Рей ни Инкал - прах к праху

 

На возвышении перед Святая Святых, с восточной стороны Камня Максина в Инкалифлоне лежало то земное, что осталось от Эрнона - императора Суэрна. На треугольной платформе собрались несколько свидетелей, которых Рей Уоллун попросил присутствовать на церемонии. Стояла тишина, таинственно мерцал огонь которому для горения не нужны ни топливо, ни забота человека, высоко над нами искрились белые иглы сталактитового свода, подсвеченные лампами. Рядом с недвижным телом стоял Инкализ Майнин, рука его покоилась на плече умершего Рея. Мощные звуки органа - траурный реквием - наполнили зал. Когда они смолкли, Майнин произнес торжественную речь:

«Еще раз благороднейшая из душ познала Землю, Как же она приняла того, кто отдал свою жизнь служению детям ее? Истинно, Суэрн, ты совершил дело, которое повергнет тебя во прах! Эрнон, брат мой, Сын Одиночества, ныне мы прощаемся с тобой с великой печалью в душе - печалью не о тебе, ибо ты упокоился, но о себе, ибо ты ушел от нас. Пройдет много лет, прежде чем мы увидим твое новое воплощение. А сейчас твое тело, над которым мы говорим прощальные слова, завершило свой труд и предается в Наваззамин. Эрнон, брат, да пребудет мир с тобой навеки».

Снова раздались торжественные и печальные звуки органа. И когда присутствующие подняли тело на куб Максина, Инкализ воздел руки к небу, сказав: «Да будет предана эта душа Инкалу, а тело - земле!» Тело, привязанное к ложу лишь легкими лентами, подняли в положение, оно покачнулось, упало прямо в Максин и мгновенно исчезло, не оставив даже горстки пепла.

Так завершилась церемония похорон. Когда мы, жители Каифула, повернулись, чтобы уйти, то увидели картину, невиданную прежде в Инкалифлоне: в зале позади нас стояли люди, облаченные в серые одежды с капюшонами, похожие на католических монахов. Казалось, их очень много. Они стояли по семь - восемь человек между сталагмитовых колонн, поддерживающих потолок. Как только мы увидели их, они начали медленно растворяться в воздухе и вскоре просто исчезли. И в просторном зале, еще недавно заполненном сотнями инкаленов - Сынов Одиночества, собравшихся в астральных телах на похороны своего брата, оказалось лишь около восьми десятков каифульцев. Да, поистине, Сыны пришли, чтобы стать свидетелями впечатляющей церемонии, во время которой все бренное, что осталось от их умершего брата, воссоединилось со стихийными силами природы.

Глава 18

БОЛЬШОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

 

После похорон Эрнона Рей Уоллун повелел мне явиться в Агако. Я поехал во дворец немедленно, так как мои товарищи горели желанием продолжить наше путешествие, как только представится возможность. В кабинете Рея находились все министры. И тут император в их присутствии сделал мне предложение - занять пост правителя Суэрна. Конечно же, я был поражен, взволнован, даже несколько растерян, однако чувствовал, что дело мне по силам, что смогу принести немало пользы, управляя этой страной. Единственное, что вызвало мои сомнения, это неоконченный курс в Ксиоквифлоне.

- Зо Рей, я понимаю, что ты оказываешь своему слуге большую честь. Но, мой император, я ведь еще не постиг всей необходимой науки в Ксиоквифлоне и потому прошу твоего разрешения отказаться от должности.

Уоллун улыбнулся:

- Что ж, пусть будет так. Но только в течение трех, нет, четырех лет, так как ты не будешь учиться в этом году, твои обязанности станет исполнять назначенный тобой правитель. По истечении же этого срока ты официально вступишь в должность. Я иду на это, поскольку убежден, что человек, у которого впереди ясная цель, будет добиваться ее упорнее, чем тот, кто таковой не имеет. Это хороший стимул. Итак, я назначаю тебя правителем Суэрна. Ты можешь продолжить путешествие с друзьями сразу же, как только поставишь свою подпись под этим документом….Ну, что ж, росчерк твой хорош, хотя рука и дрожит, - пошутил Рей, когда я волнуясь, подписал бумагу.

И снова мы отправились в путь. Анзими, насмешница, стала упорно называть меня «господин мой Цельм», когда узнала о назначении. Вэйлукс летел на восток, но уже не в Суэрн, а в наши колонии в Америке, как и намечалось с самого начала. Мы пересекли экваториальный Некропан (Африку), Индийский океан и современную Ост-Индию, потом колонии Суэрна, называемые Уц,* и затем направились через Тихий океан еще дальше. (*Uz или Oz-древнее название одной из частей Лемурийского континента - Австралии. Интересно, что это название страны сохранилось в австралийском варианте английского языка как сленг. См. тж. Быт. 10:23, 36:28; 1 Пар. 1:17,42; Иов. 1:1; Иер. 25:20; Плач. 4:21.)

Вэйлукс покидает берег

«Умаур! Берег Умаура!» Когда этот крик привлек внимание нашей компании, все перешли к окнам, чтобы получше разглядеть темную зубчатую линию, окаймлявшую горизонт на востоке. Впереди, почти на одном уровне с нашим вэйлуксом, мчавшимся на высоте двух миль над океаном, появилась длинная темная полоса Анд. Под нами огромным зеркалом расстилалась синь Тихого океана, с такой высоты казавшаяся необычайно гладкой, будто в штиль.

Значительно позже Умаур станет землей инков. Именно здесь через восемь столетий найдут свое прибежище те, кто волею судьбы сумеет покинуть Посейдонию, прежде чем воды Атлантики скроют «Царицу волн». Те восемь веков, что пока отделяли нас от катастрофы, станут свидетелями падения гордых атлантов. Их души больше не будут вмещать мудрость Ночной Стороны. С потерей нравственности они утеряют ключ к тайникам природы, а с ним - и все господство в воздухе и над глубинами морскими. Горе тебе, Атлантида, обнищавшая духом!

Но тогда перед нами лежал Умаур, еще не ведавший о грядущих ошибках наших потомков, а мы стояли и смотрели на стремительно приближавшееся побережье, делясь впечатлениями о величественных горных грядах, которые наблюдали в телескопы.**

(** Когда ваша наука приблизится, как это было в Посейдонии, к постижению божественного аспекта Природы, когда вместо восхождения к этой ключевой силе всей Природы - одической силе, используя синтез всех окружающих явлений, вы сумеете узреть свыше из одичности всю реку энергии, тогда вы, воплотившиеся вновь посейдонцы, получите все то, что имели в прошлом - вэйлуксы, нейм, телескопы и т. п. Телескопы Атла не были такими примитивными приборами, как сейчас. Можно было не только увидеть самую удаленную звезду, посылавшую луч слабого света сквозь глубины космоса, но настолько приблизить эту звезду, чтобы разглядеть даже такую мелкую деталь, как листок, лежащий на ее поверхности. Все это было доступно нашему зрению. Тебе трудно поверить в это, мой читатель? Запомни одно: свет есть не только отражение или преломление энергии некой субстанции, но еще и продолжение каждой субстанциональной формы, ибо существует лишь Единая Субстанция, несмотря на многообразие ее динамических изменений, которые ошибочно принимаются вами за разные субстанции. Но есть лишь ЕДИНАЯ СУБСТАНЦИЯ: Свет Арктура, скажем, есть продолженная субстанция этой звезды. Электричество, получаемое от машин, наоборот, является безличной, бесформенной силой. Можно заставить одно усиливать другое - и Бесформенное получит образ Сформированного. Теперь ты понимаешь принцип действия наших телескопов? Твоя мысль забегает вперед, и я уже слышу твой вопрос: «Есть ли жизнь на Марсе? А на Юпитере? На Сатурне, Венере?» Ну что же, мой друг, я не отвечу ни да, ни нет, ибо ты УЗНАЕШЬ это, когда вернется посейдонское понимание устройства природы. Ищи и обрящешь, но ищи правильно. Следуй крестообразным Путем.)

Мы рассматривали землю, куда, спустя тысячелетия, придут захватчики из Кастилии под предводительством Писарро и найдут здесь народ, называемый инками. Имя это хранилось в течение многих веков с того дня, когда их далекие предки, именовавшие себя детьми Инкала-Солнца, прибыли сюда, поки­нув погибавшую в водах океана Посейдонию.

В Умауре находились многочисленные карьеры, где посейдонцы добывали разнообразные полезные ископаемые. На огромных план­тациях к востоку от горного массива были посажены рощи каучуконо­сов, хинных деревьев, а также многих других привезенных из Посейдонии пород, прижившихся и сохранившихся в современной Южной Америке. Если бы атланты не имели привычки высаживать ра­стения за пределами своей страны, эти зеленые сокровища никогда бы не появились вне Атлантиды. Сегодняшние дикие леса из привычных для Южной Америки деревьев и кустарников - прямые потомки наших, их прародители выращивались на специальных плантациях для озе­ленения Умаура.

В те давние времена русло Амазонки по всему континенту было зако­вано в броню дамб, сток регулировала сеть каналов, а непроходимые ныне сельвы Бразилии представляли собой осушенную и возделанную землю и напоминали территории, прилегающие сегодня к Миссисипи. Однажды эта река - «Отец вод» разольется на севере по равнине, уро­вень которой сейчас еще высок, и ее не смогут сдержать никакие дамбы. И будет так потому, что многому суждено измениться в грядущие столе­тия. Так будет, ибо история повторяется; и не думай, читатель, что тебе удастся, воплотившись снова, наследовать сполна славу Атлантиды, из­бежав ее теневых сторон. Все движется циклами, но не по кругу, а по спи­рали, и, двигаясь по ней, с каждым витком мы поднимаемся выше, на более высокий план. Но то время, когда сбудется это предсказание и уже никто не сможет отрицать его, еще далеко впереди, на горизонте буду­щего, столь же далекого, как тот великий разлив Амазонки на горизонте прошлого.

Мы улетали все дальше и дальше от огромных садов, плантаций и домов Умаура на севере континента к диким пустыням его южной части, где в один прекрасный день мне суждено будет встретить свою судьбу. А отсюда - вновь на север, вдоль восточного побережья. Предоставляю тебе, мой читатель, самому вообразить жизнь и обычаи миллионов на­ших колонистов - умаури.*

* Название древней провинции Атлантиды до сих пор сохранилось в названии на­рода маори, или маури, населяющего острова Полинезии, острова Кука и Новую Зеландию. Существует теория, что маори пришли на эти земли до европейских колонистов в результате нескольких волн миграций. Прим. пер.

 

Вскоре мы добрались до Панамского перешейка, бывшего тогда ши­риной в четыреста миль, а затем до Мексики (Южной Инкалии) и до про­сторных равнин Миссисипи. Последние представляли собой пастбища, где посейдонцы разводили рогатый скот, удовлетворяя свои потребности в мясе. Когда тысячелетия спустя европейцы впервые пришли на эти зем­ли, там привольно бродили огромные стада - дикие потомки древних пород наших животных. Буйвол, лось, медведь, олень и горная коза-все они из тех давних веков. Мне жаль наблюдать, как бессмысленно их истреб­ляют, безусловно, такие древние породы следовало бы спасти.

Несколько веков спустя после описываемых мной событий в эти ши­рокие долины пришли орды захватчиков на судах со стороны северного перешейка, о существовании которого в прошлом теперь напоминают Алеутские острова. Эти в большинстве своем полуварварские племена явились из Азии. (Я имею в виду не тех, на кого оказала влияние циви­лизация Суэрна, и кто под именем семитских народов позднее сыграл такую заметную роль в истории.) Нахлынувшие в Инкалию варвары заняли равнины Северной Америки и район ее великих озер, но с наступ­лением следующего периода они исчезли с лица земли навсегда. Лишь любознательные археологи, спустя время раскопавшие их останки, констатировали: здесь жили строители курганов.

...Наш путь лежал еще дальше на север, туда, где сейчас находятся великие озера и где тогда располагались крупные месторождения меди, откуда мы добывали большую часть медной руды, а также серебра и дру­гих металлов. Здесь было холодно, гораздо холоднее, чем сейчас, так как эта территория лежала на самой границе отступающих ледников. Ледниковая эпоха завершилась гораздо позднее, чем до сих пор считали и все еще продолжают считать ученые.

К востоку находилось то, что в первые дни освоения европейцами Америки называли великими равнинами. Но во времена Посейдонии они имели совершенно иной вид, чем сейчас. Тогда эти места были не таки­ми засушливыми и не столь редконаселенными, несмотря на более мо­розные зимы - из-за соседства с огромными ледниками. Озера Невады представляли собой именно озера, а не просто высохшую землю, покры­тую бурой и содой. И воды Большого Соленого озера в штате Юта, раз­меры которого значительно превышали его нынешние, не были такими горько-солеными, как сейчас. Словом, на континенте было достаточно ог­ромных хранилищ свежей пресной воды. По Большому Соленому озеру - внутреннему морю - плавали айсберги, оторвавшиеся от ледников его северного побережья. Аризона, эта чудесная сокровищница для геологов, скрывала в то время свои пустыни под чистыми водами большого моря. Мити - так мы называли его. И кругом зеленели сотни квадратных миль земель, не покрытых водой. На берегах Мити стояли многонаселенные города, достаточно крупные, и везде жили колонисты из Атлантиды.

Читатель, помнишь ли ты, что на одной из предыдущих страниц я обещал привести живописный текст, принадлежащий не моему перу? Настало время сдержать слово. Но прежде скажу: был один геолог, объявивший Аризону дном внутреннего озера или моря, существовавшего тринадцать тысячелетий назад, такого же по площади, как и наше море Мити. Наблюдая за эрозией и разрушениями скал в этом загадочном районе, он предположил, что пустыня Аризона, видимо, была дном огромного водоема, оставшегося со времен палеозоя от неглубокого океана, и что это озеро было безусловно «старше плиоцена и, возможно, существовало еще в меловую эпоху»».

Вот истинная история этого района. Нынешние ущелья и огромные каньоны возникли не в результате воздействия времени, воды или климата. Они образовались внезапно, при разрыве, расколе слоев земной коры, вызванном извержением вулкана, подобным извержению на Пи-тах-Рок, которое я описал в первой главе книги, но гораздо более мощным. Красоты Аризоны и ущелье Большого каньона в Колорадо, - следствие дикой пляски земной коры. Если приглядеться внимательнее к этой территории, то можно даже проследить параллельный ход потоков лавы в прямоугольнике между 32 и 34 градусами северной широты и 107 и 110 градусами западной долготы от Гринвича в районе гор Тэй-лор и Сан-Франциско.

К ужасающей разрушительной работе стихии, в результате которой море Мити вылилось в Икслу (Калифорнийский залив), конечно же, прибавился кропотливый труд дождей и потоков во время тысяч зим, а также засух и пыльных бурь стольких же жарких летних сезонов. Они размягчали, шлифовали и бороздили неровные поверхности, придавая им еще более фантастические формы. Можно было бы приписать всю работу именно этим силам, забыв о резце главного скульптора - Плутона, как всегда, остающегося в тени. Именно так и поступил упомянутый геолог - отнес время существования озера к гораздо более раннему периоду, чтобы оставить промежуток времени, достаточный для выполнения такой титанической работы. Но он не прав - я своим и глазами видел море Мити всего лишь двенадцать тысяч лет назад.

Ну, а теперь - обещанное описание этого места. Отрывок взят у современного автора, который настолько красочно живописует вид этого района, что мне захотелось разделить с моими читателями удовольствие от знакомства с ним. Вот слова майора армии США Д. У. Пауэлла:

«Мощные стены каньона идут далеко, в них видны глубокие ниши, скалистые утесы венчают обрывы, внизу же стремительно течет река. С первыми лучами солнца открывается все великолепие красных стен, лишь кое-где, там, где на них растет лишайник, отливающих зеленовато-серым. Река плещется меж ними, и каньон кажется прекрасной триумфальной аркой. А по вечерам, когда садится солнце и на каньон опускаются сумерки, красноватые и розоватые проблески, смешиваясь с зелеными и серыми оттенками, медленно переливаются в коричневый цвет, становящийся черным внизу. И тогда каньон видится темными вратами в царство мрака...

Мы лежали на дне этого ущелья и смотрели вверх сквозь расселину, видя лишь кусочек неба над головой - темно-синий полумесяц с двумя-тремя созвездиями, бесстрастно взирающими на нас сверху. Какое-то время я не мог заснуть, сказывалось возбуждение от прошедшего дня. Вскоре заметил яркую звезду, которая словно зацепилась за самый край нависавшего утеса. Она неторопливо оторвалась от скалы и поплыла над каньоном. Подобная драгоценному камню, сверкавшему сначала на самом краю каменной громады, теперь звезда передвинулась, и я удивился тому, что она не упала вниз. Она будто спускалась по известному одной лишь ей пути. Небо с ночными звездами простерлось над каньоном, как бы опираясь на обе его стены, давя на них своим весом...

Взошедшее утреннее солнце осветило всю неповторимую красоту этих стен. Края обрывов словно полыхали в огне, оставляя впадины в тени. Скалы, красные и коричневые, горящими языками вырастали из глубокого мрака внизу. И надо всем этим - буйство алого пламени. Контраст между ярким светом сверху, еще более ослепительным от светившихся красным скал, и мраком внизу, еще более густым от недоступных солнцу теней, увеличивал зрительно глубину страшного каньона. И путь наверх, в солнечный мир, казался невозможно длинным - а был всего в милю!»

Добавлю к этому, что похожие на башни пики, в те далекие времена со всех сторон обступавшие широкие воды Мити, не были столь величественны, как те, что пришли им на смену.

После остановки в городе Толта, на берегах Мити, наш вэйлукс снова поднялся в воздух и полетел над озером Уи (Большим Соленым озером) к его дальнему северо-западному берегу, где возвышалась заснеженная трехглавая Питах-Уи. На самом высоком из ее пиков вот уже, наверное, пять веков стояло сооружение из массивных гранитных глыб, изначально построенное с двойной целью - для поклонения Инкалу и астрономических расчетов, а в мое время служившее еще и монастырем. На эту вершину не вело ни единой тропинки, добраться туда можно было лишь по воздуху.

Примерно лет двадцать назад, считая с 1886 года от Рождества Хри­стова, один бесстрашный американский исследователь открыл знамени­тый Йеллоустонский регион и со своей экспедицией сумел дойти до Трех Тетонов в Айдахо.* (* Три Тетона расположены на северо-западе штата Вайоминг, но Вайоминг в то время не существовал, как самостоятельная территория, а был образован в 1868 году из территорий штатов Айдахо, Дакота и Юта. Небольшая часть Йеллоустонского Парка находится в Айдахо. (Королевский Справочник Соединенных Штатов).) Эта трехглавая гора и есть Питах-Уи атлантов. Про­фессору Хайдену, прибывшему к подножию тех высоких пиков, удалось после неустанных попыток достичь величайшего из них и совершить на него первое в наше время восхождение. На его вершине он обнаружил строение из гранитных глыб без крыши, о чем и оставил такую запись: «Гранитные обломки свидетельствовали о том, что их не касались в те­чение одиннадцати тысяч лет». И отсюда он сделал напрашивающийся логически вывод, что именно столько времени прошло с момента пост­ройки этих гранитных стен. Что ж, я знаю, что профессор прав: он иссле­довал постройку, действительно возведенную руками посейдонцев сто двадцать семь с половиной веков назад. Я также знаю, что Хайден сам был когда-то посейдонцем и занимал пост в правительстве атлантов - он представлял корпус ученых, лаборатории которых располагались у Питах-Уи. Так что кармически он должен был вернуться к месту своих давниш­них трудов. Знай профессор об этом, наверняка проявил бы к Трем Тетонам еще больший интерес.

Наш вэйлукс сел на площадку возле храма Уи как раз, когда насту­пила ночь. Было очень холодно, что неудивительно, ведь мы находились на севере, к тому же на большой высоте. Но монахи внутри огромного здания из мощных глыб, плотно пригнанных друг к другу, никогда не ощущали холода, так как всякий раз при необходимости атланты черпа­ли энергию из Наваз, Ночной Стороны. Главной причиной нашей останов­ки было желание поклониться Инкалу, когда он взойдет над горой следующим утром, и потому всю ночь яркие лучи рубиновых прожекто­ров корабля оповещали тех посейдонцев, кто мог посмотреть в нашу сто­рону, что здесь находится императорский вэйлукс.

Совершив на восходе ритуал поклонения, мы вновь поднялись в воз­дух и на этот раз взяли курс на восток, чтобы посетить медные рудники Посейдонии в районе современного озера Верхнего. Добравшись до них и на электрических платформах проехавшись по лабиринтам многочис­ленных галерей и тоннелей, мы уже собирались уезжать, когда управля­ющий шахтами подарил каждому из нас по предмету из закаленной меди. Мне достался инструмент, похожий на современный карманный нож, который я хранил всю жизнь, неизменно восхищаясь его искусной закал­кой, благодаря которой режущая кромка не тупилась и оставалась такой острой, что этим ножом можно было даже бриться. Посейдонцы действи­тельно были непревзойденными мастерами в ныне утерянном искусстве закалки меди.

В ответ я подарил управляющему самородок из чистого золота. Он спросил меня, откуда сокровище, и, получив ответ, уважительно заметил: «Любой образец со знаменитого месторождения на Питах-Рок будет вы­соко цениться таким старым шахтером, как я, твой слуга, тем более, что его приносит мне в дар сам первооткрыватель». Так я попытался отблагодарить шахтерские кирку и лопату, прославившие на весь цивилизован­ный мир открытую мною в юности золотоносную жилу.

Посовещавшись, мы решили не забираться слишком далеко на север, так как каждый из нас хотя бы однажды уже видел снежные просторы Арктики, а остались еще на одиннадцать дней в Инкалии, отдыхая и зна­комясь с огромной территорией, где - мы, естественно, еще не знали об этом - однажды англосаксами будет создан великий Американский Союз. Говорят, история повторяется. Я верю, что это именно так. Безусловно, но­вые расы идут как бы по следам рас ушедших. Одна из самых важных и известных в то время североамериканских колоний Посейдонии распо­лагалась западнее великой горной цепи, известной ныне как Скалистые Горы, поэтому величие Америки и впредь будет поддерживаться, в пер­вую очередь, именно западными и юго-западными штатами Американ­ского Союза.

Человек любит селиться в красивых местах, он любит те земли, где Мать-Природа настроена к нему дружелюбно, одаривая его в изобилии легко добытым урожаем, а значит там, где почва плодородна. Поистине, не найти было для этого земли лучше той, что лежала на западе и юго-западе древней Инкалии. Вдоль океана и вглубь горного массива Сьер­ра-Невада располагалась провинция, не уступавшая по красоте краю вдоль берегов Мити. И сегодня это место еще сохранило часть былого очарования, хотя пейзаж теперь иной: на мили вокруг - лишь движущи­еся пески, кактусы да мескитовые деревья, ящерицы-молохи, гремучие змеи да степные собаки.

Перед возвращением в Каифул для разнообразия мы единогласно решили заглянуть и в подводное царство, где властвуют акулы. Подобно всем вэйлуксам такого класса, наш был оборудован как для воздушных, так и для подводных путешествий. Съемная крыша палубы и другие подвижные части корабля герметично закрывались с помощью кре­пежных болтов и резиновых прокладок. Погрузиться в глубь оке­ана было не сложнее, чем сесть на твердую землю. Поскольку мы надумали «нырнуть» с высоты примерно двух миль, капитан получил указание уменьшать силу отталкивания очень медленно, чтобы корабль снижался постепенно и мягко коснулся воды через десять миль. Проделывая этот маневр, надо было поддерживать такую скорость, которая, хотя и была очень низкой для вэйлукса, все же позволила бы покрыть десять миль за десять минут. Когда на такой скорости наше «веретено» вошло в воду, удар в момент погружения был достаточно ощутимым - нас встряхнуло, девушки вскрикнули.

Сразу же выключив силу отталкивания и включив противоположную ей силу притяжения, превышающего земное, мы быстро опустились на большую глубину, несмотря на то, что наш аппарат внутри был наполнен воздухом. За окнами горели бортовые огни. Корабль неспешно двигался. Все собрались у окон салона, внутри которого было темно, воды же вокруг освещались так, что мы могли наблюдать за любопытными стайками подданных Нептуна, носившихся вокруг странного освещенного объекта. Путешествовавший с нами студент-ихтиолог не смог удержаться от восхищенных возгласов.

Внезапно в темноте за моей спиной раздался знакомый голос отца. Я подошел к нейму. Менакс не мог видеть меня в темноте нашего салона, я же явственно видел его в большом зеркале, так как у себя дома он стоял в освещенной комнате и его изображение четко передавалось неймом. Видно было не только принца, но и все, что находилось вокруг него, точно так же, как ночью человек через освещенное окно видит людей и предметы, находящиеся внутри дома, сам при этом оставаясь невидимым.

«Сын мой, - сказал Менакс, - острота новых ощущений не должна побуждать тебя действовать так неблагоразумно, как ты поступил сейчас, погрузившись в океан даже на такой маленькой скорости, как один вен (миля) в минуту. Боюсь, в твоем характере есть склонность к опрометчивым поступкам, которая в один прекрасный день может привести к плачевному результату. Не Инкал наказывает неблагоразумных, а Его нарушенные законы сами карают дерзкого. Будь осторожен, Цельм, будь осторожен!»

После того, как нам наскучила подводная часть пути, капитан начал постепенно увеличивать силу отталкивания, и вскоре вэйлукс выскочил из воды так же легко, как большой шар, наполненный воздухом. Поднявшись на несколько сот футов над поверхностью океана, мы открыли палубу, до того герметично закупоренную, и расселись на ней, нежась под лучами теплого солнца, наслаждаясь свежим океанским бризом, дувшим в попутном нам южном направлении.

Когда после полудня похолодало, мы снова закрыли палубу и поднялись высоко в небо, чтобы уменьшить сопротивление атмосферы и тем обеспечить наивысшую скорость. С той же целью вэйлукс двигался не по прямой, а, так сказать зигзагами: сначала его направляли на юго-восток, к берегам Некропана, затем на юго-запад, в сторону Каифула. Это позволяло еще увеличить скорость за счет использования токов движения самой Земли. И хотя при этом расстояние значительно увеличивалось, возросшая скорость позволяла нам вовремя достичь цели и позавтракать уже дома.

Глава 19

РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ

В Каифуле меня ждала работа, которую я уже мог выполнять, ибо здоровье мое заметно улучшилось. И хотя мне хватало пищи для серьезных размышлений, все же это было легче, чем напряженные занятия в Ксиоквифлоне. В день нашего возвращения Менакс сказал то, что заставило меня крепко задуматься: «Насколько я понимаю, люди Суэрна утратили силу, которой до этого обладали, силу, помогавшую им магическим способом добывать себе пищу. И сейчас перед ними, как никогда остро, встала проблема голода. Мы должны помочь». Мне пришло в голову, что у суэрнианцев, вероятно, было ничтожно мало (если были вообще) возделанных полей, подобных нашим, что у них, возможно, нет никаких познаний в искусстве земледелия, обработки почв и тому подобного и что, наконец, они совсем не приучены к физическому труду. И действительно, они во всех отношениях были как бы детьми-переростками.

Чем больше я раздумывал над этой проблемой, тем более трудноразрешимой казалась ситуация. Стало ясно, что этот народ придется снабжать провизией, как минимум в течение года. За это время его необходимо обучить основам сельского хозяйства - полеводству и уходу за скотом. Позже жителей Суэрна нужно будет обучать и другим ремеслам, таким, как горное дело, ткачество, металлообработка... Как ни странно это звучит, получалось, что целый народ - восемьдесят пять миллионов человек - должен был идти в школу, чтобы учиться искусству жить. Как только до меня дошла вся серьезность ситуации, я даже немного растерялся. О, бедный я, бедный! Пав на колени на зеленый ковер сада, я вознес мольбу Инкалу, прося Его помощи. Когда же поднялся и обернулся, то увидел Уоллуна, следящего за мной со странным выражением на лице. Правитель старался казаться серьезным, насколько возможно, но прекрасные глаза его смеялись.

- По силам ли тебе такая задача? - спросил он.

- Зо Рей, для меня это - тяжелая ноша. По силам ли? Да, если Инкал будет направлять меня, - храбро ответил я.

- Хорошо сказано, Цельм. Прибегни к помощи Посейдонии, ее ресурсы к твоим услугам.

Короче говоря, в Суэрне были основаны школы, в различных районах мы открыли пункты раздачи пищи и одежды; и народ Суэрна - огромного полуострова (современных Индостана и части Аравии) - начал обучаться способам самосохранения и использования своих знаний. Не все делалось под моим непосредственным контролем, я лишь положил начало и в течение трех с половиной лет практически следил за выполнением поставленных задач вместе с моим заместителем. Возможно, я был не столь благодарен Инкалу, как следовало бы, ибо в те дни своего процветания не часто вспоминал о клятве, произнесенной на Питах-Рок.

Сейчас мне не понятно, как человек может сворачивать в сторону с того пути, который почитает неуклонным и справедливым, и, тонко чувствуя любое собственное нарушение, при этом все же полагает себя верным данным однажды обетам. А тогда...

Нравственные ошибки - самые распространенные, это грехи, которые, строго говоря, не вредят непосредственно общественному благу, а скорее относятся к прегрешениям Магдалины. Видимо поэтому общество редко терпимо относится к жертвам, но часто щадит истинных преступников. Думаю, настоящая справедливость в решении любого вопроса в мире невозможна до тех пор, пока преступлениям и такого рода не будет назначена равная, независимо от пола, мера наказания. Мое предложение кажется слишком жестким и огульным? Тогда вспомни, мой читатель, что человеческое правосудие есть система: если оно ошибается в чем-то одном, оно неизбежно ошибается во всем. Значит, наше правосудие несовершенно. Как может быть совершенным то, что содержит ошибку?

В истории иудейской расы сохранились сделанные много позднее записи о заслуживающей внимания части суэрнианцев. Истинно, народ мой, мы вместе познали и славу, и долгие страдания. Я был с тобой и в эпоху, предшествовавшую нынешней, и то, что прошло, было! Мои огромные усилия упали в благодатную почву, и вернуло это семя больше, чем стократ. Но жатва еще не завершена, и избранный народ еще не получил награду за великие страдания, перенесенные с тех пор, как Эрнон из Суэрна прекратил бороться за него. Путь был длинным, но эти люди должны, наконец, выйти из пустыни, в которой блуждают так долго, и Иегова даст отдых детям Своим!

Как и предсказал Эрнон, вождь Салдии не вернулся на свою родину. Он бродил по городу, не замечаемый людьми, а местом жительства избрал вэйлукс некоего чиновника из Посейдонии, стоявший вместе с другими кораблями у Ганджи. Однажды, поближе сойдясь с этим чиновником, салдиец попросил своего нового знакомого доставить ему удовольствие - прокатить на корабле, так как бывшему правителю Салдии никогда прежде не случалось летать, но очень этого хотелось. И уже вечером следующего дня начался первый и последний полет отца Лоликс.

Старый воин выпил за ужином чересчур много крепкого вина, и движения его стали неуклюжими. Среди приглашенных находился один из бывших советников Рея Эрнона. И вот, когда салдиец подошел к заграждению на палубе вэйлукса, чтобы посмотреть вниз, рядом с ним оказался суэрнианец. Естественно, эти двое не испытывали приязни друг к другу и затеяли ссору. Суэрнианец, кстати, тот самый, кто был так поражен потерей своих оккультных способностей при попытке убить меня, слегка толкнул грузного салдийца. Тот навалился на поручень и, не удержав равновесия, вывалился за борт, однако успел ловко ухватиться за поручень обеими руками. В таком положении, смертельно напуганный, неспособный подняться сам, он и повис, взывая о помощи. Суэрнианец ухватил его за руку, но, видимо, не смог удержать. И в следующее мгновение оба - бывший советник и бывший вождь - полетели вниз. Присутствовавший при этом капитан показал на суде, что не успел вмешаться, все произошло так быстро, что он даже не понял, как случилась трагедия. Поскольку других свидетелей в тот момент на палубе не оказалось, суд не предъявил ему никаких обвинений.

Я узнал об этом происшествии от назначенного мной губернатора, который сообщил также, что освободил капитана от управления вэйлуксом и снял с поста. Надо было как можно деликатнее рассказать принцессе Лоликс о смерти ее отца. Каково же было мое удивление, когда, сделав это, я услышал ее невозмутимое:

- Ну и что? Меня это не касается.

- Как? Твой отец... - начал было я, но она прервала меня словами:

- Мой отец?! Знаешь, я даже рада. Могу ли я испытывать к трусу что-либо, кроме отвращения? Ведь он испугался перед лицом смерти, не так ли? Наверное, как ребенок, принялся вопить от страха. Тьфу! Трус не может быть мне отцом!

Я отвернулся в полном смятении, ибо у меня не хватало слов, чтобы выразить свои чувства. Заметив это движение, Лоликс подошла и, тронув мою руку, заглянула в лицо:

- Господин мой Нельм, ты, кажется, возмущен? Неужели я действительно сказала что-то недостойное, оскорбительное для тебя?

- Всемилостивые боги! - воскликнул я. Резкие слова уже готовы были сорваться с моих уст, но тут я вспомнил, что считал салдийку в некоторых отношениях почти ребенком, взял себя в руки и сказал только:

- Нет, принцесса, ничего оскорбительного лично для меня ты не сказала. Но твоя реакция мне непонятна.

Лоликс очень нежно взяла меня под локоть и пошла рядом. И этот ее первый доверительный жест положил начало нашим длительным близким отношениям, которые сначала были приятны, но позже привели к ужасным страданиям там, в Атлантиде, и, подобно фениксу, возродившимся из пепла годы спустя. Истинно, зло, творимое человеком, живет и после него. Тогда я уже знал, что салдийская принцесса неравнодушна ко мне. У меня к ней не было неприязни, так как ее поведение я считал результатом недостаточного развития и вместо того, чтобы отвернуться в справедливом негодовании, пытался оправдать чудовищную жестокость девушки невоспитанностью ее сердца.

По традициям своего народа Лоликс однажды без всякого стеснения предложила мне жениться на ней. Конечно же, я не мог согласиться, хотя было приятно, что такая красавица старается сделать все, чтобы завоевать мое расположение. Однако, наш брак был невозможен, я любил Анзими. Об этом чувстве к моей удивительной, женственной сестре я никогда не говорил Лоликс, опасаясь возможных последствий, но поступил хуже: я солгал ей, сказав, что посейдонский закон запрещает браки с иноземками.

- И никаких исключений? - спросила Лоликс.

- Никаких. В наказание - смерть, - еще раз солгал я. (В Пэсейдонии смертная казнь никогда не применялась, ее запрещал закон Книги Максина.)

- Ну что же, это пустяки. Ты молод и силен, храбр и красив. Поэтому я и люблю тебя. Если даже все законы против, мне все равно. Я буду с тобой. Никто, кроме нас, ничего не узнает, - заявила Лоликс.

Так пало последнее препятствие, и сознание мое помутилось. Все мысли об Анзими исчезли, будто в страхе перед ангелом-обвинителем. Думал ли я тогда о днях своей безгрешности и о таинственном незнакомце, которого с благоговением слушал в самом начале моей жизни в Каифуле? Да, думал. Я вспомнил об Инкале и взмолился: «Бог мой, если ты считаешь, что я на грани совершения греха, готовый нарушить законы общества и брака, то порази меня смертью прежде, чем я сделаю это».

И Инкал поразил меня. Но не тогда, а позднее. Тогда же сознание мое спало крепким сном, а вот страсти проснулись.

Глава 20

ДВУЛИЧИЕ

Год, в течение которого мне разрешено было не учиться, пролетел быстро и спокойно, если не считать тех осложнений, которые возникли из-за связи с Лоликс. Моя сыновняя любовь к Менаксу стала столь же сильной, как и его безграничная отеческая любовь ко мне. Но и ему я не рассказывал ничего о том, что давило меня все тяжелее и тяжелее, - о моих тайных отношениях с салдийкой. Наилучшим выходом было бы открыться астику, но я не решался, ведь это могло лишить меня того, что я ценил больше всего на свете. По крайней мере, так мне думалось.

Со временем я начал сомневаться в своих чувствах к Лоликс. Действительно ли я любил ее? Наверное, любил, но совсем не так, как Анзими. О Инкал, Бог мой! Моя душа стонала от муки. Но совесть еще спала, и я все чаще думал: «То, что Анзими - моя сводная сестра, не помешает ей стать моей женой, ведь такой союз не нарушит закона Посейдонии, запрещавшего лишь кровосмесительные браки. Почему же я должен отказываться от той, которую так сильно люблю? Надо действовать».

Мне удалось поселить Лоликс во дворце, находившемся в другой части Каифула, подальше от Менаксифлона, и при этом не только не вызвать ничьих подозрений, но и не возбудить ревности самой Лоликс. О, подлая двуличность! Сделав это, я начал ухаживать за Анзими, более не сдерживаемый присутствием той, которая могла бы стать помехой, стоило ей только догадаться, что дочь Менакса не была мне сестрой по крови. Теперь вся жизнь моя наполнилась постоянным страхом: я посеял зубы дракона, а возмездие за посеянное зло незамедлительно настигает нас, поражая горем и печалью. Даже если бы Лоликс сама оставила меня, или у меня нашлись бы желание и воля заставить ее сделать это, то все равно по неумолимому закону однажды эта связь должна была открыться, разрушив мои надежды. Увы, несмотря на мучительные крики души о спасении, совесть моя молчала.

Менять какие-либо решения из чувства страха было не в моем характере. Доведись мне состязаться в ловкости с самим Дьяволом, я и тогда стал бы действовать, мобилизовав все свои возможности. Надо было во что бы то ни стало порвать с Лоликс. Но как можно отделаться от горячо любящей женщины? Конечно же, я никогда бы не смог совершить убийство. Да и решение расстаться с ней слишком запоздало - плод нашего греха уже появился на свет, для него был тайно подготовлен дом. Причем, мне казалось, что никто ни о чем не догадывается.

Между тем, до начала экзаменов на получение диплома Ксиоквифлона оставалось совсем немного времени. После их успешной сдачи я собирался просить Анзими стать моей супругой, ибо знал, что она тоже любит меня. Вечерами и после полудня ничто не радовало ее больше, чем прогулки со мною или Менаксом по дворцовым садам, под тенью пальм и гирлянд цветущих лоз, шатром укрывавших аллеи и образовывавших длинные прохладные тоннели, украшенные всем многообразием сокровищ Флоры. Сквозь просветы в этих зеленых стенах виднелись искусственные озера, утесы и ручьи, а за всем этим открывался величественный вид на дворец Менакса и на Каифул, раскинувшийся на пятистах больших и малых холмах. Когда я гулял среди всей этой красоты рядом с той, что была так дорога мне, разве странно, что с моей души хотя бы на время спадало бремя греха и горя?

Я так долго откладывал объяснение с Лоликс, что вообще начал опасаться предпринимать какие-либо действия, дав событиям развиваться самим собой. А потом совсем потерял уверенность в том, что смогу решить мою проблему, боялся, как бы все не обернулось еще хуже. Так проходили дни. Сложные экзамены приближались. Я не пренебрегал салдийкой, но и не стремился к общению с ней. Когда же мы встречались, то я просто закрывал глаза на всю эту ложь. Так и делил свой досуг между Лоликс и Анзими.

Порою мне казалось, что Майнин или Уоллун, а может и оба, знают о моей тайне. И они действительно знали, ибо их оккультное зрение было настолько острым, что позволяло видеть все, даже тщательно скрываемое. Но ни один из них не подавал вида. Майнина отнюдь не заботило то, насколько далеко зашло зло, в чем я вскоре и убедился. Уоллун же молчал, так как был глубоко милосерден и знал: карма готовила мне более страшное наказание, чем то, какое мог наложить кто-либо из людей. Именно милосердие удерживало его от действий, которые усугубили бы мою расплату. Поэтому раковая опухоль оставалась до срока скрытой от глаз общества, и я не догадывался, что благородный правитель является печальным свидетелем моих неблаговидных поступков. Не удивительно, что он был так сдержан со мной в последний год моего обучения.

Наконец, я успешно сдал выпускные экзамены и получил заветный диплом. По традиции в честь дипломантов Рей давал официальный обед, и этим пиром открывался целый сезон приемов, балов, концертов и театральных представлений, проходивших по тому же поводу. Анзими появилась на этом приеме в платье из серого шелка с прекрасной розой во вьющихся черных волосах, скрепленных заколкой, украшенной сапфирами и рубинами. Уоллун представил ее как «Истранаву», то есть «Вечернюю звезду», что соответствует современному званию «Королева бала».

Каждый из выпускников - виновников торжества имел право прийти сюда с дамой или кавалером. Зная, что Рей будет сам вести племянницу к столу, я взял с собой Лоликс. Ради меня она усердно училась в течение последних трех лет и теперь была на втором курсе в Ксиоквифлоне, в который поступила после начальной школы. Ценя принесенные мне жертвы, я не мог не гордиться этой девушкой и не испытывать к ней нежности. За столом мы сидели недалеко от Уоллуна, и он несколько раз останавливал на мне пристальный взгляд, а провожая после ужина, грустно прошептал: «О, Цельм, Цельм». Нетрудно понять, что это не внесло мира в мою душу.

Но вернемся в просторный зал Агако. Как только мы с Лоликс вошли, многие гости наградили красоту салдийки восхищенными взглядами. И действительно, лицо и фигура ее были безупречны. Но самое главное, характер принцессы больше не отличался бессердечием. Его смягчили чувства ко мне, опыт тайного материнства и опасения лишиться всех его радостей, поскольку ее могли не признать матерью ребенка. Перестав быть жесткой в словах, а затем и в мыслях, она превратилась из колючего терновника в нежную розу редкой красоты, лишь с несколькими шипами. Самые достойные люди неоднократно делали Лоликс предложения вступить в брак, но она отказала всем им, хотя уже поняла, что я - лжец. Любовь ко мне, безусловно, приносила ей страдания, однако всегда оставалась искренней и не убывала. И ради меня она бережно хранила нашу тайну. Глядя на нее в тот вечер, я чувствовал, как она дорога мне. Но Анзими была еще дороже, и ужасная трагедия продолжалась.

Была ли у меня хоть капля совести, если я не открылся перед всеми и не взял в жены Лоликс - женщину, любовь которой ко мне была столь безгранична? Нет. Там, в Посейдонии ее, наверное, еще просто не было, ей только предстояло родиться и окрепнуть позднее. Лишь муки раскаяния пробудили ее.

 

Глава 21

ОШИБКА ЖИЗНИ

Сравнение - хорошее упражнение для ума. Для читателя, но прежде всего для себя самого, я хочу сравнить этих двух женщин, сыгравших в той моей жизни (и не только в ней) такую значительную роль. По какой причине я всегда испытывал желание жениться на Анзими, а не на Лоликс? Обе были благородны по характеру, утонченны, умны и прекрасны, хотя их красота была разной, как красота алой розы и белой лилии. Анзими родилась в Атле, а Лоликс стала его приемной дочерью. Но это, конечно, имело не самое большое значение, так как они обе полностью соответствовали посейдонским идеалам добра, красоты и правдивости. Да, отношения между Лоликс и мной хранились в тайне, но, несмотря на это, она была очень дорога мне, я относился к ней с немалой нежностью и любовью. Эта иноземка стала неотъемлемой частью моей жизни. Когда мне бывало грустно и тяжело, она всегда понимала и подбадривала меня, не давая унывать. Мои заботы стали ее заботами, мои радости - ее радостями. Во всем, кроме имени, она стала мне настоящей женой. Но тогда почему же я не мог открыто признать этого?..

Потому что так распорядилась карма. Любовь к Анзими была послана мне кармически, и именно она мешала женитьбе на Лоликс. Я понимал, что Лоликс обладает всеми качествами, чтобы сделать меня счастливым, за исключением, пожалуй, лишь одного - духовного осознания ею связи конечного с бесконечным. Нелепость? Нет. То, что моя душа жаждала видеть в ней такую духовную способность и не находила, но находила в Анзими, свидетельствовало: хрупкий росток интереса к оккультной жизни Сынов Одиночества, поднявшийся из семени, зароненного, по словам Эрнона из Суэрна, годы назад, жив во мне и набирает силу. Возможно, мой читатель, ты скажешь: если столь малый интерес породил такую роковую ошибку, а глубокий может привести даже к потере души, то не лучше ли не интересоваться этим вообще? Совсем нет. Как показало время, я сам виноват, ибо нарушил верность своему идеалу, а значит, верность своей душе. Я уподобился мифической жене Лота, которая никогда бы не обратилась в соляной столб, если бы слушалась не своего любопытства, но высшей воли.

Лоликс не имела ни малейшего представления о психической связи между земными вещами и объектами бесконечности. Я же имел и знал, что Анзими все это тоже известно, поэтому и хотел распорядиться своей жизнью так, чтобы остаться с Анзими и расстаться с Лоликс. Но вместо этого причинил вред им обеим, себе самому и своему пониманию Бога (хотя говорить так, пожалуй, неверно, ибо ничто конечное не может нанести вреда Бесконечному). И тогда поджидавшая меня карма потребовала расплаты и получила ее сполна, всю, до последней капли, и никакими словами нельзя описать моих страданий. Я делюсь этим в надежде, что мои слова помогут удержать других от греха. Ведь как нельзя искупить чужую вину за содеянное зло, так нельзя уклониться и от наказания за свою.

Закон Единого гласит: «Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном».* (* Откр. 21:7). И путь к такому преодолению себя один - бесконечно повторяющиеся погружения в материальное воплощение, до тех пор, пока ошибки личной воли не будут искуплены и эта воля не сольется воедино с Волей Божественной. Никто, кроме тебя самого, не сможет исправить содеянного тобой, как никто другой не сможет дышать за тебя. Реинкарнация - вечно повторяющееся заключение души в темницу телесной плоти - есть искупление и наказание. Если во имя Бога ты стал свободен, если ты победил на этом Пути и вместо того, чтобы быть рабом своих желаний, стал их господином, ты искупил грех. Тогда для тебя нет больше воплощений в тюрьме смерти, ошибочно называемой жизнью. Иного Пути нет, Великий Учитель не указал нам другого.

Вот и я во искупление моего темного прошлого должен был снова возвращаться в этот мир - мир греха, печали, болезней и неудовлетворенных стремлений к миру иному, недоступному для обыденного понимания. На искупление потребовались двенадцать с лишним тысяч лет блужданий по землям мира сего, вдали от дома Отца моего, в муках страстей, боли и несбывшихся надежд, когда я довольствовался шелухой преходящего и называл это радостью... Теперь, побуждаемый любовью, я должен послужить Ему здесь еще немного по доброй воле.

Некоторые души смогут достичь большего, чем я, если только не станут оглядываться назад, как жена Лота. А какой путь изберешь ты? Помни: единственный Путь к эзотерическому, или оккультному, христианскому знанию, - Воля. Тот, кто захочет, обретет Жизнь Вечную. Но для этого его воля к преодолению должна вытеснить волю желания так же, как насыщенный кислородом свежий воздух вытесняет из наших легких воздух отработанный. Когда мы вдыхаем воздух, что окружает нас, он становится нашим дыханием, так же и Воля Духа, окружающая нас, входя в сердце, исполнившееся решимостью задушить змея, помогает нам не знать поражений. Но и я, и Лоликс отвергли это Дыхание и невольно отвернулись от него. О, ужас и боль потерянных веков, веков, которые мы оба утратили! Мы сумели пройти этот путь только через преодоление. Даже сейчас, двенадцать тысяч лет спустя, мне горько сознавать, что тогда я пал так низко! Воля есть Путь ко Христу.

Не ужасно ли было, что я рассчитывал на молчание Лоликс, когда решил отказаться от нее и назвать своей женой перед людьми Анзими? Чудовищно! Я знал, что Лоликс ничего не делает наполовину: предавшись мне, она ни за что не откроет мою низость, даже если будет отвергнута мною ради другой. Общество, увы, никогда не жалеет тех, кто отвергнут.

Итак, я наметил план: сначала добиться от Анзими признания, что она тоже любит меня, хотя это давно уже было ясно, а потом рассказать Лоликс; обо всем, не скрывая ничего, и уповать на ее милосердие. Даже по прошествии столь многих веков, когда - Laus Deo!*(* Слава Богу(лат).) - искупление, наконец-то, завершено, я смотрю на хронику той части моей жизни и удивляюсь, почему сама моя исповедь не прожигает дыр на этой бумаге. Развращенность души - опасная вещь. Ведь даже осознавая собственную порочность, я тогда лишь смутно представлял всю омерзительность моего поведения.

Сможешь ли ты, читатель, отбросить свое отвращение, вызванное моими поступками, и продолжить читать рассказ о том, как я признавался в любви Анзими, Закрыв глаза на зло, вкравшееся в мою жизнь? Но надеюсь, меня легче простить, если мой опыт подскажет тебе Путь искупления и единения с Богом - главный урок, извлеченный мной из прошедших двенадцати тысяч лет, в течение которых прожито много жизней. Все эти годы я шел к цели, как усталый странник. Однако, сейчас не об этом речь, а о самом главном. И я прошу: слушай внимательно, это важно и для тебя.

Я жду освобождения - момента, когда смогу уйти в те благословенные сферы, которые узрели очи мои, которые слышали уши мои, в которых сам я уже пребывал с Тем, Кто откроет - и ни один человек не сможет закрыть, а закроет - и ни один не сможет открыть. Поэтому знайте, люди: до тех пор, пока читающие мои слова будут отворачиваться, не желая принять Его Путь и следовать по нему, я не смогу до конца освободиться. Я стану частицей Великого Мира лишь тогда, когда Духу Его уже не нужно будет бороться с вами, исправляя вас. А пока я работаю, приношу жертву, чтобы и вы смогли познать этот Путь и пройти по нему.

Да, не все люди достигнут цели, отрекшиеся от Него будут отвергнуты Им. Ведь именно на Земле, единственной из всех сияющих систем миров, случилось это отречение, ибо ее обитатели со змеиными сердцами, признавая Его на словах и вопия «Господи, Господи», ненавидели друг друга. Не думайте, что я образно говорю о «змее», - в микроскоп видно лучше. «Сеющий в плоть свою, от плоти пожнет тление; а сеющий в дух, от духа пожнет жизнь вечную».* Те, кто жив, уже распяли плоть с ее привязанностями. Но кто-то и сегодня закрывает глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать о Нем. Вот в их душах семя Жизни Вечной будет закрыто, и они умрут.** Те же многие, что встанут на Путь, никогда не будут отвергнуты. Так сказал Тот, Кто есть Истина. Храните светильник наготове и будьте мудры, не уподобляясь неразумным девам.***

* гал. 6:8.

** В этой связи прочитайте последнюю страницу этой книги, которая завершает данную историю о Жизни, искупленной на Его Кресте. Прим. ред. U4

** Матф. 25:1-13.

 

Глава 22

ЦЕЛЬМ ДЕЛАЕТ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Я был всецело поглощен мыслями о том, что мнилось мне тогда самым важным, - как лучше сделать предложение Анзими. Такое испытывают, наверно, любящие всех времен и народов везде, где супруга выбирают не родители. Назначив время для решающего объяснения, я стал искать Анзими. Известие о том, что она отправилась во дворец Роксои - один из трех дворцов Рея, которым он редко пользовался, - сильно взволновало меня: ведь именно в Роксои жила Лоликс с тех пор, как я переселил ее из Менаксифлона, чтобы обезопасить себя. Однако решение увидеть Анзими осталось неизменным, поэтому я поехал туда, по дороге обдумывая новую ситуацию. Девушки дружили, и этот факт мог значительно осложнить положение.

Прибыв во дворец, я нашел Анзими в саду, у водопада, устремлявшегося с утеса в сказочной красоты озеро, напоминавшее огромную каплю росы. Она сидела в одиночестве и, увидев меня, удивленно спросила:

- А где Лоликс?

- Где?.. Я не знаю. Мне сказали, она пошла с тобой.

- Это правда. Но она взяла мой вэйлукс и умчалась, предупредив, что заедет за тобой, чтобы мы могли немного прогуляться втроем.

Я стал судорожно размышлять: «До Менаксифлона - сорок миль, следовательно, вэйлукс покроет это расстояние примерно за столько же минут. Такое же время потребуется на обратный путь. Всего - восемьдесят минут. Этого будет достаточно». Присев рядом с Анзими, я взял ее за руку. Мне и прежде часто доводилось делать это, иногда я даже обнимал девушку, но совершенно по-братски. Теперь же простое прикосновение пальцев было подобно электрическому разряду, и она сразу почувствовала силу охватившего меня возбуждения. Изысканные слова, которые я собирался произнести, исчезли, и вместо того, чтобы попытаться вспомнить их, я просто сказал:

- Анзими, как мне выразить мою глубокую любовь к тебе? Я не нахожу нужных слов. Я просто прошу тебя, милая, быть моей женой!

И она коротко ответила:

- Да будет так!

Пусть твое живое воображение, читатель, само нарисует все остальное, что за этим последовало...

Лоликс задержалась с возвращением на целых три часа и, когда приехала, меня уже не было. Я знал наверняка - Анзими поделится своей радостью с подругой, чувствовал - Лоликс не выдаст нашей тайны, и хорошо представлял, какой ужасный удар ей предстояло выдержать. Именно так все и произошло. Когда Анзими завершила свой рассказ, Лоликс какое-то время молча смотрела на нее, а потом потеряла сознание. Придя же в себя, она выглядела такой спокойной, что даже Анзими не заподозрила, что ее обморок был вызван нервным потрясением. Это случилось вечером. Анзими, исполненная счастьем, проследила, чтобы ее подруга легла в постель, отпустила сиделок и, только убедившись, что та уснула, вернулась домой. Узнав обо всем этом лишь на следующий день, я подумал, что лучше всего мне сразу поговорить с Лоликс, разом испытать всю боль и покончить с мучениями. Заблудший смертный!

Я отправился в Роксои и, войдя в Ксанатифлон, стал ожидать Лоликс, которой послал записку, сообщив, что хочу встретиться с ней. И вот она вошла... Казалось, целые десять лет пронеслись с тех пор, как я видел ее в последний раз. Измученная и бледная, с огромными черными кругами под глазами, полными слез, она поймала мой быстрый взгляд. Бедная девушка! «Но что тут можно сделать?» - подумал я. Увы, тогда я ощущал лишь небольшие угрызения совести - чешуя греха на моей душе была еще слишком толста.

Лоликс заговорила первой:

- Любовь моя, зачем ты это сделал? Разве я смогу жить после этого? Мне уже давно известно, что нет закона, который бы запрещал наш брак, я лишь ждала, что ты поступишь справедливо, верила, скоро наступит тот день, когда ты предложишь мне разделить твое гордое имя. О, Инкал! Боже мой! Боже мой! - Слезы хлынули из ее глаз. Она попыталась сдержать их и говорить спокойно, но голос выдавал огромную душевную муку: - Цельм, даже сейчас я люблю тебя слишком сильно, чтобы упрекать. Я - твоя и покорюсь твоей воле, ибо уже давно отдала тебе свою жизнь. Я подарила тебе ребенка, и ты поместил его в доме, где ни у кого не возникнет подозрения о его происхождении. Цельм, я совершила даже большее. У нас мог быть еще один ребенок, которого - да простит меня Инкал! - я отправила в Наваззамин, чтобы он не стал уликой против тебя. И теперь я, которую ты называл «любимой», я, любящая тебя больше жизни, оставлена тобой навсегда! О Боже, зачем я родилась? Чтобы пережить все это? За что такой удар?

И снова - рыдания, словно душа у нее рвалась от боли. Я не пытался утешать ее, зная, что иногда слезы являются благословенным облегчением, и подумал: «Неужели Лоликс действительно любит меня так сильно?» Глупец! Как можно было не понять этого по ее поступкам, которые говорили красноречивее слов? В какой-то момент я почувствовал, как в груди у меня словно что-то разбилось, и стал молить, молить Бога простить меня. Но было слишком поздно! Совесть, наконец, пробудилась, словно Минерва, вооруженная для боя.

Но вот Лоликс немного успокоилась и заговорила таким разрывающим сердце голосом, которого я никогда в жизни не слышал:

- Цельм, я прощаю тебя. И даже теперь не выдам, ибо того, кого полюбила однажды, я буду любить до смерти и даже после смерти, если настоящая любовь переживает могилу. Ты пришел, чтобы проститься со мною?.. Пусть будет так. Оставь меня сейчас, потому что я почти схожу с ума! Но запомни, мой дорогой: если ты будешь несчастен в своей новой жизни, хотя я буду молить Инкала, чтобы этого не случилось, есть одно сердце, которое бьется для тебя горячее, любит тебя еще сильнее и, возможно, преданнее, чем то, которое ты найдешь у своей новой любви. Я не буду долго жить и бросать тень на твой покой. Поцелуй же меня так, словно я твоя жена пред всеми, пред Инкалом, так, будто после смерти именно ты должен был бы предать мой прах Свету Неутолимому.

С этими словами Лоликс подошла и судорожно обняла меня. Ее губы, холодные, как губы тех, кто водит дружбу со Смертью, слились с моими в прощальном поцелуе. Затем она опустила руки, постояла мгновение и ушла, оставив меня одного. Долго сидел я, опустошенный, среди цветов оранжереи Роксои.

Ярко сиянье цветов, но они подточены червем;

Прекрасно мерцанье луны, но унынье в ее луче;

И шепот бриза приятен, но он предвещает бурю;

И горечь уже струится в нежно журчащем ручье.

 

КАРМА ДАЕТ OTВET

В тот вечер Инкализ Майнин должен был объявить в большом храме о моей предстоящей свадьбе с Анзими. В Атле в случаях бракосочетания высокопоставленных лиц было принято за месяц до него, опубликовав сначала извещение, проводить официальную помолвку. Но если во время такой церемонии в Инкалифлоне кто-то умирал, то по обычаю должно было пройти не меньше года, прежде чем брак мог вступить в силу. По определенным причинам Майнин не хотел, чтобы Анзими выходила замуж за кого-либо, но так как у него не было ника­кой власти над ней - они были лишь едва знакомы, - то об этом своем желании он умолчал. И в назначенный час Анзими и я предстали перед Инкализом в Святая Святых. Рядом стояли Рей Уоллун и Менакс, и мы все пятеро были в центре внимания огромной аудитории.

Неторопливо и торжественно Майнин начал взывать к Инкалу. Но в се­редине службы на треугольную платформу, где стоял Инкализ, внезап­но ворвалась женская фигура. Это была Лоликс. Ни в ее внешности, ни в одежде, как всегда безупречной, что неизменно являлось предметом ее гордости, я не заметил ничего необычного, за исключением безумного блеска глаз. Но вступать на гранитный пьедестал с Камнем Максина, из ко­торого поднимался ввысь Свет Неутолимый, было запрещено, и этот посту­пок привлек к девушке внимание всех, ибо означал вызов власти Рея.

- Чего ты хочешь? - спросил император.

- Зо Рей, в Салдии, моей родной стране, представитель каждого пола может свататься за другого, - громко объявила Лоликс. - Я сделала предложение этому человеку, Цельму, не зная, что он любит мою подругу. Откуда я могла знать? И теперь я прошу тебя отменить провозглашение, на что ты имеешь полное право.

-Женщина, мне жаль тебя, но обычаи Салдии не приняты в Посейдонии. Я не могу удовлетворить твою просьбу, - ответил Уоллун.

Я ощутил леденящий холод при мысли, что сейчас мое преступление будет открыто. Но тут Лоликс неожиданно развернулась и растворилась среди публики. Прерванное провозглашение продолжилось. Мы пятеро, как того требовала церемония, подошли ближе к Свету Жизни, и Майнин спросил Анзими:

- Заявляешь ли ты о своей воле выйти замуж за этого человека?

- Да, - ответила она. Инкализ обратился ко мне:

- А ты? Заявляешь ли ты о своей воле взять в жены эту женщину?

- Истинно так, если это не противоречит воле Инкала.

Но едва я произнес эти слова, как Лоликс вновь влетела на платформу так поспешно, словно ее кто-то преследовал. Она остановилась рядом со мной возле Света Неутолимого, гордо выпрямилась, обвела присутствующих неестественно сверкавшими глазами и со спокойствием безумной сказала:

- Инкал будет против. Смотри, Цельм, я вновь пришла, чтобы ты женился на мне здесь и сейчас. Бог ушедших душ будет нашим Инкализом, а этот кинжал станет объявлением о нашей свадьбе для всех остальных. - И с последними словами она нанесла мне удар кинжалом, целясь в грудь. Я едва успел закрыться рукой, которую и пронзило лезвие.

Когда она выдернула кинжал, кровь брызнула на гранитный пол. При виде ее Лоликс издала пронзительный вопль и одним прыжком оказалась в центре треугольника, рядом с кубом Максина.

Анзими упала без сознания, потрясенный Менакс, застыв, смотрел, как из моей руки хлещет кровь, а Уоллун, бледный, но спокойный, приказал подбежавшему охраннику: «Арестуй эту безумную женщину».

- Нет-нет, не арестовывайте меня! - закричала салдийка. - Я была сумасшедшей раньше, но не теперь! Тот, кто прикоснется ко мне, будет проклят и умрет в Максине!

Будучи суеверным, охранник заколебался: он не решался тронуть ее и не мог ослушаться Рея. В страхе он обернулся к последнему и стал извиняться.

- Тихо! - прогремел Уоллун, затем мягким голосом обратился к Лоликс:

- Подойди ко мне, женщина.

- Нет, зо Рей! На этом месте, рядом с Максином никто из законопослушных граждан твой страны не сможет причинить мне вреда. Здесь я и останусь. - Говоря это, Лоликс поправила свой слегка развязавшийся тюрбан и спокойно посмотрела на императора. И тут Инкализ Майнин, до этого молчавший, произнес:

«Да, астика из Салдии, ты действительно будешь стоять там долго. Намного дольше, чем думаешь».

Он сказал это очень спокойно, даже мягко, внимательно глядя на несчастную девушку. Я не понял значения его слов, невольно бросил взгляд на Рея и вдруг увидел выражение ужаса на лице правителя. Инкализ же поспешно отвернулся и продолжил церемонию помолвки. Но я едва слышал его, отчасти из-за своей кровоточащей руки, отчасти из-за Анзими, которая лишь наполовину пришла в себя и была еще так слаба, что опиралась на меня. Когда все завершилось, Уоллун, возложив руки нам на головы, сказал печально:

- Не один год, а гораздо больше времени пройдет, прежде чем вы сможете соединиться. Цельм, я прощаю тебе грехи твои, ибо в моей власти простить тебе преступление человеческих законов. Прощаю и эту несчастную салдийку. - Затем, обернувшись к Майнину, он твердо добавил: - Из-за твоего проклятого поступка, Инкализ, мы с тобой с этого момента навсегда чужие! Теперь я знаю, кто ты.

Произнеся перед всеми столь грозные и таинственные слова, Уоллун вышел из Инкалифлона. За ним удалился и Майнин. Менакс же, желая выяснить причину всех этих неприятностей, обратился к той, что стояла у Света Неутолимого, но она не ответила и не шелохнулась. Я тоже приблизился к ней и тихо позвал: «Лоликс...» В ответ - ни слова, ни жеста. Я дотронулся до ее шелкового платья и испытал еще одно потрясение - платье было жестким, как камень. Я коснулся ее руки, она также была холодной и твердой. И лицо Лоликс, и даже ее волнистые локоны совершенно затвердели. Она не просто умерла, она превратилась в камень!

Как во сне, завороженный, еще не веря в реальность происшедшего, я постучал костяшками пальцев по тонким складкам ее платья - окаменевшая ткань издала глухой звук. Я схватил палец - он отломился. Внезапный животный страх, охвативший меня, побудил тут же отбросить палец на каменный пол - он раскололся на кусочки, как хрупкий осколок горной породы. Завитки золотых волос принцессы, которыми я так часто с нежностью играл, все еще хранили прежний милый цвет, как и кожа, и прекрасные голубые глаза. Казалось, она жива. Но душа Лоликс улетела навсегда! Ее прекрасная, теперь уже каменная ножка, выглядывавшая из-под края платья, приросла к граниту, на котором стояла.

Наконец, я понял все: это чудовищное злодеяние совершил Майнин в тот самый момент, когда смотрел на Лоликс и сказал те слова. Он предал свою оккультную мудрость, и за это Уоллун проклял его. Инкализ трансмутировал в камень плоть, кровь и даже одежду Лоликс. Совершенная каменная статуя - вот все, что осталось от бедной, обезумевшей от горя, покинутой салдийки. Теперь она могла бы стоять здесь столетия, до тех пор, пока камень не рассыплется в прах.

Даже потеряв разум, Лоликс осталась верна мне: ни одного порочащего меня слова не сорвалось с ее уст. Если Уоллун знал о нас, - а теперь я был уверен, что так и есть, - он простил меня. Но только за нарушение человеческих законов. Рей не обладал правом прощать нарушения Законов Инкала. И мое преступление стало кармой, расстелившей предо мной изнурительные просторы пустыни греха, пески которой многие последующие века обжигали мои ноги во время скитаний по ним, прежде чем я смог вступить на узкий Путь, ведущий ввысь. А тогда долгое и