Но Егор продолжал молчать, никак не показывая, что слышал.
Так он, может, того? Не только немой, но и глухой? – высказала предположение Синяя Пижама.
Точно! Глухонемой! – кивнул один из игроков. – Не повезло бедолаге.
А у нас в деревне и не такое было, – сказал мужичок у стены. – Одной бабе бревно по голове стукнуло. Так она целых пять лет молчала! А заговорила, когда на нее кирпич с крыши упал.
Она у вас что, на стройке прорабом работала? – загоготали игроки.
Не-а, дояркой на ферме! Здание старое, разваливалось, а на ремонт денег не хватало.
Все взглянули на Егора, ожидая его реакции на веселый рассказ. Но тот не слышал разговора. Боли от ушибов он тоже не чувствовал. Парень молча смотрел на прыгающие под дождем листья, а потом потянулся к щеколдам и открыл окно.
Э-э-э! Ты чего это, парень! – Мужичок у стены натянул на себя одеяло. – Закрой! Холодно ведь!
Но остальные поддержали Егора:
Молчи, Семеныч, дай хоть чуть-чуть воздуха глотнуть! Всю палату прокурил, дышать нечем.
А где же мне курить-то! Я не виноват, что на цепи! – плаксиво оправдывался мужичок, демонстрируя закованную в гипс ногу на вытяжке.
От свежего, пахнущего сиренью и дождем воздуха Егору стало легче. Правда, не настолько, чтобы улеглось беспокойство. Он действительно на время стал глухим и немым. Не потому, что не мог слушать и говорить, а потому, что пребывал в смятении, которое постепенно сменялось отчаянием.
Он ничего, абсолютно ничего не помнил! Ни своего имени, ни возраста, ни адреса. Придя в себя, он обнаружил, что мир стал чужим. Он не узнавал людей, которые были вокруг, – а может, и не должен был их узнавать? Он не помнил, что с ним случилось. В приемном что-то расспрашивали о катании на роликах – так это он на них катался? Оказалось вдруг, что у него нет ответа ни на один вопрос, а вопросов – миллионы. Воспоминания исчезли, их как будто стерли ластиком. Он ощущал себя потерянным, брошенным, испуганным и страшно одиноким.
«Отвлекись, – уговаривал он себя. – Так нельзя. Если ты еще немного подумаешь об этом, то сойдешь с ума!»
Но он не мог не думать. Разум отчаянно искал выхода. Должен же быть хоть кто-то, кто помог бы ему! Но кто? Рассказать врачу? Тогда его запрут в психушку. Поделиться с соседями по палате? Да они его на смех поднимут. Неужели выхода нет? Парень совсем было пал духом, когда случилось чудо.
В сумерках за окном он увидел девушку. Она медленно шла по кленовой аллее, плечи устало поникли под тяжестью рюкзака.
Аня! – сказал Егор.
Это было первое слово, что он произнес за последние часы. Первое, что вспомнил с тех пор, как очнулся!
Братва, гляди-ка! У партизана голос прорезался! – изумленно присвистнул парень в синей пижаме. Он пытался настроить стоящий на столе маленький телевизор на программу новостей. – Триумф отечественной медицины! Больной выздоровел через два часа после госпитализации!
Давай, парень, давай! Изобрази еще что-нибудь! – принялись подбадривать Егора остальные.
Аня! – повторил Егор уже громче, удивляясь самому себе. Ее имя было единственной ниточкой, связывающей его с окружающим миром.
Девушка не обернулась: из-за дождя она не слышала окрика.
И тогда Егор вскочил на подоконник и закричал что было сил:
Аня! Постой! Не уходи!
Девушка вздрогнула и остановилась. А потом обернулась и увидела, как из проема освещенного окна под восторженный рев больных навстречу ей шагнула фигура Егора. Аня метнулась обратно и успела подскочить к парню как раз в момент, когда тот приземлился на газон. Прыжок с подоконника второго этажа был не таким уж страшным, но все же достаточно опасным.
Ты что! Сумасшедший! – набросилась она на смельчака. – Не нападался еще? Синяков тебе мало?
Забери меня отсюда! – твердил Егор. – Пожалуйста! Забери, или я сам сбегу.
Ну, хорошо, – неуверенно проговорила Аня. – Давай попробуем… Где твои вещи?
Там, наверху, – Егор показал на окно. – Эй, народ! Скиньте мое барахло!
