Матриархальные и гиперборейские реминисценции в бажовской мифологии, уральских сказах и легендах

 

Предпринятый выше научный анализ бажовской и мировой мифологии заставляет нас еще раз (но уже на новой основе) вернуться к ключевой проблеме древней истории — ее матриархальным истокам. Образ Хозяйки Медной горы как бы олицетворяет суть, смысл и значение данной темы. Ее доскональное изучение, собственно, и началось с раскрытия материальных корней мифологии. Так, крупнейший швейцарский ученый XIX века Иоганн Бахофен (1815–1887), который и ввел в научный оборот понятие «матриархат», отмечал в своем давно уже ставшем классическим труде «Материнское право», что мифологическая традиция должна быть признана как достоверное и совершенно независимое от воздействия свободной творческой фантазии свидетельство древнего времени, ибо оно подтверждено и проверено исторически бесспорными фактами154. Мифология, утверждал Бахофен, есть изначальная, более великая и более важная действительность: лишь она может показать нам древние времена, и хотя в мифах все переиначено, завуалировано, — они порождены реальной исторической эпохой и помогают реконструировать эту древнюю эпоху в тех ее фрагментах, где отсутствуют материальные археологические свидетельства.

Пещеры занимали особое место среди различных матриархальных объектов, предметов и натуральных или символических аспектов женского естества. Мать-пещера, спасительница и охранительница не одного поколения пещерных обитателей, ассоциировалась в их сознании прежде всего с женской утробой. Сюда после долгой ночи проникали пронизывающие мрак солнечные лучи, олицетворявшие небесно-космические фаллосы. Но и сами горы, в которых, как правило, находились пещеры, олицетворяли соответствующую и необходимую сторону сексуального партнерства. Культурологи отмечают: если пещера всегда олицетворяет женский принцип и обозначается треугольником вершиной вниз, то в таком случае гора, в которой находится пещера, символизирует мужской принцип и обозначается таким же треугольником, но вершиной вверх. Китайцы пошли еще дальше, наполнив оба первоначала космическим содержанием: пещера — одна из ипостасей фундаментального женского принципа инь, а гора — его зеркального отражения — мужского принципа ян. 155

Испокон веков пещеры были неразрывно сопряжены с погребальным обрядом и представлениями о загробном мире, в свою очередь, смыкающимися с культом Великой Богини-Матери. Немецкий исследователь древней культуры Е. Вардиман подчеркивает: в прошлом люди считали, что между могилой и материнской утробой существует внутренняя связь. Древнейшими гробницами служили пещеры, гроты, расщелины в скалах, то есть чрево Матери-Земли. Из ее тела человек выходил, в него же он и возвращался. Вот почему для многих древних этносов смерть считалась матерью, которая вновь принимает в свое лоно жизнь, ею же порожденную. В этом смысле умереть означало вернуться в материнское лоно. 156

Таким образом, древние пещеры выступали объектами первобытного культа, им поклонялись, они внушали страх и трепет, обрастая разного рода обычаями или запретами. В Восточных Саянах живет маленький сибирский народ тофалары, насчитывающий менее тысячи человек и говорящий на одном из тюркских наречий. Тофаларский фольклор столь же богат, как и устное творчество любого народа. В легендах коренных жителей Саян сохранились и следы архаичного поклонения пещерам. По их поверьям, на вершине самой высокой горы есть огромная пещера, наполненная сокровищами — золотом и драгоценными камнями. Там живет сам Хозяин гор. Но добраться в запретную пещеру никто не в состоянии: как только редкие смельчаки достигали половины горы — налетал ветер, появлялись тяжелые тучи, начиналась буря с дождем, градом, громом и молниями. Те, кто не погибал, вынуждены были ни с чем возвращаться назад.

Многие мегалитические памятники (как естественные, так и искусственные) также символизируют соответствующие аспекты противоборства или же, напротив, гармонии между матриархальными и патриархальными традициями, которое завершилось гармоническим единством и относительной взаимотерпимостью полов. О конкретных деталях и перипетиях былого противостояния матриархата и патриархата современной науке известно очень и очень мало — за исключением косвенных данных археологии, фольклора и этнографии. Лишь немые природные свидетели недвусмысленно напоминают о страстях, кипевших повсюду много тысячелетий тому назад.

Отголоски былых верований сохранились повсюду на Урале и в Сибири. Наглядным подтверждением может служить научный рисунок, сделанный еще в XVIII веке и хранящийся в архиве Академии наук. На нем изображена уральская пещера вместе с огромным фаллоподобным менгиром (о размерах ландшафтного святилища можно судить, сравнивая с нарисованными тут же деревьями или мощным кустарником). И положение менгира в пещере, и самая суть культового объекта свидетельствуют о сексуально-эротической насыщенности мировоззрения древних обитателей данного региона. Как обстояли дела с отправлением культа (скорее всего тайным) ко времени, когда был сделан приведенный рисунок, теперь сказать трудно. Зафиксированное карандашом художника пещерное святилище навсегда исчезло из поля зрения ученых — точно испарилось или ушло под землю. В пещерах часто находят древние рисунки, в символической форме изображающие мужское или чаще женское естество. Подобные знаки обнаружены, к примеру, в огромной Каповой пещере на Южном Урале, более известной сделанными с помощью охры изображениями исчезнувших животных — мамонтами и шерстистыми носорогами.157

О сексуально-эротической направленности былого поклонения пещерам в Сибири свидетельствуют и скрупулезные исследования этнографов и фольклористов. Работа эта исключительно трудоемка, так как требует не только знания соответствующего языка, но и доверия со стороны информаторов — хранителей древнего знания, не говоря уж о том, что львиная доля таких сведений безвозвратно утрачена из-за длительных и повсеместных преследований первобытного язычества и шаманства, носивших к тому же, с точки зрения властей и обывателей, непристойный характер. Тем не менее по сохранившимся крупицам удается выявить древнейшие традиции поклонения пещерам у разных сибирских народов и соответствие этих представлений общемировым стандартам. Например, у бурят — как и у других народов Евразии, Америки или Африки — пещера всегда символизировала материнское чрево и женский детородный орган158. Аналогичные факты приводят и исследователи алтайской культуры.

Природа и Космос испокон веков мыслились как детородные первоначала, обусловливающие сексуальное поведение всего живого и в особенности людей. Именно в космическо-небесных силах видели первоисточник сексуальной энергии — мужской и женской. В наибольшей степени данный аспект был развит в тайных оргиастических мистериях и ритуалах; их естественными декорациями и выступали природные и рукотворные объекты, имитирующие или же напоминающие мужское и женское естество. Философы, обобщив многовековую и многотысячелетнюю практику, объявили пещеру символом Космоса. Сохранился трактат с поэтическим названием «Пещера нимф», принадлежащий известному неоплатонику Порфирию (234 — между 301 и 305) — одному из последних заметных представителей позднеантичной философии, где суммированы различные взгляды на пещеру как олицетворение Космоса:

«Пещеры и гроты древние, как подобало, посвящали космосу, беря его и в целом, и в частях. Символом же материи, из которой образован Космос, они делали землю, почему некоторые думали, что если земля есть материя Космоса, то сам Космос, происшедший из нее, следует представлять в образе пещеры. Пещеры большей частью бывают естественными и одной природы с землей, состоя из скал какого-нибудь одного вида. Внутренняя часть их вогнутая, а извне они простираются в беспредельность земли (и сливаются с ней). Космос также самороден и одной природы с материей, которую сближали образно со скалами и камнем, имея в виду ее косность и способность принимать придаваемые ей формы, а также и то, что по бесформенности своей она может быть понимаема как нечто беспредельное. Текучесть и лишенность собственного образа, который ей придает форму и делает видимой, обилие воды и сырость пещеры, мрак и тумановидность в ней, как выражался поэт, принимались обычно как символ свойств, присущих материальному Космосу». 159

С функцией жизненности и плодоношения земли сопрягались не только представления о соитии и деторождении, не только основные моменты ежегодного земледельческого цикла, но и добыча руды и процесс выплавки из нее металла. Всемирно известный историк, этнолог и герменевтик Мирча Элиаде (1907–1986) — румын по происхождению, однако большую часть жизни проведший в эмиграции, — досконально исследовал историю данного вопроса и так суммирует свои выводы:

«Такие концепции чрезвычайно древние. Шахты, подобно устьям рек, приравнивались к лону Матери-Земли. На вавилонском языке термин pu означает как «исток реки», так и «влагалище»; на египетском — слово bi означает как «влагалище», так и «штольня шахты»; на шумерском buru также означает «влагалище» и «река». Вероятно, руды, добываемые из шахты, приравнивались к зародышам. Вавилонское слово an-kubu некоторыми авторами переводится как «эмбрион», а другими — «выкидыш». Во всяком случае имеется скрытая симметрия между металлургией и деторождением. Жертвоприношение, иногда выполняемое перед плавильным горном, напоминало родовспомогательное жертвоприношение. Горн приравнивался к лону, именно там «зародышевые руды» должны были завершить свой рост и проделать это за значительно более короткий промежуток времени, чем тот, который потребовался бы, если бы они оставались скрытыми под землей. Металлургический процесс, во многом подобный сельскохозяйственному труду и в такой же мере подразумевающий плодородие Матери-Земли, — в конце концов вызвал в человеке чувство уверенности и даже гордости: человек чувствовал, что может сотрудничать с Природой в ее работе, что способен ускорить процесс роста, происходящий во чреве Земли. Человек понуждает и ускоряет ритм этих медленных глубинных созреваний в некотором смысле, он занимает место Времени». 160

Древняя Великая Богиня во все времена выступала носительницей множества функций и ипостасей, объединяла в себе как светлые, так и темные стороны. Так, в разнообразных обличьях и под разными именами предстает Великая Богиня в эскимосских сказаниях (эскимосы живут на крайнем северо-востоке России, в Северной Америке и в Гренландии). Повсеместно известна она, как Седна — «Хозяйка тюленей». Но в западной Гренландии ее зовут Арнаркуагссак («Старая женщина»), в восточной Гренландии — Иман-инуа («Мать моря»), а канадские эскимосы величают ее Нетсилик. Считается, что морские животные, и в первую очередь — тюлени, происходят из пальцев Морской хозяйки, которые она отламывает по мере необходимости, и те вновь отрастают. Дом Седны расположен на морском дне, сюда возвращаются духи китов и тюленей для последующего возрождения. Там они растут, подобно зародышам в утробе, а затем по трубе возвращаются в открытое море. Вход в Нижний мир открывается сразу под порогом дома Седны: он устроен в виде подземного хода, видимого только во сне или во время транса; от хода ответвляется тоннель, ведущий к подземным обиталищам умерших людей и морских млекопитающих. Символ утробы встречается у всех эскимосов.

Кроме того, по сообщениям этнографов и краеведов, на острове Врангеля в Северном Ледовитом океане находится природное святилище — гора, контуры которой напоминают лицо женщины. Раньше сюда в пору короткого полярного лета приплывали эскимосы-охотники, дабы поклониться и принести дары нерукотворному изваянию Великой Богини. По информации бывшего директора тамошнего заповедника Бориса Владимировича Кестера, лицо женщины (по-эскимосски Дрым-Хэд) впечатляет своими размерами — около километра. Его хорошо видно со склона противолежащей горы.

Отголоски древней матриархальной эпохи слышатся и в легендах Лапландии. Известная писательница, знаток лопарской мифологии и хранительница саамского фольклора — Надежда Большакова рассказывает о водной богине Сациен, живущей в северных реках и озерах. Она — настоящая Снежная королева: красота ее неописуема, лицо белое, волосы длинные, богиня постоянно расчесывает их сидя на камне. Пред людьми предстает обнаженной, упорно преследует мужчин, сходится с ними для продолжения рода, а затем безжалостно топит в реках и озерах. Потомство Сациен необъятно, оно населяет все реки и озера Лапландии. Но нас, безусловно, интересует сопряжение матриархальных функций Великой Богини и Хозяйки гор. Даже без скрупулезного анализа понятно: первоначально Великая Богиня-Мать совмещала в себе все функции, присущие владычице. Затем они дифференцировались и были делегированы другим божествам, как правило, являющимся детьми или внуками общей матери (бабушки).

Основные функции Хозяйки чего бы то ни было — это всевластие, всемогущество и вседозволенность. Она постоянно принимает разные обличья. Это нетрудно проиллюстрировать на любом мифологическом образе любой эпохи. Так, Хозяйка Гавайских островов, по представлению местных аборигенов, это — морщинистая старуха, покоится в пещере на грубом ложе из лавы, и только редкие всполохи голубого света свидетельствуют о ее скрытой силе; вдруг она вскакивает на огненную колесницу и стремительно проносится по земле, разрушая всё на своем пути. Она может принимать и облик девушки поразительной красоты, особенно когда стремится привлечь к себе внимание местного принца Лохиау, но нрав ее всегда суров; она ревнива и мстительна.

Если теперь мысленно переместиться на американский континент, то и здесь обнаружится сходная картина. Прежде всего обращает на себя внимание богиня плодородия и сексуальной страсти Тетеоиннан (Мать богов), известная также и под другими именами: Тласольтеотль (Пожирательница грязи ), Тлалли-ипало (Сердце земли), Тоси (Наша бабушка) и др. (древние индейские боги, как правило, полифункциональны и имеют множество разных имен и прозвищ). Первое же из приведенных имен в первую очередь интересно своим созвучием с евразийскими теонимами. Если согласиться, что первая часть имени ацтекской богини представляет собой удвоенную индоевропейскую лексему teo — «бог», а вторая часть дублирует имя шумерской богини Инанны, которая дала имя всем современным европейским Иннам, то и теоним Тетеоиннан легко можно расшифровать как Богиня Инанна. Данный факт, естественно, будет свидетельствовать в пользу былого этнолингвистического и социокультурного единства древних народов и конкретно — общности происхождения шумеров и ацтеков.

Весьма колоритна также ацтекская богиня Коатликуэ (переводится — Она в платье из змей или просто — Юбка из змей); по-другому ее еще звали Коатлантонан (Наша змеиная мать). Эпитеты индейской богини говорят сами за себя, сближая ее с уральскими Хозяйкой Медной горы и Голубой змейкой. В мифологии ацтеков Коатликуэ — Богиня земли, мать самого кровавого бога Уицилопочтли, коему в древней Мексике ежегодно приносились десятки тысяч жертв. Наподобие эллинской Геи Коатликуэ олицетворяла Мать-Землю, из чрева которой ежедневно рождалось Солнце, прогоняя Луну и звезды, которые с наступлением новой ночи появлялись вновь, а Солнце исчезало в материнской утробе. Таковы вообще функции богинь земли всех эпох и народов — вначале что-то порождать, а затем поглощать. Однако прежде всего Коатликуэ — богиня смерти. Характерно, что большинство древних божеств смерти женского рода. Коатликуэ — хтонический образ, сочетавший в себе человеческие и зооморфные черты. Она постоянно жаждала крови и обладала устрашающей внешностью. Ее пальцы зачастую изображались в виде змеиных голов с клыками, на ногах были огромные когти. Голова на некоторых изображениях представляла собой две змеиные морды либо была оторвана, и тогда изображали потоки крови. Однако груди ее отчетливо видны под ожерельем из человеческих рук и сердец и под украшением из черепа. Ее юбка была сплетена из змей. Коатль у древних мексиканцев означает «змея». Змеи же олицетворяли собой плодородие земли и различные женские черты. Но это слово также обозначало и «близнец», указывая на близкое родство. Самый знаменитый ацтекский бог-просветитель Кецалькоатль (Пернатый змей) — один из немногих богов, в имени которых оно появляется, — был старым богом и явно сочетал в себе два начала — мужское, обозначаемое птицей кецаль, и женское коатль, обозначаемое змеей. Коатликуэ тоже могла быть представлена и змеей, и орлом.

 

* * *

 

Теперь для сравнения обратимся к тюркоязычному миру. Здесь также налицо многочисленные матриархальные следы, уводящие в далекое прошлое. По сообщению исследователя тюркской мифологии Айрата Галимзянова161, тюркские народы исторически имели множество своих божеств и духов женского рода. Уже в мифологии древних тюрок упоминается Умай — богиня, олицетворяющая женское, земное начало и плодородие. Телеуты звали ее Май-эне (Умай-мать), духом-хранителем детей, в виде молодой красивой девушки с волнистыми серебряными волосами, спустившейся с небес по радуге и охраняющей детей с помощью золотого лука. У шорских татар Май — дух-хранитель младенцев. У казахов Умай-ене — дух-хранитель детей. У хакасов Умай именовалась Умай-иче (Умай-мать) и также символизировала покровительницу детей. Алтайцы-кумандинцы считают, что, начиная с момента зачатия, у каждого человеческого зародыша есть собственный персональный дух-хранитель Умай. У огузов Умай считалась духом-покровителем младенцев в материнской утробе. Киргизские дети играют в игру «деторождение», которая называется умай топ. У кумыков Дагестана современное женское политическое движение за мир называется «Умай», кумыкских детей нарекают и личным именем Хумай.

Эти факты приводят к одному очень интересному выводу. Если рассматривать корневую основу «май» в русле лингвистической ностратической теории, объединяющей, как уже говорилось, множество языковых семей (включая индоевропейскую, тюркскую и угро-финскую), то эту явно матриархальную лексему нетрудно обнаружить в имени гиперборейской богини и одной из эллинских Плеяд — Майи, ставшей матерью древнегреческих богов Аполлона и Артемиды. Именно она являлась главной кандидатурой на прообраз Золотой Бабы, находившейся где-то в Северном Приобъе, и именно она вместе со своими божественными близнецами изображалась в устье Оби на древних картах Российского Севера. Дополнительным подтверждением сказанного может также служить и теоним одной из центральноамериканских индейских богинь плодородия. Это — Майауэль, которую обычно изображали с 400 грудями. Несколько меньше грудей было на знаменитом изваянии Артемиды Эфесской.

Женские образы присутствуют в верованиях всех народов мира, и нередко женские духи бывают злыми и коварными. Мифы о красивой молодой девушке Жез-тырнак (Медный коготь) зафиксированы у многих тюркских народов: у кыргызов — Джез тырмак, у тувинцев — Чулбус и т. д. Своим пронзительным криком Жез-тырнак может убивать птиц и даже небольших животных. У кумыков в образе женщины в окрестностях селений бродит лесной дух Суткъатын, к коему кавказские тюрки обращаются во время обрядов вызывания дождя. Подобное женское божество плодородия, как признак тюркского матриархата, сохранилось и у других тюрков: у узбеков Сус-хотин (позже ее стали почитать и таджики, которые, по теории Л. Н. Гумилева имеют значительный тюркский компонент), у уйгуров есть покровительница женщин святая Сют-падишахим, а у туркменов обряд вызывания дождя называется Сюйт-хатын.

У кумыков женский пантеон продолжает божество плодородия Земире, представляемая, естественно, в образе женщины. Следы культа Земире также сохранились в обряде вызывания дождя. Здесь обращает на себя внимание также и ностратическая корневая основа «мир», встречающаяся в теонимах очень многих народов Евразии. И не только: например из мировой мифологии известна полинезийская хозяйка Подземного царства — Миру. По своим функциям она представляет собой явную семантическую оппозицию таким светлым и благостным евразийским божествам, как индоиранский Митра или мансийский Мир-сусне-хум. Еще одна смысловая теонимическая оппозиция — карело-финская Хозяйка Похъёлы Лоухи и скандинавско-германский бог-ас Локи (хотя о последнем с большой натяжкой можно говорить как о положительном мифическом персонаже, но идеологическая дискредитация и демонизация соперника и конкурента, как это уже не раз было продемонстрировано, — обычный и банальный прием и среди богов, и среди людей).

В мифологии узбеков Хорезмского оазиса Амбар-она, которой посвящены обряды, связанные с водной стихией, является покровительницей женщин и женских занятий. У туркменов и узбеков Хорезма, а также у казанских татар и башкир Ювха (Юха) — прекрасная девушка, в которую превращается дракон Аждаха (хорошо известный нам по Авесте и по «Шахнаме». В мифологии венгров (финно-угров, имеющих родственные связи с чувашами, башкирами и татарами) существует Хозяйка ветра — Сел-аня (Мать ветра), что весьма созвучно современному казанско-татарскому Жил-ана, или Жил-эни. Аджина — злой дух, в образе женщины в мифологиях каракалпаков, кыргызов, таджиков и отчасти казахов.

Безобразную ведьму, наподобие калевальской Лоухи — «редкозубой старухи» — можно найти в мифологиях казахов (Мыстан-кемпир), узбеков (Мастон-кампир), западносибирских татар (Мускортка) и др. К вероятным реминисценциям матриархата следует однозначно отнести также некоторые танцевальные традиции, сохранившиеся у большинства народов мира, и в частности выбор девушками и женщинами партнера.

Древнетюркская и протоболгарская традиции, связанные с ними матриархальные реминисценции достаточно полно проявляются в заметках уже упоминавшегося выше Ибн Фадлана, совершившего в Х веке (еще до принятия христианства на Руси) путешествие на Волгу. Он чрезвычайно удивляется тому, что булгарские женщины купаются вместе с мужчинами. По обычаю и закону булгар, как подчеркивает Ибн Фадлан, жена Алпамыша сидит на троне вместе с мужем. Книга Ибн Фадлана — вообще бесценное свидетельство для установления объективных корней многих обычаев и сказаний, связанных с интересующим нас Уральским регионом. Ибо арабский дипломат побывал и в тех местах, которые являются отрогами Урала и почти граничат с теми местами, где родились многие бажовские сказы. Между прочим, среди них есть два связанных не с русским (как все остальные), а с башкирским фольклором. Это — сказы «Старых гор подаренье» и «Золотой Волос». В последней легенде действуют все тот же Хозяин земных недр — Великий Полоз и его дочь по прозванию Золотой Волос, наделенная даром волшебства и прорицания. Ее суженый и главный герой сказа — башкирский охотник Айлып, действие происходит в Уральском регионе:

«Глядит, а за кустом, на белом камешке девица сидит красоты невиданной, неслыханной, косу через плечо перекинула и по воде конец пустила. А коса-то у ней золотая и длиной десять сажен. Речка от той косы так горит, что глаза не терпят.

Загляделся Айлып на девицу, а она подняла голову да и говорит:

— Здравствуй, Айлып! Давно я от своей нянюшки-лисички про тебя наслышана. Будто ты всех больше да краше, всех сильнее да удачливее. Не возьмешь ли меня замуж?

— А какой, — спрашивает, — за тебя калым платить?

— Какой, — отвечает, — калым, коли мой тятенька всему золоту хозяин. Да и не отдаст он меня добром. Убегом надо, коли смелости да ума хватит.

Айлып рад-радехонек. Соскочил с листвянки, подбежал к тому месту, где девица сидела да и говорит:

— Коли твое желанье такое, так про меня и слов нет. На руках унесу, никому отбить не дам.

В это время лисичка у самого камня тявкнула, ткнулась носом в землю, поднялась старушонкой сухонькой да и говорит:

— Эх, Айлып, Айлып, пустые слова говоришь! Силой да удачей похваляешься. А не мог вот в меня стрелу пустить.

— Правда твоя, — отвечает. — В первый раз со мной такая оплошка случилась.

— То-то и есть! А тут дело похитрее будет. Эта девица — Полозова дочь, прозывается Золотой Волос. Волосы у нее из чистого золота. Ими она к месту и прикована. Сидит да косу полощет, а весу не убывает. Попытай вот, подыми ее косыньку, — узнаешь, впору ли тебе ее снести.

Айлып — ну, он из людей на отличку — вытащил косу и давай ее на себя наматывать. Намотал сколько-то рядов да и говорит той девице:

— Теперь, милая моя невестушка Золотой Волос, мы накрепко твоей косой связаны. Никому нас не разлучить!

С этими словами подхватил девицу на руки, да и пошел. <…>

В самую полночь вдруг сучья затрещали — загорелись. Айлыпа обожгло и на землю сбросило. Видел только, что из земли большое огненное кольцо засверкало и невеста его Золотой Волос стала как облачко — из мелких-мелких золотых искорок. Подлетели искорки к тому кольцу и потухли. Подбежал Айлып — ничего-ничего, и потемки опять, хоть глаз выколи. Шарит руками по земле…

Ну, трава да камешки, да сор лесной. В одном месте нашарил-таки конец косы. Сажени две, а то и больше. <…>» 162

Былое единство тюрков и индоевропейцев в русле гиперборейской концепции и ностратической теории происхождения большинства современных языков Евразии — на сегодня общеизвестная истина. Башкирский ученый Салават Галлямов в своей книге «Сопоставительная грамматика башкордского, курдского, английского, шумерского языков» пишет, что древние индийцы и греки, до того как заселили Индию и Грецию, обитали на Урале и в Западной Сибири. Следовательно, их философия родилась именно здесь. Ученый утверждает, что одним из источников возникновения древнеиндийской философии является башкирский героический эпос «Урал-Батыр».

Действительно, в башкирском эпосе содержится немало полярных реминисценций, столь же древних, как и у других народов земли. Собственно, сам эпос и начинается с описания безбрежного океана-моря и маленького клочка суши на нем, где родился главный герой башкирских сказаний и откуда вышли прапредки башкирского народа:

 

В стародавние времена

Там, где не было ни души,

Где не ступала человеческая нога, —

То в тех краях суша есть,

Никто не знал —

С четырех сторон окруженное морем

Было место одно, говорят. <…>163

 

По мнению Салавата Галлямова, среди древних индогерманских племен, которые вторглись четыре тысячи лет тому назад на территорию Индии, был знаменитый род куру из племени Бхаратов. Именно к этому древнеиндийскому этнониму «куру» и восходит название двух современных народов — курдов и башкурдов (башкир). На уровне мифологии это родство доказывается тем, что древние ведические народы, как и башкорды, считали, что их небесной матерью является уже упомянутая выше богиня Хомай. Археологические раскопки на Урале последних лет подтвердили, что башкорды издревле проживают на своей земле, но некогда мигрировали на Южный Урал из северных широт.

Сказанное подтверждается и недавними сенсационными находками. В 1999 году ученые Башкирского государственного университета под руководством доктора физико-математических наук Александра Николаевича Чувырова обнаружили в окрестностях деревни Чандар Нуримановского района уникальную каменную плиту с нанесенным на нее объемным картографическим изображением Уральского региона, выполненным как бы методом аэрокосмической съемки. На каменной карте отмечены гидротехнические сооружения: система каналов протяженностью 12 тысяч километров, дамбы, мощные плотины. Недалеко от каналов обозначены ромбовидные площадки, предназначение которых непонятно. Есть на карте и надписи. Много надписей. Поначалу думали, что это древнекитайский язык. Оказалось, нет: надписи сделаны на иероглифо-слоговом языке неизвестного происхождения, но прочтению пока не поддаются. Палеонтологи определили возраст таинственной карты в 50 миллионов лет, но затем хронологическая планка была опущена до 120 миллионов лет164. Кстати, в архиве генерал-губернатора Уфы был найден документ, из коего следовало, что в конце XVIII века было известно не менее двухсот подобных плит со знаками и узорами; пока отыскали лишь одну.

В Башкирском университете, куда была доставлена уникальная плита весом не менее тонны (ее размеры: высота — 148 сантиметров, ширина — 106, толщина — 16), с огромным интересом отнеслись к находке. Материалы предпринятых предварительных исследований были направлены на независимую экспертизу в Центр исторической картографии в американском штате Винконсин. Вывод специалистов оказался ошеломляющим: башкирская плита представляет собой не что иное как трехмерную навигационную карту, выполненную с помощью аэрофотосъемки. Современная технология, основанная на использовании сверхмощных компьютеров, пока не позволяет достичь такой точности. Само собой напрашивалось и предположение: авторами уральской карты могли быть люди (или гуманоиды) высокоразвитой цивилизации, владевшей техникой полета. От себя добавим, что именно такой цивилизацией была древняя Гиперборея.

Имеются и другие конкретные языковые доказательства северных корней тюркских народов и их культуры. Еще в середине XIX века американский ученый Отто Рериг (интересно, что эта германоязычная фамилия происходит от той же, некогда общей для разных языковых семей, корневой основы, что и чисто славянское Рерих) обратил внимание на поразительное сходство языка индейцев сиу с тюркскими и алтайскими языками. Рериг попытался установить по этому вопросу научную переписку с российскими востоковедами, но тогда она не получила желаемого результата. В наше время к данной проблеме обратился доктор филологических наук Абрар Гибадуллович Каримуллин, давно уже занимавшийся теми же вопросами. Он подготовил и издал небольшую, но очень ценную в научном отношении книгу «Прототюрки и индейцы Америки: По следам одной гипотезы» (М., 1995), где на многочисленных лингвистических фактах доказывается общее происхождение тюркских и индейских этносов. В силу чисто географических соображений подобное общее происхождение могло быть только северным!

 

* * *

 

Обращение и скрупулезный анализ архаичного мировоззрения — народного и философского, восточного и западного — позволили современной исследовательнице профессору Т. П. Григорьевой сделать вывод о возвращении Женского начала во всех его формах и проявлениях (иньского, по терминологии китайских мыслителей и мудрецов: от понятия инь, означающего женскую ипостась Вселенной)165. В многочисленных своих публикациях она доказывает, что современная цивилизация в своем развитии вернулась к истинным космическим истокам в соответствии с иньскими жизненными принципами, сформулированными в буддийско-даосско-конфуцианских учениях.

Поворот от ян к инь (и наоборот) есть закон эволюции. Восхождение иньского начала привело к тому, что меняется отношение между всеми парами, которые еще недавно находились в состоянии вражды: религия — наука, наука — искусство, прошлое — настоящее, Восток — Запад. Потому что меняется отношение между разумом и чувством, душой и телом, — одно перестает угнетать другое, что и делает возможным возрождение духовности. При этом важно понять, что иньская фаза не означает власти женщины, возвращения к матриархату, возникшему по исторической необходимости. Здесь необходимость другого порядка, когда никто ни над кем не может властвовать. Непоглощение одного другим, скажем Запада Востоком и Востока Западом, мужчины женщиной или женщины мужчиной. Инь не вытесняет ян, а уравновешивает его, как вода уравновешивает огонь, когда он принимает угрожающие формы.