Романтический подход к жизни определил поэтическую структуру произведений, написанных на юге, прежде всего «южных поэм».
Уже «Кавказский пленник» представляет собой ту новую художественную организацию, о которой говорил Вяземский. Поэма раскрывает «решительный» эпизод из жизни героя, причем эпизод не замкнутый в себе, а свободно открытый в прошлое и настоящее. Отсюда и «внезапность» зачина, и тема прошлого, органически включенная во временное движение поэмы как грустное воспоминание героя об исчезнувшей «пламенной младости», и неясность, загадочность повествования («не надобно все высказывать – это есть тайна занимательности»), и перспективный конец, не завершающий, а как бы открывающий путь вдаль... А в следующей поэме – «Бахчисарайский фонтан» – романтизм художественного мышления Пушкина еще более определяется. Не случайно представители декабристской критики именно на материале этой поэмы ставили интересные вопросы романтической художественности. Пушкин совершенствует здесь манеру «непрямого», намекающего, музыкального повествования, начатую в «Кавказском пленнике», и «свободного» лирического движения. Старинное предание о фонтане слез предстает в поэме как поэтическая греза автора, окрашивается его настроением, незаметно сливается с воспоминаниями о былом (например, как плавно и естественно происходит это переключение в конце поэмы!).
Однако романтические произведения Пушкина не имеют лишь исповедального характера, столь присущего творчеству Жуковского. Художественное сознание Пушкина обращено не только на раскрытие мира собственной души, но и явлений объективного мира, правда, взятых преимущественно в их духовном содержании. Вернее, романтическое художественное сознание поэта оказывается столь широким, что как бы включает в себя другие человеческие сознания, совершенно различные духовные миры.
Синтезируя достижения своих предшественников-романтиков, Пушкин в то же время преодолевает их крайности: камерность и субъективность поэзии Жуковского и нормативность декабристов. Он стремится уловить, раскрыть «логику сознания» своих героев, закономерности их поведения. Отсюда своеобразная «объективность» пушкинского романтизма. Думается, не правы те исследователи, которые считают, что уже в первой романтической поэме Пушкина содержится критика романтического индивидуализма и осуждается эгоизм Пленника, который не бросился спасать всем ему пожертвовавшую Черкешенку. В поэме «изнутри» поняты автором и равно оправданы душевные движения и Пленника, и Черкешенки. Для нее, самоотверженно и пылко полюбившей, весь мир сосредоточился в этом чувстве, – и гибель ее трогательна и прекрасна. Для него же встреча с ней – лишь эпизод, он благодарен ей, но он ее не любит; полученная из ее рук свобода открывает перед ним какие-то новые перспективы и цели. И Пушкин защищал своего героя от упреков критиков: «Он не влюблен в Черкешенку – он прав, что не утопился...». В данном случае в поэме выразилась определенная черта романтического художественного сознания, для которого характерно не только стремление к абсолютному идеалу, но и сомнение и скепсис (и по мере эволюции романтизма, в связи с углублением социально-исторических противоречий, эта последняя черта усиливалась) — и отсюда стремление к абсолютному сочеталось с мыслью об относительности идеалов, мерок, критериев. Очевидно, поэтому романтический герой обычно стоит «по ту сторону добра и зла».
Романтический релятивизм, конечно, таил в себе большую опасность. Но в свое время он резко противостоял официальным прописным истинам, ходячей морали, всяческого рода этическим штампам. В нем сказалось стремление романтиков раскрыть жизнь в ее связях, взаимных переходах, отказ от категоричности и незыблемых истин классицизма. Впоследствии, благодаря победе историзма и социальной конкретности в своем миропонимании, Пушкин будет анализировать и оценивать своих героев, исходя из четких нравственных критериев (причем это будет уже не общечеловеческая, но демократическая нравственность). Сейчас же Пушкину понятны и самоотверженное благородство Черкешенки, и «рассудительность» Пленника. И в «Бахчисарайском фонтане» Пушкин стремится найти «внутреннюю меру» различных психологических явлений, понять «изнутри» противоположные человеческие индивидуальности.
При всем этом романтический психологизм Пушкина тяготеет к обобщенности, сгущенности. Это опять-таки характерная особенность романтизма вообще. Романтики стремились выразить в художественном образе чрезвычайно широкий, обобщающий смысл. В романтических образах, по мнению Гюго, «сгустилось все добро и все зло». «Настоящий поэт, – говорит Шопенгауэр, – в лирической поэзии отражает внутреннюю сущность всего человечества»2. Романтики отвлекаются от множественного и случайного, стремятся к обобщенному изображению, к раскрытию «общих», «вечных» чувств и настроений человека. И нюансы и переливы романтической лирики раскрывают не индивидуально-неповторимое переживание, а движение «всеобщего» чувства. На первых порах существования романтизма это означало защиту всего истинного, человеческого от безобразных напластований общества (например, в творчестве Жуковского). Но по мере развития романтического сознания для его представителей становился все более ясным тот факт, что человек несет на себе печать своей национальной стихии. Рядом с проблемой общечеловеческого возникает проблема национального (у декабристов). Романтический психологизм связан теперь и с изображением (опять-таки самых общих) особенностей национального духовного склада.
В творчестве Пушкина синтезируются обе эти психологические линии. Уже в «Кавказском пленнике» поэт создает романтически обобщенное изображение двух различных духовных организаций. Это дитя современного цивилизованного мира – Пленник и естественное существо Черкешенка. Драматический конфликт поэмы обусловлен противоположностью двух начал – природного и общественного. В природном для Пушкина и открывается общечеловеческое. В Черкешенке мало индивидуального, так же как и примет среды и национальности. Она раскрыта как «вообще» идеальное существо, «неиспорченное» цивилизованным миром, живущее по естественно человеческим законам добра и альтруизма.
В «Бахчисарайском фонтане» обобщенное изображение духовного мира человека связано с отражением национальных особенностей психики. В образах Марии, Заремы, Гирея воплощены, если так можно выразиться, психологические «типы» различных национальностей. Этим поэма Пушкина особенно близка к эстетическим поискам декабристов с их требованием национальной самобытности и местного колорита.
В «южных поэмах» Пушкин идет дальше своих романтических предшественников. Именно в его романтическом творчестве наиболее отчетливо воплотилась мысль, неоднократно декларированная теоретиками декабристского романтизма (но не выразившаяся художественно) о связях личности со временем и эпохой, о выражении в человеческом характере настроения и думы эпохи. Отсюда закономерно возникновение темы «героя времени», выдвижение которой подготавливало решение проблемы реалистической типизации.
Исследователи Пушкина справедливо подчеркивают большую связь его романтизма с русской действительностью. В «Кавказском пленнике» отразились важные моменты духовной жизни русского общества. Очевидно, это имел в виду и сам поэт, когда впоследствии писал, что, несмотря на молодость, в поэме «многое угадано и выражено верно». В романтическом ключе здесь впервые создан очерк того характера, который в дальнейшем будет центром не только многих собственных его произведений, но и произведений других писателей 20-30-х годов, в особенности Лермонтова. Поэма Пушкина открывает новую ступень в развитии русского романтизма. Это тот романтизм, который Белинский охарактеризовал как романтизм «нового времени», сменивший прежний «наивно-невинный» романтизм, искавший «эффектов на кладбищах» и рассказывавший «с восторгом старые бабьи сказки о мертвецах, оборотнях, ведьмах...» и суть которого усматривал в «живой связи и живом отношении» к действительности.
Вольнолюбие Пленника отнюдь не противоречит его разочарованности и элегизму. Подобная духовная раздвоенность как раз являлась отличительной чертой «современного героя», порожденной «нынешним положением общества» (Вяземский). В сложной настроенности Пленника Пушкин стремится угадать проявление одного из ведущих конфликтов современности. Белинский справедливо увидел в поэме «краткую, но резко характеристическую картину пробудившегося сознания общества».
Верно угаданные, найденные конфликт и характер романтически осмыслены Пушкиным. Общественная драма современного героя в поэме тяготеет к общечеловеческому плану («Людей и свет изведал он и знал неверной жизни цену...»). В поэме возникает романтическая тема несовершенства цивилизованного мира и как противопоставление ей – поэтизация дикой, свободной, полной опасностей и борьбы, яркой жизни горцев.
И сам Пушкин, и его исследователи подчеркивали внутреннюю связь, слияние героя и автора, почти автобиографичность образа Пленника. В то же время часто указывается на эпичность и объективность описаний Кавказа и быта черкесов как на нарушение единства романтического восприятия мира: описания эти «даны не для раскрытия души автора и героя и не через восприятие души, а сами по себе, рядом с раскрытием души и вне ее». Но, думается, картины Кавказа и жизни горцев в поэме существуют не «сами по себе», они выступают в субъективном преломлении и раскрывают романтическую устремленность поэмы, пафос свободы, «нескованной» жизни. Окружающий мир дан в его мятежности, грандиозности, в движении, в бурях и грозах.
Вместе с тем правы те исследователи, которые на основании «Кавказского пленника» считают возможным говорить о тенденции Пушкина к объективному, реалистическому изображению. Только эта тенденция сказалась не в самой поэме, в целом полностью «уложившейся» в романтическое русло, а в авторском отношении, в недовольстве Пушкина своим созданием. Известные оценки Пушкиным своей поэмы («Характер пленника неудачен... Я не гожусь в герои романтического стихотворения... Первый очерк характера, с которым я насилу сладил» и т. д.) раскрывают противоречия и поиски художественной мысли, стремящейся нащупать новый путь поэтического изображения. Пушкин был не удовлетворен романтическим решением основного конфликта и характера героя. Чтобы испытать полное авторское удовлетворение, вполне «сладить» с избранным характером, Пушкину требовалось не только верно угадать его черты и воплотить их в обобщенном образе, но понять этот характер в его истоках, поставить его в причинную связь с конкретно-историческими условиями, соотнести его с многогранным миром русской действительности, показать его в эволюции. А для этого поэтическому сознанию Пушкина, в свою очередь, нужно было пройти сложный путь развития. Крупной вехой в этом процессе явились «Цыганы».
В нашем литературоведении справедливо считается, что в этой поэме отчетливо намечен переход Пушкина к реализму. Однако вопрос подчас ставится несколько прямолинейно. Реализм начинают видеть чуть ли не в «изодранных шатрах» — как будто это не та же романтическая экзотика! Вопрос о реалистической тенденции в «Цыганах» сложен, он не лежит на «поверхности» поэмы. Более того, в определенном отношении «Цыганы» представляют собой наивысший расцвет пушкинского романтизма. Сюжет по сравнению с предыдущими поэмами подчеркнуто романтичен: бегство героя из «неволи душных городов» на лоно природы, к людям, живущим в естественном состоянии, «без законов», его любовь к красавице-цыганке, столкновение двух контрастных «типов» любви, двух различных натур: «горестной и трудной» страсти Алеко и свободного, капризно-изменчивого чувства Земфиры, трагический (не без романтической эффектности) конец.
Реалистическое понимание действительности начинает возникать где-то в самых «глубинах», в сложнейших изломах движения поэтической идеи. С одной стороны, эта идея становится романтически зрелой. В «Цыганах» раскрывается понимание жизни, характерное именно для позднего романтизма. В основе поэмы лежит романтическая антитеза: идеал свободы – и неволя душных городов, современный герой — и люди естественного состояния, живущие «без законов». Но этому противопоставлению придано более трагическое звучание, чем в предшествующих романтических поэмах «Цыганы» писались в сложное для Пушкина время.
Пушкин в это время утрачивает надежду на революционные способности народов и возможности осуществления идеала свободы («Сеятель»), переживает разочарование в европейской цивилизации, с тревогой ощущает наступление «железного» буржуазного века. В его творчестве все чаще слышатся горькие ноты, возникает тема «хладного мира», толпы «ничтожной и глухой», гибели лучших человеческих надежд и т. п. Не случайно именно в это время впервые появляется и образ Демона с его «язвительными и печальными речами».
Таким образом, именно в 1823-1824 годах Пушкин переживает комплекс тех идей и настроений, которые были характерной предпосылкой романтизма как литературного направления в европейских странах. Благодаря эволюции пушкинского мировоззрения, происходит и эволюция, углубление его романтизма. Впервые романтическое сознание Пушкина отчетливо направляется; на критику меркантильности современного мира. Обобщающий образ этого мира дан в поэме как скопище маленьких, трусливых людей, торгующих своей волей и просящих «денег и цепей». Романтическому сознанию Пушкина оказывается доступным постижение сложных связей, явлений действительности.
В «Цыганах» более отчетливо, чем в «Кавказском пленнике», дается «двойное» освещение героя. С одной стороны, Алеко резко противопоставлен миру людей-атомов как сильная, смелая, яркая личность, преследуемая «законом». В то же время это современный герой с «измученной душой» и разрушительными страстями. Диалектика этой связи (герой — общество), конечно, романтическая. Это не конкретно-историческая, а предельно обобщенная связь. Алеко соотнесен не с определенной средой, а с «временем», с миром цивилизации вообще. Тем не менее романтическое сознание Пушкина решительно преодолевает метафизическое представление о мире, свойственное просветительскому реализму и затем сентиментализму. И отсюда трагически заканчивается попытка Алеко слиться с дикой долей цыган и отсутствует идеализация последней. Пушкин полностью расстается с просветительской иллюзией о возможности безмятежного счастья в «естественном состоянии».
Но счастья нет и между вами,
Природы бедные сыны!
И под издранными шатрами
Живут мучительные сны,
И ваши сени кочевые
В пустынях не спаслись от бед,
И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет.
По сравнению с предыдущими поэмами в «Цыганах» усиливается трагическое звучание основной темы, появляется романтический образ рока - судьбы «коварной и слепой». Но поэтическая мысль не останавливается на этом, и поэма вырастает в сложнейшее философское раздумье о жизни, об отношении к ней. Истина нащупывается в процессе столкновения контрастных, философско-этических принципов, в ходе спора-диалога между Алеко и старым Цыганом. Алеко не хочет признавать власть судьбы. Единственным законом он считает свою индивидуальную волю, стремится утвердить право отдельной личности на своего рода «пересоздание» мира или, по крайней мере, на месть. Напротив, жизненная философия старика-цыгана основывается на признании, помимо субъективной воли, наличия объективных жизненных законов. В ответ на возмущенный вопрос Алеко, почему он не отомстил Мариуле и ее возлюбленному, Цыган говорит:
К чему? Вольнее птицы младость.
Кто в силах удержать любовь?
Чредою всем дается радость:
Что было, то не будет вновь.
И еще:
Взгляни: под отдаленным сводом
Гуляет вольная луна.
На всю природу мимоходом
Ровно сиянье льет она...
Кто место в небе ей укажет,
Промолвя: там остановись!
Кто сердцу юной девы скажет:
Люби одно, не изменись?
В словах Цыгана возникает образ мира, природы с присущими ей объективными законами вечного движения, вечной изменчивости форм, законами, не поддающимися субъективным желаниям человеческого «я». Остановить вечное движение жизни, вернуть ушедшее невозможно, невозможно навязать действительности волю отдельной личности. Алеко убивает Земфиру, но она умирает «любя».
В предыдущих поэмах Пушкина тема романтического индивидуализма как таковая еще не возникла: Пушкин скорее любовался каждым ярким проявлением романтической индивидуальности. Сознательно поставить эту тему – значит оценить романтический индивидуализм исходя из иных, уже не романтических основ. Подобное явление и намечается в «Цыганах», где индивидуалистическое сознание героя оказывается несостоятельным перед лицом движения реального мира. Так незаметно начинает происходить переплавка романтической идеи — образа рока, фатума в реалистический образ естественного «хода вещей». Новые реалистические элементы в «Цыганах», таким образом, возникли не помимо, а «внутри» самой романтической системы, в процессе ее развития и совершенствования.
В середине 20-х годов в творчестве Пушкина определяется реалистический путь отражения жизни. В советском пушкиноведении глубоко раскрыты причины этого явления. В мировоззрении Пушкина утверждается принцип реалистического историзма. Поэт приходит к пониманию действительности как самодвижущегося, объективного процесса, неотвратимого «хода вещей». Наметившийся в «Цыганах» интерес к изучению самой жизни, к «проверке» духовного материальным углубляется в связи с раздумьями над современностью, стремлением уяснить перспективы декабристского восстания, а затем причины его поражения.
В создании «свободного» романа Пушкин использовал опыт романтической поэмы с ее непринужденным лирическим движением. Лирические раздумья автора становятся не «отступлениями», а «необходимостью» романа. Естественно сливая их с повествованием, Пушкин и достигает удивительной широты, многогранности, «энциклопедичности» изображения жизненных явлений и философской глубины содержания.
В «Евгении Онегине» романтическое начало, конечно, не определяет всей сложности и своеобразия романа. Романтическое как бы «просвечивает» в реалистическом миропонимании, реалистических принципах Пушкина. Однако в определенные периоды творчества и в решении определенных поэтических тем романтическое в художественном сознании Пушкина сгущается, выступает совершенно явственно. В особенности это сказалось в той линии пушкинской лирики второй половины 20-х годов, которая связана с темой поэта и поэзии.
Постоянное возвращение Пушкина к данной теме в это время, как известно, обусловлено трагическим положением самого поэта в кругу светской черни, необходимостью отвергнуть «державные» притязания, заявить о своей духовной несломленности. С другой стороны, тема поэта и поэзии в лирике второй половины 20-х годов имела и более широкое наполнение, выражала пушкинские раздумья над положением искусства в современном обществе.
Враждебность окружающего мира искусству Пушкин прежде всего связывает с ясно наметившимися буржуазными тенденциями в русской жизни. В раскрытии темы «искусство и современность» Пушкин становится близок к зарубежным и русским романтикам «последекабрьского» периода.
Исследователи в целом скептически относятся к вопросу о творческих связях Пушкина с поэтами-«любомудрами». Думается, было бы действительно неверным говорить о влиянии на Пушкина романтической поэзии «любомудров».
Творчество Пушкина во второй половине 20—30-х годов, таким образом, развивается не в виде прямой линии, «восходящей» от романтизма к реализму, а, если так можно выразиться, спиралеобразно, при «господстве» реалистического подхода к жизни в нем происходит и сложное взаимодействие реалистических и романтических элементов. Это во многом и определяет масштабность пушкинского гения, универсальность его художественной системы.
