О родительской привязанности

Пол Экман

По мере того как мы анализировали нашу дискуссию июня 2007 года, брат Далай-ламы Тенцин Лодо Хогьал сделал интересное замечание: «По моим наблюдениям в привязанности присутствует сильное собственническое чувство». Оно хорошо вписывается в общую структуру отношений между родителем и ребенком.

Первоначально вы во многих смыслах действительно обладаете правами собственности на своего ребенка, потому что он не может прожить без вас. Ведь он является вашим ребенком. Но, по мере того как ребенок растет, вы утрачиваете свои права на него. Как сказал Тенцин, «вы не можете» — если, в буддистском смысле, вы не чрезмерно привязаны к ребенку, не рассматриваете его как свою собственность и не стремитесь полностью его контролировать.

Когда я высказал это, Тенцин немедленно ответил: «Суть состоит в том, что владение означает контроль». Я согласился. А отказаться от контроля непросто. Это особенно трудно, когда вы видите, как ваши дети подвергают себя опасности и принимают решения, которые, как вам известно, являются неразумными и наверняка будут иметь тяжелые последствия. Но вы больше не обладаете правом собственности на них и поэтому должны ослабить свою привязанность.

На конференции по деструктивным эмоциям, организованной Институтом разума и жизни в 2000 году, Его Святейшество спросил меня: «Что такое деструктивное сострадание?» Мой ответ, в правильности которого я по-прежнему уверен, был таким: «Деструктивное сострадание проявляется в том, что вы продолжаете контролировать своих детей, не позволяя им быть самостоятельными».

 

 

Бедность языка эмоций

 

Далай-лама (через переводчика): Что касается чувства гордости, то обычно под ним понимается ощущение собственной значимости. В этом вы можете видеть эволюционное назначение: без Уверенности в своих силах, ощущения своей значимости и чувства гордости вы редко сможете решиться на какой-то серьезный шаг. Вам будет не хватать решимости, и вы будете чувствовать себя деморализованным. Если вы сталкиваетесь с проблемой, то вы говорите себе: «Нет, я не способен это сделать». Но если вы обладаете более прочным ощущением своих возможностей, то оно придаст вам больше энергии и смелости. Следует ли рассматривать презрение как форму искаженной гордости или же оно является самостоятельной эмоцией?

В определенном смысле уверенность или самоуверенность основана на реальном положении дел; вы располагаете базой для такой уверенности и своего драйва; ваша уверенность вполне уместна, так как она может принести вам выгоду. Но если ваше чувство гордости иди уверенности в себе ни на чем не основано и не соответствует вашей проблеме, то тогда оно порождает очевидный перекос — хотя по-прежнему остается выгодным для вас.

Экман: «Гордость» — это термин, имеющий долгую историю, и, по крайней мере в английском языке, он описывает несколько ситуаций. Я особо выделяю удовольствие, которое вы получаете от достижений ваших наследников — как биологических, так и интеллектуальных. Когда они могут стоять на ваших плечах и добиваться высоких результатов, тогда вы испытываете чувство особой гордости. Единственным языком, в котором есть специальное слово, описывающее это чувство, является идиш. В нем есть слово naches, соответствующее особому типу удовольствия, которое вы испытываете, когда высоких результатов добиваетесь не вы, а ваши дети или ученики. Вы не ощущаете конкуренции с вашим ребенком, если вы испытываете naches. К сожалению, когда кто-то из студентов начинает привлекать к себе много внимания, некоторые из их преподавателей начинают возмущаться: «Почему не я? Почему вы обращаете внимание только на моих студентов? Ведь именно я начал эту работу». Но это проявление болезни. Я уверен, что naches дает фундаментальное объяснение того, почему мы являемся родителями. То, почему мы заботимся о наших детях, встроено в нас: это радость за то, что они могут делать. Я думаю, следует отличать это чувство от того, которое мы обычно называем гордостью.

Далай-лама: Здесь по-прежнему присутствует ссылка на самого себя: «Это мой ученик».

Экман: Да. Собственное Я здесь все равно присутствует.

Далай-лама: Потому что человек не будет испытывать такую же радость, если успеха добьется ученик кого-то другого! (Смеется.)

Экман: Ну, не обязательно именно так.

Далай-лама: Например, если вы вырабатываете чувство радости и восхищения достижениями других людей, не имеющих отношения к вам, — включая и ваших врагов.

Экман: Вы всегда смотрите в корень. (Все смеются.)

Далай-лама: Это было бы действительно непредвзятое чувство справедливости.

Экман: Я действительно верю, что это чувство может распространяться на других людей. Когда вы видите студента, который учится не у вас, но все равно добился больших успехов, это согревает ваше сердце.

Далай-лама: Да, да.

Экман: Точно так же, как в ситуации, когда вы видите ребенка — хотя и не вашего, — который умеет хорошо что-то делать. Например, когда дети выходят на сцену и прекрасно поют. Вы восхищаетесь всеми детьми, если только у вас нет каких-то психических изъянов.

Джинпа: Пол говорит о том, что слово «гордость» может создавать сложности, потому что оно охватывает много разных эмоций.

Экман: Существует другое эмоциональное состояние, которое часто путают с гордостью, и оно связано с тем, что мы чувствуем, когда мы соответствуем стоящей перед нами трудной задаче, заставляющей нас напрягать все наши силы. Это тоже положительное ощущение, и оно приносит выгоду всем. Оно мотивирует нас максимально использовать все наши собственные способности. Нам совершенно не нужно обращаться к другим людям и рассказывать им, что мы занимаемся очень трудным делом. Это исключительно внутреннее ощущение, и оно также часто называется гордостью.

Далай-лама: В тибетском языке у нас есть два разных термина. Это состояние называется popa, и, как я полагаю, оно соответствует английскому слову «гордость». Есть также более негативное преисполненное высокого самомнения слово ngagyal, которое в действительности означает «победу, достигнутую исключительно собственными силами».

Экман: Я не знаю достаточно хорошо ни одного иностранного языка, чтобы делать по ним авторитетные заключения, но что касается английского, то в нем, как мне кажется, имеется довольно мало слов для определения различных эмоций. Если мы не имеем слов для описания разных состояний, подобных этим двум тибетским словам, то тогда мы не можем думать об этих состояниях и предвидеть их. Мы не можем дисциплинировать себя должным образом, потому что мы не имеем слов для того, чтобы ссылаться на эти эмоции. А без слов мы не можем размышлять о том, что произошло или могло бы произойти.

Мы все в определенном смысле являемся животными, у которых нет, по крайней мере на английском языке, достаточного количества слов для описания вариаций нашего эмоционального опыта, особенно для противопоставления конструктивных и деструктивных состояний. Если психическое состояние не имеет своего четкого наименования, то нам трудно размышлять о его природе и решать, как мы собираемся достигать его в будущих эмоциональных эпизодах.

Осенью 2000 года мы вместе с Аланом Уоллесом, Мэттью Райкардом и Ричардром Дэвидсоном прожили пять дней в загородном коттедже в США, работая над статьей, получившей название «Взгляд буддиста и взгляд психолога на эмоции и благополучие».^{13} Один из первых пунктов этой статьи посвящен концепции sukha. В буддистской литературе sukha определяется как состояние процветания, которое возникает благодаря душевному равновесию и пониманию природы окружающей действительности. В отличие от быстротечных эмоций и настроений, вызываемых сенсорными или концептуальными стимулами, sukha является устойчивой характеристикой, которая возникает из нашей психики, находящейся в состоянии равновесия, и порождает неструктурированную и нефильтрованную осведомленность об истинной природе окружающей нас реальности. В английском языке мы не имеем термина для описания этой концепции. Это не значит, что она не существует. — просто у нас нет для нее соответствующего термина.

Нам необходимо расширить наш лексикон, используемый для описания эмоций, в особенности конструктивных и деструктивных аспектов каждой из них. Я надеюсь, что в этом нам помогут тибетские ученые. Когда я несколько дней назад сказал об этом Дэвидсону, он ответил: «Пол, психологи испытают шок, когда узнают, что ты говоришь такое». Это было сказано потому, что люди думают, что все, чем я интересуюсь, — это выражения лица. Но они ошибаются, меня интересует весь опыт переживания эмоции в целом.

Выражение, придаваемое лицу, — это один из способов сообщить, что чувствует человек, но выражение не говорит ничего о том, является ли испытываемая эмоция аффликтивной или неаффликтивной. Я могу ошибаться, но мне кажется, что при взгляде на лицо можно заметить узнаваемое различие между тем случаем, когда гнев является конструктивным, направленным не на причинение вреда, а на использование силы для его предотвращения, и тем случаем, когда гнев является деструктивным, направленным на причинение вреда, морально или физически, тому, на кого этот гнев направлен. Этот вопрос требует дальнейшего изучения.

Слова могут помочь нашим усилиям, поэтому мы всегда должны прояснять то, что подразумевает каждый используемый термин. Английское слово, используемое буддистскими учеными для ссылки на буддистскую концепцию, может иметь совершенно разные значения в работах буддистов и работах западных ученых, хотя это будет одно и то же слово.[8]

Даже в английском языке, когда он используется психологами, существуют разногласия в отношении таких терминов, как «любовь». Я не считаю родительскую любовь эмоцией, я рассматриваю ее как привязанность. У нормального человека эта привязанность длится всю жизнь. Вы можете иметь много разных эмоций, когда вы испытываете родительскую любовь. Я испытываю радость. Два моих ребенка возвращаются сейчас домой на самолете. Я могу испытывать страх из-за того, что с ними может что-нибудь случиться. Я рассержусь на них, если они опоздают на пересадку ни другой самолет. Я могу испытывать несколько разных эмоций, но привязанность к детям остается неизменной, она длится всю жизнь. Она заставляет родителей в случае необходимости идти на любые жертвы — без колебаний и размышлений.

Далай-лама (через переводчика): Мне становится ясно, что вы имеете особый взгляд на определение эмоций — на то, что составляет эмоцию, а что нет. Итак, как бы вы определили эмоцию?

Экман: Я рад, что вы задали этот вопрос.

 

 

КАК МЫ ПЕРЕЖИВАЕМ ЭМОЦИИ

 

Мое собственное определение эмоции, появившееся в результате многолетних наблюдений за ситуациями, в которых люди демонстрируют различные выражения лица, подразумевает наличие препятствий проявлению эмоций в конструктивной манере. Сам путь, по которому шло развитие нашей системы эмоций, делает для нас неизбежным возникновение деструктивных эмоциональных эпизодов.

Кроме того, изменчивость — фундаментальная характеристика всей жизни, необходимая для успешного естественного отбора, проявляется в прочном различии между людьми в том, как они переживают эмоции, и может создавать еще одно препятствие гармоничным отношениям. Каждый человек имеет свой особый эмоциональный профиль. Одни приходят в состояние эмоционального возбуждения очень быстро, и переживаемая ими эмоция оказывается интенсивной, длится долго, а пропадает медленно, Другие же имеют совершенно противоположный профиль. По-видимому. тем, кто имеет профиль первого типа, бывает намного труднее управлять своими эмоциями. В ходе наших исследований мы еще не выяснили, можно ли изменить свой эмоциональный профиль, но мы определили, каким должен быть первый шаг в этом направлении, — мы нашли средство для изучения того, что представляет собой ваш профиль и чем он отличается от профилей других людей. с которыми вы продолжаете поддерживать тесные контакты.

 

Что такое эмоции?

 

Экман: Спасибо за то, что вы попросили меня дать определение эмоций. (Смеется.) Я уже писал о том, что существует несколько характеристик, отличающих эмоции от других психических состояний.^{14} Одна из них состоит в том, что большинство эмоций имеют сигнал. Другими словами, они позволяют другим людям узнать, что происходит внутри нас, в отличие от мыслей, для которых не существует отличительного сигнала, сообщающего о наших размышлениях. Например, вы не знаете, подумал ли я только что о своей матери, которая умерла более пятидесяти лет назад, и не знаете, о чем я думаю сейчас.

Когда люди узнают, что я изучаю выражения лица, они начинают испытывать дискомфорт от того, что я, как им кажется, читаю их мысли. «Нет, — успокаиваю их, — я могу читать лишь ваши эмоции». Я не могу определить по полученному сигналу, что вызвало эмоцию. Если я вижу выражение страха, я знаю, что вы ощущаете угрозу. Но страх, вызванный тем, что вашим словам не поверят, выглядит точно так же, как страх перед возможностью быть схваченным на месте преступления. Понимание этого различия имеет большое значение для работы полицейских. Если подозреваемый выглядит испуганным, это вовсе не указывает на то. что он действительно совершил преступление. Может быть, да, а может быть, нет. Подобную ошибку совершил Отелло. Он решил, что страх на лице его жены Дездемоны — это страх женщины, уличенной в супружеской неверности. Но это был страх жены перед ревнивым мужем, только что убившим человека, которого он необоснованно счел ее любовником. Она просто не могла не бояться Отелло.

Эмоции подают сигнал — это одна из их особенностей в отличие от мыслей и идей. Но бывают и исключения.

Смущение — эмоция, которая, по-видимому, не имеет универсального сигнала. Некоторые люди, но не все, краснеют. Люди с очень смуглой кожей тоже краснеют, но вы этого не видите. А значит, вы не получаете сигнала.[9]Чувство вины и стыд — это тоже очень важные, но разные эмоции. Чувство вины имеет отношение к совершенному действию; стыд имеет отношение к тому, что представляете собой вы. Сами по себе эти эмоции не имеют собственных сигналов, подаваемых лицом, они проявляются на лице во многом подобно печали. Возможно, у них нет сигнала потому, что вы не хотите, чтобы люди узнали о вашем чувстве вины или испытываемом вами стыде. Однако большинство эмоций имеют свои сигналы, и это является одной из их отличительных особенностей.

Вторая особенность состоит в том, что эмоции могут приводиться в действие автоматически в течение менее чем четверти секунды — очень быстро — совершенно незаметно для сознания. При этом оценка того, что так быстро приводит в действие эмоцию, может быть очень сложной. Когда вы ведете машину и перед вами внезапно возникает движущаяся вам навстречу другая машина, то в доли секунды вы не только осознаете опасность, но и оцениваете, как быстро движется эта машина, и снижаете скорость и поворачиваете руль, причем делаете это совершенно бессознательно.

Мы выработали механизмы, позволяющие иметь дело с внезапными угрозами, хотя мы живем в мире, в котором угрозы не всегда оказываются такими внезапными. Следовательно, мы можем проявлять гипертрофированную реакцию, потому что большую часть времени нам не приходится избегать угрожающих нашей жизни столкновений, но зато мы имеем механизм, который может (постучите по дереву) реагировать с такой скоростью. Таким образом, автоматическая оценка — это вторая характеристика эмоции. Первой является наличие сигнала.