(окончание, начало в №3, 2006)
Северянин и Маяковский
С неожиданной стороны на взаимоотношения двух столь разных поэтов позволяют взглянуть мемуарные записи Игоря Северянина, посвященные Маяковскому. Эти записки я переписал из архива вдовы Северянина Веры Борисовны Коренди. Написаны они были в начале 1941 года. А в январе 1923 года Северянин посвятил Маяковскому длинное стихотворное послание, которое адресат так и не увидел.
Мой друг Владимир Маяковский,
В былые годы озорник,
Дразнить толпу любил чертовски,
Показывая ей язык.
Ходил в широкой желтой кофте,
То надевал вишневый фрак.
Казалось, звал: «Окатастрофьте,
Мещане, ваш помозглый мрак!»
В громоздкообразные строки, -
То в полсажени, то в вершок, -
Он щедро вкладывал упреки
Тому, кто звал стихи – «стишок».
Его раскатный, трибунальный,
Толпу клонящий долу бас,
Гремел по всей отчизне сальной,
Где поп, жандарм и свинопас.
В те годы черного режима
Мы подняли в искусстве смерч.
Володя! Помнишь горы Крыма
И скукой скорченную Керчь?
…
Ты помнишь нашу Валентину,
Что чуть не стала лишь моей?
Благодаря тебе я вынул
Из сердца «девушку из фей».
И, наконец, ты помнишь Сонку
Почти мою, совсем твою,
16 Такую шалую девчонку,
Однако принцессу освободил какой-то отважный рыцарь и больше Дракон ее никогда не видел...
"Постой-ка, - вдруг прервал молчание Дракон, - а ты не помнишь своей матери?"
Ребенок остановился, помолчал минуту, затем отрицательно покачал головой: "Нет, она умерла при родах. Но тот, кто называет себя моим отцом, утверждает, что я очень на нее похож".
И вдруг резкая боль пронзила все тело Дракона. Тоннель закончился стеной, которой они не заметили. Это и был тот самый завал, который образовался после землетрясения.
"Ты в порядке?" - испугался ребенок и после минутного молчания продолжил: "Ты знаешь, один мудрец сказал, что любая стена - это дверь... Давай попробуем?" с этими словами он приложил руку к стене туннеля. "Что ты делаешь?" - удивился Дракон. Стена под напором подалась и оба увидели темный туннель, более узкий, чем тот, по которому они шли. Не сговариваясь, друг за другом, осторожно держась за холодные стены, они стали спускаться в подземелье.
И тут Дракон почувствовал, что стал меняться. Идти становилось все легче, хвост сделался невесомым, словно его и не было вовсе. Он взглянул на ребенка. Темный силуэт стал стройнее и выше. "Что происходит?" - подумал Дракон. И вдруг, словно в ответ на его мысли в темноте туннеля прозвучал голос: "Давно никто из живых не входил сюда". Ребенок остановился: "Кто здесь?". Ответ прозвучал на незнакомом языке, но оба поняли, что их спрашивают о цели визита и понимают их речь. "Мы ищем смысл жизни" - ответил ребенок. "А этот человек?" - спросил голос. "Какой человек?" - недоуменно спросил ребенок. "Который вошел сюда вместе с тобой в образе дракона" - был ответ.
На минуту воцарилась тишина. Дракон удивленно ощупывал себя и не нашел ни чешуи, ни хвоста, ни каких-либо признаков, что он дракон. Ребенок пытался разглядеть его в темноте, но видел только темный силуэт хорошо сложенного высокого мужчины в длинном плаще. "Однако, ты изменился" - только и смог вымолвить, придя в себя, ребенок. "Не помню ничего" - сознался Дракон. В это время ребенок нашел в стене еще одну дверь и братья оказались в огромной пещере, ярко освещенной сверху... самым настоящим солнцем.
"Ого!.." - только и смог сказать Дракон и вдруг увидел в зеркале свое 29
Отражертва ЗазерКальмиусу
Ло-грина, Ashgan
Дракон
(смс-сказка)
(окончание, начало в №3, 2006)
Странное ощущение было у Дракона, когда они только вошли под эти мрачные, сырые, темно-сине-зеленые своды. Он вдруг стал вспоминать свою жизнь от рождения до сего момента. Пестрой, переливающейся лентой была записана она где-то вне его сознания, но все же где-то совсем рядом. Он шел, и длинный свиток лет разматывался на каждом шагу, уходя своим началом в глубокое Далеко. И тут он припомнил, что, гуляя по этому коридору, он всегда вспоминал свою прошедшую жизнь, но никогда еще она не казалась ему такой далекой, такой сказочной и словно бы не его, по крайней мере этой длинной ленты воспоминаний хватило бы на несколько тысяч обыкновенных человеческих или звериных жизней...
Постепенно лента повествовала о многих тысячелетиях, о страшных битвах, в которых один за другим гибли его сородичи. А он уже и не помнил об этих сражениях! Проносились в голове образы людей, одетых в латы, сидящих на конях. Он сражался с ними яростно, огненно. И, о чудо! тогда в его пасти, оказывается, жило такое зловещее пламя, а в какой-то миг он об этом забыл, начав стареть... Может и сейчас оно еще есть? И можно будет расплавить заваленный камнями проход и так помочь этому странному человеку, чтобы только больше не видеть его, не думать о тех странных превращениях и тайнах, которые он с собой принес... Но что же тогда? Это старость. Даже если и суждено ему быть последним драконом на земле, разве можно опускать крылья, так и не попробовав разобраться во всем? Тем более что пещера с таинственным тоннелем уже много веков принадлежит лично ему. И что в многочисленных ближних гротах этой пещеры он некогда прятал принцесс, пока ему не надоели их жалобные стоны и бледные, изнемогающие лица. На одной из них он даже хотел жениться. Она ничего не боялась и даже полюбила его, придумав странную легенду, что под обликом дракона скрывается зачарованный принц. Дракону понравилась легенда, но принцем он себя не ощущал и
28 не помнил...
Такую нежную змею?..
И если ты, Владимир, помнишь
Все эти беглые штрихи,
Ты мне побольше, поогромней
Швырни ответные стихи!..
Берлин. 1922 г. Осень. Октябрь на исходе. Сияет солнышко. Свежо. Идем в сторону Унтер ден Линден.
- Или ты не узнаешь меня, Игорь Васильевич? – останавливает меня радостный бас. Маяковский! Обнимаемся. Оба очень довольны встречей. С ним Борис Пастернак. Сворачиваем в ближайшую улицу, заходим в бар. Заказываем что-то легонькое, болтаем. Маяковский говорит:
- Проехал Нарву. Вспоминаю: где-то близ нее живешь ты. Спрашиваю: «Где тут Тойла?» Говорят: «От ст.Иеве в сторону моря». Дождался Иеве, снял шляпу и сказал вслух, смотря в сторону моря: «Приветствую тебя, Игорь Васильевич».
В Берлине Маяковский остановился в отеле. В номере мы застали троих: он, Лиля и О.М.Брики. Лиля Юрьевна была, помню, в лиловом капотике. Изящная и женственная. Володя угощает меня ромом и паюсной икрой, которую привез с собой целую жестянку.
Маяковский и Кусиков приняли тогда во мне живое участие: устроили четыре моих книги. Деньги я получил за все вперед. Встречались мы часто у Кусикова, у Толстого, у нас, в ресторане. Я присутствовал на всех вечерах Маяковского.
Маяковский «пробовал» женщин – если «вульгарилась», был беспощаден, в случае «осаждения» доискивался причин: если не «позировала на добродетель», с уважением сникал.
Голос Маяковского: «шторм, идущий на штурм» (штурмующий шторм).
София Сергеевна Шамардина, слушательница высших бестужевских курсов нравилась и мне и Маяковскому. О своем «романе» с ней я говорю в «Колоколах собора чувств». О ее связи с Володей я узнал от нее самой впоследствии. Она чистосердечно призналась, что у нее должен быть ребенок от Владимира Владимировича.
Когда мы с Володей жили в Симферополе (отель «Лондонский»), Валентина Ивановна Гадзевич (поэтесса Валентина Солнцева) прислала мне из Тамбова телеграмму, что родители согласны на наш брак. Я был увлечен и готов был «осупружиться». Володя долго тщетно меня отговаривал. Наконец он признался, что девица завлекала и его и даже обнажалась перед ним. Я верил каждому его слову и потому порвал с нею. Володя был верным другом.
Владимир Иванович Сидоров предложил нам турне по Крыму. До Симферополя из Москвы мы ехали с Володей вдвоем. Сидели большей частью в вагоне-ресторане и бесконечно беседовали за стаканом красного 17
вина. Остановились вначале у Сидорова, потом перекочевали в отель, счета в котором оплачивал устроитель турне. Жили в одном номере – я и Володя. Он любил, помню, спать нагим под одеялом. По утрам я требовал в номер самовар, булочки, масло. Володя же требовал коньяк, икру.
Почти ежевечерне мы пили шампанское в «Бристоле». Наши вечера скрашивала некая гречанка Людмила Керем, интеллигентная маленькая шатенка, и кафешантанная певица Британова, милая и приличная. Пивали обыкновенно по шести бутылок, закусывая жженым миндалем с солью. Владимир пил очень мало: иногда несколько рюмок, большей частью вина, любил же шампанское.
Однажды мы предприняли поездку в Ялту. Когда уселись в машину, захотели на дорогу выпить коньяку. Сидоров распорядился, и нам подали на подносе просимое. В Гурзуфе и Алупке мы также заезжали погреться. В Ялту прибыли поздним вечером. В комнате прохладно. Ходили в какой-то клуб на танцы. Крым, занесенный снегом!..
Никаких ссор между мной и Володей не бывало: бывали лишь временные расхождения: никто не хотел уступать друг другу. «Молодо-зелено»… А жаль!
В марте 1918 г. меня избрали «королем поэтов». Маяковский вышел на эстраду: «Долой королей – теперь они не в моде». Мои поклонники протестовали, назревал скандал. Раздраженный, я оттолкнул всех. Володя сказал мне: «Не сердись, я их одернул – не тебя обидел. Не такое время, чтобы игрушками заниматься».
Бывали мы с Володей в Москве иногда у Брониславы Рундт – сестры жены Брюсова Иоанны Матвеевны.
В Берлине мы провели в общем три месяца. Вынужден признаться с горечью, что это была эпоха гомерического питья. Как следствие – ослабление воли, легчайшая возбудимость, легкомысленное отношение к глубоким задачам жизни. Володя сказал мне: «Пора перестать тебе околачиваться по европейским лакейским. Один может быть путь - домой».
Странно: теперь я не помню, как мы познакомились: не то кто-то привел его ко мне, не то мы встретились на одном из бесчисленных вечеров-диспутов. Потом он часто заходил ко мне запросто. Бывал он всегда со мной ласков, очень внимателен сердцем и благожелателен ко мне. И это было всегда. В глаза умел говорить правду, не оскорбляя, без лести хвалил. С первых дней знакомства вышло само собой так, что мы стали говорить друг другу «ты». Должен признаться, что я мало с кем был на «ты».
…Володя нарисовал меня углем. Размер около аршина. Портрет всегда висел у меня в кабинете.
…Я теперь жалею, что в свое время недооценил его глубинности и хорошести. Мы совместно, очевидно, могли бы сделать больше, чем каждый врозь. Мешали мне моя строптивость и заносчивость юношеская… Оказывается, я сильно и по-настоящему любил Володю, это я окончательно осознал в 1930 г., когда весть о
18 его смерти потрясла меня… © Лаврентий Лашук
Укоров невольных следы,
Их время заносит песком,
И только любовь остается.
***
В сухой траве туманный силуэт
Качает гривой и прядет ушами.
Дороги лунной пыль с его копыт,
Осыпавшись, становится цветами,
Но не простыми – это сон-трава,
Ее цветы подобны лунной ночи.
И в облаченье пепельном она –
Хранительница снов и всех видений,
Которые порой приходят ночью.
***
Полной грудью вдохнула луну,
Утонули глаза в синеве
И наполнились искрами звезд,
Излучать стали призрачный свет.
И, пронзая столетий пласты,
Доплыву до истоков судьбы,
Чтобы тайну рождений своих
В единую ленту сплести,
И ею время взорвать
И вечность впустить в сердца.
Свободный полет души
Вернется тогда к жрецам…
***
И магии нет никакой,
А просто страниц голоса
Так странно сплелись в лучах
Уже заходящего солнца.
©Логвинова И. (Ло-грина) 27
***
Спят терриконы безвершинные,
Покрыты прорезью морщин.
Трава сухая обступила их пыльные от угля ноги.
Степная сказка ковылей
Туманом бархатным лежит,
В ее нагретый за день рай
Сворачивай скорей с дороги.
Когда плывет волной ветров
Над головой напев степной,
И солнца луч за терриконом
Зажег невиданный закат,
Дневную пыль стряхни с души
И в упоительной тиши
Послушай пение цикад…
***
В темноте трава блестит, как снег,
Утром становящийся росою.
Как ковер несбывшихся надежд
Укрывает землю слой за слоем.
Ветер гонит мыслей облака
О надеждах и реальной жизни.
В настоящем – счастье, но пока
Видеть мы его не научились.
Разбросали мелких пыль забот,
Намечтали рай и настремились,
И того ценить не научились,
Чем так щедро дарит нас судьба…
***
Разбирая наощупь цвета,
Касаясь следов от закатных лучей на стекле,
Я думаю так глубоко,
Что слышу лишь отзвуки мыслей.
И сердце готово простить,
26 И даже простило уже
Стихотворельсы
Сергей Рейдер (г.Казань)
***
В наш переулок с опозданьем
Вступают месяцы и годы.
Но вот весну к родимым зданьям
Попутной принесло погодой.
Мгновенно стался судоходен
Угол какой-нибудь медвежий,
Не знавший прежде половодий
И бывший непроезжим прежде.
А ты следишь, к кому, кому же
Плывут во двор автомобили, -
Во всех неотдаленных лужах
Уж навигацию открыли
Во всех неотдаленных душах
Давно начаты ледоходы
Слов на бумагу или в уши
О спавшем месяцы и годы
О ставшем ласточкой из речи,
Что делает весну без прочих
Голубкою с письмом, крылящей плечи.
А ты ссыхаешься по почте.
На стройке, прямо у заката,
Над подстеленной лужей стоя,
Застыл Нарциссом экскаватор,
Любуясь в первый раз собою.
16 июля 2006.
Цырлина Светлана (г.Донецк)
Hymne
Veni, Spiritus Sancte!
Veni animae meae.
Voco tibi amanter:
Audi verba ea.
O, Praesul!
Attrahe peccantes,
Rege justos,
Punge vagantes!
Veni, Sancte Divine,
Quando fides cataras.
Semper regna, Domine!
Vero, Dei amaro.
Laudamus tibi,
Domune,
Rex aeternae
gloriae!
Credo. Fidibus ero.
Castus, eleison corda!
Hodie vexilla Era,
Aevum, Domini Era,
Vitae aeternum orsa.
Quando illius
Domine, nostra firmitas!
Demisse lustro ōrem.
Divina digna caritas
Demittur coelōrum.
Enant dolores donicum
Di dominator orbis,
Quando Illius nobiskum,
Quae Dominus in nobis. – bis
Praenitens semper veritas,
20 Praemuni peccatoros.
Ло-грина (г.Донецк)
***
В сон ворвется луна золотая
И по лунной дорожке лучей
Добежит до волшебного края,
Две скалы там и горный ручей.
Там живет, каждый день хорошея,
И поет свою песнь Лорелея,
Золотою играя косой,
Навевая пророческий сон.
***
Лунный цветок лепестками коснулся стекла,
Сказки волшебные ожили вдруг под подушкой.
И тишина настороженно пробует звук –
Вдруг в этой комнате звуки не так отзовутся?
Голос хрустальный в дрожащей запел темноте,
Хрупкое эхо, ликуя, его подхватило.
И, полюбив, высочайшая музыка сфер
Голос усилила высшей гармонией мира.
***
Ковылями гривы белые – по ветру.
Гривой белой стало Дикое поле.
Расплескался буйный ветр по степи –
То ли кони это, то ль ковыли…
***
Ночью на сцене театра встречаются пьесы,
Призраки старых актеров в спектакле судьбы
Вновь на себя надевают привычные роли,
Чтобы смешать и наполнить их смыслом иным
В переплетении фраз из созвучных сюжетов,
И в запредельной абсурдности нашего века.
Dr. Uphoff (USA)
 |
Animae sancta libertas
Grates cantas canoros!
Et devenimus verticum
In lustro nostri cordis,
Quando Illius nobiscum,
Quae Dominus in nobis. – bis
Dei amor infinitas
Deligis lacrimosos.
Delebis rupes sanctitas,
Fenebis noxiosos.
Enant dolores donicum
Di dominator orbis.
Quando Illius nobiscum,
Quae Dominus in nobis. – bis
Forgive me my love
You know, the life is so simple.
You know, it changes by itself;
The sky is a very large window
To look from the shelf.
You see, the time can be broken,
When feeling’s filing the space.
Not any a word should be spoken
Among the silence of grace.
Refrain: Forgive me my love,
You’re so tender!
You can live you had before,
To live and to rove…
Don’t surrender
From my heart
That knocks at your door.
You thought, the faith’s just a feeling.
I came for changing your mind.
Your hope will have nothing of thrilling:
It waits for a pray from yourside.
And if your soul is lonely, 21
Look and see this an immence sky.
It can love, it can feel so strongely,
As I do, as you must try!
Refrain.
Like The Angels Fly…
It’s raining all day long.
Dropps of rain crash the glass.
We’ll never be along, -
Sun is following us.
And if you loose your way,
I will help you to found one.
Don’t be afraid, don’t run away
From your life, follow the sun!
Refrain: Wait for a moment
The clouds step back,
Look at the blue of the sky.
Now can you answer, what have we lack
To do, like the angels fly?
Here is our train:
Now we’ll go far from this place.
We forgot about a rain
Filling in the space.
Open carrage’s window!
If you let in admit the sky,
You can feel this a flying freedow,
You can do, like the angels fly.
Refrain: Now wait for a moment
The clouds step back,
Look at the blue of the sky.
Do you remember that time which’s no back,
When the dreamt like the angels fly?..
Rely Upon The Heaven
Ardour of my soul – Jerusalem,
Gleam of hope at my heart.
Now I am standing over the hem
Of the world, alived of my guard.
Light of the freedom in Heaven of mine –
This is the Glory of God.
This is the trustfull way I could find
In the darkness with help of my sword.
Refrain: Rely upon the Heaven.
Your life has beginning just now.
Sorrow cut by the wings of raven.
Shake off splinters of griefe from your soul.
Throught the storm of the space
A daybreak of your life –
The City of David shines.
Ending of my griefe – Jerusalem,
Stellar light in midnight.
How can I merit your light?
Light of the freedom in Heaven of mine –
This is the only I want.
This is the valour I could get in the fight
In the darkness with help of my sword.
Refrain.
 |
