...И идут без имени святого
Все двенадцать — вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль...
— Строфа эта отделена от предшествующих и последующих строк многоточием. Почему? Не значит ли это, что Блок хотел обратить внимание читателя на ее содержание, выделить его? Что же особенно важно в ней?
В первую очередь — вопрос о том, куда идут «двенадцать», какая «даль» является их целью. Общепризнанно, что мы-то сейчас и живем в этой самой «дали». Наверное, наше настоящее столь неприглядно в нравственном плане потому, что начиналось оно с бездуховности, что первые шаги в него были сделаны «двенадцатью» и такими, как они, — и Блок нам эти шаги показал... Такой вывод можно сделать, прочитан эту строфу, но не следует упрощать.
Необходимо обратить внимание учащихся на последнюю строку: «Ничего не жаль». Она предстает как бы констатацией факта, но уместен вопрос:
— Только ли ничего или никого не жаль? А себя?
Вот тут-то и приоткрывается нечто очень важное: ведь если героям поэмы не жаль ни себя, ни окружающих, то можно ли их винить в этом? Или виной тому жизнь, которая сделала их такими? Жизнь, в которой, чтобы уцелеть, надо было отринуть жалость, человечность, сострадание, милосердие, потому что в ней нет места этим нравственным качествам... Ведь не в лесу же они жили до сих пор, не в одночасье стали такими? Целесообразно вспомнить слова Горького из «Несвоевременных мыслей»: «Наша революция дала полный простор всем дурным и зверским инстинктам, накопившимся под свинцовой крышей монархии, и, в то же время, она отбросила в сторону от себя все интеллектуальные силы демократии, всю моральную энергию страны».
Блок не судья своим героям, он прекрасно понимает, что революция не сделала людей хуже, она всего лишь «дозволила» проявиться в их поведении тому, что было постыдным.
Приступая к анализу последней главы поэмы, необходимо сразу выяснить один принципиальный момент: в ней дважды упоминается «державный шаг», которым идут герои поэмы. Необходимо ответить на вопрос:
— О какой державе идет речь?
Выясняется, что герои поэмы, которые вроде бы должны уходить из мира старого в мир новой жизни, на самом деле идут по кругу: ведь «держава» старая и «держава» новая одинаково безнравственны, поскольку «двенадцать», плоть от плоти старого мира, пытаются создать новый мир по образу и подобию старого, поскольку ничего другого они не знают и не умеют... Именно поэтому, наверное, и их путь предстает как шествие сквозь вьюгу, которая «пылит им в очи», искажал не только действительность, но и возможные представления о ней.
— Где же опять художник и его бесприютное дело?
Картина, нарисованная в последней главе поэмы, — двенадцать красноармейцев, за которыми ковыляет голодный пес, всегда охотно воспроизводилась тогда, когда надо было подтвердить, что Блок прославил поход победителей. Однако в первую очередь эта картина показывает, что поэт прекрасно понимал: прошлое и будущее неразрывно связаны между собой, неотделимы друг от друга на таких крутых поворотах истории, как революции. Отсюда и их совместный путь в последней главе.
Последняя строфа поэмы — апогей этого шествия. Любопытно проследить за «расстановкой» героев: «позади — голодный пес» (образ-символ старого мира), центр группы — «двенадцать», а впереди них, впереди старого мира, невидимый ими и — как они считают абсолютно им не нужный (что и словом, и делом доказывалось ими на протяжении всего пути) — Иисус Христос.
— Случайно ли появление Христа в последней главе поэмы?
При обсуждении этого вопроса обращается внимание на то, что это появление нельзя считать неожиданным: начиная с первой же строфы поэмы, образ Творца постоянно присутствует в ней. Однако для невнимательного читателя этот образ возникает неожиданно. Любопытно, что и горячие сторонники поэмы Блока, и ее ярые противники были единодушны в своем неприятии этого образа в последней строфе. Одни — видевшие в поэме «прославление» Блоком революции — считали, что Христос чужд революции и ее идеалам (отсюда и строки «Впереди идет матрос»!), другим виделось кощунство в том, что Блок поставил Христа впереди убийц (каковыми, как мы видели, «двенадцать» и являются). Необходимо обратиться к записной книжке поэта, к записи от 18 февраля.
— Почему поэту «страшно, что опять Он с ними»?
Вспоминаем, что изначально христианство — религия обездоленных, стремящихся к лучшей судьбе. Вероятно, можно говорить о том, что та революция, которая вихрем пронеслась по России и принесла столько горя, — это «конец исторического процесса», конец когда-то начатого именем Христа похода. Отсюда и страх перед повторением бессмысленного по сути — ибо он не принес ни мира, ни добра — похода.
— Что значит «Надо другого»? О ком это? Почему Он нужен?
Возможно, Христос в финале поэмы потому берет в руки кровавый флаг и оказывается с теми, кому он не нужен, что Он не волен в самом себе, ибо не вправе оставить слабое и несовершенное творение — человека — наедине с тем миром злобы, который этим же человеком и создан... Ибо если Он с ними, то есть пусть ничтожная, но все же надежда на то, что смута и тьма в душах людских уступят миру света, добра... Без Него такой надежды быть не может... Наверное, поэтому поэма, начинающаяся с черного цвета («Черный вечер»), заканчивается все-таки белым: «В белом венчике из роз...».
VIII. Знакомство с оценкой поэмы «Двенадцать» Петром Струве
«Но все-таки «Двенадцать» — величайшее достижение Блока. В нем он мощно преодолел романтизм и лиризм в совершенно новой, своей форме сравнялся с Бальзаком и Достоевским. С Бальзаком — в объективном, достигающем грандиозности изображении мерзости и порока; с Достоевским, кроме того, — в духовном, пророческом видении, что в здешнем мире порок и мерзость смежны со святостью и чистотой в том смысле, что не внешняя человеческая стена, а только какая-то чудесная, незримая, внутренняя черта их разделяет — в живой человеческой душе, за которую, в земном, неизбывно борются Бог и дьявол, Мадонна и Содом» (Струве П. Скорее за дело! М., 1991).
— Согласны ли вы с такой оценкой?
