Глава 7. Жажда расстройства 13 страница

Алан Найвен постоянно думал о том, как лучше использовать ту или иную ситуацию с максимальной пользой для нас; ему отлично удавалось распространять всякие новости и создавать интерес к чему-либо. Пока альбом доделывали и готовили к выпуску, он собрал нас на репетиции и организовал три концерта в лондонском Marquee, и договорился о нескольких интервью. Он делал все, что мог, чтобы представить нас Англии, что было умно с его стороны. Перед тем, как мы смогли вылететь туда, я получил новую зеленую карту (документ, удостоверяющий статус постоянного жителя США, позволяет получать пособия, служить в армии и т.д., но не позволяет участвовать в выборах – прим. Nusha), потому что недавно потерял ее, забыв свой черный ежедневник, где хранил все свои важные бумаги, на крыше микроавтобуса, когда однажды ночью мы с Даффом тащились с репетиции. Они валялись по всему бульвару Санта-Моники (Santa Monica Boulevard), и, может быть, я даже нашел большую их часть на улице, но вот что так и не смог найти, так это свою зеленую карту – возможно, что сейчас какой-нибудь незаконный иммигрант бродит по Л. А. с именем Соул Хадсон. Что ж, надеюсь мое имя сослужило ему хорошую службу.

Я совершил ошибку, позвав Тодда Крю и Веста Аркина с собой в иммиграционную службу, когда вновь пришел туда, чтобы мне не было так скучно: обычно там обслуживали тех, кто пришел раньше, поэтому после трех дней безуспешных попыток получить карту, я просто нуждался в компании. Мы заявились туда в четыре утра, чтобы я точно смог получить карту; мы были мертвецки пьяны, поэтому спотыкались на ровном месте, прямо как кистоунские полицейские («Кистоунские полицейские» - серия старых, еще немых комедий про полицейских, крайне некомпетентных, тупых, неряшливых и безалаберных, они вечно суетятся и падают в грязь лицом – прим. Nusha). Разумеется, мы пошумели на улице, поэтому когда офис открылся, мы стали одним большим беспорядком. Тодда сразу же арестовали за то, что он начал играть с несколькими искусственными цветами, стоящими в коридоре, пока мы ждали мою очередь, чем причинял беспокойство другим людям.

Наконец мы прибыли в Англию и остановились в двух номерах: Эксл, Иззи и Алан в одном, а Дафф, Стивен и я – в другом. У нас был тур-менеджер по имени Колин (Colin), поэтому мы прибыли за неделю до выступлений, чтобы порепетировать и пообщаться с прессой. Мы жили на Кенсингтон Хай Стрит (Kensington High Street), которая находилась довольно далеко от оживленного круглые сутки Сохо (Soho – район Лондона – прим. Nusha). Она не была полностью рок-н-ролльным местом; там нечем было заняться, кроме как напиваться в пабе на углу; что мы, разумеется, и делали. Это напомнило мне время, проведенное в Канога Парке (Canoga Park): использовали все и не находили ничего, что могло бы нас утихомирить. Только вот в Лондоне никто не обращал на нас внимания.

Тодд Крю и Дел Джеймс встретились с нами там, причем мы начали стремительно набирать обороты. У Тодда были билеты в Париж, которые ему подарили родители по окончании колледжа. Внешность может быть обманчивой: на первый взгляд он был законченным наркоманом, но на самом деле Тодд закончил колледж и был очень прилежным студентом. Он ни разу не путешествовал, поэтому они с Делом воспользовались этими билетами; и вот два длинноволосых американских рокера потерялись во Франции, устроив свою версию «Евротура» (European Vacation). После пары дней они сели на паром, потом на поезд и кое-как добрались до нас. Они были двумя непослушными американцами, пытающимися перебраться из Парижа в Лондон на пароме, такси и поезде. Дел обычно называл людей, подобных нам с ним, «болванами». Не представляю, как таким болванам удалось такое провернуть.

Наш обычный день в Лондоне включал репетицию, после которой мы могли прошвырнуться по магазинам с одеждой и... все. Однажды техник моей гитары Джонни (Johnny) привел меня в прекрасный магазин гитар. Он сделал для меня большое дело: я был Слэшем, гитаристом Guns N’Roses, еще одной великой американской рок-группы из Лос-Анджелеса. Пока он болтал с владельцем магазина, я, для большего удобства, лег на пол и описался от холода. Они выставили меня на улицу. Видимо, этот случай произвел большое впечатление на английскую прессу, которая придумала мне несколько прозвищ – “Slash Crash” и “Slashed” (за то, что я пил и писался). Так появилась моя «легендарная» репутация. Правда, я не понимаю, почему.

Когда приехали наши друзья из Америки, мы стали чаще пьянствовать. Мы пили в каждом пабе, встречающемся нам на пути, репетировали несколько часов, а потом снова пили во всех пабах подряд до тех пор, пока они не закрывались. Мы уже не были настолько шумными или разрушительными, как в Вэлли, потому что не могли этого сделать, чтобы хоть как-то оживить Кенсингтон Хай Стрит. Даже просто гуляя по улице и любуясь подстриженными садами и парками, мы трезвели в любое время суток. Наша репетиционная база находилась в окружении холодной лондонской среды. В больничной палате или другом месте, подобном этой улице, как-то не хочется пить или нарушать закон: оно просто обязывает тебя пить умеренно и вести себя вежливо.

Однажды мы решились съездить в Сохо и там, разумеется, встретили своих ровесников. Ночью мы с Даффом захотели встретиться с нашей бандой (не могу вспомнить всех ее участников) в Городе и Деревне, которым был переделанный гараж, находившийся на пути в Восточный Лондон. Когда мы пришли туда, мы были пьяны, а когда ушли оттуда, то вообще еле на ногах стояли; мы никак не могли остановиться, чтобы решить, как будем добираться домой. Трамваи уже не ходили, но, уверен, что еще оставались автобусы, но на тот момент мы не знали расписание их движения. Мы пошли пешком, безуспешно пытаясь поймать такси. И, разумеется, начался дождь.

Такое положение вещей меня не радовало, возможно, я даже стал довольно агрессивным, поэтому всю дорогу Дафф только удивлялся моей прямолинейности. Мы не дрались, но все-таки «обменялись любезностями». Не знаю, как мы добрались домой, не помню, как полностью отключился, после нашей «ссоры» я вообще ничего не помню. Мы вернулись в тот момент, когда Дел уже собирался нас искать. Дел заинтересовался рисунком, который один наш друг выполнил в довольно сомнительной манере; в общем, по «вещественным доказательствам» я понял, что большую часть следующего утра проспал на своих руках и коленях, не разуваясь и откинув голову на спинку дивана. Мой цилиндр, полностью испачканный дождем, смялся, но я все равно сохранил его – он валялся в одной куче барахла вместе со мной. Меня все бесило – особенно наша прогулка. Я был как побитый щенок: «Что? Я без цилиндра?»

Одной из наших безумных экскурсий состоялась во время подготовки к воскресному концерту, когда никто не потрудился рассказать нам о правилах, предполагая, что ни в винных магазинах, ни в пабах, ни в продуктовых лавочках не разрешено продавать спиртное. Разумеется, всегда можно найти лишнего хулигана, но в тот день работа для нас была важнее, потому что никто не чувствовал ничего подобного в правильных линиях Кенсингтон Хай Стрит. Как только мы собирались найти какой-нибудь открытый паб, то сразу же натыкались на нескольких бродяг. Одной из них была странная молодая девушка, которой очень нравился рок, но в то же время она была очень скромной, что иногда...просто отрубалась. Она привязалась к нам и начала повсюду таскаться за нами. Никто из нас никогда с нею не разговаривал – она просто тусовалась рядом. Мы не были уверены, была ли она беглянкой, группи, бездомной или психически неуравновешенной, но под конец вечеринки было печально наблюдать, как она оставалась ночевать там же, где и мы, только потому, что ей больше некуда было идти. Она была довольно безобидной, поэтому мы разрешили ей остаться с нами. Наша квартира была полна людей, спящих на полу и просто валявшихся повсюду, я упал на пол между Тоддом, Делом и всеми остальными, помню, как та девушка зашла в комнату прежде, чем я потерял сознание. Но однажды я проснулся среди ночи и увидел, как она расстегнула мои штаны и сосала мой член. Я сделал вид будто бы продолжаю спать, но должен признать, что не остановил ее, потому что она делала это довольно хорошо. Утром она ушла и мы больше никогда ее не видели.

Мы репетировали у Джона Генри (John Henry). Знаменитая студия, где любой, кто был никем, мог сделать то же самое. Она похожа на S. I. R. в Л. А., но с английской точностью – так сказать, она «более правильная». Она была очень крутой, потому что стены коридоров были завешаны различными предметами из туров Motorhead, Iron Maiden и Thin Lizzy. У этого места была восхитительная энергетика. Мы решили тратить свои суточные, которые составляли всего несколько фунтов в день, в пабе, поэтому мы налетали в студийное кафе за таким количеством кофе, пирожными из слоеного теста и сэндвичами, сколько мы только могли унести. В магазине на углу мы покупали чипсы за несколько пенсов и набивали ими свои желудки перед тем, как потратить последние деньги в пабе за углом.

Три наших концерта проходили в the Marquee Club, малюсеньком помещении, где выступали все, от The Who до Девида Боуи (David Bowie) и Sex Pistols. В день концерта мы сначала репетировали там, а потом мы с Даффом выходили на улицу для вечерней попойки с любознательными местными, пришедшими посмотреть на нас. После недели, проведенной на Кенсингтон Хай Стрит, нам стало не хватать вкуса той рок-н-ролльной культуры, к которой мы так привыкли. Не помню, случилось ли это в днем или уже после нашего первого концерта, но, тусуясь там, я завел себе подругу по имени Салли (Sally), которая в то время была очень горячей девушкой «Третьей Страницы» (“Page Three”). «Третья Страница» была приложением английской газеты The Sun, которая каждый день печатала фотографии девушек в нижнем белье или дорогих купальниках, потому что после этого они становились интересными и модными. Я сразу же увлекся Салли. Она веселее проводила свои английские каникулы, потому что всегда знала, куда пойти. Мы тусовались в нескольких публичных домах в районах рокеров Сохо. Одним из них был Intrepid Fox, где я застукал Фила Мэгга (Phill Magg), фронтмена UFO, с разбитыми очками. Не помню почему.

Еще я тусил со своим героем, Лемми Килмистером (Lemmy Kilmister). Во время той поездки открывающая группа встретила Motorhead, и это сделало наши концерты превосходными.

Те концерты в Marquee были громкими и безрассудными; все, что я помню, я помню с большой любовью. Мы играли “Whole Lotta Rosie” AC/DC и “Mama Kin” Aerosmith, а также все наши собственные песни. В оду из тех ночей мы впервые исполнили “Knockin’ on Heaven’s Door”, которую мы, по своей прихоти, включили в репетицию. Я всегда любил эту песню, а также ее живое исполнение – она была более чувствительной, чем на Use Your Illusion. Эти концерты прошли очень даже хорошо, с самого начала нас не считали частью лиги лос-анджелесских хейр-металлических групп, которые были известны по всей Англии. Нас рассматривали как что-то еще, чем мы были все время. В конце концов, чувствовалось, что нас этим оправдывали.

После этой поездки мы вернулись в Л. А., чтобы добавить последние штрихи на альбом. Эксл принес нам распечатку рисунка Роберта Уильямса (Robert Williams) и мы все согласились с тем, что именно он должен стать обложкой альбома – на нем был изображен монстр с кинжалами вместо зубов, нападающий на робота, склонившегося над бесчувственной женщиной в разорванном платье и со спущенными трусами. Мы думали, что рисунок был идеальным; мы даже взяли его название в качестве названия своего альбома – Appetite for Destruction.

Все было великолепно, альбом вышел, как и предполагалось, с рисунком Уильямса на обложке, и ни у кого не возникало никаких проблем с этим. Так было до тех пор, пока Тайппер Гоур (Tipper Gore) и ее группа давления PMRC не взялась за него. Они были очень влиятельными музыкальными критиками в то время, но нас это не волновало – мы начали спорить до тех пор, пока Тайппер могла ругать нас.

Наше желание было отклонено: Geffen получили столько жалоб на наш альбом, что он был запрещен еще до того, как поступил на склады национальных магазинов. Мы говорили, что большинство розничных магазинов вообще не волнует обложка, а остальные требуют не менять обложку, а поместить альбом в коричневые бумажные пакеты. Так как у нас было, что продавать, но никто не хотел этим заниматься, мы все же решили пойти на компромисс и заменить обложку: рисунок Уильямса мы разместили на внутренней стороне обложки. Парень, с которым мы познакомились в Адском Доме, изобразил нас пятерых в виде черепов на кресте, что было настолько потрясающе, что мы использовали его рисунок в качестве обложки, а Эксл сделал такую же татуировку на руке. Он стал крутым дизайном, даже несмотря на то, что мы были расстроены вынужденностью проглотить обиду и смириться с обстановкой, мы покончили с новинками, которые так любили. Первое издание с оригинальной обложкой до сих пор является предметом гордости коллекционеров.

С тех пор, как у меня появился рисунок черепов, я начал заниматься дизайном стиля и плакатов группы. Помню день, когда перелопатил пачку Guns & Ammo (Оружие и экипировка) – типичную подборку старых номеров журналов, которую собрал, работая в газетном киоске, пока нашел прекрасный револьвер, который скопировал для нашего логотипа. Я принес рисунок домой; сначала я даже не знал, как их соединить вместе. Я продолжал жить у Ивонны, и однажды ночью, после того, как она и ее мама легли спать, я сел за их кухонный стол и ОН пришел ко мне. Я выкинул изображение револьвера и нарисовал его от руки, потом нарисовал еще один, внизу перевитый розами. Это была очень простая композиция, которая стала логотипом группы.

Как бы там ни было, мы согласились с новым дизайном обложки; я захотел съездить в Нью-Йорк, чтобы понаблюдать за тем, как изготавливаются все необходимые вещи для нашего альбома, а также встретиться с продавцом наших футболок и нашим новым импресарио, Биллом Элсоном (Bill Elson) из ICM. Предполагалось, что это будет очень деловая поездка.

Тогда я «встречался» с порно актрисой, Лоис Айрес (Lois Ayres), чьи работы я очень высоко ценил, и, тогда как шокирующая природа ее выступлений могла отпугнуть других поклонников, меня она очень заинтриговала. Мы встречались несколько раз в Л. А. и я зависал у нее дома. Когда я решил поехать в Нью-Йорк, то так получилось, что и она в это же время собиралась туда ехать, так как у нее были запланированы выступления в нескольких стрип-клубах на Таймс Сквер (Times Square). Ей забронировали номер в Milford Plaza на Восьмой Авеню (Eighth Avenue) и 45-й Улице (Forty-fifth Street), поэтому я остановился у нее, когда приехал.

На следующее утро я проснулся в семь утра.

Дзынь-дзынь!

Я снял трубку и положил ее обратно.

Дзынь-дзынь!

Так определенно не могло больше продолжаться.

«Да? Что?» - заорал я.

«Добрый день, сэр, Тодд Крю хочет увидеть вас», - сказал голос. «Пропустить его к вам?»

«Ох...да...конечно», - сказал я неохотно. Я представить себе не мог, что делает Тодд Крю в Нью-Йорке в семь утра.

Очевидно, через минуту он пришел от друга актера, потому что ему срочно нужно было вернуться в Л. А. по своим собственным причинам: он расстался с Девушкой, что было для него большим делом – эти двое были вместе на протяжении нескольких лет и, можно сказать, стали одним человеком. К тому же его выгнали из группы, потому что его коллеги терпеть не могли то, что он слишком много времени проводил с нами. Без каких-либо объяснений его заменил Сэм Яффа (Sam Yaffa) из Hanoi Rocks. Мало того, что они выгнали его, так еще и оставили себе все его инструменты, которые не хотели возвращать. В общем, Тодд был не в состоянии разговаривать с ними о чем-либо. Он пришел уже пьяным, держа в одной руке полную литровую бутылку того, что мы любили называть Toad Venom: водка, смешанная с апельсиновым соком, замаскированная под 7UP. Целый день, начиная с 10 утра, у меня были встречи в разных точках города, но я видел, что Тодду нужна забота. Девушка не отвечала на его звонки, у него не было группы, соответственно, я не мог оставить его одного.

У меня не было выбора; я брал его на все свои встречи, которые были довольно хлопотными. Все они проходили в нескольких кварталах друг от друга на окраине города, для меня это было очень забавно; я решил прийти на каждую из них пешком – идти было далеко, но именно этого я и хотел. Стоял один из тех тягостных нью-йоркских июльских деньков, а Тодд настоял на том, чтобы я отвел его в Western Union (американская компания, один из лидеров на рынке международных денежных переводов – прим. Nusha), который находился в десяти кварталах от мест моих встреч, чтобы снять немного денег. Он был настолько безумен, что я согласился: если бы я не отвел его туда, все могло бы закончиться по другому, так как при нем вообще не было денег.

Мы вышли на улицу и, как я уже говорил, Тодд был ужасно пьян: он начал падать на каждом шагу, когда мы останавливались на светофорах. Я поднимал его, но он был выше меня на полголовы, да и вообще превосходил меня во всем. Я пытался вести его по улице, но он растянулся посреди перекрестка в то время, когда толпа людей бежала на работу в восемь утра, обходя то место, где он лежал. Буквально через минуту мы добрались до Western Union, потом получили деньги и через десять минут отправились на мою первую деловую встречу в Geffen.

Я оставил Тодда в приемной и, уверен, что работавшая в тот день секретарша до сих пор его помнит. Сначала его стошнило на диван, через минуту он сломал кондиционер, поэтому я оставил его там, этого огромного, храпящего длинноволосого зататуированного парня, который распугал всех, кто сидел в приемной в тот день. Когда же пришло время уходить, то потребовалось двое помощников, чтобы затащить его в лифт. Сон помог ему, но несильно. Я до сих пор иногда вспоминаю, как тащил его по улицам, пытаясь вовремя успеть на свои деловые встречи: одна из них состоялась в Брокуме (Brokum), на которой мы обсуждали дизайн наших футболок, а другая – в ICM. Весь день я таскал на себе пьяного басиста, представляя это так, как будто бы он был невидимым слоном в комнате, и никто даже не заикнулся о нем. Он был похож на полицейского из «Укуренных» (Up in Smoke, фильм 1978 г., с Мариином Чичем и Томми Чонгом в главных ролях – прим. Nusha), пытающегося указывать направление дороги с набитым ртом.

Я закончил свои дела к середине дня. Тодд определенно немного протрезвел, но ему все равно нужно было немного поспать, поэтому я решил отвести его в Центральный Парк – в конце концов, там он мог спать на траве под солнцем. Я позаботился о том, чтобы туда добраться, но как только мы вошли в парк, мы встретили трех музыкантов из местной лос-анджелесской группы, которых мы оба знали. Не помню, что они делали в городе, но они хотели взять нас с собой в Альфабет Сити, чтобы прикупить немного героина. Тодду предложение очень понравилось, но я не мог допустить, чтобы он его принял; как-то раз я уже побывал в этой преисподней, поэтому потерял к ней всякий интерес. К тому же, я был занят выходом альбома, и любой риск ареста или чего похуже был совсем некстати.

Я замутил вечеринку в бухте, предложив купить бутылку Джима Бима и просто погулять вокруг Центрального Парка, что мы и сделали. Выглядело это просто прекрасно: я, Тодд и те чуваки, похожие на готов, с татуировками и пирсингом составляли летний пейзаж. Потом в маленьком баре для дайверов мы нашли пиццу и немного выпивки. Когда мы вошли во второй тур, откуда-то появился героин. Я делал все, что мог, чтобы попробовать его, но разум все же победил. В то время я решил, что не должен опускаться до состояния Тодда: мне не нравилось происходящее, и я старался не допустить, чтобы он не опустился еще ниже. Тодд употребил дозу, но ему было мало. Как я уже говорил, я был в меньшинстве: Тодд уговорил их раздобыть дозу для нас, но я не хотел рисковать и быть арестованным. Короче говоря, он по-настоящему хотел уколоться. Мы побрели в центр города и ждали их в баре St. Mark’s Place на East Village, пока они покупали дозу.

Потом мы пришли в квартиру их друга, Чосея Фанахары (Chosei Funahara); басиста Plastmatics. Я пожал ему руку, но шанса поговорить с ним у меня так и не появилось, потому что Тодд с ума сходил от нетерпения принять дозу, поэтому в первые две минуты пребывания в квартире Чосея мы провели в ванной. Я очень настороженно относился к этим наркотикам, потому что никогда не знаешь, что получишь, покупая дозу на улице – ты всегда должен быть очень внимателен. На самом деле я не хотел этого делать, но все же попробовал немного, потом понял, что наркотик не очень крепкий, и приготовил небольшую дозу для себя и Тодда.

Потом мы протусили там весь день, а перед тем как уйти, решили, что наши друзья навестят нас позже в моем номере. Солнце уже начало садиться, когда мы оказались на Таймс Сквер, и, когда мы шли вдоль длинных рядов кинотеатров, я, уставившись на афиши, понял, что хочу посмотреть «Челюсти» 3-D (Jaws 3-D). Тодд согласился; все, чего он по-настоящему хотел, было напиться любым способом. Мы купили ящик пива и притащили его в кинотеатр, что было неслыханно по тем стандартам, но в 1987 нью-йоркская Таймс Сквер продолжала запрещать показывать в кинозалах порнофильмы 24 часа семь дней в неделю, и не смогла выгнать двух парней, принесших свое пиво.

«Челюсти» 3-D были отстойными; да и героин не действовал. Посередине фильма я понял, что кайф не приходит, и пока Тодд отдыхал, выпил одна за другой две или три банки пива, сминая их. Потом он внезапно выбежал из кинотеатра, чтобы позвонить Девушке. Его не было довольно долго, я надеялся, что с ним все хорошо – а вдруг у него там все наладилось? К сожалению, все было не так: когда сеанс кончился, я нашел его валявшимся на полу под телефоном-автоматом, потому что Девушка опять отказала ему, по-видимому, как всегда в своей очень грубой манере.

Я снова притащил Тодда в свой номер, делая все, чтобы привести его в чувство, пытаясь успокоить его. Он был разбит, но в конце концов, мне удалось уложить его на кровать, и потихоньку он стал засыпать. И вот тут в дверь постучались наши утренние «друзья». У них была доза и они настроились потусить с Тоддом; разумеется, он тут же проснулся и был готов присоединиться к ним. Потом мы опустошили еще одну бутылку, меня тоже втянули в эту тему, я вколол дозу, но она была настолько дерьмовой, что ее можно было только выбросить. Однако, в то же время я наблюдал за Тоддом, чтобы он не выпил лишнего, ибо он усердно пил на протяжении восемнадцати часов подряд. Не могу сказать, что там дальше происходило, но я был зол за то, что, пока я не видел, кто-то из тех, кто был в ту ночь у нас, дал ему дозу. Та, которую я дал ему, была не такой сильной, чтобы повлечь за собой какие-то последствия.

Возможно, через час после того, как все пришли, Тодд встал посредине комнаты, наклонившись в одну сторону, а потом вдруг упал. Его дыхание было замедлено, он не реагировал, поэтому я притащил его в ванну и окунул в ледяную воду. Я бил его по лицу, я тряс его, я делал все, чтобы разбудить его. В это время наши «друзья» просто убрались, не сказав ни слова.

Я остался один в ванной со своим лучшим другом, Тоддом, на руках. Я был ошарашен: раньше у меня уже была передозировка, но я не имел дела с людьми, у которых на моих глазах случился овердоз. Я делал все, чтобы привести его в чувство. Я был в замешательстве, потому что, насколько помню, делал все в двойном размере, и даже не был под кайфом. Я начал задумываться, что еще есть такого в его системе, о чем я не подозревал. Я не знал, что делать. Внезапно Тодд осмотрелся: он находился в полуобморочном состоянии, он дышал, а еще через пару секунд его взгляд сфокусировался на мне и на комнате вокруг него. Его дыхание стало регулярным и мне наконец-то стало легче. Я вытер его и положил на кровать.

Я сел напротив него, наблюдая за его дыханием, и позвонил нашим общим друзьям, чтобы рассказать, что случилось и немного успокиться. Также я позвонил единственному человеку, которого я хорошо знал в Нью-Йорке, - девушке по имени Шелли (Shelly), которая работала в ICM вместе с Биллом Элсоном. Я разговаривал с Шелли, не сводя глаз с Тодда, как вдруг его дыхание прекратилось. Я бросил трубку и потряс его, потом стал бить его по лицу до тех пор, пока он не обессилел. В отчаянии я стал делать ему непрямой массаж сердца, но он не вернулся. Я позвонил 911, потом облил его водой, но ничего не помогало. Я не смог спасти его – Тодд, которому был всего лишь 21 год, умер на моих руках. Меня переполняли эмоции, страх, паника, тревога...и где, черт возьми, в это время были врачи из неотложки?

Когда же они приехали, они оказались полными ублюдками. С момента вызова прошло сорок минут. Когда они вошли в комнату, то уставились на Тодда как на мешок с мусором.

«Вот дерьмо», - сказал один из них, слишком громко по моим меркам. – «Что тут происходит?»

«Я знаю», - сказал другой. «Это тупо, он уже давно умер».

«Не знаю, зачем нас вызывали... Жаль, что мы не поторопились!»

Они вынесли тело и оставили меня в комнате с кошельком Тодда, его ковбойскими сапогами и остальными вещами. Я схватил их, чтобы узнать, что произошло, в тот момент, когда приехала полиция. Они устроили допрос в стиле хороший полицейский/плохой полицейский, спрашивая, где он нашел наркотик и куда дел шприц. Они заняли два номера в отеле и три часа таскали меня от одного к другому. В конце концов они сделали свое дело и сказали, что на следующий день я должен прийти в участок к восьми утра, чтобы подписать бумаги, подтверждающие «наличие тела».

Дача показаний тянулась слишком долго для меня; когда они ушли, я вышел на улицу, сел на тротуар, повернувшись спиной к отелю, и попытался вспомнить детали произошедшего. Я увидел восход солнца и, прежде чем нашел хоть какой-нибудь ответ на свой вопрос, наступило время соскоблить себя с тротуара и пойти в полицейский участок.

Он был таким обветшалым, как Barney Miller и я увидел все, что должен был увидеть – все вещи были безличными, как будто бы их выпилили из дерева и напоминали забытый чемодан. В отель я вернулся ошеломленным. Лоис уехала оттуда прошлой ночью. Я лег на кровать и тут же раздался мрачный стук в дверь. Он был негостеприимным – он был серьезным. Пришли управляющий и охранник, чтобы сказать мне, что Лоис нет дома, и она выполнила все свои обязательства, поэтому у отеля нет причин разрешать мне и дальше жить у них.

Я вернулся на бордюр тротуара, и, не зная, кому бы еще позвонить, набрал номер Алана. Он посоветовал мне прийти на квартиру Шелли и немного отдохнуть. Я первый раз в жизни так изнемогал. Потом я узнал, что Алан был там, он прилетел, чтобы убедиться, что я вернусь в Л.А. единым целым. Я был рад этому, потому что был напуган до смерти и парализован.

Это была самая плохая вещь, которая случилась со мной. Тодд был моим лучшим другом, а теперь его нет. Я не могу в это поверить. Когда мы приехали в Сан-Франциско на похороны, я столкнулся с поиском виноватых со стороны обезумевшей семьи Тодда и чуваков из его группы – все думали, что в его смерти есть моя вина. Сводный брат Тодда был другом Дела Джеймса – мы были знакомы, но даже он думал, что я был виновен. Мне было очень плохо. Семья Тодда даже наняла частного детектива, чтобы проверить мои слова; вершиной горя стала несправедливая черная туча обвинений, окружавших меня повсюду, тогда как я оставался единственным, кто делал все возможное, чтобы спасти жизнь Тодда.

Это был адский звонок будильника: не только потому что я столкнулся лицом к лицу с реалиями ненасытного образа жизни, которым я жил, но еще и потому, что я узнал, что живя настолько открыто я легко становлюсь мишенью – даже для тех, кому я доверял – тех, кто знал меня лучше всего.

Глава 8.

Я могу сказать одну вещь о "музыкальных особенностях" 1987,так уж вышло, что этот год более соответствовал восьмидесятым, на мой взгляд, чем все десятилетие.

В 1987 году "Livin' on a Prayer" Bon Jovi продержался на первом месте с 14 февраля до 7 марта – дольше любого другого сингла этого года. В 1987 Уитни Хьюстон стала первой соло-певицей, чей дебютный альбом стал номером 1. Роберт Палмер (Robert Palmer) забрал домой Грэмми за лучшее сольное вокальное рок исполнение "Addicted to Love" и Eurythmies получили Грэмми в номинации лучшее вокальное рок-исполнение группой за "Missionary Man."

«Грязные Танцы» (Dirty Dancing) и «Трое мужчин и младенец» (Three Men and a Baby) были лучшими кинофильмами этого года и каждая песня, звучавшая по радио, была чересчур слащавой: Мадонна "Who's That Girl?", Питер Гэбриел (Peter Gabriel - английский музыкант, 1950 г.р.) "Big Time", Стив Уинвуд (Steve Winwood - английский рок-музыкант, мультиинструменталист, 1948 г.р.) "Back in the High Life Again". Музыкальная индустрия в 1987 году изобиловала хреновыми идеями: компакт-дисков еще не существовало, но власти решили, что за "кассетными синглами" (cassette singles) будущее — и начали их производство с песни Брайна Адамса "Heat of the Night”, которая противостояла испытанию временем примерно так же, как и кассетные синглы.

Что касается непосредственно хард-рока в 1987, Aerosmith вернулись с Permanent Vacation, но кроме песен "Rag Doll" and "Dude (Looks Like a Lady) ", звучавших по радио, остальные были слабоваты. Был Whitesnake с "Here I Go Again," Heart's "Alone," Great White's "Once Bitten," и кавером Билли Айдола "Mony Mony". И где-то между ними были мы: ни Guns N' Roses, ни Appetite for Destruction не вписывались в устоявшиеся музыкальные каноны 1987 года. Поскольку мы "сделали это", произошло это точно так же, как и раньше: мы должны были занять собственное место.