Резкий рост товарно-денежных отношений в эпоху, непосредственно последовавшую за завоеваниями Александра, стимулировался рядом факторов. В качестве первого из них надо отметить увеличение массы денег, находившихся в распоряжении греков, как участвовавших в походе, так и оставшихся в тылу. Захватив огромные сокровища персидских царей, накопленные за два с лишним века господства династии Ахеменидов и лежавшие втуне в хранилищах Суз и Персеполя, Александр получил возможность щедро одаривать своих приближенных и соратников, воинов, находившихся у него на службе, а также тех, кто возвращался домой или обосновывался в новых греческих городах. Большие суммы посылались Александром Антипатру в Македонию; многое перепадало и представителям греческих полисов, которые приезжали к Александру либо в составе официальных делегаций, либо для участия в организуемых им мусических и гимнастических соревнованиях (как это было, например, в Египте в 332 г.). Щедрость Александра способствовала повышению уровня благосостояния значительной части греческого населения.
Существенную роль сыграла денежная реформа, проведенная Александром после захвата им персидских сокровищ. На всей территории империи была установлена единая денежная система. При этом, в отличие от персидских царей и своего отца Филиппа II, Александр распорядился о принятии в качестве денежного стандарта серебряных монет аттического образца. Массовый выпуск серебряных тетрадрахм с изображением Александра, ставших основной денежной единицей империи, оказал весьма благоприятное воздействие на развитие торговли во всем этом ареале. Чеканка монет в сатрапиях и отдельных городах была — по крайней мере при жизни Александра — строго воспрещена.
Большинство новых городов, закладывавшихся Александром и его преемниками, строилось по берегам больших рек и на магистральных торговых путях, соединявших страны Востока и Запада. Большие дороги еще при персах были оборудованы почтовыми станциями, при которых имелись постоялые дворы, где путники — кто бы они ни были — могли остановиться и передохнуть. Теперь эти дороги были усовершенствованы. Все это стимулировало поездки по новым странам и облегчало установление торговых связей между полисами Старой Греции и новыми греческими поселениями. Известно, что одним из симптомов кризиса греческой полисной системы были затруднения со сбытом товаров, производившихся в традиционных центрах греческого ремесла. Теперь для греческих товаров появились новые рынки сбыта. Поселенцы новых городов, бывшие в основном греками и македонянами, нуждались в предметах обихода, которыми они привыкли пользоваться на родине. Это были по преимуществу керамические и металлические изделия, одежда, а также продукты сельскохозяйственного производства, как вино и оливковое масло. Караваны с этими товарами в большом количестве шли с Запада на Восток, причем жители новых городов имели возможность оплачивать стоимость этих товаров звонкой монетой. В свою очередь, на Запад отправлялись товары, в которых нуждались старые греческие города: шерсть, ковры, предметы роскоши и т. д. Вслед за греческими армиями на Восток устремилось большое число торговцев, перекупщиков, всякого рода дельцов, набиравших караваны, груженные товарами, строивших постоялые дворы и склады, заключавших всевозможные сделки. Сами армии стали превосходными рынками, о чем более подробно будет сказано несколько ниже.
Все это способствовало значительному, хотя и оказавшемуся недолговечным, — экономическому подъему в Старой Греции. Для Македонии время вплоть до нашествия кельтов в 70-х годах III в. было временем материального благополучия — и это несмотря на то, что практически все способное носить оружие мужское население находилось в это время в армии. Экономически развитые полисы Средней Греции, такие, как Афины и Коринф, также переживали время подъема. В особенности это относилось к Коринфу, который после потери Афинами их морской гегемонии стал крупнейшим торговым портом на Балканском полуострове (и оставался таковым вплоть до его разрушения римлянами в 146 г.). Расцвет ремесленного производства в этих городах и оживление торговли привели к уменьшению пропасти между богатыми и бедными, которая была одним из характерных признаков кризиса полисной системы в IV в. Средний зажиточный афинянин — характерная фигура комедий Менандра, писавшего в основном в конце IV в. Наибольшее экономическое благополучие афинского населения приходится на десятилетие 317–307 гг., когда правителем Афин был перипатетик Деметрий Фалерский, находившийся, как уже было сказано, в дружеских отношениях с Менандром. Вероятным представляется предположение, что Деметрий стремился на деле осуществить аристотелевский идеал «умеренной жизни», хотя бы для этого пришлось пожертвовать традиционным афинским идеалом «свободы». В некоторых отношениях прагматическая политика Деметрия сыграла отрицательную роль в развитии афинской культуры: так, изданный им запрет устанавливать на могилах художественно выполненные надгробные стеллы привел фактически к гибели этой интереснейшей ветви аттического прикладного искусства[121].
Это время для Старой Греции было, по выражению М. И. Ростовцева, временем «несбывшихся надежд»[122]. В III в. благосостояние полисов Балканского полуострова начало быстро падать[123]. Это объяснялось- рядом причин, одной из которых были почти непрерывные войны македонских властителей Кассандра, Деметрия Полиоркета, Антигона Гоната за преобладание в Старой Греции, традиционно считавшейся родиной и важнейшим очагом греческой культуры. Особенно опустошительное влияние эти войны оказали на области Пелопоннеса, где в основном происходили военные действия, так как пелопоннесские государства — Спарта, а затем образовавшиеся в III в. Ахейский и Этолийский союзы городов — продолжали оказывать македонской гегемонии отчаянное сопротивление.
Другим важным фактором, подрывавшим благосостояние Старой Греции, было постепенное падение спроса на греческие товары — по мере того, как в эллинистических монархиях Востока развивалось собственное производство таких же товаров, но значительно более дешевых, чем те, которые привозились морем, а затем караванными путями из далекой Греции. Подъем экономики в новых государствах был связан с оттоком на Восток многих тысяч ремесленников, стремившихся найти применение своему умению в новых греческих городах. Наиболее удачливые из них оседали в столицах — Александрии, Антиохии, а затем в Пергаме. Это приводило к постепенному упадку ремесленного производства в старых городских центрах.
В связи со сказанным снова возобновился — и притом с усиленной скоростью — процесс расслоения граждан на богатых и бедных. В особенности это относилось к полисам, жившим за счет сельскохозяйственного производства, где происходит обезземеливание большинства сельских хозяев и сосредоточение земли в руках немногих землевладельцев. Показателен в этом отношении пример Лакедемона — страны по преимуществу сельскохозяйственной, в которой владение землей было необходимым условием получения гражданства. По дошедшим до нас сведениям[125], в середине III в. почти вся земельная собственность Спарты была сосредоточена в руках примерно одной сотни землевладельцев, в то время как общее число граждан этого полиса составляло около 700 человек. Это означало, что по крайней мере 6/7 спартиатов были бедняками, у которых не хватало средств даже на то, чтобы обзавестись оружием. Это обстоятельство в связи с общим уменьшением численности населения объясняет, почему Спарта, бывшая когда-то сильнейшим в военном отношении государством Пелопоннеса, к этому времени утратила свою былую мощь. Даже если допустить, что приведенные цифры дают сильно утрированную картину положения вещей, все равно они указывают на общую тенденцию, кото-рая была характерна для всех аграрных полисов Балканского полуострова.
В полисах, где основу благосостояния, как, например, в Афинах, составляло ремесленное производство, происходит новое резкое обострение противоречий между беднотой, включавшей разорившихся ремесленников, рабочих, живших наемным трудом, а также лиц, не имевших постоянных занятий, и состоятельными гражданами, скопившими в своих руках значительные богатства. К последним относились владельцы крупных мастерских, использовавшие все большее число рабов, оптовые торговцы, кораблевладельцы, банкиры и представители других прибыльных профессий, которых М. И. Ростовцев объединяет наименованием «буржуазия»[168]. В основном богачи были гражданами своих полисов, но некоторые из них могли быть метэками и даже вольноотпущенниками. Во всяком случае, они уже не имели ничего общего с аристократией полисов классического времени. Наиболее богатые из них подчас выступали в качестве меценатов, жертвуя крупные суммы денег на благоустройство своих городов, на организацию спортивных и мусических соревнований и на другие общественные нужды. Эта их деятельность была некоторой отдушиной, смягчавшей накал социальных противоречий в Старой Греции.
Между этими двумя группами общества существовала прослойка, приобретшая в эту эпоху большое значение не только в Старой Греции, но и во всех других эллинистических государствах. Эту прослойку можно было бы обозначить термином «античная интеллигенция». В нее входили представители профессий, требовавших определенного уровня знаний и культуры: архитекторы, скульпторы, художники, инженеры, землемеры, врачи, учителя. По сравнению с эпохой классической античности интеллигенция стала значительно более многочисленной и влиятельной группой населения… И если в классическую эпоху общественный статус рядовых представителей этих профессий практически не отличался от статуса ремесленников (не случайно и ремесло и искусство обозначались в то время одним и тем же термином τέχνη), то теперь положение существенно изменилось. Как пишет Т. В. Блаватская, «наличие пользующейся общественным признанием группы свободного населения, которая посвятила себя профессиональному умственному труду, составляет важную особенность, характеризующую общество эллинистической Греции»[169]. Поскольку, однако, в силу общего экономического упадка Старой Греции труд интеллигентов оплачивался там очень невысоко, многих из них покидали старые полисы и находили более прибыльное применение своим знаниям и способностям в новых государствах. Эта «утечка мозгов» из Старой Греции была одним из характерных явлений эпохи эллинизма. Следует отметить, что в эпоху расцвета эллинизма Афины не дали ни одного крупного имени в области изобразительных искусств или поэзии[170].
Да и в целом положение греков в странах Востока было значительно более благоприятным. Прежде всего, они были несравненно обеспеченней своих сородичей в городах Старой Греции, причем их обеспеченность определялась в основном эксплуатацией покоренных ими народов. Будучи доминирующим элементом, своего рода господствующим «этноклассом»[171] в эллинистических государствах, греки определяли политический строй и экономический уклад этих государств. Естественно, что отношение эксплуатируемых масс к грекам было, как правило, враждебным; Если эта враждебность не проявлялась до поры до времени в форме открытой борьбы, то это объяснялось главным образом опорой греков на привилегированные слои старых восточных государств — на жрецов в Египте и Вавилоне, на персидскую аристократию в Иране и Бактрии и т. д. Естественно также, что в этих условиях у греков, живших в восточных странах в чуждом и недружелюбном окружении, этническая солидарность стала более заметной, чем это было раньше в полисах Балканского полуострова. Правда, эллинистические монархии — Египет, царства Лисимаха и Селевкидов, а позднее Пергам — вели друг с другом почти непрерывные войны, но это уже не были войны враждующих друг с другом полисов — это были войны монархов, в основе которых лежала борьба за власть и другие чисто династические интересы. Не случайно эти войны велись почти исключительно наемными войсками. Что же касается полисов, входивших в состав того или иного государства, то они, как правило, находились между собой в согласии, объединенные более глубокими интересами.
Разумеется, мир и безопасность были важными условиями нормального развития товарно-денежных отношений, и прежде всего международной торговли. При жизни Александра такие условия были созданы, по крайней мере на территориях, находившихся под его контролем. Пират ство, бывшее до этого бичом морской торговли, было практически искоренено. Дороги в Малой Азии и в прилегающих к ней странах были существенно улучшены. Персидская система почтовой связи была распространена на всю империю. О финансовой реформе Александра и ее значении для экономики древнего мира уже было сказано выше. Но уже через несколько лет после смерти Александра положение изменилось к худшему. Непрерывные распри диадохов, неизменно приводившие к военным столкновениям, оказывали пагубное воздействие на те районы, которые становились театрами военных действий. Население этих районов страдало от поборов, мародерства и насилий солдат — независимо от того, к какой из враж дующих групп эти солдаты принадлежали. И все же войны диадохов не могли помешать экономическому развитию стран, до этого входивших в империю Александра. Более того, в некотором отношении эти войны сами оказались стимулирующим фактором для такого развития. Этот парадоксальный факт объясняется специфическим характером армий диадохов, о котором не мешает рассказать немного подробнее.
Армия Александра никогда не демобилизовывалась — ни при его жизни, ни после его смерти. Это была постоянная армия, служившая под командой то одного, то другого военачальника. Основная часть этой армии находилась в распоряжении Пердикки и Антипатра, Антигона и Эвмена, Полиперхона и Кассандра, в то время как Селевк, Лисимах и Птолемей увеличивали доставшиеся им доли за счет дополнительных контингентов, состоявших в основном из наемников.
Итак, армия или, лучше сказать, армии диадохов не были прикреплены к какой-либо определенной стране или территории: они двигались от одного места к другому, постоянно сражаясь или, во всяком случае, находясь в постоянной боевой готовности. Каждая такая армия была своего рода государством в государстве, являясь условием существования данного диадоха как политической фигуры. Пример Эвмена в последние годы его жизни показал, что диадох мог существовать без принадлежащей ему территории, но он сразу же исчезал с политического горизонта, если лишался поддержки армии.
Что же представляла собой эта армия? Она состояла из отрядов фактически бездомных людей, сражавшихся не в интересах какой-либо страны и не ради каких-либо идеалов. Их. домом был военный лагерь, почти всегда находившийся в движении и состоявший отнюдь не из одних только военнослужащих; это был своего рода движущийся полис, ради которого солдаты были готовы воевать, умирать и при случае изменять своим вождям. Преданность солдат командующему зависела, прежде всего, от высокой и регулярной оплаты, от предоставлявшихся им возможностей пограбить и обогатиться, наконец, от личных качеств самого командующего — от его авторитета и умения ладить со своими подчиненными.
Ядро каждой такой армии все еще составляли македонцы, но это ядро было окружено численно превосходящими его контингентами наемных войск, куда входили не только греки, но также фракийцы, иллирийцы, персы, представители семитских народностей, индийцы и т. д.
Аристократию в армии образовывали командиры различных рангов, причем македонцы среди них были, разумеется, самыми гордыми и, как правило, наиболее богатыми. Всадникам отдавалось предпочтение перед пехотинцами. Помимо пехоты и конницы, в армию входили также ииженерные части, укомплектованные людьми, умеющими обращаться с осадными машинами и артиллерией, далее — переводчики, проводники, врачи, ветеринары, обозники. Армейские обозы сопровождались многочисленным гражданским персоналом, не имевшим прямого отношения к армии: это были семьи и наложницы, военнослужащих, слуги, рабы, погонщики вьючных животных. Все имущество как офицеров, так и солдат странствовало вместе с армией. К этому надо добавить торговцев, ростовщиков, профессиональных гетер и других лиц, кормившихся и обогащавшихся за счет армии. Лагерь такой армии можно было сравнить с большим городом, численность населения которого зачастую превосходила население крупных городов того времени. Надо добавить, что, как правило, это был очень богатый город. Офицеры армий диадохов были богачами по сравнению с офицерами Александра; даже рядовые солдаты имели при себе немалые запасы денег, накопленных ими за многолетнюю службу или вырученных в результате продажи награбленной добычи. В лагере не прекращалась оживленная и отнюдь не военная деятельность: в нем совершались торговые операции, заключались сделки, ссужались значительные денежные суммы и т. д. и т. п. По остроумному выражению М. И. Ростовцева, подобный лагерь представлял собою «огромный деловой концерн»[172].
Военнослужащие, уходившие в отставку по инвалидности, болезни или возрасту, либо оставались жить в каком-нибудь из основанных Александром или диадохами городов, либо уезжали на родину, в любом случае они пополняли собой класс богатых или по крайней мере зажиточных людей. Многие из них приобретали видное положение в городах, где они обосновывались.
Ко всему этому надо добавить еще следующее замечание. Занимая какую-либо территорию, отвоеванную у соперников, данный полководец — будь то Антигон, Селевк или Лисимах — рассматривал ее как свое потенциальное владение или как часть своего будущего царства; поэтому он не был заинтересован в ее опустошении, в истреблении населения, в разрушении городов и т. д. Диадохи вели войны друг с другом, а не с иноземными царствами и не с народами тех стран, где проходили военные действия. По этой причине войны диадохов имели сравнительно гуманный характер по сравнению с войнами прежних эпох. Такие факты, как разрушение Фив или Галикарнасса Александром, как массовая продажа в рабство жителей завоеванных городов, уже перестали быть типичными. Когда в 70-х годах III в. на Балканский полуостров, а затем в Малую Азию вторглись кельты (галаты), они наводили ужас на греков своим «варварством», выражавшимся в опустошении целых областей и в массовых убийствах мирных жителей. Писавшие об этом греческие авторы, очевидно, забыли, что еще в недавнем прошлом так поступали сами же греки. И здесь оказался справедливым универсальный психологический закон: к хорошему люди привыкают гораздо быстрее, чем к плохому.
Уже в тот период, когда происходила борьба диадохов за наследство Александра, в Малой Азии, Сирии, Месопотамии, Египте начали складываться новые формы экономических и социальных отношений, получивших полное развитие в III в., когда окончательно оформились крупнейшие эллинистические монархии. Без уяснения — хотя бы в самых общих чертах — характера этих отношений трудно понять специфику той неповторимой страницы в истории человечества, которую мы условились называть эллинистической культурой. Не имея, однако, возможности излагать социально-экономическую историю всего эллинистического мира (изложение этой истории читатель может найти в неоднократно цитировавшемся нами труде М. И. Ростовцева[173]), мы выберем в качестве примера одно из государств — Египет эпохи Птолемеев. И не потому, что Египет был наиболее типичным эллинистическим государством, наоборот, некоторые аспекты социально-экономических отношений, установившихся в эллинистическом Египте, существенно отличали эту страну от других ближневосточных монархий того времени. Но, во-первых, потому, что о Египте мы имеем наиболее богатую информацию не только историографического характера, но и в виде огромной массы папирологических, эпиграфических и археологических материалов, изучение которых далеко еще не закончено[174]. Во-вторых же, потому, что столицей Египта эпохи Птолемеев стала Александрия — крупнейший центр эллинистической культуры, и прежде всего эллинистической науки.
Египет всегда был богатой страной, однако темпы его экономического развития были очень медленными. Важнейшей отраслью экономики Египта было сельское хозяйство, процветание которого полностью определилось наличием уникальных по своему плодородию заливных земель нильской долины. В основе могущества фараонов с незапамятных времен была эксплуатация труда сельского населения. Торговля в доптолемеевском Египте велась главным образом в формах натурального обмена. Правда, в египетских храмах, в царских сокровищницах и во владении частных лиц имелось много золота, серебра и других драгоценностей, но это обстоятельство не способствовало развитию товарно-денежных отношений. Освященные многовековыми традициями обычаи и формы жизни, социальные и административные структуры, а также представления египтян о мире, о судьбе человека, о загробной жизни были исключительно стабильными.
При Александре обстановка в Египте оставалась примерно той же, что и до него, при персах. Персидские гарнизоны были заменены македонскими, а подати, которые раньше уплачивались персидским царям, шли теперь в казну Александра.
Положение существенно изменилось, когда власть в Египте перешла в руки Птолемея, сына Лага, принявшего впоследствии титул Птолемея I Сотера (т. е. Спасителя). Умный и дальновидный политик, Птолемей, по-видимому, никогда не верил в возможность сохранения единства империи Александра. Поэтому он сразу же облюбовал для себя Египет, отказавшись от притязаний на Персию, Месопотамию и другие восточные области. Он, очевидно, понимал, что Египет занимает исключительно выгодное стратегическое положение, позволявшее успешно защищать его от внешних врагов. То, что его расчет был правилен, показывает тот факт, что на протяжении многих десятилетий (вплоть до 170 г.) Египет не знал иноземных вторжений.
Но Птолемей понимал также и то, что для обеспечения безопасности его царства одного благоприятного местоположения было недостаточно. Географический фактор дол-жен был быть подкреплен сильной армией и достаточно мощным флотом. На первых порах у него не было ни того ни другого. Для того чтобы создать и содержать вооруженные силы — а они, как и у ряда других диадохов, могли состоять в основном из наемников, солдатам и офицерам надо было хорошо платить. Для этого нужны были большие денежные средства.
Вторая проблема состояла в укреплении власти нового правителя. Будучи в Египте иноземцами, Птолемей и его преемники не могли надежно опираться на коренное население страны, даже если учитывать то, что некоторая влиятельная часть этого населения (жречество) готова была их поддержать. Надо отметить, что, прибыв в Египет, Птолемей I совершенно не знал египетского языка и имел, вероятно, лишь крайне приблизительное представление об истории этой страны и ее культуре. Чтобы справиться с ролью самодержавного монарха, он должен был окружить себя достаточно большим штатом греко-македонян, которые занимали бы в государстве важнейшие административные и военные должности. Для того чтобы эта правящая верхушка оставалась верной царю, она должна была получить соответствующие привилегии и быть заинтересованной в сохранении своего положения.
Наконец, новой династии властителей Египта необходимо было завоевать престиж во всем греческом мире. Это означало, что Египет должен был выглядеть — хотя бы со стороны своего фасада — представителем и наследником великой греческой культуры. И вот роль такого фасада была призвана играть новая столица страны — Александрия. Александрия строилась с самого начала не только как политический и экономический центр страны, но и как большой греческий город, который должен был поражать красотой и великолепием всех, кто приезжал туда. Этой цели служили и роскошный дворцовый комплекс столицы, и высочайший в древнем мире Фаросский маяк, и прославившие Александрию научные учреждения — Библиотека и Мусейон.
Чтобы успешно решить все эти проблемы, Птолемеям нужны были деньги, деньги и еще раз деньги. Для их получения Птолемей I предпринял реформу существовавшей в Египте экономической системы; эта реформа была завершена его сыном, Птолемеем II Филадельфом. При проведении реформы исконные египетские традиции отнюдь не устранялись, наоборот, они по возможности сохранялись, будучи приспособлены, однако, к греческим административно-правовым формам, перенесенным на египетскую почву. Из этого сочетания египетских традиций и греческих форм возникла своеобразнейшая социально-экономическая структура, основные черты которой будут сейчас нами вкратце изложены.
Прежде всего Птолемей I объявил себя самодержавным правителем Египта, законным наследником, с одной стороны, древних фараонов, а с другой — Александра Ма кедонского. Эти его претензии были поддержаны египетским жречеством, которое провозгласило его фараоном со всеми титулами, издревле дававшимися носителям этого звания. В дополнение к этому в начале III в. была проведена церемония обожествления Птолемея II Филадельфа и его жены Арсинои. С тех пор Птолемеи считались божествами; их культ был навязан всему населению. Египта — как египетского, так и греческого происхождения. В качестве абсолютных монархов, имевших божественную природу, Птолемеи были неограниченными повелителями всей страны и собственниками ее земель, всех ее бо гатств и труда ее жителей. Всем этим царь мог распоряжаться по своему усмотрению. Мы не знаем, была ли эта доктрина зафиксирована в письменном виде; во всяком случае, она была чужда греческому политическому мышлению классической эпохи. Заметим, однако, что именно в это время. начали появляться философские (вернее — псевдофилософские) сочинения, представляющие абсолютную монархию как лучшую форму государственного устройства и содержавшие разъяснения, каким должен быть идеальный монарх[175]. Деметрий Фалерский, ставший после своего переселения в Египет чем-то вроде царского консультанта по идеологическим и научным вопросам, несомненно, знал эти сочинения, а какие-то из них, вероятно, рекомендовал читать и самому Сотеру.
Учитывая греческие традиции, Птолемеи сохранили некоторые формы городского самоуправления у немногих полисов Египта (Александрии, Птолемаиды, Навкратиды), а также у греческих городов Киренаики, Сирии и малоазиатских владений Египетского царства. Заметим, с другой стороны, что государственно-правовые аспекты монархической формы правления в каком-то смысле смыкались с греческим частным правом. Греческий хозяин — землевладелец, будучи равноправным гражданином своего полиса, в то же время обладал правами неограниченного самодержца по отношению к своему дому, имуществу, земле и принадлежавшим ему рабам. Именно таким полновластным хозяином своего дома (οικία) и своей земли (χώρα) чувствовал себя египетский фараон. Связь государственного мышления Птолемеев с греческой действительностью классического полиса с очевидностью проступает в наименованиях высших административных должностей эллинистического Египта. Так, главным помощником царя по финансовым вопросам был управляющий, «диойкет» (διοικητής), у ного были свои помощники (ύποδιοικεταί); в египетских номах (провинциях) интересы царя были представлены «экономами» (οικονόμοι) и т. д.
Все плодородные земли — основное богатство Египта — не только считались собственностью царя, но и находились на строгом учете. Они делились на несколько категорий, имевших различный юридический статус. Наибольшее хозяйственное значение имели собственно царские земли (γη βασιλική), обрабатывавшиеся крестьянами, связанными с государством договорными обязательствами. С каждым крестьянином в начале года заключался письменный контракт, в котором уточнялся подлежащий обработке участок и указывалось количество всех родов продукции (по каждому роду отдельно), которое крестьянин был обязан поставить государству в виде налога. Подчеркиваем, что в контрактах указывалась не доля урожая (как это было при прежних египетских династиях), а абсолютные цифры поставок в весовых единицах; таким образом, обязательства крестьян оставались неизменными независимо от фактически снятого урожая. Поставки были настолько большими, что оставшейся у крестьянина доли порой едва хватало на прокорм его семьи. Правда, государство предоставляло крестьянину зерно или семена для посева, а также скот для обработки земли, но за это надо было расплачиваться из очередного урожая. При всем этом крестьянин не был ни рабом, ни крепостным: юридически он был свободен и мог покинуть свою деревню и переселиться в другое место, но сделать это он имел право лишь после выполнения очередных обязательств по контракту; в противном случае он считался беглым и подлежал поимке и соответствующему наказанию вплоть до продажи в рабство. Беглых, однако, было много, так как невыполнение обязательств по контракту также сурово наказывалось. Уход (или бегство) крестьян с государственных земель особенно усилился в конце III и во II в. — в период кризиса экономической системы Птолемеев. В течение сельскохозяйственного сезона деятельность крестьян контролировалась множеством чиновников. Преж де всего, это были деревенский староста — «номарх» (κωμάρχης) и деревенский писец (κωμογραμματευς), которые, в свою очередь, находились под бдительным присмотром ежегодно сменявшихся «королевских писцов» (βασιλικοί γραμματείς). Деревенские отчеты сводились в таблицы «топархами» (τόπος — аналог района) и отвозились в управление нома (провинции) специальным чиновником, несшим ответственность за возделывание царских земель данного района. Соответственным образом обработанные отчеты всех номов отправлялись в Александрию. Что касается крестьянина, то он, собрав жатву (для примера пусть это будет пшеница), отвозил ее на молотильный ток, молотил и просеивал — все это под наблюдением специально назначенных для этой цели надсмотрщиков (γενηματοψόλακες). После просеивания зерно делилось на часть, принадлежащую государству, и часть, остававшуюся у крестьянина. Вторую часть крестьянин увозил с собой, а первая отвозилась в амбары, рассеянные по всей стране. Из местных амбаров зерно по воде и земле поступало в большие зернохранилища, расположенные в Александрии. Аналогичная практика существовала и для других видов продукции, например для льна. Все эти процедуры были изложены в царских инструкциях, разработанных с величайшей детальностью и обстоятельностью. Каждая фраза этих инструкций была, видимо, результатом длительной работы царских чиновников. Наряду с этой иерархией административных лиц, ответственных за учет, сбор и хранение сельскохозяйственной продукции, существовала целая сеть контролеров, которые непосредственного участия в указанных операциях не принимали и единственная функция которых состояла в том, чтобы следить за правильностью выполнения этих операций. Создавая эту сложную систему, Птолемеи учитывали старые египетские традиции: в Египте правительственная бюрократия всегда играла очень большую роль. Но теперь традиционный бюрократический аппарат был превращен в широко разветвленный механизм, все звенья которого действовали на основе точных письменных инструкций и конечная цель которого состояла в том, чтобы выжать из природных ресурсов страны максимальное количество доходов для царской казны. Нижние звенья этого механизма, включая деревенских старост, писцов и т. д., укомплектовывались из местных жителей (в Египте — из египтян). На каком-то уровне (на каком именно — мы точно не знаем) местные чиновники заменялись греками. Высшая правительственная бюрократия состояла, как правило, из македонян и греков.
Положение низших (местных) чиновников было не из приятных: на них лежала основная ответственность за получение доходов; за свою работу они получали довольно скудное вознаграждение и в то же время с них строго спрашивали, им не доверяли и их непрерывно контролировали. Но хуже всего, конечно, приходилось непосредственным производителям — крестьянам. Для египетского крестьянина система, установленная Птолемеями, была гораздо страшнее старых египетских порядков, при которых сохранялась известная патриархальность отношений. Кроме того, крестьянин был лишен всякой инициативы: он сеял и сажал лишь то, что предписывалось присылавшимися сверху инструкциями. Положение усугублялось тем, что, помимо обычной работы, крестьяне были обязаны нести многочисленные дополнительные повинности. Принудительные работы по строительству каналов и плотин, по посадке деревьев, по транспортировке грузов очень часто отрывали крестьян от их повседневной деятельности, ложась на их плечи тяжелым добавочным бременем. Уклонение от государственных работ каралось так же, как и невыполнение обязательств по контрактам.
Вторую категорию земель составляли так называемые «уступленные» земли (γη έν άφέσει). К ним относились:
а) Земли, принадлежавшие египетским храмам и обрабатывавшиеся служителями храмов, так называемыми «священными рабами» (ίερόδουλοι). Это не были рабы в прямом смысле слова; это были люди, на всю жизнь посвятив шие себя служению тому или иному богу (некоторое подобие позднейшего монашества).
б) Земли, переданные городам, имевшим статус греческих полисов (γη πολιτική). В Египте таких городов было мало; их было больше в малоазийских владениях Птолемеев.
в) Участки, предоставленные в распоряжение воинов-клерухов (γή κληρουχική). Эти участки были рассеяны по всей стране. В большинстве случаев они обрабатывались самими клерухами, которые использовали при этом свой греческий опыт и вносили в землепользование те или иные улучшения. Иногда эти участки сдавались в аренду египтянам.
г) Дарственные земли (δωρεαί), которыми награждались приближенные царя, представители высшего чиновничества и военного командования. Эти земли обычно сдавались в аренду крестьянам, предпочитавшим иметь дело не с официальными чиновниками, а с частными владельцами. При всех этих различиях перечисленные категории земель считались принадлежащими царю и лишь находящимися во временном пользовании частных лиц, городов и храмов. И если на храмовые земли царь обычно не покушался (это могло бы привести к конфликту со жречеством), то дарственные земли и земли клерухов могли быть в любое время отобраны царем и превращены в царские земли или переданы другим лицам. Все уступленные земли облагались налогами, размеры которых устанавливались государством. Разница по сравнению с царскими землями состояла в том, что ответственными за уплату этих налогов были не государственные чиновники, а (временные) владельцы земель, или города, или храмы. Владельцам земель была, по-видимому, предоставлена несколько большая возможность проявить инициативу, хотя и здесь государство вмешивалось в порядок землепользования и давало указания, которые подлежали неуклонному выполнению.
Сельское хозяйство было той отраслью египетской экономики, от которой царь получал основные доходы. Меньшее значение имело ремесленное производство, хотя и оно при Птолемеях было взято под строгий контроль государства. Наряду с частными мастерскими в Египте большую роль играли царские мастерские, весь доход от которых шел в государственную казну (отметим отличие от Старой Греции, где ремесло всегда основывалось на частном предпринимательстве). Царскими мастерскими был охвачен ряд отраслей, производивших товары широкого потребления. К ним относились, например, текстиль, главным образом шерстяные ткани (производство льняного полотна с давних пор было привилегией храмовых мастерских), изделия из пеньки, ячменное пиво (излюбленный напиток египтян), растительное масло и т. д. Производство некоторых товаров, например растительного масла, было полностью монополизировано государством: все маслобойни находились в ведении специального ведомства, которое вело учет всего производимого в стране масла, поступавшего из маслобоен в государственные хранилища, откуда оно продавалось частным торговцам по установленным государством твердым оптовым ценам. Такое положение существовало и с некоторыми другими товарами. В большинстве случаев наряду с государственными мастерскими существовали частные предприятия, прибыль от которых шла в карман хозяину, платившему государству налог. Любопытно, что производство папируса оставалось, по-видимому, в ведении частного предпринимательства. Важнейшим центром производства бумаги из папируса, изделий из стекла, ювелирных изделий, различных предметов роскоши была, конечно, Александрия.
Надо признать, что первые Птолемеи достигли значительных успехов в деле повышения эффективности как сельского хозяйства, так и ремесленного производства. Они много сделали для улучшения ирригации земель, внедрили в Египте наиболее урожайные сорта пшеницы и других злаков, выписывали из Милета овец, славившихся качеством своей шерсти, поощряли разведение виноградников и т. д. В результате Египет стал крупнейшим экспортером многих товаров — от пшеницы до папируса, — которые развозились из Александрии по всему свету.
Наряду с экспортом товаров внутриегипетского производства значительный доход государству приносила также транзитная торговля товарами, шедшими из Южной Аравии и Восточной Африки морем, через египетские порты на Красном море, или по суше, через нынешний Суэцкий перешеек, в Александрию, где они продавались иностранным купцам. Это были в основном всякого рода пряности, благовония, жемчуг, слоновая кость и т. д.
Сосредоточению денежных богатств в руках правителей Египта способствовали, наконец, финансовые мероприятия Птолемеев. В качестве основной денежной единицы была установлена драхма финикийского стандарта, содержавшая меньшее количество серебра по сравнению с аттической драхмой, принятой в качестве основной денежной единицы в других эллинистических государствах. Иностранцы, приезжавшие в Египет, обязаны были обменивать имеющиеся у них денежные суммы на египетские деньги; эти операции производились центральным царским банком в Александрии и его филиалами в других городах страны. Циркуляция иностранных валют внутри страны была строжайше воспрещена. С течением времени золотые и серебряные деньги были вообще изъяты из внутреннего обращения и заменены медными монетами. Во избежание недомолвок необходимо сказать пару слов о роли рабства в эллинистическом Египте. Как и вообще в древнем мире, рабство считалось в Египте нормальным явлением, хотя, как мы видели из сказанного выше, рабский труд не играл в египетской экономике сколько-нибудь значительной роли. С приходом греков число рабов в стране, по-видимому, сильно возросло (хотя цифровые данные по этому вопросу у нас полностью отсутствуют). Как правило, рабами становились военнопленные негреческого происхождения, несостоятельные должники, правонарушители. Работорговлей широко промышляли пираты, продававшие в рабство моряков и пассажиров захваченных ими судов. Работорговые рынки существовали во многих городах Греции и Востока.
В Египте рабы использовались главным образом в качестве домашней прислуги (особенно многочисленной при царском дворе и в домах высокопоставленных вельмож и военачальников), а также в качестве вспомогательной рабочей силы в мастерских и в торговле (особенно в Александрии) — в роли рассыльных, носильщиков и т. д. Обращение хозяев со своими рабами было, как правило, относительно гуманным; в этом сказались идейные веяния новой эпохи, когда раб стал считаться таким же человеком, как и все прочие люди. Преданный своему хозяину и исполнительный раб мог вполне рассчитывать на хорошее к себе отношение. В отдельных случаях рабы становились приближенными своих хозяев, их помощниками и советчиками (о рабынях и говорить нечего: вспомним рабынь царицы Клеопатры Иру и Хармиону, упоминаемых Плутархом в биографии Антония[176], а позднее выведенных Шекспиром в «Антонии и Клеопатре»).
Отдельно надо упомянуть царские рудники на юге страны (в Нубии), игравшие роль каторги для преступников и лиц, оказавшихся по тем или иным причинам неугодными режиму. Об ужасных условиях работы на этих рудниках сообщает Диодор Сикилийский[177]. Но подобного рода каторга не была отличительным признаком рабовладельческого строя, о чем свидетельствуют примеры совсем других эпох (Французская Гвиана в XVIII–XIX вв., царская каторга в Сибири и т. д.). В целом порядки, существовавшие в Египте в эпоху Птолемеев, не стимулировали развития рабства как ведущей формы производственных отношений.
Такова была социально-экономическая структура, возникшая в IV–III вв. в Египте и на первых порах функционировавшая очень успешно. Но эта ее успешность была недолговечной. В конце III в. в Египте начинается период экономического застоя, сопровождавшегося внешнеполитическими неудачами в войнах с Селевкидами и крестьянскими волнениями внутри страны. Для характеристики этого периода мы ограничимся несколькими выдержками из работы видного советского специалиста в области социально-экономических отношений в эпоху эллинизма И. С. Свенцицкой.
«Со II в. до н. э. Египет испытывает экономический и политический кризис. Этот кризис ранее всего сказывается в сельском хозяйстве, где особенно ярко выступает незаинтересованность непосредственных производителей в труде. Во II–I вв. растет количество бездоходных, т. е. запущенных, земель. Ухудшается ирригационная система, происходит засоление почвы. Правительство пыталось увеличить доходность земель, вводя принудительную аренду: царских земледельцев заставляли, кроме своих участков, обрабатывать еще и запущенные. Но земледельцы отвечали на эти меры бегством, уходили из своих деревень. Крестьяне переселялись в города или на частные земли, становясь там арендаторами».
«Для II в. до н. э. характерно, с одной стороны, усиление роли частного землевладения, а с другой — попытка со стороны центральной власти усилить контроль над экономикой страны путем увеличения бюрократического аппарата. В ремесленном производстве также происходит нарушение царских монополий, появляются частные мастерские. Чтобы в известной мере сдерживать и контролировать все эти процессы, Птолемеи увеличивают и «совершенствуют» свой бюрократический аппарат. Но усиление бюрократического аппарата привело к обратным результатам. Бюрократия превратилась в самодовлеющую силу в государстве, и злоупотребления на местах приняли такую форму, что центральная власть оказалась не в состоянии с ними справиться.»
«Неустойчивость экономического положения порождает постоянную борьбу за власть, которая доходит до самых ожесточенных форм. в 118 г. были изданы так называемые „декреты человеколюбия“, где объявлялась амнистия всем участникам политической борьбы и провозглашалась борьба с злоупотреблениями чиновников.»
«Однако эта попытка наладить нормальную жизнь в стране не увенчалась успехом, Птолемеи боролись с засильем чиновников бюрократическими же методами. Существование громоздкой машины управления приводило к перенапряжению экономики. В I в. до н. э. продолжается ухудшение сельскохозяйственного производства: почвы заболачиваются, земледельцы бегут, происходит обесценивание денег и, как естественное следствие, усиливаются злоупотребления местного аппарата..»
«Присоединение Египта к Риму являлось прежде всего следствием внутреннего ослабления этой некогда сильнейшей державы Средиземноморья»[178].
* * *
Лишь бегло коснемся мы социально-экономических отношений в царстве Селевкидов; основу этих отношений, как и в Египте, составляла эксплуатация автохтонного сельского населения, осуществлявшаяся сходными методами. Как и в Египте, обладавший божественными прерогативами царь считался собственником земли, ее богатств и продуктов труда обрабатывавших ее земледельцев. Как и там, земли делились на царские, т. е. непосредственно принадлежащие царю, и уступленные, к каковым относились дарственные поместья, а также земли, находившиеся в распоряжении городов, военных поселений и храмовых общин. Как и там, доходы, получаемые от сельского хозяйства, составляли основу могущества царя, а также власти и благосостояния греко-македонской верхушки общества. Однако конкретные формы социальных отношений в царстве Селевкидов существенно отличались от того, что мы видели в Египте.
Прежде всего в силу необычайной гетерогенности царства Селевкидов, составлявшего причудливый конгломерат из многих стратегий (сатрапий), сильно отличавшихся как по этническому составу, так и по уровню развития своей экономики, здесь исключалась возможность единого административно-бюрократического аппарата, подобного тому, который был создан Птолемеями в Египте. Существовавшая там практика заключения индивидуальных контрактов с крестьянами была здесь практически неосуществимой. В царстве Селевкидов определенная сумма налога устанавливалась для общины (деревни) и община как целое отвечала за выполнение налоговых обязательств, а то, каким образом эти обязательства распределялись между отдельными производителями, было для вышестоящих инстанций несущественно. Более того, в ряде областей царства Селевкидов — в Малой Азии, Сирии, Вавилонии — налог можно было платить не натурой, а деньгами.
Отсутствие разветвленного административного аппарата возмещалось у Селевкидов тем, что в качестве промежуточного звена между сельскими общинами и царской властью они использовали города, прежде всего новые греческие города, возникавшие, как мы видели выше, в большом числе на всей территории царства. Каждому городу приписывалась определенная территория близлежащей «хоры» (χώρα) — сельской местности, приписывалась в том смысле, что город становился ответственным за уплату этой территорией причитавшегося с нее налога. Таким образом, суммарный налог, который платил город царю, включал в себя как налоговые обязательства самого города, так и налог с приписанной к нему сельской местности. При отсутствии в данной области греческих городов аналогичные функции могли быть переданы военным поселениям — «катэкиям» (κατυίκιαι) или местным городским центрам; в ряде областей (например, в Вавилонии) эту роль выполняли храмовые городские общины (взаимодействие между местным жречеством и царской властью было, как правило, хорошо налажено). В случае неурожая царская администрация могла пойти на уступки и снизить установленную для данной территории сумму налога.
Для успешного выполнения заданий по сбору налогов город должен был располагать многочисленным штатом местных, городских чиновников, занятых этим делом. Сборщики налогов были фигурами крайне непопулярными среди сельского населения, и именно на них обрушивался народный гнев в случае крестьянских волнений. Тем не менее в целом система сбора налогов, установленная Селевкидами, оказалась достаточно эффективной и была впоследствии заимствована римлянами. Термин «мытарь», так часто встречающийся в Евангелии, это синоним сборщика налогов, находящегося на службе у города. Что касается самих крестьян, то их фактическое по ложение в царстве Селевкидов было нисколько не лучше, чем в Египте; скорее наоборот. Египетский крестьянин заключал с государством индивидуальный письменный контракт, и этим подчеркивалась его личная свобода. У крестьянина в Сирии, Вавилонии или Малой Азии не было и намека на такую свободу; более того, фактически осуществленное Селевкидами прикрепление крестьян к соответствующим податным единицам (деревням, общинам) делало их в самом прямом смысле крепостными. Во II в. царство Селевкидов, как и Египет, переживает период упадка. Правда, греческие города продолжают расти и богатеть, но следствием этого оказываются сепаратистские тенденции этих городов, их стремление освободиться от царского контроля. В сельском хозяйстве государственное землепользование постепенно хиреет, а царские земли все больше переходят в руки частных лиц и городов. Параллельно с этим происходит политический распад царства: все восточные области, включая Вавилонию, попадают под власть новой могущественной державы — Парфии, а на западе все большие претензии заявляет Рим. В 190 г. царь Антиох III (до этого получивший прозвище Великого) терпит от римлян сокрушительное поражение в битве при Магнесии, приводящее к потере Селевкидами почти всех малоазийских владений. Положение усугубляется непрерывной династической борьбой. В 58 г. Сирия — последняя область, остававшаяся под властью Селевкидов, — становится Римской провинцией.
В заключение будет небесполезно сказать несколько слов о Пергамском царстве, избравшем другой путь развития по сравнению с прочими эллинистическими монархиями. В первое время это была одна из стратегий державы Селевкидов, но в 266 г. правитель Пергама объявил о своей независимости от Селевкидов, провозгласив себя самодержавным монархом под именем Аттала I и став тем самым основоположником династии Атталидов. В последующие десятилетия Пергамское царство стало быстро крепнуть и расширять свои границы. Максимальных размеров оно достигло после 188 г., когда, согласно мирному договору, заключенному в Апамее после поражения Антиоха III в войне с римлянами, последние передали Пермагму практически все западные и северо-западные области Малой Азии.
Развитие социальных отношений в Пергамском царстве пошло по иному пути по сравнению с царством Селевкидов и Египтом. А именно, властители Пергама взяли курс на максимальное поощрение рабовладельческих форм хозяйства как в деревне, так и в городе. Все царские земли, составлявшие основу земельного фонда Пергамского царства, обрабатывались рабами, причем по преимуществу это были обращенные в рабство местные крестьяне, пополнявшиеся затем за счет иноплеменных рабов. В городе большое экономическое значение имели царские ремесленные мастерские, во главе которых стояли управляющие, назначенные царем, но основной рабочей силой в которых были также рабы. Короче говоря, пергамские властители выбрали римский путь развития экономики (не случайно римляне всегда благоволили Пергаму).
Рост рабовладельческого хозяйства в Пергаме привел к консолидации класса рабов, противостоящего классу эксплуататоров-рабовладельцев. В 133 г. на территории Пергамского царства вспыхивает восстание рабов, руководимое отпрыском царского рода Аристоником, который был фигурой примечательной во многих отношениях. Аристоник не ограничился ролью руководителя восстания, но выступил в качестве идеолога угнетенных масс, выдвинув программу создания справедливого государства — Гелиополя, в котором все люди были бы свободны и равны (сравни «Город Солнца» Кампанеллы в начале XVII в. н. э.). К движению «гелиополитов» (как называли себя сторонники Аристоника) примкнули широкие массы неимущей бедноты. Особый размах восстание приобрело после смерти тогдашнего царя Пергама Аттала III. Не имея возможности справиться с восставшими, городские власти Пергама и других городов издали декреты о предоставлении свободы всем рабам — как царским, так и городским. Эти меры, однако, не возымели действия. В борьбу ввязались римляне, использовавшие в качестве предлога завещание Аттала III, согласно которому власть над Пергамским царством после смерти царя передавалась Риму. Сторонники Аристоника упорно и мужественно
сопротивлялись, но не могли противостоять мощи римских легионов. Осажденный римлянами в городе Стратоникее (Кария) Аристоник был принужден к сдаче после более чем годичной осады и казнен в 130 г. Окончательное подавление восстания произошло в 129 г., после чего Пергамское царство было преобразовано в римскую провинцию, именовавшуюся Азией.
