ВИНДЕЛЬБАНД (Windelband) Вильгельм (1848—1915) — немецкий философ, один из классиков историко-философской науки, основатель и видный представитель Баденской школы неокантианства

ВИНДЕЛЬБАНД (Windelband) Вильгельм (1848—1915) — немецкий философ, один из классиков историко-философской науки, основатель и видный представитель Баденской школы неокантианства. Пре­подавал философию в Лейпцигском (1870—1876), Цю­рихском (1876), Фрейбургском (1877—1882), Страсбургском (1882—1903), Гейдельбергском (1903—1915) университетах. Основные труды: "История древней философии" (1888), "История новой философии" (в двух томах, 1878—1880), "О свободе воли" (1904), "Философия в немецкой духовной жизни XIX столе­тия" (1909) и др. Имя В. ассоциируется прежде всего с возникновением Баденской школы неокантианства, ко­торая наряду с другими направлениями этого движе­ния (Марбургская школа и др.) провозгласила лозунг "Назад к Канту", положив тем самым начало одному из главных течений в западно-европейской философии последней трети 19 — начала 20 вв. Круг проблем, рас-

сматривавшихся философами этой школы, чрезвычай­но велик. Тем не менее доминирующим вектором ее развития можно считать попытки трансцендентально­го обоснования философии. В отличие от Марбургской версии неокантианства, ориентировавшейся глав. обр. на поиски логических оснований т.наз. точных наук и связанной с именами Когена и Наторпа, баденцы, во главе с В., акцентировали роль культуры и сконцентри­ровали свои усилия в деле обоснования условий и воз­можностей исторического познания. Заслугой В. явля­ется попытка дать новое освещение и разрешение ос­новным проблемам философии, и, прежде всего, про­блеме ее предмета. В статье "Что такое философия?", опубликованной в сборнике "Прелюдии. Философские статьи и речи" (1903) и книге "История новой филосо­фии" В. специально разбирает этот вопрос, посвящая его прояснению пространный историко-философский экскурс. В. показывает, что в Древней Греции под по­нятием философии понималась вся совокупность зна­ний. Однако в процессе развития самого этого знания из философии начинают выделяться самостоятельные науки, в результате чего вся действительность посте­пенно оказывается разобранной этими дисциплинами. Что же в таком случае остается от старой всеобъемлю­щей науки, какая область действительности остается на ее долю? Отвергая традиционное представление о философии как науке о наиболее общих законах этой действительности, В. указал на принципиально иной путь и новый предмет, обусловленный самим ходом развития культуры. Культурная проблема кладет нача­ло движению, лозунгом которого стала "переоценка всех ценностей", а значит философия может продол­жать существовать, по В., только как учение об "обще­значимых ценностях". Философия, по В., "более не бу­дет вмешиваться в работу отдельных наук... она не на­столько честолюбива, чтобы со своей стороны стре­миться к познанию того, что они уже узнали и не нахо­дит удовольствия в компиляции, в том, чтобы из наи­более общих выводов отдельных наук как бы сплетать самые общие построения. У нее своя собственная об­ласть и своя собственная задача в тех общезначимых ценностях, которые образуют общий план всех функ­ций культуры и основу всякого отдельного осуществ­ления ценностей". Следуя духу кантовского различе­ния теоретического и практического разума, В. проти­вопоставляет философию как чисто нормативное уче­ние, основанное на оценочных суждениях и познании должного, — опытным наукам, базирующимся на тео­ретических суждениях и эмпирических данных о дей­ствительности (как о сущем). Сами ценности у В. очень близки в своем значении к кантовским априор­ным формам или нормам, обладающим трансценден-

тальным характером и являющимися надвременными, внеисторическими и общезначимыми принципами, ко­торые направляют и, таким образом, отличают челове­ческую деятельность от процессов, происходящих в природе. Ценности (истина, благо, красота, свя­тость) — это то, с помощью чего конструируются и объективный мир научного познания, и культура, и с их помощью можно правильно мыслить. Однако они не существуют в качестве неких самостоятельных предметов и возникают не при их осмыслении, а при истолковании их значения, поэтому они "значат". Субъективно же они осознаются в качестве безуслов­ного долженствования, переживаемого с аподиктичес­кой очевидностью. Проблему разъединенности мира сущего (природы) и мира должного (ценностей) В. провозглашает неразрешимой проблемой философии, "священной тайной", т.к. последняя, по его мнению, не способна отыскать некий универсальный способ по­знания обоих миров. Частично эта задача решается ре­лигией, объединяющей эти противоположности в еди­ном Боге, однако и она не может до конца преодолеть эту принципиальную раздвоенность, т.к. не может объ­яснить, почему рядом с ценностями существуют и без­различные в отношении к ним предметы. Дуализм дей­ствительности и ценности становится, по В., необхо­димым условием человеческой деятельности, цель ко­торой и состоит в воплощении последних. Большое место в творчестве В. занимала также проблема мето­да, а, точнее, проблема специфики метода историчес­кой науки, являющейся процессом осознания и вопло­щения трансцендентальных ценностей. Решающим в различении "наук о природе" и "наук о духе" (в терми­нологии Дильтея) В. считал различие по методу. Если метод естествознания направлен главным образом на выявление общих законов, то в историческом знании акцент делается на описании исключительно индиви­дуальных явлений. Первый метод был назван В. "номотетическим", второй — "идиографическим". В прин­ципе один и тот же предмет может быть исследован обо­ими методами, однако в номотетических науках приори­тетным является законополагающий метод; тайны же исторического бытия, отличающегося своей индивиду­альной неповторимостью, единичностью, постижимы посредством идиографического метода, т.к. общие зако­ны в принципе несоизмеримы с единичным конкретным существованием. Здесь всегда присутствует нечто в принципе невыразимое в общих понятиях и осознавае­мое человеком как "индивидуальная свобода"; отсюда несводимость этих двух методов к какому-либо общему основанию. Значителен вклад В. в историко-философ­скую науку. Его "История древней философии" и "Ис­тория новой философии" и сегодня сохраняют свою

ценность в силу оригинальности и продуктивности высказанных в них методологических принципов исто­рико-философского знания, а также благодаря содер­жащемуся в них обширному историческому материа­лу; они не только расширили представления об истори­ко-философском процессе, но и способствовали ос­мыслению современного культурного состояния обще­ства. (См. также Баденская школа неокантианства.)

Т.Г, Румянцева

ВИНЕР (Wiener) Норберт (1894—1964) — матема­тик, основатель кибернетики (США)

ВИНЕР (Wiener) Норберт (1894—1964) — матема­тик, основатель кибернетики (США). Важнейшие тру­ды: "Поведение, целенаправленность и телеология" (1947, в соавторстве с А.Розенблютом и Дж.Бигелоу); "Кибернетика, или управление и связь в животном и машине" (1948, оказал определяющее влияние на раз­витие мировой науки); "Человеческое использование человеческих существ. Кибернетика и общество" (1950); "Мое отношение к кибернетике. Ее прошлое и будущее" (1958); "Акционерное общество Бог и Голем" (1963, русский перевод "Творец и робот"). Авто­биографические книги: "Бывший вундеркинд. Мое детство и юность" (1953) и "Я — математик" (1956). Роман "Искуситель" (1963). Национальная медаль на­уки за выдающиеся заслуги в области математики, тех­ники и биологических наук (высшее отличие для уче­ных США, 1963). В. родился в семье иммигранта Лео В., еврейского уроженца г. Белосток (Россия), отказав­шегося от традиционного иудаизма, последователя учения и переводчика произведений Л.Толстого на ан­глийский язык, профессора современных языков Уни­верситета Миссури, профессора славянских языков Гарвардского университета (Кембридж, Массачусетс). По изустной традиции семьи В., их род восходил к ев­рейскому ученому и богослову Моисею Маймониду (1135—1204), лейб-медику султана Салах-ад-дина Египетского. Ранним образованием В. руководил его отец по собственной программе. В 7 лет В. читал Дар­вина и Данте, в 11 — окончил среднюю школу; высшее математическое образование и первую ученую степень бакалавра искусств получил в колледже Тафте (1908). Затем В. учился в аспирантуре Гарвардского универси­тета, там же изучал философию у Дж.Сантаяны и Ройса, Магистр искусств (1912). Доктор философии (по математической логике) Гарвардского университета (1913). В 1913—1915 при поддержке Гарвардского университета продолжил образование в Кембриджском (Англия) и Геттингенском (Германия) университетах. В Кембриджском университете В. изучал теорию чи­сел у Дж.Х.Харди и математическую логику у Рассе­ла, который "...внушил мне весьма разумную мысль, что человек, собирающийся специализироваться по

математической логике и философии математики, мог бы знать кое-что и из самой математики..." (В.). В Геттингенском университете В. был слушателем курса фи­лософии у Гуссерля и курса математики у Гильберта. В связи с первой мировой войной возвратился в США (1915), где завершил образование в Колумбийском университете (Нью-Йорк), по окончании которого стал ассистентом кафедры философии Гарвардского уни­верситета. Преподаватель математики и математичес­кой логики в ряде университетов США (1915—1917). Журналист (1917—1919). Преподаватель кафедры ма­тематики Массачусетского технологического институ­та (МТИ) с 1919 и до ухода из жизни; полный профес­сор математики МТИ с 1932. Ранние работы В. вел в области оснований математики. Работы конца 1920-х относятся к области теоретической физики: теории от­носительности и квантовой теории. Наибольших ре­зультатов как математик В. достиг в теории вероятнос­тей (стационарных случайных процессах) и анализе (теории потенциала, гармонических и почти периоди­ческих функциях, тауберовых теоремах, рядах и пре­образованиях Фурье). В области теории вероятностей В. практически полностью изучил важный класс ста­ционарных случайных процессов (позднее названных его именем), построил (независимо от работ А.Н.Кол­могорова) к 1940-м теории интерполяции, экстраполя­ции, фильтрации стационарных случайных процессов, броуновского движения. В 1942 В. приблизился к об­щей статистической теории информации: результаты изданы в монографии "Интерполяция, экстраполяция и сглаживание стационарных временных рядов" (1949), позднее издавалась под названием "Временные ряды". Вице-президент Американского математического об­щества в 1935—1936. Поддерживал интенсивные лич­ные контакты со всемирно известными учеными Ж.Адамаром, М.Фреше, Дж.Берналом, Н.Бором, М.Борном, Дж.Холдейном и др. В качестве приглашен­ного профессора В. читал лекции в Университете Циньхуа (Пекин, 1936—1937). Время работы в Китае В. считал важным этапом, началом зрелости ученого мирового класса: "Мои труды начали приносить плоды — мне удалось не только опубликовать ряд значитель­ных самостоятельных работ, но и выработать опреде­ленную концепцию, которую в науке уже нельзя было игнорировать". Развитие этой концепции прямо вело В. к созданию кибернетики. Еще в начале 1930-х В. сблизился с А.Розенблютом, сотрудником лаборато­рии физиологии У.Б.Кеннона из Гарвардской медицин­ской школы, организатором методологического семи­нара, объединившего представителей различных наук. Это облегчило для В. знакомство с проблемами биоло­гии и медицины, укрепило его в мысли о необходимо-

сти широкого синтетического подхода к современной ему науке. Применение новейших технических средств во время второй мировой войны поставило противо­борствующие стороны перед необходимостью реше­ния серьезных технических проблем (в основном в об­ласти противовоздушной обороны, связи, криптологии и др.). Основное внимание уделялось решению про­блем автоматического управления, автоматической связи, электрических сетей и вычислительной техни­ки. В., как выдающийся математик, был привлечен к работам в этой области, результатом чего было начало изучения глубоких аналогий между процессами, про­текающими в живых организмах и в электронных (эле­ктрических) системах, толчок зарождению кибернети­ки. В 1945—1947 В. написал книгу "Кибернетика", ра­ботая в Национальном кардиологическом институте Мексики (Мехико) у А.Розенблюта, соавтора киберне­тики — науки об управлении, получении, передаче и преобразовании информации в системах любой приро­ды (технические, биологические, социальные, эконо­мические, административные и др.). В., которому в его исследованиях были близки традиции старых школ на­учного универсализма Г.Лейбница и Ж.Бюффона, се­рьезное внимание уделял проблемам методологии и философии науки, стремясь к широчайшему синтезу отдельных научных дисциплин. Математика (базовая его специализация) для В. была едина и тесно связана с естествознанием, и поэтому он выступал против ее резкого разделения на чистую и прикладную, так как: "...высшее назначение математики как раз и состоит в том, чтобы находить скрытый порядок в хаосе, кото­рый нас окружает...Природа, в широком смысле этого слова, может и должна служить не только источником задач, решаемых в моих иссследованиях, но и подска­зывать аппарат, пригодный для их решений..." ("Я — математик"). Свои философские взгляды В. изложил в книгах "Человеческое использование человеческих су­ществ. Кибернетика и общество" и "Кибернетика, или управление и связь в животном и машине". В фило­софском плане В. были очень близки идеи физиков Ко­пенгагенской школы М.Борна и Н.Бора, декларировав­ших независимость от "профессиональных метафизи­ков" в своем особом "реалистическом" мировоззрении вне идеализма и материализма. Считая, что "...господ­ство материи характеризует определенную стадию фи­зики 19 века в гораздо большей степени, чем современ­ность. Сейчас "материализм" — это лишь что-то вроде вольного синонима "механицизма". По существу, весь спор между механицистами и виталистами можно от­ложить в архив плохо сформулированных вопросов..." ("Кибернетика"), В. в то же время пишет, что идеализм "...растворяет все вещи в уме..." ("Бывший вундер-

кинд"). В. испытывал также значительное влияние по­зитивизма. Опираясь на идеи Копенгагенской школы, В. старался связать кибернетику со статистической механикой в стохастической (вероятностной) концеп­ции Вселенной. При этом, по признанию самого В., на его сближение с экзистенциализмом повлияла песси­мистическая интерпретация им понятия "случай­ность". В книге ("Я — математик") В. пишет: "... Мы плывем вверх по течению, борясь с огромным потоком дезорганизованности, который в соответствии со вто­рым законом термодинамики стремится все свести к тепловой смерти — всеобщему равновесию и одина­ковости. То, что Максвелл, Больцман и Гиббс в своих физических работах называли тепловой смертью, на­шло своего двойника в этике Киркегора, утверждав­шего, что мы живем в мире хаотической морали. В этом мире наша первая обязанность состоит в том, чтобы устраивать произвольные островки порядка и системы..." (известно стремление В. сопоставить ме­тодам статистической физики также учения Бергсона и Фрейда). Однако тепловая смерть все-таки мыслит­ся В. здесь как предельное состояние, достижимое только в вечности, поэтому в будущем флуктуации упорядочения и вероятны: "...В мире, где энтропия в целом стремится к возрастанию, существуют местные и временные островки уменьшающейся энтропии, и наличие этих островков дает возможность некоторым из нас доказывать наличие прогресса..." ("Кибернети­ка и общество"). Механизм возникновения областей уменьшения энтропии "...состоит в естественном от­боре устойчивых форм...здесь физика непосредствен­но переходит в кибернетику..." ("Кибернетика и обще­ство"). По В., "...стремясь в конечном счете к вероятнейшему, стохастическая Вселенная не знает единст­венного предопределенного пути, и это позволяет по­рядку бороться до времени с хаосом... Человек воздей­ствует в свою пользу на ход событий, гася энтропию извлеченной из окружающей среды отрицательной эн­тропией — информацией... Познание — часть жизни, более того — самая ее суть. Действенно жить — это значит жить, располагая правильной информаци­ей..." ("Кибернетика и общество"). При всем при этом завоевания познания все-таки временны. В. никогда "...не представлял себе логику, знания и всю умствен­ную деятельность как завершенную замкнутую карти­ну; я мог понять эти явления как процесс, с помощью которого человек организует свою жизнь таким обра­зом, чтобы она протекала в соответствии с внешней средой. Важна битва за знание, а не победа. За каждой победой, т.е. за всем, что достигает апогея своего, сра­зу же наступают сумерки богов, в которых само поня­тие победы растворяется в тот самый момент, когда

она будет достигнута..." ("Я — математик"). В. назы­вал У.Дж.Гиббса (США) основоположником стохасти­ческого естествознания, считая себя продолжателем его направления. В целом же воззрения В. возможно трактовать как казуалистические с влиянием реляти­визма и агностицизма. По В., ограниченность челове­ческих возможностей познания стохастической Все­ленной обусловлена стохастическим характером свя­зей между человеком и окружающей его средой, так как в "...вероятностном мире мы уже не имеем больше дела с величинами и суждениями, относящимися к оп­ределенной реальной Вселенной в целом, а вместо это­го ставим вопросы, ответы на которые можно найти в допущении огромного числа подобных миров..." ("Ки­бернетика и общество"). Что касается вероятностей, то само их существование для В. является не более чем гипотезой, вследствие того, что "...никакое количество чисто объективных и отдельных наблюдений не может показать, что вероятность является обоснованной иде­ей. Иными словами, законы индукции в логике нельзя установить с помощью индукции. Индуктивная логи­ка, логика Бэкона, представляет собой скорее нечто та­кое, в соответствии с чем мы можем действовать, чем то, что мы можем доказать..." ("Кибернетика и общест­во"). Социальные идеалы В. были следующими: вы­ступая за общество, основанное на "...человеческих ценностях, отличных от купли-продажи...", за "...здо­ровую демократию и братство народов...", В. возлагал надежды на "...уровень общественного сознания...", на "...прорастание зерен добра...", колебался между отри­цательным отношением к современному ему обществу капитализма и ориентацией на "...социальную ответст­венность деловых кругов..." ("Кибернетика и общест­во"). Роман В. "Искуситель" представляет собой вари­ант прочтения истории Фауста и Мефистофеля, в кото­рой герой романа, талантливый ученый становится жертвой корысти деятелей бизнеса. В религиозных во­просах В. считал себя "...скептиком, стоящим вне веро­исповеданий..." ("Бывший вундеркинд"). В книге "Тво­рец и робот" В., проводя аналогию между Богом и ки­бернетиком, трактует Бога как предельное понятие (ти­па бесконечности в математике). В., считая культуру Запада морально и интеллектуально слабеющей, возла­гал надежду на культуру Востока. В. писал, о том, что "...превосходство европейской культуры над великой культурой Востока — лишь временный эпизод в исто­рии человечества...". В. даже предложил Дж.Неру план развития промышленности Индии посредством кибер­нетических заводов-автоматов во избежание, как он писал, "...опустошительной пролетаризации..." ("Я — математик"). (См. Кибернетика.)

C.B. Силков