Мировая революция в теории и пропаганде большевиков.

Среди представлений советской элиты на рубеже 20-х годов серьёзный пласт составляли взгляды, связанные с ожиданием мировой революции. Они определяли второй после построения социализма внутри страны аспект идеологии большевиков. В Программе РКП(б) это объясняется тем, что «только пролетарская, коммунистическая революция может вывести человечество из тупика, созданного империализмом и империалистическими войнами. Каковы бы ни были трудности революции и возможные временные неуспехи ее или волны контрреволюции, — окончательная победа пролетариата неизбежна» [91].

Данные представления корнями уходят в фундаментальную мысль основоположников коммунизма, которую Ф. Энгельс выразил следующим образом: «Крупная промышленность уже тем, что она создала мировой рынок, так связала между собой все народы земного шара, в особенности цивилизованные народы, что каждый из них зависит от того, что происходит у другого. Затем крупная промышленность так уравняла общественное развитие во всех цивилизованных странах, что всюду буржуазия и пролетариат стали двумя решающими классами общества и борьба между ними — главной борьбой нашего времени. Поэтому коммунистическая революция будет не только национальной, но произойдет одновременно во всех цивилизованных странах»[92]. Неизбежный характер революции был подчёркнут тезисом из «Манифеста Коммунистической партии»: «история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов»[93].

Таким образом, идея о мировой революции определила некоторые специфические особенности в структуре и деятельности большей части марксистских движений: во-первых, активное взаимодействие между собой в рамках «Интернационалов»; во-вторых, участие иностранцев в деятельности движений (особенно это заметно после Октябрьского переворота в России); в-третьих, принятие политической, идеологической и иных форм борьбы как единственно возможного варианта деятельности; и, наконец, в-четвёртых, ожидание революций в промышленно развитых странах.

Молодая советская элита была сполна затронута этими особенностями: они была и интернациональна, и закрепила за собой статус первой группы в новом, Коммунистическом Интернационале, добилась власти путём революционной борьбы, и, наконец, захватив власть, стала поддерживать разгорающийся пожар революции в промышленно развитых регионах Европы. Однако здесь есть противоречие, которое трудно не отметить. Большевики восприняли идею о всемирной революции, однако ими была нарушена сама концепция революции, обоснованная Ф. Энгельсом логика глобального революционного процесса. Во-первых, как таковой действительно социалистической революции в России не произошло, а был осуществлён захват власти, то есть переворот, одной партией, причём такое определение событий Октября 1917 г. признавалось самими большевиками[94]. Как писал британский историк Э. Хосбаум: «И все же, за исключением романтиков, видевших прямой путь от коллективизма российской деревни к социалистическому обществу, все наблюдатели были уверены, что русская революция не может быть социалистической. Для подобных преобразований не было условий в крестьянской стране, являвшейся олицетворением бедности, невежества и отсталости, где промышленный пролетариат, назначенный Марксом на роль могильщика капитализма, составлял всего лишь очень малую, хотя и сплоченную часть общества»[95]. Во-вторых, марксистская концепция подразумевала революцию в наиболее развитых в промышленном отношении странах, где существовал бы сформировавшийся и обладающий классовым сознанием многочисленный пролетариат. В России же рабочий класс составлял ничтожную долю в сравнении с общим населением, и здесь сыграла свою роль гениальная в определенном отношении идея В. И. Ленина создать партию как передовой отряд пролетариата в стране без массового пролетариата, что в итоге оказалось относительно верным решением. В-третьих, революционные социальные преобразования советская власть начала в условиях развернувшейся Гражданской войны, что неизбежно деформировало все её начинания, особенно при том, что эти преобразования должны были вестись на почве промышленно развитого, с многочисленным и организованным рабочим классом, а не аграрного, государства. В итоге это привело, на наш взгляд, к потере содержательного начала в угоду внешней форме: с самого начала революция пошла в чрезвычайных условиях и не по марксистскому сценарию, что привело в итоге искажению её целей. В некотором роде здесь произошло тоже самое, что и в случае с «военным коммунизмом», где реальные действия шли в противоречия с декларируемыми целями при том, что и в случае с ним, и в случае с мировой революцией большевики не открещивались от своих целей.

На официальном уровне приверженность распространению «мирового пожара» подтверждала «Декларация об образовании СССР»[96]: «новое союзное государство … послужит верным оплотом против мирового капитализма и новым решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику». С другой стороны большевики, неоднократно доказывавшие свою прагматичность, понимали, что слишком слабы, чтобы противостоять всему миру в одиночку. «Надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены, — это несомненно. Либо русская революция поднимет вихрь борьбы на Западе, либо капиталисты всех стран задушат нашу»[97], - заявлял Троцкий, выступая 26 октября 1917 года на II Всероссийском съезде Советов.

Однако это было позже, а в первые годы XX века всемирная революция ещё представлялась перспективой отдалённого будущего, поэтому перед марксистскими и социал-демократическими движениями по всему миру стояли более практические задачи, и российские социал-демократы не были здесь исключением. В январе 1917 года Ленин, находясь в Швейцарии, с горечью писал: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей револю­ции»[98].

Первая Мировая война и последовавшие за ней революции в Европе изменили ситуацию, чем сполна воспользовались большевики, придя к власти, а их союзники инициировали революции и мятежи на пространствах Европы. Для большевиков и всего коммунистического движения в мире наступает период надежд.

В речах руководителей партии в это время можно услышать надежды на скорый «мировой пожар»: об этом говорил В. И. Ленин: «Победа пролетарской революции во всем мире обеспечена. Грядёт основание международной Советской республики»[99]. Бе́ла Кун (венгерский журналист, революционер, оставшийся в России) писал на страницах «Правды»: «Социалистическая революция с неудержимой силой и быстротой шагает с Востока на Запад. Пролетариат доведет мировую революцию до полного завершения» [100]. А на II Конгрессе Коминтерна, состоявшемся в июле — августе 1920 года, его председатель Зиновьев заявил, что III Конгресс Коминтерна они будут «проводить в Берлине, а затем в Париже, Лондоне…»[101].

Надежды руководства РКП(б) на скорую революцию в этот период подкреплялись следующими факторами:

1. В результате Первой Мировой войны сложись условия, которые предвещали всеобщую революцию: в течение 1918 – 1923 года в Европе произошла череда социалистических революций, на это же упирали представители зарубежных левых организаций, когда просили РКП(б) о помощи.

2. Концепция крушения капиталистической системы была выдвинута основоположниками марксизма[102]; отсутствие революции ставило вопрос об обоснованности всей теории.

3. Группа профессиональных революционеров, организовавшаяся вокруг идей Маркса в России, не могла легко отказаться от одного из важнейших своих постулатов, победе которых отдала свои силы.

4. Веру в расползание революции по миру подкрепляли внутренние иллюзии насчёт быстрого строительства коммунистических отношений, которые были ярко проявлены в положениях Программы РКП(б).

Стоит оговориться, что большевики всё же были большими прагматиками, поэтому, как писал Ленин в одном из докладов к 10 съезду РКП(б): «…Ставка на международную революции не значит — расчет на определенный срок и что темп развития, становящийся все более быстрым, может принести к весне революцию, а может и не принести. И поэтому мы должны уметь так сообразовать свою деятельность с классовыми соотношениями внутри нашей страны и других стран, чтобы мы длительное время были в состоянии диктатуру пролетариата удержать…»[103].

Свои надежды на скорый «мировой пожар» большевики подкрепляли всеми возможными силами и средствами.

Для приближения мировой революции 4 марта 1919 года по инициативе РКП(б) был создан Коммунистический Интернационал; делегаты от коммунистических партий и левых социалистических организаций 30 стран легитимизировали положение партии большевиков как центрального органа всеобщего коммунистического движения; многие представители зарубежных коммунистических движений остались в России защищать революцию. В этот период, не включая пространства, занятого собственно большевистской властью, были инициировано либо поддержано создание целого ряда советских республик, среди которых:

Персидская Советская Социалистическая Республика[104] (Гилянская республика) - 1920 – 1921 гг., остан Гилян; с выводом частей РККА подавлена.

Венгерская Советская Республика – «ядро партии появилось 4 ноября 1918 года в Москве и состояло из венгров — бывших военнопленных и эмигрантов — придерживавшихся коммунистических взглядов. Центральный комитет возглавлял Бела Кун. Просуществовала 4 месяца в 1919 г. и была подавлена[105].

Словацкая Советская Республика[106] – просуществовала с 16 июня до 7 июля 1919 г. После того, как Красная Гвардия Венгерской Советской республики вынуждена была вернуться в Венгрию, «армия Чехословакии заняла территорию Словацкой Советской Республики, и это государство перестало существовать».

Эльзасская Советская Республика – самая западная из всех советских республик, просуществовала с 11 по 22 ноября 1918 года[107].

Бременская Советская Республика – провозглашена рабочими г. Бремена, существовала на территории Германии с 10 января по 4 февраля 1919 года[108];

Баварская Советская Республика - «образовалась 13 апреля 1919 в Баварии в условиях общего революционного подъёма в Германии, развернувшегося под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции в России; существовала до 1 мая 1919. Против Советской республики выступили объединённые вооруженные силы центрального германского правительства Эберта—Шейдемана и войска отдельных земель»[109].

Также можно вспомнить Финляндскую Советскую республику, Советский Лимерик, Монгольскую Народную республику и прочие. Практически все из них, за исключением советской Монголии, потерпели крах.

Кроме этого???Коминтерн совместно с разведорганами РККА и ВЧК-ОГПУ организовывалисьвосстания (среди которых можно выделить попытку переворота в Германии в 1923 году, попытку восстания в Эстонии в 1924 году и активное вмешательство в дела Китая на протяжении всех 20-х годов).

На осуществление революций тратились гигантские суммы и ценности, экспроприированные у «контрреволюционных слоёв». Так, «в 1919 году бюджетная комиссия Коминтерна вручила товарищу Забрежневу для французской Компартии 2 бриллианта, каждый по 12,17 карата, 2 бриллианта по 11 каратов, 4 бриллианта по 5,48 карата и 1 бриллиант в 4 карата. Еще одному курьеру, Левину, но уже для Англии, было передано 9 бриллиантов по 39,40 карата и 2 бриллианта по 14,35 карата. Эти фантастические богатства передавались комиссией курьерам, как показывает опись, «заделанными в дно чемодана»[110]. А 28 июля 1919 года Ян Берзин (советский военный и политический деятель, один из создателей и руководитель советской военной разведки) посылает срочное письмо Григорию Зиновьеву: «Переговорив с Владимиром Ильичем, мы пришли к заключению, что пяти миллионов мало, что нужно увеличить отправляемую сумму до 20 миллионов франков (приблизительно 1 миллион ф/с)»[111].

Руководством большевиков также рассматривались проекты военной помощи «угнетённому пролетариату», такие как идеи помощи Венгерской советской республике и похода в Индию. Единственной серьёзной попыткой осуществить поход в Европу на помощь местным коммунистам было наступление на Варшаву во время советско-польской войны. Как писал В. О. Дайнес, «Тухачевский в своих лекциях «Поход за Вислу» (Смоленск, 1923) высказал мнение, что советско-польская война могла стать «связующим звеном между революцией Октябрьской и революцией Западно-Европейской»[112]. Однако и этот план провалился.

Ещё одним инструментом приближения мировой революции для большевиков служила пропагандистская работа. Бухарин в «азбуке коммунизма» отмечал: «Когда разрушается буржуазный строй и начинает на его обломках складываться новое коммунистическое общество, пропаганда идей коммунизма не может остаться уделом одной лишь коммунистической партии и вестись лишь на ее скромные средства… Поэтому не только пролетарская школа, но и весь вообще механизм пролетарского государства должен служить делу коммунистической пропаганды»[113]. Ну раз пропагандой занималось государство, то его масштабы и глубина были соответствующими. Отметим, что пропаганда «мирового пожара» стала отдельным пластом в системе общей «красной» агитмашины, явлением со своими неповторимыми особенностями. Более того, наверно, не стоит отделять пласт собственно продукта пропаганды революции от ярчайших творений искусства на данную тему – они вполне переплетены, чему способствовала общая обстановка рубежа 20-х годов.

Революционная советская пропаганда стала одним из ярких примеров удачного сочетания таланта творцов, революционного воодушевления и целенаправленного партийного заказа. Возьмём, к примеру, агитационные плакаты. Как было замечено, «белая» визуальная пропаганда — абстрактная, малоконтрастная, неубедительная, и вообще какая-то вымученная, причём с явным оттенком безнадёжности; "красная" — яркая, простая, с чётко выделенными цветами, обращённая больше к чувствам, с прочно врезающимися в память образами, устремлённая в "светлое будущее" — от нее веет не безнадёгой и страданием, а железобетонной уверенностью в победе и жертвенностью ради всеобщего счастья. Был выработан абсолютно новаторский язык символов, воплотившийся чуть позже в стиле авангард»[114]. Возвращаясь к воплощению идеи мировой революции, можно заметить, что символический «враг», антипод светлого коммунистического «Нового мира», часто предстаёт не конкретным белым генералом, а обобщён в виде «мирового империализма» - гидры, чудовища, стремящегося пожрать молодую республику и все ростки нового в мире[115]. Так же образен и обобщён образ светлого героя – кузнеца и рабочего, рисованного красными красками в антипод желтому и чёрному изображению зла. Также массово используются предметы, вызывающие вполне определенные ассоциации, таки, как, например, корона[116], естественно как непременный атрибут зла. На плакатах не встретишь чёткого определения национальности и происхождения образа героя и образа зла, что, несомненно, выдаёт ещё марксистскую концепцию о том, что «Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет»[117].

Притязания на весь мир хорошо просматриваются в изображениях на плакатах земного шара[118].

Наконец, образчик жанра визуальной пропаганды, кричащий о стремлении к обхвату всего мира, явлен нам в виде государственных символов СССР: земной шар, на котором серп и молот, у подножия – Солнце с лучами как символ рассвета новой эпохи и, чуть ниже, самый знаменитый призыв к мировой революции: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», продублированный на языках союзных республик. Образ, запечатлённый на гербе, лучше всякого другого плаката говорит о намерениях большевиков, намерениях, которым не суждено было сбыться.

Музыкальная сегмент той части советской пропаганды, что была связана с идеей мировой революции, в основном занят маршами и военными песнями. Здесь стоит вспомнить легендарную композицию «Белая Армия, черный Барон»[119] (музыка: Самуил Покрасс, Слова: П. Григорьев, 1920 г.), где присутствуют такие строки:

«Белая армия, чёрный барон

Снова готовят нам царский трон,

Но от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней.

…

Мы раздуваем пожар мировой,

Церкви и тюрьмы сравняем с землёй.

Ведь от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней!».

Позднее в песню были добавлены:

«Бедный китаец, несчастный индус

Смотрят с надеждой на наш союз,

Ведь от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней!».

Примером не военной, а «общереволюционной» песни, где затронута тема «мировой революции», может служить песня «На штыки» (слова П. Орешина, музыка И. Шведова, 1918-1919гг.):

«На штыки под набат и пожар!

Мы земной опрокинули шар.

Мы заводов гремящих сыны,

Мы в крови, мы в огне, мы черны.

Плавим землю, как старый чугун,

На кострах всенародных коммун.

Под пятою всесветный банкир,

На штыках коронованный мир...

Мы, народы всех наций и стран,

Бьем победы труда в барабан!

На борьбу мы с заклятым врагом

Всенародно, всемирно идем…»[120].

Поэзия в означенный период также пополнилась произведениями, ценными как для культуры и искусства вообще, так и для красной пропаганды – в частности. Как тут не вспомнить «певца революции» В. В. Маяковского. В качестве примера приведём здесь его стихотворение «III Интернационал» (1920г.), где есть такие строки:

«…Мы идем.

Рабочий мира,

слушай!

Революция идет.

Восток в шагах восстаний.

За Европой

океанами пройдет, как сушей.

Красный флаг

на крыши ньюйоркских зданий.

В новом свете

и в старом

ал

будет

Третий

Интернационал.

Мы идем.

Вставайте, цветнокожие колоний!

Белые рабы империй -

встаньте!

Бой решит -

рабочим властвовать у мира в лоне

или

войнами звереть Антанте»[121].

У Маяковского есть и такие слова: «Крепи у мира на горле пролетариата пальцы!»[122].

Сила образа неотвратимой поступи революции – следствие чрезвычайных надежд на её свершение. В то же время было бы неправильно обойти вниманием обратную сторону этой поступи. А. Блок в тот же период создал не пропагандистскую, но всё же отмеченную влиянием идеи мировой революции знаменитую поэму «12», где присутствуют такие слова:

«Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем,

Мировой пожар в крови -

Господи, благослови!»[123].

Приведённые (Исходя даже такого малого количества) примерыов можно заключить о крепчайшем переплетении в пропаганде и области искусства советской страны, непосредственно связанной с пропагандой, элемента ожидания мировой революции и связанных с ним надежд на жизнь в новом, лучшем, чем старый, мире без зла, олицетворявшего капитализм и эксплуатацию. Конечно, здесь был заказ советской власти; однако он не нёс бы такую смысловую глубину и проникновенность, если бы не был в то же время криком, выражением чувств художников, поэтов и музыкантов, творивших гениальнейшие произведения. А вот это уже было выражением подлинно народных надежд на революцию и её мировой характер, которые оказались более устойчивы, нежели надежды советской элиты, рухнувшие в течение первой половины 20-х годов.

Тем не менее, на основании всего вышесказанного можно сделать определённое заключение о том, советская элита прилагала огромные усилия для воплощения своих целей, что ясно говорит о чрезвычайной для неё важности идеи мировой революции и естественным нежеланием расставаться с ней.

Однако надеждам на мировой коммунистический пожар не суждено было сбыться. За исключением Советской России и Монголии нигде больше советскому правительству не удалось удержаться у власти. Это, в свою очередь, стало вторым катализатором для идеологического кризиса внутри партии и последующего поиска новых ориентиров и идейных установок. Вот о них и будет идти речь в следующей главе.