меня раздавить. Видимо, катастрофа там, наверху, сдвигала и какие-то глубинные пласты. Я активно заработал

сем телом, продвигаясь вперед. Спасатель говорил, что Пещера недлинная, и стоит поскорее ее преодолеть. Не знаю, что там, на выходе, но если уж умирать — то на просторе.

Вскоре я приспособился к ритмам Пещеры. Она успокаивается — я отдыхаю. Она начинает шевелиться — я изо всех сил ползу, извиваясь, как червяк.

Здесь, перед лицом смерти, передо мной пролетела вся моя жизнь. Странно было вот так, со стороны, наблюдать за самим собой. А жизнь- то оказалась очень лаже ничего! В ней было много всего — хорошего и плохого, но сейчас мне все казалось хорошим. Потому что там я жил во всей полноте, и все мелкие неприятности, которые когда-то казались мне чуть ли не концом света, были всего лишь сюжетными поворотами мною же придуманного сна. Я ясно понимал, где я стоял перед выбором, и почему принимал те или иные решения, и то, что ошибки вовсе не были ошибками, а враги, по сути, были учителями... много что я успел передумать, пока тряслась Пещера. Кое-где я застревал, замирал в изнеможении, но Пещера не давала сильно расслабляться: она вновь начинала сокращаться,

подталкивая меня... куда? — наверное, на выход...

Спасатель оказался прав: это длилось не так уж долго. Впереди мелькнул свет, я рванулся к нему... еще и еще... и вот уже моя голова вывалилась наружу. Глаза резанул острый, ослепительный свет — совсем не такой, как в моем родном мире. Я зажмурился и замер. Но никто не заставил бы меня вернуться в Пещеру, и я отважно ринулся туда, наружу. Я бы упал, но добрые руки мира подхватили меня. Вот странно — я чувствовал свое тело, но не мог в полной мере владеть руками и ногами: они меня не слушались, двигались неуверенно и беспорядочно. «Сломан позвоночник?» — панически подумал я, разлепляя веки. Передо мной маячило что-то размыто-белое, живое. Опять Спасатель?

— УУУУУУ- ГГГГУУУУ- — вокруг раздавались низкие гулящие звуки, которые я доселе не слышал, просто не с чем было сравнить. Мне стало страшно, захотелось крикнуть, но язык тоже не слушался... звук

резанул слух — как пальцем по мокрому стеклу, это я, что ли, такое из себя исторгаю? Я в панике задергался.

— Тише, тише, — прошептал голос. Я сразу узнал Спасателя. — Не надо так волноваться, дружище. В новом сне все по-новому, надо сначала привыкнуть.

— Я ничего не вижу: нет резкости, — попытался сказать я, но язык меня не слушался — получалось какое-то невнятное блеяние. Но он понял.

— Спокойно. Слушай меня. Коней Света уже закончился, началось кое-что принципиально новое. Ты прошел Пещеру, и это уже совсем другой мир и другой сон. И Купол здесь совсем другой — высокий, обширный, нежного голубого цвета. Зрение, слух и прочие функции еще какое-то время будут казаться тебе странными — нам понадобится время, чтобы закончить настройки. Пусть тебя это не тревожит. Захочешь есть, пить, спать — полай звуковой сигнал, тебя поймут. Помни: мир по-прежнему добр. Расслабься и получай удовольствие.

Я расслабился и закрыл глаза, позволяя миру укрыть меня чем-то теплым и положить на что-то мягкое. Странно: я ощущал, что Купол, который совсем недавно меня исторг, выдавил из жизни, где-то совсем рядом, но я теперь не пол ним, а нал ним. Я — вне мира? Но тогда — где я? Я умер? Но я же живой!!! Впрочем, чего удивляться? — сон как сон, надо просто в него погрузиться, отдаться его течению, куда- нибудь ла выплывем.

Вокруг меня кто-то был. Я их не видел, но чувствовал. Среди них и впрямь были те, кого я уже знал — когда-то, в прошлой жизни. Это точно, я чувствовал их. Я не мог их слышать, но ощущал — кожей, душой... Похоже, я стал куда чувствительнее, чем раньше. Все было как- то по-другому... это необходимо исследовать.

Ты пришел. Мы тебя ждали. Мы тебя любим. Мы снова вместе,— шептали голоса, в которых я узнавал знакомые вибрации. Мы явно уже встречались. Или мне это кажется? Сознание ускользало,

размывалось, ужасно хотелось спать. Меня положили на что-то теплое и невыразимо приятное, связанное с ломом и едой, и я с облегчением расслабился и затих.

— С прибытием! — сказал Спасатель. — Счастливо оставаться. И до следующей встречи!

Какое-то время я молчу, осмысливая и переваривая эту историю (почему-то язык не поворачивается назвать ее сказкой!).

— Это описывалась смерть? Или рождение?

Злая Сказочница молчит.

— Но получается, что процессы очень схожи! И там, и там — сначала страх и паника, схватки побуждают спасаться, двигаться, потом тоннель и переход, свет в конце, и... Так я не поняла — он умер или родился?

Она молчит.

— Или... Но тогда выходит, что смерть и рождение — это вообще две стороны одного процесса? Что, уходя из одного мира, мы сразу попадаем в другой? И этот круговорот бесконечен?

Она улыбается.

— Так мои малыши... они живы??? Просто живут не со мной, а где- то в другом месте? Выходит, смерти... нет?

— Смерть-то есть — небытия нет, — наконец размыкает свои уста Сказочница. — Уходя, невозможно попасть «в никуда». Обязательно «куда-то». Это недоказуемо, но я в это верю. Если хочешь, верь и ты.

— Мне пока трудно сказать, насколько я в это верю, — говорю я. — Но точно могу сказать: если им сейчас хорошо, то и мне легче. Наверное, любой мамочке было бы приятно знать, что у ее детей все в порядке?

— Да, моя дорогая, конечно! Но при этом нужно уметь отпускать. Ведь дети однажды уйдут, и надо помнить: это не коней света. Это начало нового. Для всех — и для детей, и для матери.

— Для меня это все еще сложно принять. Умом-то понимаю, а вот сердцем... Но я буду стараться! Я буду готовиться. Мне понравилось, что конец света — это вовсе не конец, а только начало. Есть в этом какая-то точка опоры!

— Бывает так, что нам трудно отделиться от чего-то или от кого- то, — говорит Сказочница. — Обычно это то, с чем связаны дорогие нашему сердцу воспоминания или личное благополучие. Это называется «привязанность», и многие считают это хорошим качеством. Но это не так. Привязанности, наполняя нас изнутри, маскируют нашу душевную пустоту. Если то, к чему мы привязаны, исчезает из нашего поля зрения, нам плохо: нет ни точки опоры, ни смысла жизни. А то, от чего мы впали в зависимость, у нас обычно забирают. Тем или иным способом. Прости, если сделала тебе больно.

Ого, что-то новенькое... Она впервые озаботилась тем, больно ли мне... Но мне уже не больно. Грусть, сожаление, горечь потери — да, это есть. Но так всегда бывает, когда теряешь что-то чрезвычайно дорогое.

— Вопросы есть?

— Только один. Главный! Так я смогу все-таки выносить ребенка? — с надеждой смотрю на нее я.

— Не знаю, — задумчиво качает головой она. — Может быть, да. А может быть, и нет. А что ты будешь делать, если все-таки НЕТ?

Я молчу. Если честно, временами я ее ненавижу. Только я обрету какую-то надежду, она тут же меня «приземляет». И что за методы у этой Злой Сказочницы? Но я не знаю, что отвечать. Вернее, я знаю, что я буду делать, если «да». А вот если «нет»... даже думать об этом не хочется.

— И все-таки подумай, — советует она. — Это нужно. Это важно. Это домашнее задание. А завтра мы об этом поговорим.

Глава 16.

ОТКУДА БЕРУТСЯ ДЕТИ

Я честным образом выполнила домашнее задание. Я почти не спала — размышляла на заданную тему: что же будет, если я так и не смогу родить.

Должна искренне сказать: если так случится и в третий раз, это будет сильным ударом для меня. Поэтому я готова сделать все, чтобы такое не повторилось. Все — это значит ВСЕ: изменить образ жизни, сменить род деятельности, простить всех на свете, совершить паломничество к святым местам, поменять мировоззрение... список можно продолжать до бесконечности. Вот только знать бы, что из этого реально поможет мне нормально выносить и благополучно родить. Может, и ничто, а решение лежит совершенно в другой области.

— И ты совершенно права, — поддерживает меня Злая Сказочница. — Давай рассмотрим разные варианты. Чисто теоретически!

Если чисто теоретически, то не всем женщинам дано иметь детей, даже если физически они здоровы. Это не наказание — это судьба. С судьбой можно бороться, можно попытаться договориться с ней, а можно просто принять.

— Вспомни про Мать Терезу, — напоминает мне Сказочница. — Она не имела своих детей, но стала матерью для всего мира и принесла в него много света и добра. У нее было столько душевной теплоты, что она согрела многих. Мать Тереза наполнила свою жизнь великим смыслом Служения.

— Великое Служение... это да. Этим я намерена заняться уже прямо сейчас. Сначала книга... потом ее продвижение... форум по теме... поддержка женщин, с которыми это случилось... у меня много задумок, и я буду их воплощать независимо ни от чего.

—...И этот проект на какое-то время станет твоим детищем,. подхватывает она. — Ты будешь им заниматься, вкладывать в него любовь и душу, взращивать, как собственного ребенка. Преодолевать препятствия, переступать через страхи и сомнения... Возможно, это деяние докажет и тебе, и миру, что ты способна и достойна взращивать потомство.

— Да, — с удивлением осознаю я. — С этой точки зрения я не рассматривала, но вы, пожалуй, правы. В этом что-то есть. Я действительно УЖЕ ощущаю этот проект своим детищем.

— А как насчет суррогатного материнства? Яйцеклетка твоя, а выносит и родит другая женщина. Ты только платишь.

— Нет, — решительно мотаю головой я. — Нет. Возможно, для кого-то это и выход, но не для меня. Я никого не осуждаю, но мне сама идея «ребенка за деньги» глубоко неприятна.

— Что ж, твой выбор. Есть еще один путь. На свете много детей, оставшихся без родителей — по тем или иным причинам. Они очень, очень нуждаются в родителях!

— Я уже думала об этом, — медленно говорю я. — Думала и даже кое-что узнавала. Но пока не готова на такой шаг. Знаю, что по закону усыновляющая семья должна быть полной, а я сейчас одна. Но не это главное. Эти детки — «раненые нелюбовью», и нужно иметь в себе очень, очень много любви и уверенности, знаний и мудрости, чтобы отогреть их сердца. А я пока еще в самом начале пути к себе. Мне еще тоже надо... подрасти.

— Уважаю. Очень взвешенное решение, — кивает Сказочница. — Любовь... Я тебе уже рассказывала историю мамы Любы?

— Нет, такой сказки пока не было, — отрицательно качаю головой я.

— А это и не сказка. Самая что ни на есть быль. Все события произошли в действительности, и все совпадения следует считать не случайными.

Мама Люба и ее семь-я

Жила-была Женщина, которая верила в волшебство и сказки. Когда-то, в недалёком прошлом, открылось для неё слово «семья» количественно, что это СЕМЬ-Я, семь родных и близких душ. Он и Она — это двое, да родились у них еще трое ребятишек — вот уж и пятеро... Но до СЕМ(ь)И дотянуть... получится ли? А мечтается! Вот ведь раньше ребятишек в семьях много было, и какая благость жила в этих семьях! Мечтается... и до поры до времени не верилось, что сбудется. Но ведь в мире нет ничего невозможного — в это Она свято верила. А если ты веришь в Чудо, то и оно в тебя верит. И вот оно, Чудо, здравствуй!!! Два года назад у них появились новые дети. Родные брат и сестра, старшие дети. Как много чудес и открытий связано с ними, как многому Она научилась, как много в себе открыла... А дети не родные, из детского лома. Но не родные только по крови.

Зачем, для чего и почему сложилось так, что они вместе? Уже давно прислушивалась Она к Вселенной, с благодарностью принимая ее подсказки, учась идти по дороге Сердца, когда происходящее не сразу понятно и подчас непредсказуемо, учась читать знаки Вселенной и свой внутренний голос, объясняющий и толкующий эти знаки...

Первая встреча. Он — любящий детей, умеющий с ними общаться — представитель попечительского совета общественного объединения профессионалов рынка недвижимости, курирующего детский дом. Вместе с другими неравнодушными людьми из попечительского совета Он ездит в детский дом на праздники, организовывает интересные экскурсии, просто походы в кино, приносит подарки, открывает детям мир за дверьми детского лома, дарят добро и свет, который ЕСТЬ в них, как и во всех людях. Это Он привез ребятишек прямо на работу, где Она впервые посмотрела вот так, вблизи, глаза в глаза.

Он уже принял решение насчет этих двоих — чаше общаться, помогать, назначить стипендии. Она смотрит на детей — они такие светлые и родные, открытые миру и готовые принять любовь и помощь. Пронзающая мысль: какие стипендии! — надо брать в семью. И одновременно страх и слезы на глазах: как же так, о чем я, зачем мне это? Но видела Она луч от сердца своего к сердцам детей, и крепло чувство- потребность, чтобы они просто были рядом. Всегда. Оформление бумаг — непростая бюрократическая процедура, а внутри грызет червячок сомнения — все-таки надо ли? Но Она не могла иначе. «Давай попробуем! — сказал Она своему мужу. — И чего нам бояться? Прокормить — прокормим. Не знаю, насколько сроднимся, но все равно ведь поможем детям и научим хоть чуть-чуть жить, как сами умеем». Но сомнения и страхи поднимаются из темной глубины и возражают, приводят все новые аргументы... Что же в Ней сильнее — страхи, порождения Тьмы, или Свет Любви?

Дети — лекарство от эгоизма. А чужие дети — быстродействующее лекарство, это точно, — прожито и прочувствовано. Одно дело — общение на определённом расстоянии, но совсем иное — родительская ответственность и принятие чужого, принятие через сердце.

— Давай посмотрим, как распорядится Вселенная. Если получится оформить бумаги, если разрешат нам забрать ребят, то так тому и быть, а уж если не надо это нам, то и не выйдет ничего.

Не торопимся, движется своим чередом процедура оформления... Из окна автомобиля на проезжей части плакат: «Чужих детей не бывает!» — врезается в сознание, растет внутри вера. ЗНАК!

Сначала оформили временное разрешение, на выходные летом брали домой: познакомиться, привыкнуть... А там такой недостаток любви — «черная дыра», столько сил и чувств ухолило!

— Не могу так.

— У нас получится!

Сорваны первые маски взрослых — «хороших людей». В истинное принятие не сыграешь. Непонимание, раздражение, недоверие, гнев — это есть, и есть право на это, и у нас, и у них. Приходится искать корни душевных сорняков, совершать прополку. Облагораживаем Сад Души. Растем!

Вернулись и свои ребятишки с каникул от бабушки. Общаются с ними родители, про «новых» детей рассказывают, о том, что приходят они в гости по выходным.

— Мы так хотим с ними познакомиться!

Познакомились, общаются и играют вместе: у детей все проще. А вечером в воскресенье Она уволит двоих обратно в детский лом. Как описать эти чувства? И еще разговор с родными ребятишками о том, как бы они отнеслись, если бы у них появились старшие брат и сестра, — стали жить с ними вместе?

— Мы согласны! А когда они уже навсегда останутся у нас?

Не только внутреннее чувство, но и Небо сказало, что нам это надо. Все сложилось — бумаги, разрешения, детская дружба. И вот мы вместе. Началась новая жизнь. Всех нас, всех семерых... Сбылось, мы — СЕМЬ-Я!

Принятие, принятие, принятие... В них и в себе. Зеркала. Противоположности. Яркое проявление того, что во взрослых искусно завуалировано и скрыто глубоко внутри. Невежество. Страхи. Эгоизм. Неумение любить, благодарить, прощать и т. л. и т. п. Чтобы что-то объяснить другому, нужно сначала самому это принять.

А внутри вопрос — зачем все-таки, почему они пришли в Ее жизнь? Нет, лаже не так. Зачем Она их ПОЗВАЛА в свою жизнь?

— Укладывая ребятишек спать, Она с девчонками обычно ложится в кровать, обнимает, целует и поет колыбельные песенки. И со взрослой, недавно пришедшей в жизнь дочкой, тоже. Хоть ей уже пятнадцать лет, но она все равно ребенок. Девочка тонко чувствует, откликается, но

никогда не засыпает... А тут уснула, голова у Нее на груди, а губками, словно малышка, рядом с грудью причмокивает. дитя...

Она вспомнила состояние, которое запомнила на всю жизнь, состояние душевного полета, легкости и безмерной радости, в глазах — голубое небо и плывущие по нему белые живые облака... Ее первенец родился. Я — МАМА! Блаженство — быть на Земле и Небе одновременно, это не забывается! Родная моя, доченька! А внутри картинки из забытого прошлого — я с беленькой девочкой на руках, в одиночестве, посреди избушки...Я — это мир. Мир — это я. Всё во мне. Благодарю тебя, род мой небесный, память моя родовая, за эту подсказку... И Она бросила когда-то своего ребенка... И теперь учится прощать себя, принимать себя просто человеком, который совершает ошибки, и тех родителей, чьи дети сегодня в детских ломах. У них свои уроки.

У них была своя мама. Она видела ее однажды, когда та приходила поздравить сына с днем рождения в детский лом. Она почти Ее ровесница, но с виду и не подумаешь. Иначе выглядит опустившийся человек, старее своих лет. Запах алкоголя, тоскливый потухший взгляд, невнятные слова. А родные дети стоят рядом с чувством стыла и боли. Но ей уже все равно, она не живет — доживает. Она умерла в прошлом голу, когда ребята уже были в новой семье, а ее младшему исполнилось двенадцать лет. Он младше сестренки. Меньше разумности, но его невежественность ближе естественности, чувства и душа нараспашку.

Сколько жалости в нем было! Как он любил жалеть себя и чтобы его жалели! И он умело ею пользовался, воздействуя на взрослых и добиваясь желаемого.

— А ты хочешь быть мужчиной?

— Да

Тогда нужно принять и отпустить жалость. Ведь она со временем превращается в безжалостность того, кто еще вчера жалел. Собою быть, трудом, самостоятельностью добиваться результата, а не выпрашивать с жалостливым взглядом. Вот и учителя в школе — раз пожалели, два, а потом — безжалостные двойки — то, что действительно заслужил. Понимаешь, в твоей маме было очень много жалости, она жалела себя все время, не верила в себя, поэтому так и сложилась ее жизнь. Давай примем жалость в себе и отпустим ее. Жалость нужна в этом мире тоже, она — в чем-то предтеча любви. В ней, если она в меру, есть и человечность. Даже пословица есть такая русская: «жалеет — значит, любит». НО! Жалость — это не любовь. Сам посмотри, к чему она может привести человека...

И Она трудится с ним, и он душевно трудится. Он открыт и в любви. Вот она, душа мамы, появилась. Он повторяет слова и прощает свою родную маму, принимает, любит, на глазах его слезы. Спрашивает душу мамы, хотела ли бы она узнать, что такое небесная божественная любовь и как ей открыться. Ла! Он видит ее и видит, как она изменяется. Как изменяется ее выражение лица, на нем появляется человечность вместо жалости, и еще робкая надежда.

— Вот для чего ты пришел. Ты — волшебник. Мама не знала, что такое любовь, не верила в Свет! Ты смог научить ее! Ты лал ей надежду! Луша бессмертна, своим прощением ты уже поднял ее выше...

Мурашки по коже. На глазах меняется и мальчик после этих слов. Он верит. Начинает верить в себя, в себя светлого и очень нужного в этом мире.

С девочкой другая история. Разумная, добрая, светлая девочка. Она уже давно выбрала быть хорошей, быть противоположностью мамы...

— Давай попробуем ее простить.

— НЕТ!

Здесь уже иной подход: чтобы дойти до чувств, подавленных чувств, нужно сначала убелить ее разум. Здесь уже не жалость.

— Но ведь это уже безжалостность и бесчувственность, солнышко! Нужно принять и отпустить безжалостность. Она есть в этом мире, тоже нужна. Как хирургу, к примеру, без нее? Безжалостность имеет разные оттенки, она и строгость, без которой нельзя, но без

любви — это жестокость, неумолимость, бесчеловечность. Оглянись, ты же видишь и сама так часто говоришь, разве можно жить без чувства? Вот и мама твоя — она ведь не стала безжалостной, она оставила себе чувства до последнего своего вдоха, но это была не любовь, а жалость. И ведь она не делала специально зла, она не сама бросила вас. Она просто не умела любить, у нее не хватило сил, знаний и разумной строгости к себе, чтобы потихоньку, шаг за шагом стремиться к вершинам и их достигать, она не умела жить, веря в себя и свет. Вас забрали у нее, наверное, правильно полагая, что это плохой для вас пример. Но ведь она до последнего приходила к вам... такая, какая есть. Она не выучила своих уроков, не смогла. Так не надо же быть к ней безжалостной! Ведь ты сама говоришь, что каждый, независимо от совершенного поступка, должен иметь шанс, чтобы измениться, должна быть надежда... Она — в тебе. Пройди ее (и свои) уроки. Она не умела прощать других, мир, себя, копила обиды, вину и полола пол этой тяжестью. Прости ее. Научись прощать. Тебе стыдно за нее?

— ДА

— Так смотри, КАК ты ее любишь!ведь это не ты сделала, не ты так жила, но она тебе такая родная и любимая, что ты впитала в себя это чувство вины, не свое, ее!

— Да...

— Изменилось отношение к маме?

— Да.

Жертвенность, жертвенность! Как давно Она с тобой познакомилась, как долго Она тебя отпускала. Но вот ты вновь перед Ней, такая тонкая и такая глубокая одновременно!

— Жертвенность и Самопожертвование, приветствую вас! Чем больше человек открывает свое сердце и расширяет свой разум, тем ярче, тем больше становится Солнце его души! Любовь проявляется и распространяется волною, освещая то, что еще вчера пугало и куда не проникал свет. Жертвенность, ты в чем-то предтеча большой, всеобъемлющей Любви!

Она поблагодарила Жертвенность и Самопожертвование за уроки.

— Благодарю тебя, что открыла моему сознанию мой свет — потребность творить добро, любить и светить, постоянно расширяясь. Но ты не Любовь, Жертвенность! В тебе есть нелюбовь моя к себе, желание отдать себя всю без остатка, жизнь свою отдать, поэтому твоя обратная сторона — крутой спуск вниз, во тьму, в никуда! И еще — неумение светить для самой себя, а включать внутренний свет через внешние включатели...

«Ведь лаже б Солнце не светило, когда бы не было меня!» — поет с любовью Марк Бернес, открывая для Нее Ее саму, любимую... Самопожертвование рождает у другого огромный долг души. Желание пожертвовать собой приходит, как огромный удав, охотящийся за тем, для кого можно пожертвовать собой и взамен попросить, потребовать любви. Поэтому подчас душа того, кому предлагается жертвенная любовь, самопожертвования не принимает, подсознательно избегая огромного лолга... Чего желаешь другому, то обратно и возвращается. Самопожертвование возвращается, и сам становишься его жертвой, это превращается в самоуничтожение, и собственный удав заглатывает желающего жертвовать собой. И чем тоньше человек, чем больше он готов отдать, тем сильнее поражающая сила этой энергии. И тогда приходит неприятие себя, до тошноты, до головной боли... Она увидела это, и стала принимать в себе энергии самопожертвования и самоуничтожения, и отпускать, и прощать себя.

— Прошла этот урок, выбираю ЛЮБОВЬ. Люблю себя! ЛЮБЛЮ! Не стану больше себе вредить.

Легко на душе стало, давнишний запутанный узелок внутренний развязался.

— Благодарю, рол мой небесный, хранители и покровители мои небесные, за помощь!

.. А после этого во сне Она увидела маму своих старших ребятишек. Не как при жизни — сейчас такая красивая, белокожая, с румянцем на щеках. Она дышит свободно, но как-то еще не очень смело, словно только учится дышать. Они общаются во сне.

— Но ты же умерла?

— Я ушла. Но я живу.

И поделилась с Ней, что легче ей стало, видит она в Мире Свет, страхов уже поменьше у нее, говорит.

«Как девочка моя на нее похожа», — отметила Она про себя... А на Ее лучше легко и весело — значит, еще один узелок развязался. Проснулась утром с четким пониманием, что душа мамы детей жива. Луши бессмертны, это совершенно точно. И еще их души как-то связаны. Чем? ЛЮБОВЬЮ! Словно сестрами Они были когда-то... Она приняла в свою жизнь детей сестры, а как же иначе?

...И снова чудо, свеженькое, — в конце четверти у моего мальчика четыре четверки! По физике, информатике, истории и обществознанию! Такое случилось впервые. УРА!!!

История мамы Любы очень меня впечатляет и еще раз укрепляет в том, что я правильно не тороплюсь. Она, пережив многое, получив свой личный опыт, уже готова применять его на практике и передавать другим. А самое главное, что это не сказка, это быль, реальная история реальной женщины, которая тоже проходит свои непростые жизненные уроки. Это наполняет меня ощущением единения. Я не одна, не одна! Семь-Я... семья... как же меня греет это слово! И каким глубоким содержанием оно наполнено у мамы Любы! А я ведь знаю реальные случаи, когда детей берут из детдома, а потом туда же и возвращают, с мотивировкой «не получилось контакта», а по сути — как развод, «не сошлись характерами». Ну как можно??? Это же двойное предательство по отношению к детям, новая душевная травма!

— Не суди, — обрывает меня Сказочница. — Не суди, и не судима будешь. Да, это нелегкий путь, не все справляются и не все готовы. Поэтому и говорю тебе: уважаю твое решение не торопиться. Придет время, и ты все сделаешь правильно — я в тебя верю.

Благодаря Злой Сказочнице я теперь тоже в себя верю. Но у меня теперь возникли другие вопросы, на которые меня навела история мама Любы.

— Скажите, почему люди теряют способность к любви? Если конкретно — почему это происходит с ЖЕНЩИНАМИ? Ведь они должны по определению любить своих детей?

— Мммм... Хороший вопрос. Скажи, а по какому такому определению? Кто и когда его дал?

— Ну, так в природе устроено.

— Да нет... И дикие животные, и домашние, бывает, отказываются выкармливать потомство. И человек — тоже. Тут другие механизмы работают. Есть женщины настолько опустошенные, что им просто нечего передать своим детям. Скорее всего потому, что они сами этого не получили от своих матерей. А те — от своих. Вот и нарушился в роду поток любви. Да что я тебе голову морочу... может, лучше сказку?

— Давайте! В сказке всегда понятнее разложено и не только на ум ложится, и на струнках души тоже играет.

— Вот-вот... Значит, сказка...

Первая в своем роде

На холотропное дыхание я потащилась не из праздного любопытства, а с тем, чтобы разобраться со своими детско- родительскими отношениями. дело в том, что я — недолюбленный ребенок. Мама относилась ко мне крайне сурово, доброго слова я от нее не слышала — только попреки и недовольство, никогда я для нее хорошей не была. А отец меня вообще не замечал. Он выпить любил, и трезвым я его редко вплела, а потом он и вовсе умер. И теперь у меня никак не получается личную жизнь устроить. А всем известно, что если ребенок любви в детстве недополучил, во взрослой жизни с этим тоже сложности будут, потому что самооценка ниже плинтуса. Я столько психологических книг на эту тему перечитала — ужас просто! Сама уже могу консультации давать... Ну так вот, отправилась я на холотроп. Насколько я знала, это такое специальное дыхание пол музыку, которое вводит в особенное состояние, где можно получить ответы на все твои неразрешимые вопросы. А у меня с моей хронической недолюбленностью таких вопросов — воз и маленькая тележка, они-то и мешают мне жить счастливой и полноценной жизнью. Все так и случилось, как я читала. Объяснили нам, что и как тут будет, разбили на пары (один дышит, другой помогает), включили музыку — и в добрый час. Улеглась я и стала старательно дышать. Сначала долго ничего не было. Пыхчу, как паровоз, аж живот заболел, слева и справа — такое же сопение, музыка грохочет, мне аж тошно стало. Думаю, и чего это я сюда приперлась? Так-то я и дома, на диване могу упражняться... Только пока я так думала, вдруг что-то изменилось: словно переключилось что-то в голове, и оказалась я в странном месте. Вроде как сон мне снится, только не совсем сон, потому что мозги работают и все наблюдают. Вдруг передо мной возникает свет, а из него — женщина, немолодая уже, полноватая, в длинной юбке и белом чепце, приветливая такая, уютная, глаза добротой светятся.

— Здравствуй, детка, — говорит, — ждала я тебя! добро пожаловать!

— Здравствуйте, а вы кто? — спрашиваю.

А я — прародительница твоя, первая женщина твоего рола. Имя мое затерялось в веках, а ты зови меня Матушкой.

— Вы — первая женщина моего рола? Это как же? Это же, наверное, давно было?

— Очень давно, — смеется она. — Да ты не считай века — ты спрашивай. Чего тебе надобно?

— Разобраться мне надобно. Проблемы у меня.

— Какие же, деточка?

— Я —ребёнок: папа не замечал, мама шпыняла. И теперь не могу отношения построить, семью создать. И о себе я мнения крайне невысокого. Это потому, что мама мне внушила, что я серость и никчемность. Я и решила, что я — последняя в крайнем ряду, дальше некуда.

— А сколько тебе лет, деточка?

— Тридцать на той неделе было. Молодость, можно сказать, уже прошла, а я все еще не разобралась со своим недолюбленным детством...

— А что ты уже сделала для того, чтобы разобраться?

— Ой, я много чего сделала. Книжек умных перечитала невероятное количество, к психологу холила, тренинги посещала, родителей простить неоднократно пыталась, — в общем, не сидела сложа рук.

— Родителей, говоришь, простить хотела... А за что?

— Ну как за что? За то, что любви недодали. А должны были!

— Вон оно что...Ас чего ты взяла, что они тебе что-то задолжали?

— С чего? Ла это же всем известно! Вон сколько уже про это написано! Что если родители своих детей любят, они вырастают полноценными и самодостаточными, в себя верят, будущего не боятся, и все у них в жизни складывается.

— Если бы... — говорит Матушка, и усмехнулась так невесело. — Знала бы, как ты ошибаешься! Иной раз и у любящих родителей такие летки вырастают, что слезы одни... Не в том дело. Я вот тебя спросить хочу: ты себя до сих пор маленькой считаешь?

— Да нет, мне рано повзрослеть пришлось. Выучилась, работать пошла, и живу отдельно. Самостоятельная я.

— Стало быть, родители тебя на свет произвели, выкормили, вырастили, выучили, на крыло поставили, а все еще чего-то должны остались?

— Я ж говорю, любви не было. Не хвалили, не ласкали, не поддерживали морально. Я до сих пор из-за этого страдаю!

— Страдалица, значит... А что ты о страданиях-то знаешь, деточка? О голоде, о войнах, о нищете, о потерях безвозвратных? Небось, только в книжках читала?

— Какие войны? И причем тут нищета?

— Смотри сюда, покажу тебе кое-что... Видишь? — И она достала откуда-то из складок одежды небольшой предмет. Я присмотрелась — это была шкатулка. Не особо красивая, простая, деревянная, потемневшая от времени, с какой-то незатейливой резьбой на крышке.

— Скажешь, неказистая на вил? А вот так? — И она подняла крышку шкатулки, а там... Оттуда такой несказанный свет хлынул, что я аж зажмурилась.

— Нравится?

— Ла, очень... — Я смотрела как завороженная, теперь шкатулка казалась мне невероятно прекрасной.

— Это не простая шкатулка, в ней хранится любовь нашего рола, — пояснила Матушка. — Стоит ее открыть — и она весь мир осветит и согреет. Я эту шкатулку своей любовью наполнила и дочери передала, а она — дальше по ролу. Это наше родовое сокровище, неотчуждаемое наследство по женской линии.

— Но я никакой шкатулки не получала! — говорю я. — Да если бы я такое увидела, разве бы я забыла? Видать, затерялось наследство где-то в поколениях.

— Не может оно затеряться. Говорю же, неотчуждаемое оно. Только вот ее все время любовью полировать надо, тогда и вил у шкатулочки будет совсем другой. Заиграет, засияет, засветится!

— А кто же ее полировать должен?

— Тот, кто владеет ею сейчас, сию минуту. Кому она по ролу досталась. Стало быть, сейчас ты и должна.

— Я должна??? да я не против... Только откуда мне ее взять, если я сама ее в наследство не получила?

— Такого быть не может. Каждая деточка рола, появившись на свет, получает такую шкатулку. Она незримая, но вполне реальная. Только бывает так, что закрыта она на семь замков, ла и свет в ней поиссяк, и задача женщины — открыть ее и добавить любви, чтобы передать своей дочери снова сияющей и наполненной.

— Это что же выхолит? Что я наследство получила, но ничего о нем не знаю? Потому что шкатулка закрыта, ла? Но тогда скажите, почему моя мама ее не открыла, не показала мне Свет Любви? Вы же сами говорите — у кого шкатулка, тот и должен это сделать!

— Не у всех на это сил хватает, — тихо сказала Матушка. — Глянь сюда, покажу тебе, что женщинам нашего рола перенести пришлось...

Я глянула — и обомлела. Она словно занавес откинула, и передо мной стали проноситься разные картины, как в кино, и в каждом эпизоде присутствовала шкатулка. Чего там только не мелькало! Война, беженцы, бабка шкатулку в лохмотья прячет, ими укутывает, а у самой руки обмороженные, распухшие... А вот лесоповал... на ветру, пол снегом, женщины в ватниках пилят сосны, все замученные, едва шевелятся, и шкатулка валяется в ледяной каше, раздавленная чьим-то сапогом... Вот молодая женщина — муж ее бьет, колотит, поносит на чем свет стоит; потом она, вся в слезах, на шкатулку, кровью запятнанную, амбарный замок прилаживает, а ключ потом — в глубокий колодец, только булькнуло... А вот вижу шкатулку в руках у деточки, замок по- прежнему висит, только, видать, много лет прошло, потому что ржавый уже, старый... Деточка пытается его сковырнуть, посмотреть, что там, в шкатулке, ла ничего не получается, только палеи порезала ла ноготь

сорвала. Тогда она ее бросает в угол, где всякий хлам пылится, и лежит шкатулка, только крови на ней добавилось. Вот мама моя — вся зажатая, озабоченная, замороженная будто, и глаза невеселые. Папу я тоже увидела, как холодно ему и неуютно, и он к бутылке тянется, чтобы забыться... И еще много чего я видела в этом «кино» — только вспоминать не хочется, уж очень грустно все это...

— Матушка, страшно-то как! — вырвалось у меня.

— Сама видишь — иная женщина такую судьбу проживает, что ей свою любовь не раскрывать, а прятать приходится. Кажется ей, что если она свою любовь надежно укроет ла на семь замков запрет, то так лучше будет. Не так больно... Не все ведь ее принять и оценить умеют, любовь-то...

— Выхолит, мама моя тоже не смогла шкатулку открыть? Наверное, она тоже любви в жизни недополучила, потому и мне ничего не передала...

— Вот именно, — кивает Матушка. — Ия спросить тебя хочу. Тебе вот тридцать уже, а ты все еще веришь в мамины слова о том, что ты «серость и никчемность» и «последняя в крайнем ряду»?

— Выхолит, так. Поверила я в это. Ла и кому же верить, как не маме?

— А что ты за это время сделала, чтобы другой стать?

— Ла я всю жизнь старалась ей доказать, что я другая! — пожаловалась я. — И лома, и в учебе, и на работе вообще все делаю на «пять с плюсом». Я всю жизнь из кожи вон лезу, чтобы доказать свое право на существование! И получить причитающуюся мне любовь!

— А зачем? Если ты появилась в этом мире, то твое право на существование бесспорно. То, что ты не серость и никчемность, уже давно всем понятно. Ты уже всем все доказала! А любовь... Она в этой шкатулке, которая по праву рождения твоя. Осталось только открыть ее, и Свет Любви хлынет в твою жизнь, осветит ее, согреет, еще и другим достанется.

— А как это сделать? Как мне шкатулку открыть?

— Есть к ней ключ, называется он «сочувствие».; Котла ты перестанешь предков своих осуждать, что любви тебе недодали, а от всей души посочувствуешь им, что они сами ею обделены были, вот тогда и откроется шкатулка и разольется Свет Любви.

— Сочувствие, говорите... А мне кто посочувствует? Кто меня пожалеет?

— Знаешь, пока ты будешь ждать жалости ла сочувствия, не открыть тебе шкатулку. Разве ты дитя малое, чтобы сироткой прикидываться? Взрослый человек, владелица родового наследства. Пора бы тебе самой Свет Любви в себе открыть.

— Но мама...

— Мама твоя такая, какая есть, так уж жизнь ее сложилась. А ты так и будешь до пенсии чудес ждать, пока она изменится? Так может, этого никогда и не случится. Смотри, так и жизнь мимо прой- лет... А давай-ка решай прямо сейчас — берешь шкатулку или нет? А то мне пора...

И она действительно начала таять, исчезать.

— Беру! — закричала я. — Беру наследство!

— Ты будешь первой, кто возродит Свет Любви в твоем роле. Я была первой — и ты будешь первой. Первой по-настоящему счастливой за долгие годы, деточка, запомни это! — донеслось до меня из сияющей дымки.

Я ощутила, что шкатулка непостижимым образом оказалась в моих руках. Я ее как наяву чувствовала — теплую, угловатую, тяжеленькую. И вдруг такая музыка заиграла чудесная, что я заплакала. Я испытала его, это самое сочувствие... Словно на себе ощутила все то, что пережили женщины моего рола. Такая тяжесть на меня навалилась, что я просто взвыла! Я рыдала, как никогда в жизни, и со слезами из меня вышли все обиды, все претензии, все горе от непонимания и не-любви... А потом я «выплыла» из своего сна-не сна, выплыла и очутилась в зале, где и начинала дышать, а надо мной склонилось обеспокоенное лицо моей напарницы.

— Ну ты и ревела, — проговорила она. — думала, все тут зальешь... А что с руками?

Я взглянула — руки были сложены так, будто я все ещё держала в них шкатулку. И на ощупь — словно она все еще там была.

— Наследство получила, — сказала я. — Неотчуждаемое...

Вот так я подышала на холотропе... Прошло совсем немного времени, но я чувствую себя совершенно другой. Не знаю, как это получилось, но теперь я все время ощущаю присутствие той шкатулки, что Матушка мне отдала. И слова ее помню: «Ты будешь первой женщиной рола, по- настоящему счастливой». И я в это верю. Ну и что, что я в детстве что-то там недополучила? Мама — это мама, а я — это я. И я хочу передать родовую шкатулку своей дочери (а она у меня обязательно будет!), ла не пустую, а наполненную Светом Любви. А кто же ее наполнит, если не я? После сказки вопросов не остается. Наревелась (в который уж раз!), прониклась и сочувствием, и сопереживанием, и понимание совсем другое появилось. Откуда берутся дети... Не от соития, не из капусты, и не аист приносит. Дети берутся ОТ ЛЮБВИ. Если есть любовь, то и чужой ребенок роднее родного. Значит, сначала надо взращивать в себе любовь, а дети — это ее следствие. Они прилетят на свет — погреться от тепла твоей души.

— А что такое холотропное дыхание? — спрашиваю я. — Вроде слово слышала, но в чем суть, не знаю.

Это метод современной групповой психотерапии. Работает с нашим бессознательным. Особенное дыхание и специально подобранная музыка позволяют человеку погрузиться в глубокий транс, где начинают всплывать болезненные, травмирующие телесные опыты, тяжелые эмоции из прошлого. Они выводятся через крик, плач, движение, и следом наступает освобождение. Раз ушли — больше влиять не будут или, по крайней мере, их влияние значительно ослабнет.

— Любые проблемы можно таким образом нейтрализовать? — я страшно заинтересована, я жажду подробностей. — Так это же просто панацея!

— Нет, девочка, не надейся. Средства «от всего» вообще не существует, а кто тебе скажет, что у него такое есть, не верь. И в холотропе поднимется не то, что тебе хочется, а то, что готово к проработке. Но почистить и тело, и душу, и мозги он может здорово! Только имей в виду: беременным этот метод резко противопоказан. Так что если его и применять, то превентивно, в качестве подготовки.

— А еще что вы мне рекомендуете? Ну, чтобы с родовыми проблемами разобраться? Нет, насчет «всех простить» я уже уразумела, а вот практически?

— Практически? Системные семейные расстановки по Хеллингеру. Это тоже групповая работа, только уже в режиме полной осознанности.

— Тоже дыхание какое-нибудь особенное?

— Нет, дышать будешь обычным способом. Это похоже на спектакль, в котором будут задействованы члены твоего рода, и ты в том числе, только твою роль будет играть кто-то другой. А сама ты сможешь наблюдать развитие ситуации со стороны и делать выводы. Иногда полезно бывает посмотреть на себя со стороны: многое в другом свете видится.

— И все? — я несколько разочарована.

— Не торопись делать выводы. Не все! Часто бывает достаточно сделать одну-единственную расстановку, чтобы в твоем роду восстановились порядки любви. А это, как ты сама знаешь, на потомков ой как влияет!

— О, это то, что надо.

Я беру на заметку и холотроп, и расстановки. Не факт, что я туда пойду, но с информацией ознакомлюсь и отзывы почитаю. Я же решила — не пренебрегать ни одной возможностью! Так что держись, Интернет, ты мне очень понадобишься!

Глава 17.

ПРОБА ПЕРА

Я по-прежнему являюсь активным посетителем тематических сайтов. Хотя нет — не по-прежнему. Если впервые я зашла на них в полном смятении и растерянности, то теперь я с удивлением обнаруживаю, что ко мне все чаще обращаются за советом, просят о помощи. И я отвечаю, помогаю, разъясняю. А модератор поставил мне статус «эксперт». Это, конечно, лестно, хотя какой из меня эксперт? Я сама только-только начала кое-что понимать! Но я себя одергиваю: ведь если я могу реально помочь тем, кто пока в смятении и растерянности, надо просто делать это. Сегодня, например, отвечая на вопросы сразу нескольких несчастных, запутавшихся в хитросплетениях собственных судеб женщин, я написала такой пост — целую статью!

Существует конструктивное и деструктивное чувство вины. Конструктивное подразумевает, что за переживанием следуют действия. Например: обидел кого-то, помучился, попросил прощения или (для верующих) покаялся, исповедовался, причастился. Деструктивное чувство вины — это многодневное внутреннее самоистязание, за которым не следуют никакие действия. Деструктивное чувство вины, к большому сожалению, свойственно многим, и это не является результатом данного печального события — этот рюкзак с камнями мы тянем на себе из далёкого детства. Обратной стороной чувства вины всегда является обила. Она так же деструктивна, как и чувство вины. Нередко они волнами сменяют друг друга: либо человек обижается на людей и обстоятельства, либо винит себя — это замкнутый круг. Возникает же он вследствие того, что родители в своих воспитательных мерах нередко взывали к чувству

вины, вызывая тем самым у ребенка или обиду на родителей, или это самое чувство: «я не справился», «я ошибся», «я виноват», «я плохой». Родители наивно думают, что таким образом можно сформировать ответственность — а на самом деле формируется чувство вины. Ответственность — это когда ребенка направляют, доверяя ему самому принимать решения и двигаться вперед, осознавая все возможные варианты развития событий. А вот чувство вины исключает право на неудачу и ошибку и часто заставляет впадать в ступор, ухолить от действий вообще.

Кроме того, чувство вины свойственно людям, которые склонны осуждать других. А поскольку все мы не идеальны, то нередко этим объектом осуждения становится сам человек. Свои стрелы ранят подчас больнее чужих.

Чтобы разорвать этот замкнутый круг, нам нужно принять несколько важных решений.

— Решиться отказаться от осуждения своих родителей. Совсем!

— Простить родителей за все их ошибки. Вы не обязаны любить своих родителей, но почитать их, уважать их судьбу — это то, что лает вам право использовать Силу Рола.

— Дать внутреннее согласие не осуждать других людей: на все есть свои исторические причины, которые не поддаются поверхностному взгляду.

— Заменить осуждение анализом, пониманием и прошением их поступков. А если не хватает информации для анализа, то — невмешательством («не мое дело», «мне не дано видеть всей картины», «Господь все

управит»).

— Принять решение не осуждать и не винить себя. Вину и осуждение нужно заменить осознанием своих желаний, поступков и планированием действий.

— Простить себя как за необдуманные действия, так и за свое чувство вины по их поводу.

— Прошение себя — это не оправдание или успокоение себя («Я не виновата, потому что...») — это осознание и признание своей слабости, беспомощности и лаже немощности в определённых случаях. Прошение — оно не «потому что я тут ни при чем», а «несмотря на мое участие в этом». Это большой улар по гордыне, урок скромности и смирения и способ развития способности любить.

— Ла, с вами случилось то, что вы не смогли родить ребенка. Возможно, вы в чем-то действовали неумело и неправильно. Не казните себя за это!

— Если анализ истории этой беременности не лает поводов упрекнуть себя в целенаправленных злонамеренных поступках, не стоит копаться в случайных действиях и заниматься самонаказанием. Такие тупиковые способы, как самоедство, избегание контактов, попытки уменьшить значимость проблемы, подавление сильных переживаний, съедают огромное количество энергии, которое может быть потрачено более продуктивно. Есть множество конструктивных стратегий выхода из сложных ситуаций: учитесь, развивайтесь, общайтесь, занимайтесь самоанализом, помогайте другим, попробуйте творчески переработать ситуацию (вести дневник, рисовать, музицировать, писать рассказы, стихи...). Пусть жизнь этого ребенка, лаже такая короткая, принесет свои плолы — значимые изменения вашей жизни.

— Если это произойдёт — вы сможете испытать безмерную благодарность этому малышу, себе и небесам за подобный опыт!

— Я перечитываю свой пост и сама себе не верю: это кто, я? Может ли такое быть? Нет, я незнакома с этой женщиной... Она сильная, умная, уверенная в себе, не боящаяся высказывать свое мнение и совершать ПОСТУПКИ. Но тут вступает другая моя часть, и она говорит мне: «Да, это ты, ТЫ-НАСТОЯЩАЯ! Тебе больше не надо кому-то что-то доказывать, носить маски, подстраиваться под обстоятельства. ТЫ ЕСТЬ!»

— И я вдруг смеюсь от облегчения и радости — да конечно же! Так оно и есть! Несчастья не сломили, а закалили меня. И теперь все, все

— в моей жизни будет складываться по-другому — так, как я сложу! И у меня вмиг, на одном дыхании, слагается такая вот веселая, озорная сказка:

Сиреневый

В одном синем-пресинем море жил-был дельфин. Юный дельфин немного сиреневого цвета. Ему все так и говорили: «Эй, Сиреневый, а ну посторонись!» — или: «А вот этот сиреневый неправильно плавает: у него слишком плавник торчит». Сиреневому всегда было обидно, но со временем он и сам стал себя называть просто Сиреневый... А имя? По имени его к тому времени называть было некому: мама уплыла как-то вечером велел за русалками, а папа всегда был мечтательно-невнимательным дельфином и Сиреневого просто не замечал. А Сиреневому хотелось быть... ОБЫЧНЫМ, просто обычным дельфином слегка синего цвета, со своим именем и лаже, может быть, семьей.

Но имя Сиреневый и сам забыл, а окружающие были настолько заняты своими делами, что никому и в голову не приходило предложить ему какое-нибудь имя. Сам Сиреневый пробовал придумывать себе имена, например, Василий. Или Сергей... Ла вот только окружающие сбивали его, и он забывал свое придуманное имя.

Старая креветка, которая всегда давала ему дельные советы, говорила, что у дельфинов не принято помогать друг другу, а уж тем более давать имена. Сиреневый всегда верил тому, что говорила старая креветка, но в лучше было сомнение: а вдруг она не все знает про дельфинов? Тем более что ему смутно помнилось, что когда-то у него было имя (ведь мама как-то же его называла?), и он надеялся, что обязательно вспомнит свое имя, оно прилет ему — может, во сне...

Только вот время шло, Сиреневый ждал свое имя, ждал, но оно почему-то так и не приходило. Два раза Сиреневый сильно болел, и в коралловой лечебнице врачи — морские звезды — записали его в журнале один раз просто «дельфин № 31», а другой раз почему-то написали «Тузик». Вот Тузиком Сиреневый быть точно не хотел, поэтому демонстративно не отзывался, и все опять стали звать его Сиреневым. Вот так вот он и жил и прожил бы всю жизнь, наверное. Но... в сказках со злом борется добро. А в нашей, с отсутствием имени, кто может побороться, кто станет спасителем? Конечно же, раз уж речь идет о море, то это царь морской Нептун, повелитель глубин.

И вот как-то заплыл Сиреневый в пучину морскую, оцепления не заметил и оказался на пути у самого Нептуна. Остановилась карета Нептуна перед Сиреневым. Выглянул Нептун из своей кареты и зычным голосом как закричит: «Кто пустил дельфинна на правительственную трассу?» Из свиты тут же кинулись к дельфину служивые морские коньки и давай его расспрашивать, кто он такой и что он здесь делает... А дельфин и сам не рал, страшно ему. Хорошо, у Нептуна настроение было мирное — бушевать не стал. Он узнал, что дельфин имя свое ищет, и лал ему имя Зак. Небрежно так, мимоходом, как и раздают подарки высочайшие особы. Вот так наша сказка и подошла бы к концу — д а ведь нет, не можем мы ее так закончить. Потому что вроде вот и имя есть, а счастья все равно нету.

Мучается наш дельфин Зак, ведь клювом дельфиньим такое имя произнести-то не получается. Нептуна, конечно, благодарит и грамоту о назначении имени всем показывает. А произнести все равно никто не может... Неделю мучается, другую... Уже окружающие дельфины стали его стороной оплывать: думают, лучше вообще к нему не обращаться. Лежит он на дне, всплывает только иногда воздуха глотнуть, лаже с креветкой общаться перестал. На третью неделю встретил он все-таки креветку, а она смеется, говорит: «Ну что, ложатся милости, Зак? Был раньше дельфин как дельфин, плавал себе в синем море, а теперь лежишь в водорослях и пухнешь без физической нагрузки и свободного плавания. Вот занесет тебя илом и ракушками, и вообще ископаемым станешь. Тогда тебе имя и придумается. „Морская Реликвия", например! Или „Затонувшая Надежда"!»

И так слова креветки разозлили Сиреневого, что поплыл он без оглядки в непонятную сторону и плыл, пока из сил не выбился. Забылся он в беспамятстве и в