Глава XX. Разоренная семья 5 страница

– Триста франков.

Нам сразу понравилась эта небольшая корова с лукавой мордой, но при словах «триста франков» у меня опустились руки: таких денег у нас не было. Я дал понять ветеринару, что следует искать что-нибудь подешевле. Он с этим не согласился. Тогда между ним и крестьянином начался торг. Ветеринар предложил полтораста франков, крестьянин сбавил десять. Ветеринар прибавил до ста семидесяти, крестьянин спустил до двухсот восьмидесяти. Наконец, постепенно снижая цену, он дошел до двухсот десяти франков и на этом уперся. В это время Маттиа, подойдя сзади к корове, вырвал у нее из хвоста большой клок волос, за что корова лягнула его.

– Ладно, я согласен дать двести десять франков, – сказал я и уже хотел взяться за веревку, но крестьянин не отдал ее:

– А на подарок жене?

Мы снова начали торговаться и в конце концов сошлись на двадцати су. Теперь у нас оставалось всего три франка.

Я опять протянул руку; крестьянин взял и крепко, по-дружески пожал ее.

Понятно, раз я его друг, то не забуду дать дочке на угощение. Угощение дочки обошлось мне в десять су.

Я в третий раз взялся за веревку, но крестьянин снова остановил меня.

– А вы захватили с собой веревку? – спросил он. – Я продаю корову без веревки.

По дружбе он согласился уступить мне свою веревку за тридцать су. Без веревки нельзя было вести корову, и я расстался с тридцатью су, подсчитав, что у нас останется еще двадцать.

Я вынул двести тринадцать франков и в четвертый раз протянул руку к корове.

Наконец корова была нам передана вместе с веревкой. Но теперь у нас почти ничего не оставалось, чтобы кормить ее и кормиться самим.

– Не беспокойся, – сказал Маттиа, – харчевни переполнены. Если мы пойдем порознь, то обойдем их все и к вечеру будем иметь хорошую выручку.

Мы отвели нашу корову в харчевню и, крепко привязав ее в хлеву, отправились каждый своей дорогой.

Вечером оказалось, что Маттиа заработал четыре франка пятьдесят сантимов, а я три франка. Имея в кармане семь франков и пятьдесят сантимов, мы чувствовали себя богачами.

Мы попросили служанку подоить нашу корову и вместо ужина выпили молока. Никогда в жизни не пили мы такого вкусного молока! Маттиа объявил, что оно сладкое и пахнет померанцем, как то, которое он пил в больнице, но еще гораздо лучше. Мы были в восторге и пошли поцеловать нашу коровушку в ее черную морду. В ответ она облизала наши лица своим жестким языком.

На следующий день утром мы поднялись с восходом солнца и отправились в Шаванон. Теперь я уже не заглядывал поминутно в карту. Я знал куда идти, хотя прошло немало лет с тех пор, как я побывал здесь когда-то с Виталисом.

Боясь утомить корову и не желая являться в Шаванон слишком поздно, я решил переночевать в той деревне, где провел свою первую ночь с хозяином. Отсюда на следующее утро мы и отправились в путь, чтобы как можно раньше прийти к матушке Барберен.

До сего времени все шло прекрасно и судьба нам благоприятствовала, но тут случилось нечто совершенно непредвиденное.

Мы решили по дороге сделать привал, чтобы позавтракать самим, а главное, попасти нашу корову. Часов в десять мы нашли местечко, заросшее густой зеленой травой, сняли свои мешки и пустили корову в канаву. Вначале я держал ее привязанной, но она так спокойно и мирно паслась, что я очень скоро замотал веревку вокруг ее рогов и уселся возле нее с куском хлеба. Понятно, что мы кончили свой завтрак гораздо быстрее, чем она. Тогда, вдоволь налюбовавшись на нее и не зная что делать, мы стали играть в шарики. Мы очень любили всякие детские игры, и не проходило дня, чтобы мы не поиграли в шарики, в мяч или в чехарду. Часто Маттиа неожиданно говорил мне: «Давай поиграем!» Мы быстро сбрасывали мешки и инструменты и тут же на дороге начинали игру. Если бы у меня не было часов, мы зачастую играли бы до поздней ночи. Но часы всегда напоминали мне о том, что надо работать, зарабатывать деньги на жизнь, и тогда я снова надевал арфу на свое натертое лямкой плечо и говорил: «Вперед!»

Мы кончили играть раньше, чем корова кончила пастись. Когда она увидела, что мы подходим к ней, она начала жадно щипать траву, как бы желая показать, что она еще голодна.

– Подождем немного, – сказал Маттиа.

– Разве ты не знаешь, что корова может есть целый день!

– Тогда я сыграю ей на корнете, – предложил Маттиа, который не мог оставаться без дела. – У нас в цирке Гассо была корова, она очень любила музыку.

И Маттиа заиграл туш.

При первых звуках музыки корова подняла голову, а затем, прежде чем я успел схватить ее за веревку, помчалась галопом.

Мы бросились за ней вдогонку.

Я закричал Капи, чтобы он остановил ее. Собака пастуха запрыгала бы перед носом у коровы, но ученый пес Капи начал хватать ее за ноги. Разумеется, это ее не остановило, наоборот, она помчалась еще быстрее. Мы бежали за ней. На ходу я кричал Маттиа: «Ты дурак!», а он, не останавливаясь, отвечал: «Можешь меня вздуть, я это заслужил».

Ближайшая деревня была в двух километрах от того места, где мы отдыхали; и вот по направлению к этой деревне и мчалась теперь наша корова. Она влетела туда, конечно, прежде нас, и мы издали увидели, что люди преградили ей путь и схватили ее. Тогда мы немного замедлили бег; корова не потеряется, ее остановили и отдадут нам, когда мы придем. По мере того как мы приближались, толпа вокруг коровы росла, и когда мы подошли к ней, здесь уже было человек двадцать мужчин, женщин и детей, которые что-то обсуждали, посматривая на нас.

Я воображал, что мне стоит только сказать, что я владелец коровы, как мне ее отдадут. Но вместо этого крестьяне окружили нас и начали задавать вопрос за вопросом: откуда мы идем? Где мы взяли корову? Наши чистосердечные ответы их, однако, не убедили, и некоторые стали говорить, что корова, безусловно, украдена и что до выяснения дела нас следует отвести в тюрьму.

От страха, который внушало мне слово «тюрьма», я побледнел, начал запинаться, а так как от бега запыхался, то и не мог ничего сказать в свое оправдание. Между тем появился полицейский. В нескольких словах ему рассказали, в чем дело. Наши объяснения показались ему подозрительными, и он заявил, что задержит корову, а нас отведет в тюрьму.

Я хотел возражать, Маттиа тоже хотел что-то сказать, но полицейский грубо оборвал нас. Тогда, вспомнив о той сцене, которая произошла у Виталиса с полицейским Тулузы, я велел Маттиа замолчать.

Вся деревня шла за нами до того места, где находилась тюрьма. Нас окружили со всех сторон, толкали, ругали и, вероятно, не будь полицейского, охранявшего нас, побили бы камнями как воров и преступников.

Тюремный сторож подвел нас к двери, запертой большим замком и двумя железными засовами, и открыл ее.

Затем нас обыскали, отобрали деньги, ножи, спички, после чего дверь камеры закрылась с ужасающим скрипом. Мы были в тюрьме. Надолго ли, неизвестно! Когда я мысленно задал себе этот вопрос, Маттиа подошел ко мне и, наклоняя голову, сказал:

– Бей меня, бей по голове, бей изо всей силы за мою глупость!

– Ты сделал глупость, а я тебя не остановил, следовательно, я такой же дурак, как ты.

– Я хочу, чтобы ты меня побил, мне будет не так горько. Бедная наша корова! Бедная корова! – И он заплакал.

Пришлось утешать его. Я объяснил ему, что наше положение не так уж плохо. Мы сумеем доказать, что не украли, а купили корову. У нас есть свидетель ветеринар из Юсселя.

– А если нас обвинят в том, что мы купили корову на краденые деньги, как мы докажем, что они нами заработаны?

Маттиа был прав.

– Затем, – говорил Маттиа, продолжая плакать, – если мы даже выйдем из этой тюрьмы и нам вернут корову, можем ли мы быть уверены в том, что найдем матушку Барберен?

– А почему мы ее не найдем?

– С тех пор как ты с ней расстался, она могла умереть.

Я был поражен в самое сердце этим предположением. И в самом деле: матушка Барберен могла умереть. Хотя я находился в том возрасте, когда с трудом веришь в смерть, но уже знал по опыту, что можно потерять любимого человека. Разве я не потерял Виталиса?

– Почему ты раньше не говорил этого? – спросил я.

– Потому что, когда я счастлив, в моей дурацкой голове бывают одни только радостные мысли, а когда я несчастлив – одни только грустные. А я был так счастлив, что мы подарим корову матушке Барберен, что больше ни о чем не думал.

– У меня такая же дурацкая голова, как у тебя, милый Маттиа. Так же, как ты, я был вне себя от радости.

– Ах, наша корова! – плача, восклицал Маттиа. – Бедная наша корова!

Потом он вскочил и, сильно размахивая руками, продолжал:

– Что, если матушка Барберен умерла, а гадкий, злой Барберен жив? Что, если он возьмет нашу корову и заберет тебя самого?

Без сомнения, крики и угрозы толпы, полицейский, тюрьма навеяли на нас такие печальные мысли. Но Маттиа горевал не только о нас – он беспокоился также и о нашей корове.

– Кто ее покормит, кто ее подоит?

Несколько часов прошли в этих грустных размышлениях, и чем дальше, тем мы все сильнее и сильнее отчаивались.

Я всячески старался утешить Маттиа, говоря, что нас обязательно допросят и неизвестно, как еще обернется дело.

– Ладно, ну а что мы скажем на допросе?

– Правду?

Тогда тебя отдадут Барберену или же допросят матушку Барберен, чтобы проверить, не врешь ли ты… И тогда пропал весь сюрприз!

Дверь с грохотом отворилась, и мы увидели пожилого господина с седыми волосами. Его открытое и доброе лицо сразу успокоило нас.

– Вставайте, паршивцы, и отвечайте господину судье, – обратился к нам тюремщик.

– Хорошо-хорошо, – прервал его судья, – я сейчас допрошу вот этого, – и он пальцем указал на меня. – А вы уведите пока другого; с ним я поговорю после.

Маттиа вышел.

– Вас обвиняют в краже коровы, – заявил судья, глядя мне прямо в глаза.

Я ответил, что мы купили эту корову в Юсселе, на ярмарке, и назвал фамилию ветеринара, присутствовавшего при этой покупке.

– Это будет проверено.

– Очень хорошо. Тогда вы убедитесь, что мы не воры.

– А для чего вы купили корову?

– Чтобы отвести ее в Шаванон и там подарить моей кормилице в благодарность за ее любовь и заботы обо мне.

– Как зовут эту женщину?

– Матушка Барберен.

– Не жена ли она того каменщика, который был искалечен в Париже несколько лет тому назад?

– Да, сударь.

– Хорошо, я проверю.

На эти слова я не откликнулся так радостно, как на слова об юссельском ветеринаре.

Видя мое замешательство, судья стал допытываться, в чем дело… Я объяснил ему, что если он будет допрашивать матушку Барберен, то наш сюрприз не получится, и это меня огорчает. С другой стороны, я чувствовал большую радость. Если судья собирается допрашивать матушку Барберен, значит она жива. Затем судья сообщил мне еще одну важную новость; сам Барберен с некоторых пор находится в Париже. Последнее меня окончательно успокоило, и я сумел убедить судью ограничиться показаниями одного только ветеринара.

– А откуда вы взяли деньги на покупку коровы? Он задал как раз тот вопрос, которого опасался Маттиа.

– Мы их заработали.

– Где и как?

Тогда я рассказал, как мы прошли от Парижа до Варса и от Варса до Юсселя и как по пути зарабатывали и копили деньги.

– А что вы делали в Варсе?

Этот вопрос заставил меня приступить к новому рассказу. Когда мировой судья услышал, что я был заживо погребен на руднике, он остановил меня и спросил мягким, почти дружеским тоном:

– А кто из вас Реми?

– Я, господин судья.

– Как ты это докажешь? Жандарм говорит, что у тебя нет паспорта.

– Это верно, господин судья.

– Хорошо. Расскажи, как произошла катастрофа в Варсе. Я читал о ней в газетах, и ты меня не обманешь. Начинай, я тебя слушаю.

То, что судья стал говорить мне «ты», придало мне храбрости. Я видел, что он настроен благожелательно.

Когда я закончил свой рассказ, судья долго смотрел на меня добрыми и растроганными глазами. Я уже воображал, что он немедленно нас освободит, но этого не случилось. Он ушел, не сказав мне ни слова. Вероятно, пошел допрашивать Маттиа, чтобы узнать, совпадают ли наши показания.

Я довольно долго оставался в раздумье один. Наконец судья вернулся вместе с Маттиа.

– Я наведу справки в Юсселе, и если, как я надеюсь, ваши показания подтвердятся, вы завтра утром будете освобождены.

– А как же наша корова? – спросил Маттиа.

– Вам ее вернут.

– Я не об этом хотел спросить, – ответил Маттиа. – Кто ее покормит и подоит?

– Не беспокойся, мальчуган. Теперь Маттиа вполне успокоился.

– Когда подоят нашу корову, нельзя ли нам дать немного молока? – попросил он. – Мы бы славно поужинали.

После ухода судьи я сообщил Маттиа две важные новости, которые заставили меня забыть о том, что я нахожусь в тюрьме: матушка Барберен жива, а Барберен в Париже.

– Наша корова торжественно войдет в Шаванон! – воскликнул Маттиа.

И от радости он начал плясать и петь Увлеченный его веселостью, я схватил его за руки, а Капи вскочил на задние лапки и начал прыгать между нами. Мы подняли такой шум, что напугали тюремного сторожа, который пришел посмотреть, не взбунтовались ли мы.

Он приказал нам замолчать. Но говорил с нами уже не так грубо, как раньше. Мы решили, что наше положение не так уж плохо, и вскоре получили этому подтверждение. Сторож не замедлил вернуться к нам с большой крынкой молока от нашей коровы. Но это было не все. Вместе с крынкой он принес большой ломоть белого хлеба и кусок холодной телятины, которые, как он сказал, послал нам судья. Никогда, вероятно, с заключенными не обращались так хорошо. Уплетая телятину и запивая ее молоком, я изменил свое мнение о тюрьме. Положительно, в ней было совсем не плохо! Таково же было и мнение Маттиа.

– Бесплатные еда и ночлег, – сказал он смеясь. – Нам здорово повезло!

Мне захотелось его попугать:

– А если ветеринар умер, кто будет свидетелем?

– Печальные мысли приходят в голову только тогда, когда ты несчастен, а сейчас для этого неподходящий момент, – ответил он мне, не рассердившись.