Однако позднейшие экзегеты вынуждены были принять в качестве канонического буквалистское толкование, при котором любовь гопи к Кришне не противоречила тому условию, что они были паракийя, и это условие делало любовь более чистой и реальной. Дело в том, что, как отмечает Даймок, «свакийя ведет к каме, к желанию удовлетворить себя, только паракийя может увенчаться премой, страстным желанием удовлетворить возлюбленного, которое является отличительной особенностью любви гопи и подражать которому стремятся бхакты (преданные почитатели). Любовь голи так сильна по той причине, что это любовь паракийя. Боль разлуки, возможная только в паракийе, и вытекающая из этого постоянная сосредоточенность мыслей гопи на Кришне есть их спасение» [14, с. 56–57]. Здесь приходят на память некоторые места из «Песни песней» и строки св. Хуана де ля Крус, в которых душа томится по отсутствующему возлюбленному, который есть бог. Однако в секте сахаджия такое томление не вечно; после «обучения шестидесяти четырем актам преданности, включающим активность, повторение мантр, физическую тренировку, интеллектуальное знание, аскетизм, медитацию» [13, с. 195], сахаджия отходят от вишнуитской ортодоксии, вступая в стадию сексуального ритуала видхи-бхакти. — Здесь оба партнера — новички и считаются гуру, учителями или духовными наставниками друг друга, а также священными манифестациями самих Кришны и Радхи. Полагают, что партнеры принадлежат «к одному типу» [13, с. 220], так как «союз возможен лишь в этом случае» [13, с. 219], и этот тип — воплощение наивысших достоинств для обоих полов. Ясно, что мотивы этого акта не являются в первую очередь сенсуальными, поскольку богатая эротическая литература свидетельствует об избытке секулярной практики, доступной для индийских сластолюбцев того-времени, без какой бы то ни было необходимости в долгой предварительной аскезе.
В эпоху глубинной психологии мы, безусловно, должны быть готовы встретить признаки Эдипова комплекса в любви, которая сильно идеализируется и облагораживается на расстоянии. Юнгианцы, со своей стороны, могли бы многое сказать о связи с архетипом Великой Матери как символе союза между сознательным и бессознательным компонентами мышления, который предшествует целостности «индивидуации». Однако эти «глубины» могут оказаться социально и культурно «поверхностными», если сфокусировать наше внимание на модальностях социальных отношений. Сахаджия, по-видимому, сознательно используют различные культурные и биологические средства для достижения бесструктурного состояния чистой социальной коммунитас. Даже в сексуальном ритуале целью является не просто единение мужчины с женщиной, а мужчины и женщины внутри каждой личности; так, каждый преданный почитатель, подобно самому Чайтанье, как о нем рассказывали, должен стать воплощением Кришны и Радхи одновременно, законченным человеческим существом. Символически, однако, брачные узы — ас ними и семья, эта основная ячейка социальной структуры, — разрушались под действием любви паракийя. Стало быть, в обществе, в значительной мере структурированном системой родства и касты, у самых своих истоков структура объявлялась несущественной, поскольку любовники нарушали также и все кастовые уложения. Францисканцы отказывались от собственности — одного столпа социальной структуры, сахаджия — от брака и семьи — другого важного столпа. Примечательно, что антрополог Эдмунд Лич, выступая в 1967 г. по третьей программе Би-би-си, также подверг нападкам семью, рассматривая ее как источник всех неврозов и душевных заболеваний. Д-р Лич хорошо знаком с южноиндийской, так же как с сингальской, литературой. Возможно, что в его нападках слышится тантристское эхо. Во всяком случае, он, видимо, наносит удар во имя коммунитас!
Последователи Чайтаньи потерпели поражение, потому что группа Адвайты была поглощена кастовой системой, а группа. Нитьянанды, замкнутая и полная миссионерского пыла, стала подвергаться гонениям и постепенно зачахла. Исторически же волна движения сахаджия, по-видимому, медленно затухала в XVII–XVIII вв., хотя вишнуизм, по замечанию Даймока, все еще является активной силой в Бенгалии. Например, музыканты из секты баулов, играющие на «примитивном, но притягивающем однострунном инструменте — эктара» и поющие «песни — нежные, как дуновение ветра, их породившего», утверждают, что они «сошли с ума от звуков флейты Кришны и, подобно гопи, не заботясь ни о своем доме, ни о том, как отнесутся к этому другие, следуют за ней» [14, с. 252]. Прекрасный пример конвергенции западных и восточных лиминариев и носителей духа коммунитас при современных средствах транспорта и связи можно найти теперь в музыкальных магазинах. На конверте недавней пластинки Боба Дилана изображен этот американский народный певец и оракул структурных низов, по обе стороны от которого стоят баулы, эти бродячие музыканты Бенгалии: гитара и эктара сошлись. Еще более примечательно, что выражения коммунитас так часто культурно связываются с простыми духовыми (флейты и гармоники) и струнными инструментами. Вероятно, вдобавок к тому, что их легко переносить, это объясняется и их способностью передавать в музыке особенности спонтанной коммунитас. Баулы, подобно св. Франциску, были «трубадурами господа», и потому вполне уместно заключить эту главу одной из их песен, которая ярко свидетельствует о том, как дух вишнуитской коммунитас живет в сегодняшнем мире:
Индусы, мусульмане — меж ними нет различия,
Как нет различий в касте.
Бхакт Кабир был джола по касте,
Но, опьяненный према-бхакти (истинной любовью,
лучше всего выражающейся во внебрачной любви),
Он обрел стопы Черной Жемчужины (т. е. Кришны).
Одна лупа — светильник этого мира,
И из одного семени — все творение [13, с. 264].
Это подлинный голос спонтанной коммунитас.
