Данная глава посвящена вопросу о датировке поворота в советско-германских отношениях. Но здесь я попытаюсь затронуть экономический аспект этих отношений. По моему мнению, следует обратить особое внимание на место советско-германских торгово-кредитных переговоров в общем комплексе двусторонних отношений.
Л. А. Безыменский, автор статьи «Советско-германские договоры 1939 г.: Новые документы и старые проблемы», смог ознакомиться с фондами архива бывшего общего отдела ЦК КПСС и отметил, что документация по торгово-кредитным и экономическим отношениям занимает в архиве особое место, и подавляющее большинство документов, которые поступали Сталину из Берлина, а также из наркоматов внешней торговли (НКВТ) и иностранных дел (НКИД) касалось не политических, а экономических проблем»[24]. Из материалов сталинского архива видно, что идея нормализации пришедших с 1933 г. в полное расстройство советско-германских отношений возникла у Сталина давно. [25]
Комплекс советско-германских экономических отношений начал складываться в специфической обстановке 20-х годов, в которой Советская Россия, только вышедшая из потрясений гражданской войны и разрухи, видела во внешних экономических связях возможность восстановления своего хозяйства.
Историки, изучающие еще «Рапалльский период" в отношениях СССР и Германии отмечают тот факт, что руководство коммунистической партии и советского государства очень внимательно следило за всеми нюансами политических и экономических контактов Москвы и Берлина. Об этом свидетельствует и тот факт, что в личном архиве Сталина находится подробная документация, касающаяся экономического и военного сотрудничества СССР с Германией.
Сталинские архивы свидетельствуют об активных попытках советской стороны после прихода Гитлера к власти сохранить как минимум уровень экономических связей с новым правителем Германии. В литературе описаны эти попытки: так называемая "миссия Канделаки"[26] в 1934-1936 гг. Все зондажи Канделаки проводились в соответствии с постановлениями политбюро и его миссия находилась под личным контролем Сталина. Канделаки получил от Литвинова подробную инструкцию: "Секретно. 5 мая 1935 года. Я передал содержание Вашего разговора со мною товарищам, руководящим нашей внешней политикой, и я хочу поделиться с Вами впечатлениями, вынесенными из моих бесед с ними. Ни у кого из них я не заметил абсолютно никакой враждебности к Германии и к ее интересам. Они все утверждают, что изменение взаимоотношений с Германией в течение последних двух лет произошло отнюдь не по инициативе СССР, Советское правительство не вмешивается во внутренние дела других государств и во внутренние режимы этих государств. Оно поэтому готово было по-прежнему развивать с Германией наилучшие отношения, в особенности экономические, которые оно очень ценит»[27]. В 1935 г. миссия торгпреда не увенчалась успехом. Гитлер не пошел ни на расширение экономических связей, ни тем более на политическую разрядку отношений с Москвой. В 1936 году снова был получен отказ.
Но в 1939 г. давние расчеты Сталина упали на иную, более благодатную почву. Еще с 1938 г. германская сторона давала понять, что она заинтересована в увеличении советских поставок сырья. Об этом свидетельствует записка НКВТ от 9 апреля 1938 г. [28]
В Берлине видели, что мюнхенское соглашение Германии, Англии и Франции нанесло тяжелый удар по советскому курсу коллективной безопасности, вплоть до того, что в октябре 1938 г. германское посольство в Москве предсказывало скорую отставку Литвинова и пересмотр советской политики в отношении Германии, Италии и Японии, в частности, возвращение Москвы к традициям внешнеэкономической ориентации на Германию. [29]
Исследователь советско-германских экономических отношений из ФРГ Г. Швендеман отмечал, что с ноября 1938 г. сложился неофициальный блок промышленников, экономических ведомств и министерства иностранных дел Германии, выступавший в пользу расширения экономических связей с СССР[30]. Однако В.Я. Сиполс критикует авторов, считающих, что Германия начала поиски сотрудничества с СССР сразу после «мюнхенского сговора»[31]. Принципиальное решение начать серьезные переговоры с Германией было реализовано январской 1939 г. директивой политбюро для наркоматов внешней торговли, авиапромышленности, путей сообщения, вооружений, боеприпасов, машиностроения и судостроения. Наркоматы 24 января 1939 г. должны были представить свои заявки. Заявки были вручены германской стороне 11 февраля 1939 г. во время встречи Микояна с германским послом в Москве Шуленбургом. [32]
Так началась сложная дипломатически- политическая процедура, которая завершилась лишь в конце августа 1939 г.
Д.А. Безыменский отвечает огромное значение внешнеэкономических связей СССР с Германией для выполнения пятилетних планов в целях укрепления обороноспособности Красной Армии. После того, как с приходом Гитлера к власти советский импорт промышленного оборудования из Германии упал с 46% в 1932 г. до 4,7% в 1938 г., место Германии в торговле СССР заняли Англия - 16% и США - 26%[33]. Но с началом войны в Европе рассчитывать на британские и американские поставки Советскому Союзу уже не приходилось. Тем решительнее мог делаться расчет на немецкую промышленность. [34]
Особое место в этом исследовании занимает анализ сталинской программы строительства "большого флота". Эта гигантская программа должна была превратить СССР в ведущую военно-морскую державу. Нарком судостроения Тевосян энергично принялся за переговоры по этим вопросам в Берлине.
Сталин стремился использовать советско-германские пакт 23 августа 1939 года интересах обеспечения советских военно-промышленных программ, и это для него ключ к пониманию того кардинального стратегического просчета, который допустил Сталин в определении сроков войны с Германией. Если обратить внимание на сроки, на которые заключались советско-германские хозяйственные соглашения, то они обозначены как конец 1941 г., весна 1942 г. и даже 1943г.[35]
Целеустремленность расчетов, которые Сталин связывал с советско-германскими экономическими отношениями, его последовательность в желании добиться от немецкой стороны намеченных выгод, заставляют критически относиться к традиционному взгляду о "вынужденности" для СССР пакта 1939г. Этой точки зрения придерживается В.Я. Сиполс, считающий пакт "фактически вынужденным, но вполне естественным необоснованным." [36]
С начала 1939 г., когда открылись торгово-кредитные переговоры, Сталин регулярно получал все сведения об их ходе, в частности он был информирован о неожиданном отказе Шнурре приехать в Москву в конце января.[37]
6 февраля от Мерекалова был получен отчет о беседе с заведующим отделом экономической политики германского министерства иностранных дел Э. Вилем. Затем наступила пауза, так как с немецкой стороны не было желания принять "проект Микояна". Лишь в начале июня - советник германского посольства в Москве Г. Хильгер посетил Микояна. Видимо, во время этой беседы нарком дал понять твердость советской позиции»[38]. Результат скоро стал ясен: в Берлине Шнурре сообщил торгпреду Е.И. Бабарину о готовности принять советские предложения от февраля 1939 г. за основу переговоров.
Особую главу в торгово-кредитных переговорах можно отнести к началу августа, когда Берлин особенно активно старался перевести весь переговорный комплекс на политический уровень. Советская же дипломатия упорно уходила от политических ответов. Тогда Шнурре предпринял такой маневр: так как подписание торгово-кредитного договора уже было предрешено, он 3 августа в беседе с Астаховым внес на обсуждение предложение о том, чтобы в преамбулу договора внести фразу об улучшении политических отношений. Шнурре предложил даже присовокупить к договору секретный заключительный протокол на эту тему. Астахов, как отметил Шнурре, заинтересовался этим предложением, но ответа не дал. 5 августа Шнурре напомнил о своем предложении - об этом Астахов доложил Москву в тот же день. [39] Но ответ Молотова пришел 7 августа. Он был отрицательным. [40]
Итак, Россия и Германия традиционно имели широкие торговые связи. В 20-30-е годы Германия, серьезно заинтересованная в поставках из СССР сырья и продовольствия, а также в советском рынке для сбыта своей промышленной продукции, постоянно предоставляла нам крупные кредиты для размещения на германских заводах советских заказов. Торговые связи имели для обеих стран и серьезное политическое значение. Это относится, в частности, к кредитному соглашению от 19 августа 1939 г. Предоставив СССР очередной кредит на 200 млн. германских марок и взяв на себя обязательство поставить Советскому Союзу по этому кредиту не только станки и другое заводское оборудование, но также военную технику, Германия продемонстрировала, что в то время нападать на СССР не собиралась. О значении этого соглашения свидетельствует тот факт, что только после его подписания в Кремле согласились на заключение с Германией договора о ненападении, что и произошло 23 августа 1939 г.
Таким образом, до мая 1939 года советско-германские отношения основывались на чисто экономических интересах СССР и Германии.
На основе статьи Л.А. Безыменского нельзя делать однозначного вывода о том, что инициатором советско-германского сближения был Сталин. Но если мы оцениваем отдельно экономический аспект советско-германских отношений 1933-1939 гг., то можно предположить, что именно СССР, преследуя свои военно-экономические цели, сделал первый шаг навстречу Германии. Главным доказательством является «миссия Канделаки» 1934 года.
