Тайны человечества: мифы о древнейших расах.

Вот уже не первый век ученых всего мира беспокоит вопрос о жизни и условиях древнейшего человека на Земле. Рассматривая эту тему вполне с научным подходом, мы не можем пренебречь накопившейся информацией священных индийских писаний. Древние тибетские и индийские тексты дают ответы на многие насущные вопросы и раскрывают удивительный мир тайн и

32 загадок наших праотцев.

С. Бекренев

Между подиумом и сценой

Весь мир – театр. Все люди лицедействуют. Это истины со стажем, но они ничуть не устарели. В античном театре актеры, чтобы внушительнее выглядеть и привлечь к себе внимание, вставали на особые деревянные подставки – котурны. Но разве шикарная сумочка в руках кокетливой женщины, яркий галстук или шейный платок на импозантном мужчине – это не те же самые котурны?

Наша одежда и сопутствующие ей этикетные аксессуары – это наш маленький театр, наш личный праздник, который всегда с нами, если, конечно, мы достойны праздника.

В театре малая группа актеров заражает своим эмоциональным настроем сотни театральных зрителей. То же и в движении моды. Горение художников и модельеров, не без помощи рекламы, конечно, утверждает какой-либо новый стиль или направление сначала среди немногих своих приверженцев. Ничтожное меньшинство устанавливает, в конечном итоге, диктат своего вкуса над большинством. Ведь моде сопротивляться неимоверно трудно: попробуйте, например, надеть калоши, когда все кругом ходят без них.

Совершенно очевидно, что зрелищность – это одно из основополагающих начал театра. Однако театральность может иметь место и за его пределами. Театральность может проявляться в речи и в походке, в особом способе рукопожатия или в манере завязывать галстук. Театрально все, что поднимается над уровнем голой утилитарности и жаждет привлечь к себе повышенное внимание. Азбука нашего гардероба не имеет еще системного обоснования, тем не менее, и без науки ясно, что одежда может прикрывать или, напротив, обнажать, призывать или отталкивать, служить сигналом бедствия или возвещать о празднике. Как и в храме Мельпомены, в обычной жизни жанр события предопределяет выбор и стиль нашего костюма.

Антон Павлович Чехов, автор великих пьес, но в обиходе человек бесконечно далекий от всякой театральности, собираясь в гости к Толстому, никак не мог подобрать себе брюки. "Надену широкие, – размышлял автор "Вишневого сада", – решат, что я нахал, а если узкие, меня сочтут скрягой или мещанином".

Входящие в жизнь новые поколения отвергают сложившиеся каноны

и вносят в декорацию эпохи новые, необычные формы, краски, линии. 13

Это подобно первому сценическому выходу актера: очень важно уже с порога заявить о себе уверенно и громко. Линяют краски, ветшают формы, ломаются линии. Мода, словно старый актер, склоняется к шаблону, рутине, трафарету. Но где-то там, за сценой, накапливается дождь перемен, готовится новая революция линий и красок.

Театр "уплотняет" и гиперболизирует реальность, как бы собирая ее в фокус. В свою очередь, демократизация моделей – это концентрация одежды, "сгущенное" представление о многообразии ее форм и типов. Явления реальной жизни искусство театра "доводит" до предельной ясности и последней четкости очертаний. Жизнь на театральных подмостках предстает в своих драматически-заостренных и напряженно-крайних началах. А мода – это не что иное, как театр одежды, и здесь не о показах и демонстрациях речь, а, исключительно, о том, что мода "доводит до кипения" и выставляет на всеобщее обозрение некие характерные тенденции и предпочтения, присущие данной эпохе. В чистом виде мода – всего лишь абстракция. И так же, как не существует в природе некоего идеального дерева, а есть только конкретные березы, сосны и осины, так и в реальной жизни никто не одет по моде в идеальном смысле. Мода - это всегда сумма бесконечных приближений.

Театр – это причудливый мир тайных сигналов, подспудных намеков, сверкающих откровений. Дух иллюзий, блеск метафор, шум пророчеств генетически присущи театральному языку. В этом смысле "словарь" одежды обладает ничуть не меньшей знаковостью и содержит в себе немало зашифрованной информации. Шляпа, надетая набекрень, цвет и форма приколотого к блузке букетика, шарф, небрежно переброшенный через плечо, - все это свидетельства тех или иных психологических состояний, предупреждение, призыв или угроза. В средние века доблестный рыцарь с трепетом и волнением ждал утреннего выхода дамы своего сердца. И когда в первых лучах солнца сеньора представала в ореоле зеленых оттенков, сердце кавалера вспыхивало радостью, преобладание синих и голубых тонов означало неопределенность и как бы промедление чувств, а диктатура красного цвета была неопровержимым признаком решительного отвержения. Суровый приговор не оставлял бедному рыцарю и капли надежды.

А каким выразительным "переговорным устройством" становился веер в

14 руках восточной красавицы! В наклонах и поворотах, в быстрых и

послании. Любя ее всю жизнь, он мог забыть о ней, будучи в шкуре дракона, вспоминая лишь как какой-то смутный сон. Он снова задумался и легкая тень сомнения легла на его чело. "А что, если я теперь уже недостоин ее?" - прошептал он.

"Смотри!" - тихо указал ему ребенок на вершину одной из ближних гор. Дракон всмотрелся и увидел одинокого всадника. Что-то в его поведении показалось странным Дракону. Ребенок тронул его за рукав и сказал: "Он заметил нас!" Дракон это тоже уже понял и соображал, как действовать дальше. Но было уже поздно - странный всадник подавал кому-то сигнал.

Дракон и ребенок успели скрыться в лесу до того, как на поляну перед входом в пещеру съехались воины. Несколько дней путешествовали они по незнакомому лесу, сверяя свой путь с кристаллом. Потом пересекли пустыню и вышли к древней пирамиде. Судя по всему, она была намного древнее египетских. Друзья молча остановились перед входом, охраняемым химерами, каждый со своими мыслями. Чем дольше стояли они так, тем яснее становились им ответы на самые немыслимые и неразрешимые вопросы. Наконец, ребенок первым нарушил молчание. "Я понял" - сказал он. - "Смысл жизни – в любви". Дракон молча согласился с ним, вполне уверенный в том, что это так. Он шагнул к пирамиде. От стены отделилась легкая тень. Красавица небесной красоты сделала шаг ему навстречу...

отражение. Высокий, стройный юноша в изумрудном плаще, темноволосый, с тонкими чертами лица стоял перед ним. К нему подошел ребенок и тоже увидел себя в зеркале таким юношей, только немного повыше ростом и более смуглым.

Из-за зеркала вышла девушка в зеленом платье. "Я и не думала увидеть вас снова спустя три столетия" - иронично сказала она. Дракон встал перед ней на колени, ребенок тоже последовал его примеру.

"Встаньте с колен! Отныне ты - Зъядерруммир (сканд. - превращенный в Дракона), а ты - Еррфэнкюннт (сканд. - превращенный в Ребенка). - Ящерица подала Дракону - голубоватый кристалл. - Идите с миром. Вы получите ответы на все свои вопросы. И пусть хранят вас в пути лесные и степные духи..."

Когда Дракон и ребенок вышли из пещеры, была глубокая ночь. Дракон задумчиво наблюдал за появлением на одной из сторон кристалла каких-то иероглифов. И вдруг ребенка осенило. "Послушай! - закричал он, задыхаясь от волнения, - там, на стенах пещеры были какие-то рисунки... Они прямо касались превращения двух молодых людей в Дракона и в ребенка... Вот только я не могу вспомнить их..." Он стал усиленно тереть лоб, пытаясь восстановить в памяти эти ожившие рисунки и знаки, которые и привели их тогда в туннель, а потом и в пещеру. Но ни один знак не вспоминался. "Тьяркьённурр! (сканд. - горная принцесса)" - произнес Дракон.

Ребенок остановился, так как что-то хрустнуло у него под ногами. Он нагнулся и разгреб листья. В земле оказалось углубление, прикрытое еловыми ветками и присыпанное хвоей и листвой. На дне углубления лежал сверток. Ребенок достал и развернул его. Это оказалась старинная книга в кожаном переплете, застегнутая на золотую застежку с изображением каких-то очень древних зверей. Когда они вдвоем открыли эту книгу, оказалось, что рисунки из пещер были действительно те самые, что им нужны. Но только, как ни пытался ребенок прочесть их, они тускнели под его пальцами и он ничего не мог разглядеть.

"Странно, - прошептал Ребенок, - в пещере они оживали сами..."

"А может, они утратили силу?" - спросил Дракон.

Но вдруг легкий ветерок перевернул страницу и Дракон узнал в изображении принцессы ту, лицо которой только что видел на экране

30 кристалла и имя которой читал в таинственном иероглифическом

медленных движениях веера скрывался целый алфавит чувств и ощущений. Прочитать этот моментально ускользающий текст мог только человек, хорошо искушенный в метафизике лукавых взглядов и мимических мелочей. "Веерный" диалог - это высочайшее искусство невербального общения. И на этой почве рождались тонкие кудесники – магистры и гроссмейстеры куртуазных наук. Выныривающий из-за веера глаз луноликой красавицы посылал "снаряд" такой сокрушительной мощи, под напором которой вдребезги разбивались сердца, лопались состояния, ко всем чертям летели репутации, а порой рушились и могучие империи.

Драматический или оперный театр - своеобразный музей одежды всех времен и народов. Плащ Онегина или фрак Чацкого, извлеченные из затхлого театрального реквизита, чудесным образом преображаются на плечах вдохновенного артиста и, освобождаясь от пыли столетий, становятся вдруг впору и нашему современнику, привлекая сердца и возбуждая нашу тоску по каким-то утраченным совершенствам.

Платье Ермоловой, мундир Станиславского, сюртук Качалова, пиджачишко Евг. Леонова, футболка Высоцкого оказываются снова "модными" как притягательные модели и светлые ориентиры наших лучших душевных устремлений.

Мой внутренний мир – это непрекращающийся театр для себя, а моя наружность и мой костюмный облик и поведение – это мой хепенинг, театр для всех. В зависимости от амплуа и способностей, времени и места моего появления, я могу разыгрывать перед почтенной публикой трагедии и комедии, водевили и фарсы, оставаясь в то же время и зрителем, и персонажем спектаклей других режиссеров. Один театр наезжает на другой, тысячи мизансцен возникают и гибнут каждую минуту, но в этой игре, итог которой известен заранее, я все же могу восторжествовать хотя бы на несколько мгновений.

В огромном театре жизни, простирающемся от Москвы до Бог весть каких окраин, каждый из нас играет свою роль среди светлых и мрачных декораций истории, а поскольку голые короли нынче не в моде, то преуспеть в этой всеобщей схватке больше надежд у того, кто своему сокровенному достоянию находит органически точное внешнее воплощение. В этом случае есть шанс сыграть в хорошем спектакле со сквозным действием и единым стилем.

Лаврентий Лашук

Воспоминания о Северянине