Внешнее выражение простоты

 

Если мы ограничимся описанием простоты как чего‑то исключительно внутреннего, мы сфальшивим… Переживая действие освободительного духа внутренней простоты, мы обязательно изменим и внешний образ своей жизни. Мы уже предостерегали об опасности законничества при переносе центра тяжести на внешнее, а не на внутреннее. И, однако, я должен пойти на этот риск, потому что ограничиться только характеристикой внутреннего состояния – это значит дать только теоретическое освещение вопроса. В конце концов все авторы Писаний идут на этот риск.*

Я хочу перечислить десять основных проявлений простоты человека в жизни. Не надо их рассматривать как законы, но как попытку материализовать значение простоты в применении к XX веку.

Первое – покупайте вещи по принципу их нужности для вас, а не ради престижа. Если вам практически удобнее велосипед, покупайте его, а не машину. В выборе жилья ориентируйтесь тоже на удобство, а не на то, какое впечатление на других оно произведет. Размер жилья тоже должен быть разумным.

Пересмотрите свои одежды. Большинству людей вовсе не требуется обширного гардероба. Они покупают новые вещи не по необходимости, а желая следовать моде. Покупайте только то, что вам нужно. И носите свою одежду, пока она не износится. Перестаньте стараться производить на людей впечатление своими вещами, лучше делайте это своей жизнью. Если это возможно в вашем положении, научитесь радости шить самой. Делайте вещи практичные, а не вычурные. Джон Веслей говорил: „Что касается внешнего, то я предпочитаю покупать вещи самые прочные и самые простые, какие я только могу найти. Из мебели я покупаю только самое необходимое и дешевое"[66].

Второе – отбросьте все, что вызывает в вас приверженность или склонность. Научитесь различать, где у вас действительная психологическая нужда (например, в бодром окружении), а где – приверженность. Откажитесь от таких напитков, как алкоголь, кофе, чай, кока‑кола и т.п. Если вы привыкли к телевизору, избавьтесь от него любыми средствами, продайте его или отдайте. Избавьтесь от всех видов информации, без которых вы можете обойтись – радио, стерео, газеты, кино, журналы, книги. Для многих людей серьезной привязанностью стал шоколад. Если вы привязаны к деньгам, отдайте часть их, и вы почувствуете внутреннее облегчение. Простота – это свобода, а не рабство. Не будьте рабом ничему и никому, кроме Бога.

Помните, что приверженность к чему‑либо по своей природе это нечто, находящееся вне вашего контроля. Волевые решения здесь бесполезны. Вы не можете принять решение – освободиться от чего‑то. Но вы можете решиться открыть эту область своей жизни для прощающей милости и целительной силы Бога. Вы можете решиться позволить своим друзьям, знающим путь молитвы, встать вместе с вами. Придет день, который вы сможете решиться прожить в простоте, в спокойной зависимости от Божьего вмешательства.

Как различить эту привязанность? Очень просто: понаблюдайте за своими непроизвольными проявлениями. Один студент, мой друг, рассказал мне, как однажды утром, когда он спустился за газетой, он не нашел ее в ящике. Он пережил настоящую панику, не представляя, как начнет день без газеты. Затем он увидел утреннюю газету во дворе соседа и начал соображать, как бы туда проникнуть и выкрасть ее. И тут он понял, что речь идет об истинной его привязанности. Тогда он помчался домой и позвонил на почту, чтобы отменить свою подписку. Служащий, видимо заполняя заявление, вежливо его спросил: „Почему вы отменяете свою подписку на газету?" Мой друг выпалил прямо: „Потому что я к ней привязан!" Бестрепетный служащий задал следующий вопрос: „Хотите ли вы отменить всю подписку или же хотите сохранить воскресный выпуск?" На это он ответил: „Нет, я уезжаю". Конечно, это не значит, что каждый должен отказаться от своей газеты, но для этого молодого человека это был важный шаг.

Третье – развейте в себе привычку отдавать. Если вы обнаружили, что привязались к чему‑то в своем добре, поразмыслите, кому его отдать, кто в этом нуждается. Я до сих пор помню Рождество, когда я принял решение – не покупать подарка и не мастерить его, а отдать что‑то очень для меня ценное. Причина такого моего желания была эгоистичная: я хотел познать то освобождение, которое происходит от простого акта добровольной бедности. В данном случае речь шла о велосипеде с десятью скоростями. Когда я ехал на нем к дому моего друга, я впервые пел со значением известный гимн для общего пения: „Даром получили, даром давайте!" И вот теперь мой шестилетний сын услышал, что у его одноклассника нет коробочки для завтрака, и он спрашивает меня, нельзя ли отдать ему свою собственную коробочку. Аллилуйя!

Не накапливайте вещей. Они усложняют жизнь. Их надо перебирать, перетряхивать, чистить, сортировать до тошноты. Большинство из нас легко может расстаться с половиной своего имения. Мы сделаем хорошо, если последуем совету Торо: „Упрощайте, упрощайте".

Четвертое – откажитесь от всяких услуг рекламы и так называемых полезных советов. Советы по экономии времени никогда его не экономят. Берегитесь таких слов: „Это оправдает себя через шесть месяцев". Большинство таких рекламных материалов только усложняет нашу жизнь. Особенный вред они наносят производству игрушек. Нашим детям вовсе не нужны куклы, которые плачут, едят, потеют, писают и плюют. Старая драная кукла может быть и более любимой и более долговечной. Часто дети находят гораздо больше радости в играх со старым горшком, чем с космическим устройством. Ищите игрушки, которые могут иметь воспитательное воздействие и которыми можно долго пользоваться. Некоторые игрушки делайте сами.

Обычно всякие механические приспособления ведут к совершенно излишней трате мировых энергетических ресурсов. В США живет менее 6% населения мира, однако мы тратим около 33% всей мировой энергии. Одни только кондиционеры потребляют столько же энергии, как весь Китай[67]. Ответственность за экологическое состояние среды должна удержать нас от покупки большей части приспособлений, производимых сегодня.

Рекламы пытаются убедить нас, что мы должны продать старую вещь и купить новую, более модную. Швейные машины делают новый вид стежков, а у магнитофона больше кнопок. Реклама соблазняет нас купить вещь, которая нам не нужна. Старый холодильник, может быть, прослужит до конца моих дней, даже и не имея автоматической морозильной камеры и не будучи раскрашен в цвета радуги.

Пятое – научитесь радоваться и тому, чем вы не владеете. Обладание – это одержимость нашей культуры. Если мы чем‑то владеем, мы можем этим управлять и потому испытываем большее наслаждение. Это все иллюзия. Можно многим наслаждаться, вовсе этим не владея. Гуляйте по пляжу, не стремясь обладать кусочком его. Пользуйтесь общественными парками и городскими библиотеками.

Шестое – развейте в себе более глубокое отношение к творению. Будьте ближе к земле. Ходите пешком, когда только можете. Слушайте птиц – они посланники Божий.

Наслаждайтесь травой и листьями, их формой, строением. Подивитесь на богатые краски везде. Простота означает умение снова и снова открывать, что „Господня – земля и что наполняет ее" (Пс. 23:1).

Седьмое – со здоровым скептицизмом относитесь к призывам: „Купи сегодня, а платить – потом!" Это ловушка и узы. И Ветхий, и Новый Завет осуждают ростовщичество, получение какого бы то ни было процента. Это рассматривалось как использование несчастья другого. Иисус отвергал ростовщичество, как признак старой жизни, и наставлял своих учеников: „Взаймы давайте, не ожидая ничего" (Лк. 6:35).

Эти слова Писания не должны рассматриваться как всеобщий закон для всех культур. Но нельзя их и рассматривать как совершенно не относящиеся к нашему времени. За этими библейскими предписаниями стоят века нажитой мудрости и, возможно, горького опыта. Благоразумие советует нам не делать долгов.

Восьмое – повинуйтесь наставлениям Христа, относящимся к простой и честной речи: „Но да будет слово ваше: „да, да", „нет, нет"; а что сверх этого, то от лукавого" (Мф. 5:37). Если вы согласились выполнить работу, сделайте ее. Избегайте лести и полуправды. Пусть отличительной чертой вашей речи будет честность. Откажитесь от жаргонных словечек, а также – от абстрактных рассуждений, которые скорее затемняют смысл, чем просвещают и наставляют.

Простая речь трудна, потому что мы так редко живем Божественным центром, так редко отвечаем только на Божественные побуждения. Часто нас сковывает страх того, что скажут о нас другие, часто мы исходим из совершенно других мотивов, произнося наши „да" и „нет". Мы легко меняем свои решения, когда возникает новая, более благоприятная для нас ситуация. Но если наша речь исходит из повиновения Божественному центру, то у нас не будет причины менять свои решения. Кьеркегор писал: „Если вы совершенно послушны Богу, то в вас нет ничего двусмысленного, вы в простоте своей ходите перед Богом. Существует одна‑единственная вещь, которую никакие сатанинские ухищрения и соблазны не могут застать.врасплох, и это – простота"[68].

Девятое – отбросьте все, что может служить к подавлению других. Возможно, никто не выразил этот принцип яснее, чем квакер XVI века, портной Джон Вульман. Его знаменитый „Дневник" полон частых высказываний его желания – жить так, чтобы не подавлять других. „И вот, пересматривая свою жизнь, я спрашиваю себя, насколько я, как личность, воздерживался от всего, что возбуждает войны или связано с ними, будь это здесь или в Африке; мое сердце глубоко озабочено тем, чтобы в своем жизненном хождении я мог бы во всем держаться чистой истины и жить в простоте искреннего последователя Христа… И вот я вижу всю эту роскошь и зависть и многочисленные насилия, связанные с ними, и это причиняет мне страдания, и я вижу в этом некую неизменность, семена великого бедствия и разорения посеяны на этой земле и быстро растут на нашем континенте"[69]. Христианам XX века очень трудно посмотреть в лицо этим фактам. Попиваем ли мы кофе или едим бананы, не делаем ли мы это за счет эксплуатации латиноамериканских крестьян? В мире ограниченных ресурсов не означает ли наша похоть богатства – нищеты для других? Должны ли мы покупать продукты, произведенные насильственным принуждением томительного труда на конвейере? Что касается нашей собственной работы, пользуемся ли мы иерархическими отношениями на фабрике или в компании, которые держат других под нами? Не подавляем ли мы наших детей или жену, заставляя их выполнять труд, который считаем ниже своего достоинства? Часто подавление связано с национальностью или полом: кто‑то из‑за этого получает меньшую зарплату. Да пошлет нам Бог современных пророков, которые, как Джон Вульман, призвали бы нас воздержаться от „желания богатства" так, чтобы мы были способны „разбить иго подавления"[70].

Десятое – избегайте всего, что может отвлечь вас от вашей главной цели. Джордж Фоке предостерегал: „Существует «; соблазн и опасность для вас быть поглощенным своим бизнесом и едва ли быть способным сделать что‑либо для вашего Бога, Которому вы служите. Вы погрузитесь в проблемы и не сможете быть над ними… И тогда, если Бог остановит вас на море и на земле и возьмет ваши богатства и отнимет ваши привычки, чтобы ваш ум ими не затруднялся, тогда ваш ум, который так обременен, будет мучиться, находясь вне силы Божией"."

Да даст нам Бог мужество, мудрость и силу всегда держаться главнейшего в жизни – „искать прежде всего Царства Божия и правды Его", понимая все, что входит в эти слова. Поступать так – это и значит жить в простоте.*

 

 

Дисциплина уединения

 

„Обоснуйся в одиночестве, и ты наткнешься на Него в себе самом".

Тереза Авильская

 

Иисус зовет нас от одиночества к уединению. Страх остаться одному приводит людей в оцепенение. Приезжий новый ребенок плачется матери: „Никто со мной не играет!" Студентка колледжа тоскует по своим школьным годам, когда она была центром внимания: „Теперь я – никто". Должностное лицо сидит в своем офисе: он могуществен, но одинок. Старая женщина лежит в приюте, ожидая, когда она пойдет „домой".

Наш страх остаться одному гонит нас к шуму и толпе. Мы непрерывно говорим, хотя слова наши бессодержательны. Мы покупаем радио и привязываем его к кисти или прилаживаем к ушам, чтобы, когда никого нет с нами рядом, мы по крайней мере не были бы обречены на молчание. Т. С. Элиот хорошо понимал нашу культуру, когда писал: „Где найти мир, где услышать слово? Не здесь, потому что здесь не хватает молчания"[71].

Но быть одиноким или же быть окруженным грохотом – не единственные существующие альтернативы. Мы можем развивать внутреннее одиночество и молчание, которые освобождают нас как от страха, так и от чувства, что мы одиноки в мире. Одиночество – это внутреннее осуществление. Это не место, где мы одни, а состояние ума и сердца.

Есть одиночество (уединение) сердца, которое можно поддерживать в себе все время. Толпы или же их отсутствие мало влияют на эту внутреннюю внимательность. Вполне возможно быть отшельником в пустыне и никогда не испытать этого уединения. Но если мы обладаем им, мы не будем бояться одиночества: мы знаем, что мы не одни. Не будем также бояться быть с другими людьми, потому что они не контролируют нас. Среди шума и смешения мы погружены в глубокое молчание.

Внутреннее уединение проявится и внешне. Будет свобода оставаться одному не для того, чтобы избежать людей, но для того, чтобы лучше слышать Божественный шепот. Иисус жил во внутреннем „уединении сердца". Он также часто бывал и внешне одиноким. Он начал Свое служение с сорока дней в пустыне (Мф. 4:1‑11). Перед избранием двенадцати Он провел всю ночь в горах (Лк. 6:12). Когда Он узнал о смерти Иоанна Крестителя, Он „удалился… в пустынное место один" (Мф. 14:13). После чуда с хлебами Он понудил учеников Своих отправиться на лодке, потом Он отпустил толпу и „взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один" (Мф. 14:23). После длинной ночи трудов Он, „утром, встав весьма рано, вышел и удалился в пустынное место, и там молился" (Мк. 1:35). Когда двенадцать вернулись со своей миссии проповеди и исцелений, Иисус наставил их: „Пойдите вы одни в пустынное место и отдохните немного" (Мк. 6:31). После исцеления прокаженного Иисус ушел „в пустынные места и молился" (Лк. 5:16). С тремя учениками Он искал молчания пустынной горы, как места Преображения (Мф. 17:1‑9). Готовясь к самому большому Своему труду, Иисус искал уединения в Гефсимании (Мф. 26:36‑46). Можно продолжить, но, возможно, этого достаточно, чтобы показать, что Иисус постоянно искал уединенных мест. То же самое должны делать и мы.

В своей книге,Жизнь вместе" Дитрих Бонхоуфэр одну из глав назвал „День вместе", а следующую – „День в одиночестве". И то и другое важно для духовного роста. Он писал: „Пусть тот, кто не выносит одиночества, остерегается общества. Пусть тот, кто не в обществе, остерегается быть одному… И то, и другое само по себе чревато многими опасностями. Кто желает общения, не зная одиночества, тот погружается в пустоту слов и чувств. Кто ищет одиночества и избегает общения, тот погибает в бездне тщеславия, самообольщения и отчаяния"[72].

Поэтому мы должны искать восстанавливающей тишины одиночества, если хотим полноценного общения. Мы должны искать общения и ответственности за других, если мы хотим сделать свое одиночество безопасным. Нам нужно развивать то и другое, если хотим жить в послушании.

 

Одиночество и молчание

 

Без молчания нет одиночества. Хотя молчание – это отсутствие речи, оно включает в себя слушание. Если просто воздерживаться от разговора, а сердцем не слушать Бога, – это не молчание. День, заполненный шумом и голосами, может быть днем молчания, если этот шум и эти голоса становятся для нас эхом Божьего присутствия, если они являются для нас Его посланиями и просьбами. Когда же мы заняты сами собой, то это не молчание[73].

Нам нужно понять связь между внутренним одиночеством и внутренним молчанием. Они нераздельны. Все, знающие законы внутренней жизни, говорят о молчании и одиночестве на одном дыхании. Например, „Подражание Христу" – ни с чем не сравнимый шедевр, посвященный благочестивой, набожной жизни и остающийся таковым уже пять столетий, имеет раздел, озаглавленный „Любовь к одиночеству и молчанию". Я сам долго колебался, как мне озаглавить этот раздел, – „Дисциплина молчания" или „Дисциплина одиночества", столь тесно они друг с другом связаны в духовной литературе. В силу этой необходимости нам нужно понять и испытать преображающую силу молчания, если мы хотим познать, что такое одиночество.

Есть старая поговорка, что „человек, который открывает свой рот, закрывает свои глаза". Целью молчания и одиночества является способность видеть и слышать. Ключ к молчанию – это не отсутствие шума, а присутствие контроля. Апостол Иаков ясно видел, что человек, который может контролировать свой язык, – это человек совершенный (Иак. 3:1‑12). Дисциплина молчания и одиночества научает нас, когда говорить и когда воздерживаться от этого. Кто рассматривает дисциплину как законы, тот сразу превратит молчание в абсурд: „Я не буду говорить сорок дней!" Это всегда является суровым испытанием для любого настоящего ученика, желающего жить в молчании и одиночестве. Фома Кемпийский писал: „Легче вовсе молчать, чем говорить умеренно"[74]. У Екклезиаста говорится, что „есть время молчать и время говорить" (3:7). Контроль – это ключ.

Когда апостол Иаков сравнивает язык то с удилами, то с рулем, он утверждает, что язык и направляет, и контролирует. Язык определяет курс нашей жизни во многих отношениях. Если мы солжем, то скоро будем вынуждены лгать еще и еще, чтобы покрыть первую ложь. Вскоре мы будем вынуждены и вести себя соответственно, чтобы подтвердить всю ложь и вызвать к ней доверие. Неудивительно, что Иаков называет язык „огонь, прикраса неправды" (3:6).

Дисциплинированный человек – это тот, который может сделать то, что нужно сделать и тогда, когда это нужно сделать. „Золотые яблоки в серебряных прозрачных сосудах – слово, сказанное прилично" (Прит. 25:11). Если мы молчим, когда нам нужно говорить, – это так же вне всякой дисциплины, Г как и то, когда мы говорим, а должна бы молчать.

 

Жертвоприношение невежд

 

Когда мы начинаем по собственной, человеческой воле религиозный разговор, – это и есть жертва невежд и глупцов. «Не торопись языком твоим, и сердце твое да не спешит произнести слово пред Богом; потому что Бог на небе, а ты на земле; поэтому слова твои да будут немноги» (Еккл. 5:1).

Когда Иисус взял Петра, Иакова и Иоанна на гору и там преобразился перед ними, Моисей и Илия явились и беседовали с Иисусом. В греческом тексте написано: „И отвечая, Петр сказал им…". Вот это именно тот тип разговора, против которого я говорю: никто не обращался к Петру! Но он взялся отвечать.

В „Дневнике" Джона Вульмана есть трогательный рассказ о контроле над языком. Я процитирую этот отрывок полностью.

„Я ходил на собрания в ужасном состоянии духа, пытаясь, однако, говорить языком истинного Пастыря. Однажды я встал и сказал несколько слов на собрании, а затем добавил много других, которые от меня вовсе не требовались. Скоро я почувствовал свою ошибку, и несколько недель провел без всякого света и утешения, я не мог ни в чем найти удовлетворения. Я обратился к Богу, и Он сжалился надо мною в глубине моего отчаяния и послал Утешителя. И я испытал Его прощение, мой ум успокоился, я искренне благодарил моего милостивого Избавителя за Его помощь. Через шесть недель после этого я почувствовал, как во мне открылся источник Божественной любви и явилось желание говорить. И я сказал несколько слов на собрании и нашел в них покой. Получив этот опыт смирения под крестом, я укрепился в способности различать чистый дух, движущийся в моем сердце, который учит меня иногда целые недели молчать, пока не почувствую в своем сердце тот подъем, который делает меня как бы трубой, через которую Господь говорит к Своим овцам"[75].

Это прекрасное описание того процесса обучения, через который проходит каждый желающий научиться дисциплине молчания! Здесь очень важно, что в результате этого опыта он получил способность „различать чистый дух, движущийся в сердце". Есть одна причина, почему нам трудно дается молчание: оно делает нас беспомощными. Мы так привыкли полагаться на слова и через них управлять другими. Если мы будем молчать, кто же возьмет на себя контроль над другими? Бог возьмет; но мы никогда не позволим Ему этого сделать, если мы не доверяем Ему полностью и совершенно. Молчание, таким образом, соотносится с доверием.

Язык является нашим могущественным орудием манипулирования другими. Слова так и льются из нас, потому что мы находимся в постоянном процессе создания и корректировки своего образа в глазах людей. Мы так боимся того, что люди увидят в нас и что о нас подумают, и вот мы говорим, стремясь „выпрямить" их понимание. Если я что‑то сделал неправильно и понял, что и вы знаете об этом, я очень хочу помочь вам понять мои действия! Молчание – это одна из глубочайших дисциплин духа уже потому, что она останавливает все подобные искушения.

Одним из плодов молчания является свобода – предоставить Богу оправдывать нас. Нам самим не надо за себя вступаться. Есть история об одном средневековом монахе, которого несправедливо обвинили в каких‑то проступках. Однажды он выглянул в окно и увидел собаку, которая кусала и рвала коврик, повешенный для просушки. Пока он смотрел на это зрелище, Господь сказал ему: „Вот именно это Я делаю с твоей репутацией. Но если ты доверишься Мне, тебе не будет нужды заботиться о мнении других людей". Возможно, более, чем что‑либо другое, именно молчание приводит нас к уверенности, что Бог может оправдать нас и выправить всю ситуацию.

Джордж Фокс часто говорил о „духе рабства" (Римл. 8:15) и о том, что мир пребывает именно в этом духе. Он часто отождествлял дух рабства с раболепством перед людьми. В своем „Дневнике" он писал о том, как вывести „людей из людей", прочь от этого духа, рабства закону через других людей. Молчание – это главное средство для нашего освобождения.

Язык – как термометр: он говорит о нашей духовной температуре. Но он является также термостатом: он контролирует нашу духовную температуру. Обуздание языка может означать все. Свободны ли мы настолько, что можем контролировать свой язык? Бонхоуфэр писал: „Действительное молчание, настоящая тишина, обуздание языка – все это последствия духовной тишины"[76]. Говорят, будто Доминик посетил Франциска Ассизского и во все время встречи не произнес ни единого слова. Только когда мы научимся быть действительно молчаливыми, мы станем способными сказать слово, когда оно действительно нужно.

Кэтрин де Хек Догерти пишет: „Все во мне молчит и… я погружена в молчание Бога"[77]. Только находясь в одиночестве, мы можем испытать „молчание Бога" и так принять от Него то внутреннее молчание, которого жаждут наши сердца.

 

Темная ночь души

 

Если серьезно относиться к дисциплине одиночества, это будет, в какой‑то степени, означать путешествие в „темную ночь души". Это не есть что‑то разрушительное или плохое. Напротив, можно приветствовать этот опыт, как больной человек может приветствовать операцию, которая обещает ему здоровье и хорошее самочувствие. Цель этой „темноты" – не наказать нас, но освободить. Святой Иоанн определял эту „темную ночь души" как Божественное назначение, привилегию, возможность приблизиться к Божественному центру. Он называл „темную ночь" „явной милостью". Святой Иоанн назвал это „чистой милостью", к тому:

 

О, милостивая ночь!

О, ночь, прекрасней утреннего восхода!

О, ночь, которая объединяет

Любимого и Его любимых,

переменяет любимых в Его любви[78].

 

Что означает „войти в темную ночь души"? Это может быть чувство сухости, депрессии, даже потерянности. Мы перестаем слишком зависеть от своей эмоциональной жизни. Часто приходится слышать в наше время, что такого опыта следует избегать, что нам должно жить в мире, радости, удобстве и празднике, но это только выдает, обнажает тот факт, что наш современный опыт – это всего лишь поверхностная грязь. „Темная ночь" – это один из путей, которым Бог останавливает нас на пути, приводит в молчание, чтобы Он мог трудиться над внутренним преображением души.

Как выражается эта „темная ночь" в повседневной жизни? Если мы серьезно стремимся к одиночеству, то мы обычно в этом преуспеваем и переживаем сначала подъем, а потом – упадок, и тогда даже испытываем желание вовсе от этого отказаться. Чувства уходят, и возникает ощущение, что мы никак не можем пробиться к Богу. Святой Иоанн описывал это следующим образом: „… темнота в душе, упомянутая здесь, усыпляет чувственные и духовные аппетиты, умерщвляет их, лишает возможности находить удовольствие в чем бы то ни было. Она связывает воображение, препятствует ему совершать свой труд. Память останавливается, интеллект затемняется и делается неспособным что‑либо понимать, и воля, таким образом, тоже связывается, все способности пустеют и делаются бесполезными. Над всем этим висит густое, тяжелое облако, которое огорчает душу и отделяет ее от Бога"[79]. В своей поэме святой Иоанн дважды использовал фразу: „Мой дом теперь весь затих"[80]. В этом предложении он указал на важность успокоения всех физических, эмоциональных, психологических и даже духовных чувств. Каждое отвлечение тела, ума, духа должно оказаться как бы в подвешенном состоянии, прежде чем этот глубокий труд Бога над душой может начаться. Перед операцией больному дают эфир, его усыпляют. Приходит внутреннее молчание, мир, одиночество. Во время этой темноты чтение Библии, проповеди, интеллектуальные споры – все отходит.

Когда Бог в любви Своей вовлекает нас в темную ночь души, всегда возникает искушение обвинять все и всех за нашу внутреннюю пустоту и стремиться от нее избавиться. Проповедник так скучен, пение гимнов такое слабое. Мы даже можем начать поиски другой церкви или другого опыта, который бы нас „взбодрил". Это серьезная ошибка. Признайте „темную ночь" за то, что она есть. Будьте благодарны, что любящий Бог уводит вас прочь от любого развлечения, чтобы вы могли видеть Его. Не боритесь с этим состоянием, а успокойтесь и ждите.

Я здесь говорю не о той вялости и бесчувственности к духовным вещам, которая является результатом греха или непослушания. Я говорю о человеке, ищущем лица Божия и который не скрывает какого‑либо известного ему греха в сердце. „Кто ходит во мраке, без света, да уповает на имя Господа и да утверждается в Боге своем" (Ис. 50:10).

Смысл этого библейского отрывка в том, что возможно бояться, повиноваться и уповать на Господа и все же „ходить во мраке, без света". Вы живете в послушании, но вы вошли в „темную ночь души".

Святой Иоанн Креститель указывал, что на протяжении всего этого опыта существует милостивая защита от пороков и дивное продвижение в Царстве Божием. „… если в течение этого опыта вести наблюдение, то человек ясно увидит, как мало наши возможности и способности отвлекаются на бесполезное и вредное в жизни, как безопасен он от тщеславия, гордости, самонадеянности, от пустой и ложной радости, от многого зла. Идя в темноте, душа не только не сбивается в пути, но быстро продвигается, потому что вырабатывает добродетели".

Что нам делать во время этого внутреннего страдания? Прежде всего не обращайте внимания на совет друзей – „выбираться из этого". Они не понимают, что с вами происходит. Наш век – век невежественный в отношении всего этого, поэтому я вам советую ни с кем даже и не говорить о том, что вы переживаете. И не оправдывайтесь ни перед кем, что вы „не в своей тарелке". Бог – ваш Оправдатель, предайте свой вопрос в Его руки. Если у вас есть возможность при этом действительно удалиться в „пустыню" на время, сделайте это. Если нет – продолжайте свои ежедневные занятия. Но в „пустыне" или дома храните в своем сердце глубокое, внутреннее, внимающее молчание – и там будет покой до окончания труда одиночества.

Возможно, все эти рассуждения ведут нас в более глубокие воды, чем мы хотели бы войти. Святой Иоанн Креститель говорит о тех областях, которые мы видим „как бы сквозь тусклое стекло". К этим вопросам нужно подходить осторожно. Но, возможно, он расшевелил в вас тяготение к более глубокому и высокому опыту. Это как приоткрытая дверь в эту область. Это все, чего просит Бог и в чем Он нуждается.

В заключение нашего путешествия в „темную ночь души" давайте поразмыслим над следующими словами того же автора: „О, тогда, душа, когда ты увидишь, что твои желания померкли, намерения высохли, способности исчезли и ты ничего не можешь делать для своего внутреннего упражнения, – не огорчайся: думай об этом, как о милости Божией, так как Бог освобождает тебя от тебя самой и твоей собственной активности. Как бы ни были успешны твои дела, ты не могла трудиться по‑настоящему, потому что они не были ни чисты, ни совершенны, как это будет теперь, когда Бог Сам ведет тебя за руку в темноту, как слепого, по пути, которого ты не знаешь. Ты никогда не достигла бы того места, в которое Он тебя ведет, сама по себе, как бы ни были хороши твои глаза и твои ноги"[81].

 

Шаги в одиночество

 

Духовная дисциплина есть то, что мы делаем, а не говорим. Это – опыт, и мы имеем дело с действиями, а не состоянием ума. Недостаточно сказать: „Я обладаю внутренним одиночеством и молчанием, мне ничего для этого не нужно делать". Все, действительно обладающие этим, известным образом организовали свои жизни. Нам нужно перейти от теоретического к практическим жизненным ситуациям.

Каковы шаги в одиночество? Первое, что мы можем сделать, – это использовать те маленькие возможности для одиночества, которые предоставляет нам повседневная жизнь. Рассмотрите моменты пробуждения, когда вся семья еще спит. Подумайте о том времени, когда вы пьете свой утренний кофе до начала рабочего дня. Есть времена покоя во время движения в час пик. Могут быть моменты отдыха и освежения, когда мы поворачиваем за угол и видим цветы или деревья. Вместо произносимой молитвы перед едой пригласите всех присоединиться к нескольким моментам молчания. Однажды, когда я вел машину, полную щебечущих детей и взрослых, я предложил: „Давайте поиграем и посмотрим, сможем ли мы помолчать до аэропорта?" (это было пять минут). Предложение благословенно сработало. Найдите новую радость и значение, чтобы пройти пешком от шоссе до дома. Выскользните из дома на минуту, чтобы посмотреть перед сном на молчаливую ночь. Все эти маленькие моменты часто оказываются для нас потеряны. Какая жалость! Их нужно возвратить обратно – искупить. Это моменты внутренней тишины и покоя для того, чтобы переориентировать нашу жизнь, поправить ее по компасу. Они помогают нам действительно присутствовать там, где мы есть.

Что еще можно сделать? Мы можем найти или создать „тихое место", предназначенное для молчания и одиночества. Почему бы не ввести в план строительства дома маленькое святилище, куда члены семьи могли бы уходить, чтобы побыть одному и помолчать? Что нас от этого удерживает? Если у вас уже есть дом, рассмотрите возможность отгородить часть гаража или балкона. Я знаю семью, которая выделила для этого кресло: кто садился в него, того нельзя было тревожить!

Найдите места вне вашего дома: место в парке, незапертую церковь. Кто‑то построил прелестную беседку на одного человека, специально предназначенную для размышления и одиночества. Ее назвали „тихое место". Церкви тратят миллионы долларов для строительства. Как насчет того, чтобы человек мог иметь место для уединения на несколько дней?

Кэтрин де Хек Догерти является пионером в деле развития таких „пустынь" („необитаемых мест") в Северной Америке. Это места, специально предназначенные для уединения и молчания.*

В предыдущей главе мы говорили о том, как необходимо наблюдать за своей речью и видеть, как часто мы много говорим из желания объяснить и оправдать себя, свои поступки. Поэкспериментируйте в том, чтобы совершать дела без слов и всяких объяснений. Обратите внимание на то чувство страха, которое будет овладевать вами, что люди не поймут вас или неправильно истолкуют ваше поведение. Постарайтесь предоставить Богу быть вашим оправданием.

Дисциплинируйте себя в том, чтобы ваши слова были немногочисленны и значимы. Станьте человеком, о котором известно, что если он говорит, то, значит, имеет что сказать. Говорите просто. Делайте то, что обещали: „Лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить" (Еккл. 5:4). Когда наш язык под контролем, то с нами происходит, по словам Бонхоуфэра, следующее: „Остается несказанным многое, в чем нет необходимости. Но важное и то, что в помощь, говорится в нескольких словах"[82].

Сделайте следующий шаг. Попробуйте прожить целый день вообще без слов. Это не закон и требование к вам, но сделайте это как опыт. Обратите внимание, насколько вы беспомощны и как зависите от слов, чтобы общаться. Постарайтесь найти новые пути для связи с другими, не зависящие от слов. Учитесь в этот день молчания, радуйтесь.

Раза четыре в год удаляйтесь на несколько часов с целью подправить ориентацию своей жизни и ее целей. Это легко сделать в один из вечеров. Задержитесь на работе, или сделайте это дома, или найдите тихий уголок в общественной библиотеке. Оцените и пересмотрите свои жизненные направления. Чего бы вы хотели достигнуть через год? Через десять лет? У нас есть склонность переоценивать то, что можно сделать за год, и недооценивать то, что можно сделать через десять. Ставьте перед собой достижимые цели, но не отказывайтесь и помечтать, простереться вперед. (Эта книга жила в моем уме несколько лет, прежде чем она стала реальностью). В тишине этих коротких часов прислушайтесь к грому Божьего молчания. Записывайте то, что приходит к вам.

Переориентация жизни вовсе не должна совершаться холодно и расчетливо, как некоторые думают. Возможно, когда вы войдете в это внимающее молчание, в вас возникнет желание научиться в этом году ткать или же делать керамическую посуду. Вам кажется, что это слишком земная, недуховная цель? Но Бог очень заинтересован в таких вещах. А вы? Может быть, вы захотите, как это случилось с одним моим другом, научиться помогать, быть слугою. А может быть, вы захотите прочитать в следующем году всего Льюиса? А через пять лет – научиться работать с обездоленными детьми‑калеками? Эти цели дают направление всей вашей жизни. Все равно вы собираетесь куда‑то идти, так насколько лучше идти в направлении, установленном общением с Божественным центром.

Мы рассматривали идею – уединяться для изучения на два‑три дня. Этот опыт усиливается, если соединен с внутренним погружением в молчание Бога. Как Иисус, мы должны уходить от людей, чтобы действительно присутствовать, когда мы с ними. Уединяйтесь хотя бы раз в году, не имея иной цели, как только одиночество.

Плод одиночества – это возросшая чувствительность к нуждам других людей и сострадание к ним. Возникает новая свобода – быть с людьми. Новая внимательность к ним, новая готовность идти навстречу их нуждам. Томас Мэртон отметил: „Именно в глубоком одиночестве я нахожу ту кротость, с которой я могу действительно любить моих братьев. Чем более я уединен, тем больше я к ним привязан. И это чистая привязанность с уважением к одиночеству других. Одиночество и молчание учат меня любить моих братьев такими, какие они есть, а не как они о себе говорят"[83].

Не чувствуете ли вы побуждение, жажду погрузиться в молчание и одиночество Бога? Не жаждете ли вы чего‑то больше? Не умоляет ли каждое дыхание о более глубоком и полном раскрытии в Его присутствии? Именно дисциплина одиночества откроет дверь. Вы приглашаетесь войти и слушать речь Божью „в Его чудесном, ужасном, мягком, любящем, всеобнимающем молчании"[84].

 

 

Дисциплина покорности

 

„Христианин – это самый свободный человек, господин всего, не подчиненный никому; христианин – это верный слуга всех, подчиненный каждому".

Мартин Лютер

 

Никакая другая духовная дисциплина не была столь искажена, как эта. Каким‑то образом род человеческий имеет особенную склонность к тому, чтобы взять самое лучшее учение и превратить его в самое худшее. Нет цепей более обременительных, чем религиозные, и в религии нет ничего более разрушительного для человека, как учение о смирении и покорности. Поэтому нам нужно с большой осторожностью и различением прокладывать свой путь сквозь эту дисциплину, чтобы быть уверенными в том, что мы – служители жизни, а не смерти.

Каждая дисциплина имеет свою, соответствующую ей свободу. Если я обучился искусству риторики, я чувствую большую свободу, когда приходится произносить речь. Демосфен был великолепным оратором, но это после того, как он научился перекрывать своим голосом рокочущий океан, и это – с камешками во рту. Цель любой дисциплины – свобода. Нашей целью является именно свобода, а не дисциплина. Как только мы превращаем ее в цель, мы тут же оказываемся под законом и лишены всякой свободы.

В самой по себе в дисциплине нет никакой ценности. Она хороша только как средство поставить нас перед Богом, чтобы Он мог дать нам то освобождение, которого мы ищем. Освобождение – это цель и конец. Дисциплина – средство, а не ответ: она только ведет нас к ответу. Мы должны ясно понимать эту ограниченность дисциплины, чтобы избежать рабства. Мы должны не только понимать это, но и всегда помнить, насколько силен для нас соблазн сконцентрироваться именно на дисциплине. Давайте будем сосредоточиваться только на Христе и рассматривать духовную дисциплину как путь, приближающий нас к Его сердцу.

 

Свобода в покорности

 

Я уже отметил, что всякая дисциплина имеет свою, соответствующую ей свободу. Какая свобода соответствует покорности и смирению? Это способность сложить с себя ужасный груз необходимости все делать по‑своему. Тяжким рабством в современном обществе является одержимость требованием, чтобы все в жизни происходило так, как мы этого хотим. Люди готовы проводить недели, месяцы и даже годы в постоянном изнеможении, потому что какая‑то мелочь не устраивается так, как они бы этого желали. Они теряют разум от этого. Они ведут себя так, как будто вся их жизнь от этого зависит. От переживаний можно даже получить раковую опухоль.

Смиряясь, мы освобождаемся от этой ноши и в силах ее сбросить, забыть о ней. Откровенно говоря, большинство жизненных проблем не так важно, как мы о них думаем. Наша жизнь от них не зависит.

Если вы внимательно понаблюдаете, вы увидите, например, что почти все церковные проблемы возникают из‑за того, что у людей нет внутренней свободы уступить друг другу. Мы настаиваем, что на карту поставлен важнейший момент, что мы сражаемся за священный принцип. Может быть, это так и есть. Но гораздо чаще – нет. Мы стоим твердо просто потому, что иначе все получилось бы не по‑нашему. Только в смирении мы можем подчинить себе этот дух, чтобы он больше не господствовал над нами. Только в смирении мы сможем различить, где искренние убеждения, а где – простое упрямство.

Если бы мы только могли видеть, что большинство жизненных проблем не важно, мы бы к ним относились гораздо проще. Мы так часто говорим „мне все равно", когда в действительности нам далеко не все равно. Именно здесь важна дисциплина молчания! Обычно лучшим путем улаживания большинства вопросов является именно молчание – „ничего не говорить". За любой речью или поступком должен быть всеохватывающий дух благодати. Когда мы так поступаем, мы освобождаем и себя, и других вокруг себя.

Библейское учение о смирении обращает наше внимание прежде всего на то, в каком духе мы смотрим на других людей. Писание не стремится выстроить иерархические отношения людей, напротив, оно создает в нас внутреннее расположение к взаимоподчиненности. Петр, например, призвал рабов того времени жить в подчинении своим хозяевам (1 Петр. 2:18). Совет кажется излишним, пока мы не осознаем, что вполне возможно повиноваться хозяину без внутренней покорности ему. Мы можем внешне исполнять то, чего люди просят, но внутренне быть в состоянии бунта. Эта забота о внимании к другим пронизывает весь Новый Завет. Ветхий Завет ставил условием, чтобы мы не убивали. Иисус, однако, подчеркнул, что проблема состоит во внутреннем духе убийства, с которым мы относимся к людям. То же самое можно сказать и о внутреннем духе покорности, смирения в нас, когда мы имеем дело с другими людьми: нам нужно быть к ним уважительными, предупредительными.

Имея смирение, мы, наконец, оказываемся свободными ценить других людей. Их мечты и планы становятся важными для нас. Мы оказываемся в новой, чудной и славной свободе: отказаться от собственных прав ради блага других. Впервые мы можем любить людей безо всяких условий. Мы отказываемся от своих требований на их ответную любовь. Мы больше не чувствуем, что. к нам „не так" относятся. Мы можем радоваться их успехам. Мы искренне сожалеем об их неудачах. Нам неважно, что наши планы не состоялись, раз осуществились планы других людей. Мы делаем открытие, Что гораздо лучше служить своему ближнему, чем делать все По‑своему.

Знаете ли вы, какая это свобода – отказаться от своих прав? Вы освобождаетесь от злости и горечи, когда кто‑то относится к вам не так, как, по‑вашему, должен был бы. Вы разрываете этот порочный „коммерческий круг", в котором принято: „Ты почешешь мою спину, и я тебе почешу. Ты расквасил мой нос, и я сделаю то же с твоим". Вы входите в такую свободу, которая делает вас способными повиноваться заповеди Иисуса: „Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас" (Мф. 5:44). В первый раз мы начинаем понимать, как это можно отказаться от возмездия: „Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую" (Мф. 5:39).

 

Камень преткновения

 

Как вы, возможно, заметили, я подошел к вопросу смирения через „черную лестницу". Я начал объяснять, что означает для нас смирение, не определив, что это такое. Это было сделано намеренно. Большинство из нас знакомо со столь искаженным библейским учением о смирении, что мы либо принимаем его во всей его искаженности, либо отвергаем вовсе. Первое ведет к самоненависти, а второе к гордости. Рассмотрим третий вариант.

Камнем преткновения для библейского понимания смирения являются слова, записанные в Евангелии от Марка 8:34: „И подозвав народ с учениками Своими, сказал им: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною". Почти инстинктивно мы отступаем прочь от этих слов. Мы гораздо больше воспринимаем слова „самоосуществление", „самосовершение", чем „самоотрицание". (В действительности учение Иисуса о самоотрицании есть то единственное, что приводит к самоосуществлению). Самоотрицание в наших умах соединяется с ненавистью к себе. Мы воображаем, что это означает – отказаться от своей индивидуальности и в итоге – умертвить себя.

Но Иисус, напротив, звал нас к самоотрицанию без ненависти к самому себе. Самоотрицание – это просто путь к пониманию того, что мы вовсе не должны отстаивать свой собственный путь. Наше счастье не зависит от того, получим ли мы то, чего хотим.

Самоотрицание также не означает потери личности, как некоторые думают. Без личности мы даже не сможем подчиняться друг другу. Потерял ли Иисус Свою личность, когда Он повернулся лицом к Голгофе? Потерял ли свою личность Петр, когда он отозвался на зов Иисуса – „Следуй за Мною", зная, какою смертью он прославит Бога? (Ин. 21:19). Потерял ли свою личность Павел, когда он предал себя в руки Того, Кто сказал ему: „Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое"? (Деян. 9:16). Конечно, нет. Мы знаем, что истинным является прямо противоположное. Они нашли себя в акте самоотрицания.

Самоотрицание не есть то же самое, что презрение к себе. Последнее говорит нам, что мы ничего не стоим, и даже если бы мы что‑то стоили, нам нужно это отбросить. Самоотрицание объявляет, что мы – бесконечно ценные, и показывает нам, как эту ценность реализовать, осуществить. Презрение отрицает доброту творения. Самоотрицание утверждает это добро. Иисус говорил о нашей любви к самим себе как условии, предпосылке нашей возможности достигнуть других людей. Любовь к себе и самоотрицание не находятся в конфликте. Иисус говорил, что самоотрицание есть единственный верный путь любить самого себя: „Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее" (Мф. 10:39).

Мы должны уяснить для себя, что самоотрицание означает свободу уступать дорогу другим. Оно означает – ставить интересы других выше собственных. Таким образом, самоотрицание освобождает нас от саможалости. Иначе мы будем требовать, чтобы все было по‑нашему, а если не так, то мы обращаемся к саможалости: „Бедный я!" Внешне мы можем покориться, но мы делаем это, чувствуя, что приносим жертву. Этот дух саможалости, жертвенности – верный знак того, что дисциплина смирения уменьшилась до точки. Самоотрицание – это базис смирения, оно спасает нас от саможалости.

Современные люди находят для себя чрезвычайно трудным – читать великих авторов набожной литературы, посвященной благочестию, потому что эти авторы широко используют язык самоотрицания. Нам трудно принять слова Фомы Кемпийского: „Не быть высокого мнения о себе, но зато всегда быть высокого мнения о других есть великая мудрость и совершенство"[85]. Нам столь же трудно слушать слова Иисуса: „Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною". Всё это потому, что мы не сумели понять учение Иисуса: путь к самоосуществлению лежит через самоотрицание. Спасти душу – это потерять ее, а потерять ее ради Христа значит сберечь ее. Джордж Матисон так выразил в церковном гимне этот парадокс:

 

„Плени меня, Господи,

И тогда я буду свободным;

Дай мне отказаться от меча,

И тогда я буду завоевателем;

Я погибаю в жизненных тревогах,

Когда я стою сам по себе;

Заключи меня в Свои руки,

И моя рука станет твердой"[86].

 

Возможно, ситуация прояснилась, и мы можем уже посмотреть на самоотрицание как на освобождение, чем оно, собственно, и является. Нам нужно быть в этом убежденными, потому что самоотрицание – это камень преткновения и камень краеугольный для дисциплины смирения.

 

Революционная покорность

 

Самым радикальным учением Иисуса было Его полное переосмысление современного понятия о величии. Власть раскрывается в покорности. Главнейшим символом этого служения является Крест: „Смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной" (Фил. 2:8). Но заметьте: Христос не только умер на кресте, но и жил жизнью креста. Путь Креста, путь страдающего слуги был существенно важным для Его служения. Иисус жил жизнью Креста в смирении перед Своими братьями, другими людьми. Он совершенно отверг всякие знаки власти и положения: „А вы не называйтесь учителями… и не называйтесь наставниками…" (Мф. 23:8‑10). Иисус разбивал обычаи своего времени: Он беседовал с женщинами и хотел встречаться с детьми. Он жил жизнью Креста, когда Он, подвязавшись полотенцем, омыл ноги Своих учеников. Иисус мог бы призвать легионы ангелов Себе на помощь, но Он выбрал крест Голгофы. Жизнь Иисуса была жизнью Креста, жизнью покорности и смирения. Смерть Иисуса была крестной смертью победы путем страдания.

Невозможно переоценить революционный характер жизни и учения Иисуса в этом вопросе. Он покончил со всеми требованиями привилегированной позиции и статуса. Он ввел совершенно новый взгляд на руководство. Крестная жизнь Иисуса подорвала все общественные устройства, основанные на власти и выгоде.

Как я уже упоминал, Иисус призвал Своих учеников жить жизнью Креста. Он прямо сказал Своим ученикам: „Кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою" (Мк. 9:35). Когда Иисус обессмертил принцип жизни Креста, омыв ноги Своим ученикам, Он добавил: „Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам" (Ин. 13:15).

Жизнь Креста есть жизнь добровольного подчинения. Жизнь свободно принятого служения.