Развитие высших форм внимания в детском возрасте 12 страница

 

Глава шестая

 

РОЛЬ ДВИЖЕНИЙ В ПРОЦЕССЕ ВОЛЕВОГО ВНИМАНИЯ

 

Показав, что волевое чувственное внимание состоит в ассимиляции реального ощущения с соответственным образом воспоминания, мы разрешили нашу задачу еще только наполовину. Нам

еще остается именно показать, с помощью какого процесса является этот необходимый для внимания образ воспоминания.

Но сначала необходимо выяснить смысл и границы самого вопроса.

Прежде всего заметим, что мы не имеем здесь нужды исследовать, каким образом возникает желание фиксировать или с вниманием наблюдать известный объект. Это желание есть предшествующий процессу внимания (как мы его определили в главе второй) факт и в том смысле лежит за пределами нашего исследования. Достаточно здесь будет заметить, что объяснение этого факта, данное в английской ассоциационной психологии, представляется нам вполне удовлетворительным. Равным образом, мы можем согласиться с Джемсом Миллем, что желание иметь известное воспоминание уже заключает в себе это воспоминание. Желая чего-либо, мы, очевидно, должны уже знать, чего мы желаем. Тем более желание наблюдать с вниманием некоторый объект А, очевидно, уже заключает в себе знание этого объекта. Но в таком случае возразят нам, чего же еще вы ищете? Какое возникновение воспоминания хотите еще исследовать, когда существование такого воспоминания признаете за предшествующее условие волевого внимания? Дело, однако, в том, что воспоминание, которое в акте волевого внимания ассимилируется с внешним впечатлением, должно иметь особую, исключительную ясность и интенсивность. Без этого оно не может произвести того усиления, которое, как мы видели выше, есть первичный эффект внимания. Волевое внимание, как мы уже не раз указывали, есть процесс, вполне подобный иллюзии. В иллюзии нам всегда бывают даны в тесной связи два элемента: некоторое впечатление и особая интерпретация этого впечатления, которую мы сами привносим, на основании предыдущих опытов. Эта интерпретация, которая, в сущности, есть тоже не что иное, как ряд образов воспоминания, отличается при иллюзии особой яркостью и непосредственностью, что и дает им иллюзорный характер, т. е. яркость этих воспоминаний так велика, что мы не отличаем их от реального впечатления, а почитаем тоже за непосредственное данное сознание. Этим иллюзии отличаются от каких-нибудь произвольных и абстрактных толкований, какие мы даем внешним впечатлениям в наших рассуждениях или размышлениях и которые мы ясно отличаем от данного впечатления, не смешиваем с ним, одним словом, не придаем им иллюзорного характера. Волевое внимание как таковое есть именно процесс иллюзорного восприятия, т. е. в нем мы благодаря присущим нам ярким образам воспоминания усматриваем то, чего без этих образов не усмотрели бы. Во внимании мы не различаем объективного впечатления от субъективно привносимой интерпретации, но эта субъективная интерпретация кажется нам также объективной. В предыдущей главе было достаточно выяснено, что волевое внимание имеет место лишь там и до тех пределов, где и до каких

пределов индивидуум имеет соответственные образы воспоминания. Поэтому здесь мы, не повторяя уже сказанного, желаем выяснить лишь то, что эти образы воспоминания должны иметь исключительную яркость, без чего процесса реального (иллюзорного) внимания не произойдет, а будет иметь место лишь абстрактная интерпретация восприятия. Внимания, одним словом, нет там, где привносимый нами субъективный элемент не имеет для нас реального характера, где мы его отличаем от восприятия, где нет иллюзии. Иллюзия, однако, отличается же чем-либо от волевого внимания? В чем же, спрашивается, состоит это отличие? В иллюзии исключительно яркий характер воспоминания дается нам помимо нашей воли, есть результат особых условий в ассоциации идей. В волевом же внимании мы ясно сознаем, что исключительная яркость воспоминания есть наше дело, зависит от нашей воли, что и делает внимание волевым и сопровождающимся чувством усилия. Таким образом, поставленный нами вопрос о возникновении воспоминания в процессе волевого внимания сводится к вопросу о том, каким волевым путем мы можем придать уже данному в нашем желании воспоминанию исключительно яркий или интенсивный характер. Воспоминание предмета А, как справедливо замечает Джемс Милль, должно уже существовать, раз мы желаем с вниманием его наблюдать, ибо желать иметь представление-значит уже его иметь. Но Джемс Милль ошибается, когда думает, что этого достаточно. Это бледное, схематическое воспоминание должно получить иллюзорную силу, без чего не может быть внимания; и эту иллюзорную интенсивность оно должно получить от нашей воли. Итак, каким образом, с помощью какого процесса наша воля может придать уже существующему бледному воспоминанию исключительную интенсивность - вот вопрос, разрешению которого должна быть посвящена настоящая глава, без чего явления волевого внимания лишь наполовину объяснены. На этот вопрос отвечает моторная теория внимания. Мы начинаем с прямого указания сущности этой теории. Активное усиление силы данного воспоминания есть, по нашему мнению, в существе дела такой же двигательный процесс, как всякий волевой. Пусть мы имеем некоторое воспоминание А. Пусть, далее, оно состоит из двух частей, из которых одна есть воспоминание о каком-либо нашем движении. Если бы мы воспроизвели вновь это движение, то усиление этой части данного воспоминания А повлечет за собой по ассоциации и усиление прочих его ной интенсивностью. Так как возможность волевых движений допускается всеми и есть во всяком случае вопрос теории воли, а не внимания, то таким предположением мы окончательно разъясняем вопрос в пределах теории внимания. Все это делается, конечно, в предположении, что в данном воспоминании есть элемент,

воспринимаемый нами через движение. Если этого нет, то воспоминание не может быть нами прямо усилено, а разве только косвенно, через какое-нибудь ассоциативное с ним воспоминание В, в котором этот двигательный элемент присутствует. Иначе говоря, наша власть над силой наших воспоминаний объясняется только косвенным действием воли: в воспоминаниях есть тот кончик {двигательный элемент}, за который мы всегда можем потащить и тем вытянуть весь клубок. Прежде чем перейти к изложению фактов присутствия двигательного элемента в разнообразных воспоминаниях и способов, какими мы этим элементом пользуемся в процессе волевого внимания, должно сказать еще о тех двух предположениях, которые сделаны в этой моторной теории внимания, именно о бледном и схематическом характере наших обыкновенных воспоминаний и о том, что усиление двигательной части комплекса воспоминания должно иметь следствием усиление и всего комплекса. Что касается первого, заметим прежде всего, что во многих психологических трудах проявилась тенденция отождествлять воспоминания со слабыми ощущениями и последовательными следами их. Хотя эта тенденция понятна ввиду предшествовавшего ей игнорирования сенсорных элементов воспоминания, но можно с основанием полагать, что она, как всякая реакция, вдалась в крайности. Обсуждая этот вопрос, помимо полемических увлечений должно, кажется, признать, что существует коренное различие между ощущением и воспоминанием и что они могут быть даже локализованы в разных частях мозга; вторые-в коре большого мозга, а первые-в том, что можно вообще назвать сенсорными субкортикальными центрами. Полушария, как превосходно выражается Мейнерт, сами по себе, без посредничества субкортикальных органов слепы, глухи, бесчувственны и лишены двигательных импульсов. Субъективные процессы в полушариях без одновременного возбуждения субкортикальных центров никогда не носят чувственного характера. Выражение <образные воспоминания>, собственно говоря, не точно, ибо воспоминания не суть образы. Воспоминание о самом ослепительном солнечном свете не содержит в себе-если сравнить его содержание с силой света-и Миллионной части той силы света, которую испускает светящийся червяк. Так называемое образное воспоминание о самом страшном громовом ударе не может по интенсивности своей сравниться даже с биллионной частью интенсивности звука, производимого волосом, падающим на воду. Ввиду этого было бы правильнее называть содержание переднемозговых отправлений не образными воспоминаниями (E.rrmcrungshHder), а знаками воспоминаний (Errmerungszeichen). Знак воспоминания также далек от чувственного образа, как алгебраический знак от обозначаемого им предмета. Следует ли признать вместе с Мейнертом, что ощущения и знаки воспоминания локализованы в разных частях большого

мозга или нет оснований для такого анатомического разделения их-это, как известно) вопрос, еще не окончательно решенный. Однако многочисленные, хотя и не всегда вполне доказательные факты делают более вероятным первое предположение. Так, уже Флуран на основании своих опытов удаления у животных "коры большого мозга пришел к заключению, что животное, которое потеряло свои мозговые полушария, не потеряло своей чувствительности, оно ее полностью сохранило, оно потеряло только восприятие этих ощущений, оно потеряло только ум (l"intelligence) Флуран на основании своих опытов с птицами и млекопитающими, особенно же морскими свинками, указывает, что после удаления большого мозга животные еще видят и слышат; подобные же опыты были сделаны Нотнагелем, Феррьером и Гольцем. Джексон сообщает случаи, в которых у человека разрушение Thalaus ор-ticus вело при сохранении мозговых ножек и белой и серой субстанции полушарий к гемианопсии; относительно corpora quadri-gemma опыты Бюльпиана показывают, по-видимому, что кролики, у которых большой мозг, corpora striatan 1Ьа1атизор1:1с1\ удалены, обладают еще болевой чувствительностью. Из этих субкортикальных центров ощущения Мейнерт придает особенно важное значение thalamus opticus. <Ни один из узлов не может сравниться,-говорит он,-с thalamus opticus по всесторонности и степени развития анатомических связей с мозговой корой. Уже при поверхностном взгляде можно сказать, что узел этот соединяется со всеми отделами лучистого венца. Так как обширные территории мозговой коры, соединяющиеся таким образом со зрительным бугром, вмещают в себе, по всей вероятности, весь функциональный корковый материал, то нужно думать, что функциональная роль зрительного бугра разносторонняя. Животное, обладающее еще зрительным бугром, не потеряло, собственно, ни одной функциональной способности, за исключением центробежных (волевых) импульсов, исходящих из образных воспоминаний. В высшей степени вероятно, что в зрительном бугре и четверохолмии сосредоточиваются все формы чувствительности>.

Среди этих разнообразных родов ощущений, локализованных в thalamus, нам здесь особенно важно отметить один-ин-нервационные ощущения движения. Мейнерт положительно утверждает, что thalamus есть станция иннервационных ощущений, основываясь как па опытах Нотнагеля, Лонже и Шиффа, так и на собственной клинической практике. Так, между прочим, он сообщает случай пятилетнего ребенка, страдавшего сильным правосторонним параличом oculomotorii и легким левосторонним параличом faciaUs и.конечностей, причем вскрытие показало опухоль значительных размеров в правом thalamus opticus. <Из того, что было сказано мной...-говорит он,-о насильственном.положении передних конечностей при повреждениях зрительного

бугра, следует, что кортикальные проекции, идущие к зрительному бугру, представляют собой центростремительные пути. Пути эти имеют целью проведение к коре иннервационных ощущений, источником которых служат двигательные процессы, зарождающиеся в зрительном бугре. Во всяком случае мы должны допустить, что центробежные кортикальные пути, идущие через пе-реднемозговои узел и внутреннюю капсулу " и предназначенные для выполнения определенных форм движения, берут начало в тех же местах коры, которым лучистые системы зрительного бугра доставляют иннервационные ощущения тех же форм движения. Координирующие кортикальные пути изощряют, варьируют эти движения. Для того чтобы допустить такое обратное совершенствующее действие коры на отправления зрительного бугра, мы должны были бы признать и для головного мозга факт двойственной проводимости, доказанный Дюбо на вырезанных нервах. Подобная способность проводить в двух противоположных направлениях, несомненно, существует в пределах переднего мозга, именно в ассоциационных путях: из двух образных воспоминаний, соединенных ассоциациониой дугой, одно будит другое как в одном, так и в другом направлении. Я не вижу, почему не признать такой же двойственной проводимости в проекционных системах зрительного бугра, доставляющих коре иннервационные ощущения; те же пути могли бы функционировать в обратном смысле и доставить зрительному бугру формы движения, более усовершенствованные в корковом координационном аппарате>. С помощью этих допущений мы легко можем объяснить и второе из указанных выше предположений моторной теории внимания, т. е. каким образом усиление двигательного элемента в некотором комплексе воспоминаний может повести к усилению всего этого комплекса. Физиологически именно этот процесс может иметь следующий характер. Антецедентом волевого внимания, как мы видели, служит интересная группа воспоминаний о предмете А, но группа, состоящая из бледных, схематических или значковых воспоминаний этого предмета. В этом воспоминании, как мы предполагаем (и докажем впоследствии), есть некоторый двигательный элемент) т. е. воспоминания о некоторых движениях, служивших к восприятию предмета А в предыдущих его наблюдениях. Такое бледное воспоминание с его моторным элементом есть функция кортикального процесса, т. е. соответствует возбуждению некоторых частей коры большого мозга. Этот моторный импульс распространяется от коры (по пирамидальным путям) и порождает сокращение соответственных мышц. Но на этом дело не останавливается: это сокращение нами ощущается) во-первых, как реальное мускульное сокращение, как мышечное ощущение (muskelsium в широком смысле термина), а во-вторых,

Внутренней капсулой называют белое мозговое вещество, ограничивающие с внутренней стороны чечевицеобразное тело.

этот ИМПУЛЬС, возбуждая соответственный рефлекторный центр, распространяется от него на thalamus opticus и порождает в последнем иннервационное ощущение. Наконец, совокупность этих двух раздражений переходит по проекционной системе первого порядка на кору и порождает здесь вновь, как всякое центростремительное раздражение, ассоциацион-ный "процесс, т. е. возбуждает ряды воспоминаний. Среди этих воспоминаний, по указанному "выше условию, "находится и вся группа представлений о предмете А, которая благодаря этому новому импульсу, приходящему "от перцепции, усиленно возникает в сознании. Физиологическую сторону этого процесса усиления [воспоминаний через волевые движения можно изобразить (вполне схематически) следующим образом (рис. 12). На этом чертеже М изображает центр моторных воспоминаний, S1 и S2- два центра сенсорных воспоминаний, локализованных в коре большого мозга; эти центры соединены между собой ассоциационными волокнами; R есть низкий рефлекторный центр соответственного представлению М движения; C1, C2, C3 суть ряд сенсорных центров разных порядков, передающих к коре возбуждение мышечного чувства; Р есть группа поперечнополосатых мышц, расположенная на периферии нервной системы; T - Thalamus opticus. Итак, представим, что существует некоторое возбуждение в М, S1 и S2, т. е. в сознании присутствует ряд воспоминаний о предмете A. Моторное возбуждение М распространяется до центра R и через него произведет сокращение мускулов P; это сокращение, представляющее тоже чувственное раздражение, распространяется через ряд центров C1, C2, C3 и усилит моторное воспоминание М. Это же моторное воспоминание будет усилено и иннервационным ощущением, явившемся в T через возбуждение, восходящее от P. Такое двойною усиление М должно распространиться по ассоциационным путям

коры и повести к усилению раздражения S1 и S2, иными словами, весь комплекс воспоминаний о предмете A получит в нашем сознании большую интенсивность. Такой физиологический процесс вполне соответствует психологическим фактам. В этом отношении мы должны особенно заметить три обстоятельства, во-первых, иллюзорный характер внимания, во-вторых, то, что почти всякий акт внимания состоит из ряда последующих друг за другом стадий, и, наконец, в-третьих, то, что волевое внимание сопровождается чувством усилия.

1. Уже выше нам приходилось говорить об иллюзорном характере волевого внимания. Эта иллюзорность его состоит в том, что мы вносим в реальное восприятие элемент воспоминаний и притом этот субъективный элемент не отделяем от объективного ощущения. Само собой разумеется, что этот иллюзорный характер составляет не недостаток, но, напротив, ценную сторону внимания как апперцепции, ибо как всякое воспоминание он основан на предыдущих опытах, т. е. имеет реальное основание. Конечно, могут быть случаи, когда внимание вводит нас и в заблуждение, именно когда воспоминание не соответствует впечатлению, но это только показывает, что и внимание, как и вся психическая жизнь, не есть какая-нибудь абсолютная сила, но обусловлено границами опыта. Нелегко было бы объяснить этот иллюзионный и даже галлюцинаторный характер внимания, т. е. то, что в нем наше воспоминание получает вид реального впечатления, не признавая вышеизложенной теории моторного усиления воспоминания; признав же ее, мы объясним этот факт крайне просто. Действительно, из вышеизложенной схемы вполне понятно,.как чистое воспоминание переходит отчасти в ощущение движения, а вместе с тем все прочие (недвигательные) элементы воспоминания получают особое усиление вследствие нового, идущего от субкортикальных центров возбуждения. Иными словами, в этом моторном усилении воспоминания мы имеем не только действительное усиление воспоминания, но и реальный процесс ощущения. Естественно потому, что результатом такого процесса может быть полная иллюзия. Как известно, между чистыми образами воспоминания, бледными и значковыми, и чистыми перцепциями существует целый

Из этой схемы видно, что существование ощущений в субкортикальных центрах и особенно в Thalamus opticus, которое мы приняли на основании вышеизложенных аргументов, не есть безусловно необходимое предположение в нашей моторной теории усиления воспоминаний. Если бы это предположение оказалось ложным, то тогда схема осталась бы прежней, только пришлось бы из нее выкинуть путь от P через T до M, и вторичное возбуждение М оказалось бы зависящим от периферического раздражения, идущего от P через C1, C2, C3. В таком случае нам пришлось бы локализовать ощущения в коре и мы могли бы различать в самой коре области восприятии от областей воспоминаний.

ряд посредствующих явлений. Сюда должно отнести те явления, которые были с таким исключительным талантом описаны Фехне-" ром в XLIV главе <Элементов психофизики> под именем зрительных Errinerungsbilder. Эти Errinerungsbilder, т. е. лишь на один момент являющиеся яркие образы воспоминания, которые вызываются волевым усилием суть, очевидно, те самые явления моторного усиления воспоминаний, которые мы здесь изучаем. Сравнивая эти волевым образом вызываемые Errinerungsbilder с последовательными образами от ощущений, Фехнер указывает следующие между ними различия.

 

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ ЗРИТЕЛЬНЫХ ОЩУЩЕНИИ

 

Сопровождаются чувством пассивности;

Кажутся более материальными;

Более отчетливы и ясны;

Светлее или темнее, чем темное поле (закрытого глаза);

Цветные: Довольно устойчивы;

Волей неизменяемы;

Видимы легче при закрытых глазах;

Перемещаются при движениях глаза или головы;

 

Являются (при закрытых глазах) в темном, плоском (без глубины), ограниченном и непосредственно близком поле; Являются при внимании, обращенном на то, что окружает объект; Внимание при последовательных образах сопровождается как бы чувством напряжения в соответственном органе чувства.

 

ERRINERUNGSBILDER

 

Сопровождаются чувством большей или меньшей активности:

Кажутся лишенными материальности. более воздушными;

Менее отчетливы и ясны;

Столь темны, что чернее самого темного последовательного образа;

Бесцветны;

Крайне мимолетны и требуют постоянно нового усилия для вызова;

Волей легко сменяемы одно на другое;

Видимы легче при открытых глазах;

По-видимому, не перемещаются при движения глаза или головы, но обыкновенно совсем при этом исчезают;

Являются как бы в пространстве трех измерений и на любом расстоянии;

Являются при внимании, обращенном на сам предмет;

Внимание при Errinerungsbilder сопровождается как бы чувством напряжения в голове.

 

Наконец, Фехнер замечает еще, что он легко может иметь сразу несколько последовательных образов ощущения, как и несколько Errinerungsbi"lder, но не то и другое вместе. Всматриваясь внимательно в эту табличку, особенно же в те отличия Errinerungsbilder, мы видим, что они имеют те самые особенности, которые должно ожидать по моторной теории усиления воспоминаний: они сопровождаются чувством активности, ибо усилены волевыми движениями; они менее отчетливы, чем

 

\ Их не должно поэтому смешивать с бледными значковыми образами воспоминаний, о которых мы раньше говорили.

ощущения, ибо слагаются из лишь ассоциационло вызванных воспоминаний (S1 и S2 в вышеприведенной физиологической схеме), но отчетливее, чем обыкновенные значковые воспоминания, ибо в них входит реальное ощущение движения (М в вышеприведенной схеме); они крайне мимолетны и, исчезая, требуют нового усилия для появления, ибо само движение, их усилившее, ощущается лишь мимолетно; они легко сменяются волей одно и\ другое, ибо эта смена зависит от волевых движений разного типа, соответствующих типу воспоминания; при иных движениях (глаза или головы) они, естественно, исчезают, ибо эти движения им не соответствуют; они являются как бы в пространстве трех измерений, ибо глубина или третье протяжение обусловлено и в восприятии двигательными актами аккомодации и конвергенции глаз: наконец, они, естественно, являются прн внимании, обращенном на сам предмет их или содержание. Таким образом, психологическая картина усиленных образов воспоминания вполне соответствует принципам вышеизложенной моторной теории.

2. Второй психологический факт, на который им указывали как на соответствующий изложенной физиологической схеме, состоит в том, что почти всякий акт внимания представляет ряд последующих одна за другой стадий. Уже выше, в главе четвертой, мы видели, что акт волевого внимания крайне непродолжителен и, достигнув maximuma, немедленно падает; затем, в главе пятой, было показано, что эти колебания внимания обусловлены колебаниями в интенсивности соответственных воспоминаний. Теперь, наконец, нам выясняется окончательная причина этих колебаний; она состоит в том, что движение, усиливающее воспоминание, не может быть непрерывным: исполнив движение М (см. выше схему), мы получаем моментальное соответственное ощущение и моментальное усиление ассоциированных с М воспоминаний (S1 и S2); затем, с окончанием движения, опять настает minimum воспоминаний, и требуется новое соответственное движение и т. д. Иными словами, внимание необходимо состоит из ряда следующих друг за другом стадий. Обыкновенно, однако, эти сменяющие друг друга maxima и minima относятся не к одному и тому же воспоминанию, но к последовательному ряду их. Внимание начинается с бледного воспоминания об интересном предмете А; с помощью движения Л\ мы усиливаем это воспоминание; усиленное воспоминание А вызывает по ассоциации бледное воспоминание о предмете В, которое мы усиливаем движением Mi, и т. д. Процесс волевого внимания к известному ряду мыслей протекает именно указанным путем, т. е. каждый член этого ряда на момент усиливается и в?тот же момент вызывает следующий член ассоциации. Обыкновеннейшим родом движений служит при этом то, что называется внутренней (про себя) речью (parler interieur); каждый член ряда фиксируется нами произнесением про себя его имени или соответственного суждения, и этим моментальным усилением его

мы пользуемся для перехода к следующему члену ряда. В объяснение этого должно предположить, что в ряде ассоциированных представлений каждый следующий член сравнительно слабее предыдущего, так что ассоциативный принцип только в том случае возбуждает в сознании достаточно яркое представление, когда предыдущий его член достаточно интенсивен, напротив, чем дальше мы отходим от этого исходного яркого представления, тем ассоциированные представления становятся, вообще говоря, бледнее. И действительно, мы видим, что воспоминания (идеи), возникающие непосредственно за ощущением, отличаются наибольшей интенсивностью, чем же дальше идет ассоциативный процесс, тем труднее уловить его члены. Лишь могущественная помощь моторного внимания, вливающего, так сказать, в каждый член ассоциированного ряда силу непосредственного ощущения, обусловливает почти беспредельное следование членов ряда. Если бы мы не обладали этим своеобразным инструментом моторного усиления воспоминаний, течение наших мыслей замирало бы, вероятно, через какие-нибудь две-три ступени и вытеснялось случайным внешним раздражением. Было бы излишним дальнейшим образом пояснить здесь все значение этого приспособления для интеллектуального развития человека.

3. Последний психологический факт из тех, которые подтверждают вышеизложенную физиологическую схему моторного усиления воспоминания, есть чувство активного волевого усилия, сопровождающее волевое внимание. Уже выше, в историческом обзоре теорий внимания мы видели, что волевое усилие в процессе внимания составляло предмет исследования многих психологов. Одни из них остановились на простом констатировании этого факта и объявили его непостижимым и неразложимым основным фактом сознания (Рид, Д. Стюарт, отчасти Вундт, Джемс, Бальдвин), другие, более проницательные и смелые, указали те психические обстоятельства, которыми может быть объясняем этот волевой характер внимания. Две теории заслуживают в этом отношении особенного рассмотрения, так как обе они заключают, несомненно, справедливые со" ображения. Одна из этих теорий объясняет волевой или активный характер внимания тем, что этот "процесс является обусловленным не сменой внешних ощущений, но процессом внутренних ассоциаций и притом ассоциаций идей с желаниями и приятными состояниями, т. е. интересностью объекта внимания. Таким образом, в процессе волевого внимания человек определяется не извне, а, так сказать, изнутри, от себя, своими интересами (Джемс Милль, Ваитц, Леман и др.). Другая теория справедливо указывает на источник чувства усилия, именно видит его в мускульных движениях, составляющих, как мы видели, основу внимания; такого мнения держатся Броун, Бэн, Льюс, Циген и др. Мы не будем здесь входить в специальный анализ чувства волевого усилия, так как этот вопрос будет в подробности изучен

нами в исследовании об <Элементах волевого движения>. Здесь же достаточно будет заметить, что усилие при внимании, несомненно, обусловлено моторным его элементом, и, таким образом, этот психологический факт тоже является вполне соответственным вышеизложенной физиологической схеме. Еще в этой же главе, исследуя явления внимания, обращенного на периферические части сетчатки, мы будем иметь случай говорить о природе чувства усилия. В начале этой главы мы поставили себе задачей выяснить, с помощью.какого процесса является интенсивное воспоминание, составляющее необходимый прецедент волевого внимания. Изложив затем принцип моторной теории усиления воспоминаний, мы указали, что прежде чем перейти к изложению ряда фактов, доказывающих, что почти во всех воспоминаниях есть двигательный элемент, должно разъяснить два предположения моторной теории, а именно о бледном и схематическом характере наших объективных воспоминаний о том, что усиление двигательной части комплекса воспоминаний ведет к усилению всего этого комплекса. Разъяснение первого "предположения повело к рассмотрению учения о психической функции субкортикальных центров и особенно Thalami optici. Разъяснение второго предположения повело к установлению вышеизложенной физиологической схемы и соответствующих ей психологических фактов. Таким образом, нам остается только обратиться теперь к разъяснению основного положения моторной теории внимания, именно к изложению ряда фактов, показывающих, что, действительно, в воспоминаниях обыкновенно существует моторный элемент, т. е. представления о движениях. Доказательство этого положения может быть затруднительно лишь в смысле embarras de richesse.

Рубин (Rubin) Эдгар Джон (б сентября 1886-1951) - датский психолог. Учился в университетах Копенгагена (1904-1119] и Гёттингена (1911-1914), где работал в лаборатории Г. Мюллера. В 1916-1918 гг.- доцент, в 1918-1922 гг. - лектор, а с 1922 г. - профессор экспериментальной психологии и директор психологической ла бор а тории Копенгагенского университета. Своей работой о феномене фигуры-фона Рубин оказал значительное влияние на геш-тальтпсихологию (см. Вудвортс. Экспериментальная психология. М., 1950).

 

Сочинения: <Syncoplevede Fi-rure>. Kobenhavn, 1915 (нем. перевод: \Visue]] wahrgenomrnene Figuren>, 1921); <Kan hukommelsen forbedres>, 1919; \Mennesker og hg\s>, 1937:

 

 

<Einige prinzipielle Gesi"chtspunkfe>\ <Expcrirnenta Psychologica>. Copenhagen, 1949, pp. 9-17; <Af eflerlaate papirer>, ]956.

 

Литература: E. Rasmus-s en. <Edgar Rubin>, <Universitcies FesiskrUt>, november, 1951, Keben-havn, pp. 112-128; J. С. Bouman. <The Figure-Ground phenomenon in experimental and phenomenological psychology>. Stockholm, 1968 (в книге приводятся подробное изложение и анализ основной работы Рубина 1915 г., а также обширная библиография, касающаяся феномена фигуры и фона). Публикуемая ниже работа представляет собой тезисы доклада Рубина на IX Международном психологическом конгрессе в Йене (1925). Перевод А.А. Пузырея.