Глава 5. Кража луны. Ночной полёт

Решивший украсть луну уже тридцать минут ворочался без сна на дряхлой раскладушке. Ночь скрипела пружинами и упиралась тупым углом. Луна, недосягаемая и таинственная, висела над западными крышами, пробуждая желание, похоть, полёт мечты; луна была готова отдать себя морю.

«Как? Как я так промахнулся! Завтра луна опять будет проплывать сквозь ветви самого высокого дерева, а я не могу приблизиться к городскому саду ни на милю: Фрида меня сразу же сдаст Жоржу. А Жорж знает, где я живу, и если он узнает, что у меня нет имени, меня утащат в подвалы Здания».

Человек, решивший украсть луну, перевернулся на другой бок.

«Если я доберусь до луны за сегодняшнюю ночь, я стану героем. Героем города. И Жорж не дотянет до меня свои мерзкие ручонки».

В темноте комнаты напротив сумасшедший моряк неразборчиво простонал во сне женское имя. Из раковин несло морем и чем-то протухшим.

«Луна на небе. Я на земле. Как мне добраться до неба? Как мне… Ведь есть же способ. Луна плывёт по небу. Воздухоплавающая луна…»

На несколько секунд человек, решивший украсть луну, начал соскальзывать в сладкий водоворот, основой которого был белый лик. Он уже почти отпустился в невесомость забвения, ему снился один воскресный день из детства, когда он, зачарованный синей апрельской бездной, увидел парящую над крышами грушу воздушного шара. Отец тогда сказал ему, что воздушный шар – это шёлковый мешок, и летит он, потому что наполнен горячим воздухом…

«Воздушный шар! – человек, решивший украсть луну, скинув рваное одеяло, уже спускал ноги на ледяной пол, – постельное бельё Ады!»

 

Он бежал по крышам огромными шагами, перелетая с дома на дом, отталкиваясь ногами в железных ботинках от флюгеров, коньков и черепицы. Никогда он не чувствовал себя таким счастливым. Он летел среди изумлённых звёзд, вцепившись в затянутый шнур самодельного воздушного шара, в погоне за луной. Он летел вслед за своей печальной белой возлюбленной, которая уже покидала город и вот-вот должна была опуститься в море. Чтобы догнать её, он изо всех сил бил железными ботинками в черепичные крыши, гулко шагая по спинам спящих домов, и от этого люди в своих постелях просыпались на секунду и переворачивались на другой бок, и всем им снился дождь. Луна была ближе с каждым прыжком.

Свою конструкцию он сделал из шёлкового постельного белья Ады. Комплект вместе с огромной квартирой достался Аде от разорившегося торговца-отца, но она никогда на нём не спала, так как по темноте своих взглядов втайне была уверена, что в шёлке живут гусеницы, его спрявшие. Однако и выбрасывать бельё она категорически отказывалась: оно напоминало ей о былом богатстве её семейства.

Человек, решивший украсть луну, доливая в кипящий чайник кружку за кружкой, за час сжёг весь уголь в маленькой кухонной печи, но всё же смог через резиновый шланг водолазного костюма соседа-моряка наполнить паром огромный пододеяльник, стянутый верёвкой вдоль края. Ада, моряк и бухгалтер обливались потом в своих постелях, но так и не проснулись. Выходка чистильщика осталось незамеченной.

Когда шар готов был выскользнуть в окно, чистильщик понял, что его не удержать своим весом.

– Я слишком лёгок. Меня унесёт чёрт-те куда.

Через минуту он неуклюже вылетел на улицу, с трудом протиснувшись в окно, порвав москитную сетку. Тяжёлый водолазный костюм уравновесил надутый паром шёлк. Вслед чистильщику долго сипел удивлённый чайник на догорающей плите. Ветер трепетал в обрывках.

… теперь пар в пододеяльнике остывал от прохладного воздуха июльской ночи, и с каждым прыжком человек, решивший украсть луну, сильнее ощущал тяжесть стальных ботинок и слабее – натяжение шнура. Шёлковый шар начинал сморщиваться – последнее яблоко, забытое на сентябрьской ветке. Луна была близко – каких-то пару прыжков – женское лицо становилось больше и больше.

Человек, решивший украсть луну, как раз взбегал вверх по скату крыши. Луна была за следующим домом.

«До конька в три шага, а там – рывок», – лунный вор уже начинал задыхаться. Он бежал, не глядя под ноги, страсть овладела им.

Скат крыши тремя гулкими ударами пронёсся внизу, чистильщик изогнулся всем телом – луна была близко, как и пару часов назад, на дереве – он оттолкнулся от конька.

Железный всплеск.

Он вырвал левый ботинок из вцепившейся неизвестности и чуть не шлёпнулся лицом в черноту сада, открывшегося за домом, но удержал шнур в руках.

В тысяче миль ниже мелькнул, пытаясь удержать в лапах вертящуюся стрелку частей света, сбитый железный петух.

Следом в темноте раздались дробь лап по каменной дорожке, брызги натянутой цепи.

Окрестности разлетелись лаем. Мелькнул влажный белок, бледно-алые дёсны. По саду метался разъярённый чёрный дог.

Чистильщик поднял взгляд и еле успел подогнуть колени к животу: он с треском влетел в крону старенькой яблони. Град яблок оповестил о близости земли.

Скорость была достаточной, чтобы он не застрял в паутине веток и листьев, а шёлковый мешок прошёл чуть выше смертельных для него сучьев. Но, вылетев из яблони, чистильщик увидел перед собой отвесную кирпичную стену следующего дома. Дог извивался где-то в миле под чистильщиком, и, судя по его звенящей, не отступающей преданности, цепочки хватало на весь сад. Ещё секунда, и чистильщик врежется в стену и рухнет вниз, туда, где мечется чёрный рык, острые зубы...

Решивший украсть луну вновь подтянул колени и забил по кирпичам ботинками, весящими по сотне тонн каждый.

Он сумел забраться на крышу следующего дома, луна была на том же расстоянии, но шёлковый шар уже растерял весь свой энтузиазм. Минута, и сила притяжения окажется сильнее стремления к звёздам. Пульс стучался в висках.

– Сейчас или никогда, – просипел чистильщик в запотевшее стекло и совершил последний рывок, стукнув каблуком сильнее обычного в крышу, так, что отломился кусок черепицы, и, разбив слуховое окно, упал в чью-то мансарду.

Решивший украсть луну уже не заметил этого: он подлетел к ночному светилу вплотную, так близко, что мог разглядеть печальное, отрешённое лицо; так близко, что мог почувствовать обжигающий, будто сухой лёд, холод; так близко, что с каждым мигом холод жёг сильнее. И когда шёлковый шар налетел впалой грудью на ледяную белую щёку, внутри него всё забулькало и осело, воздух начал стремительно остывать, шар вспотел от разницы температур. Решивший украсть луну тоже вспотел – от ужаса.

Он смотрел в глаза луне, а она, не отводя взгляд и не мигая – в глаза ему.

Так они летели, сцепившись, над крышами вечность и миг. Вот она – его возлюбленная. Смотри на неё. Смотри в неё. Смотри. Он смотрел и не замечал ничего вокруг.

Он не смел выпустить шнур, не смел коснуться её резиновой перчаткой, но чувствовал ледяное тело сквозь ткань костюма. Шар стремительно остывал.

Он смотрел ей в глаза.

Она – ему.

Внезапно лицо её отдалилось будто во сне.

Он с треском и хрустом врезался в ветки, раздирая намокший пододеяльник.

Толстая ветвь по дороге выбила стекло шлема, ошпарив лицо, и он сорвался, выпуская шнур. Линза сверкнула во тьме и исчезла навеки.

Боль пронзила левую руку.

Он вылетел из ветвей и врезался во влажную почву постриженного газона локтями и коленями в кавалькаде сломанных рёбер в грудной клетке забора, разорванного шёлка, сбитого дыхания.

…решивший украсть луну, пошатываясь, встал, скинул жаркий тяжёлый шлем. Воздух, показавшийся ледяным, ударил в голову. Пульс метался в висках. Обожжённое лицо саднило, и когда он коснулся переносицы, на резиновой перчатке остались красные капли, сочащиеся из пореза. Чистильщик с головы до ног был мокрым от пота.

Он встал и растерянно огляделся вокруг. Долгий взгляд в луну и последовавшее падение дезориентировало его. Разорванный шёлк остался невидимой полоской в ветвях деревьев, маленький белый диск садился за западные крыши. Стекло из переднего оконца шлема пропало без вести. Было тихо, и даже надрывавшийся недавно дог теперь притаился где-то за домом.

Человек, решивший украсть луну, растерянно выдохнул. Луна садилась за крыши.

Человек оглянулся и увидел собаку.

Огромный чёрный дог стоял в метре от него и смотрел прямо в глаза. Его голова доходила до солнечного сплетения низенького чистильщика. Ноздри раздувались. Верхняя губа мелко подёргивалась, обнажая острые зубы. Цепочка болталась свободно, хвастаясь своей щедрой длиной.

Собака прыгнула на него с низким рыком. Нелепо взмахнув рукой, лунный вор сел, уворачиваясь от пса. Он смог оттолкнуть мощное тело обеими руками, опрокинувшись назад. Но дог кинулся снова. Перед глазами мелькнули мама в луже крови, голуби, отец, мальчик, Жорж, Ада, чьи-то туфли с оборванным правым шнурком… Чистильщик, будто в дурном сне, с приступом подкатывающей тошноты поднял ватную правую, бесконечно долгую ногу в тяжёлом ботинке и со всей силой двинул в летящую пасть стальной пяткой. От встречного удара дог взвизгнул, смялся всем телом и свалился на землю.

Лунный вор, готовясь к новой атаке, быстро отталкиваясь ногами, отполз к сломанной ограде. Дог остался лежать на газоне.

Чистильщик смотрел на дога. Дог лежал на газоне. Чистильщик смотрел на дога. Грудь собаки была недвижимой. Из носа текла чёрная струйка. Где-то рядом послышался призывный свист.

– Граф! Ко мне! Граф, – голос приближался.

Цепочка дёрнулась серебром в меркнущем лунном свете. Чистильщик сжал резиновые кулаки.

Он вскочил, и, держа ослеплённый шлем под мышкой, перемахнул через ограду. Через десять секунд он быстрым шагом шёл прочь, скрипя резиновой промежностью, удаляясь на восток, в направлении дома. Свист, раздававшийся за спиной, внезапно смолк.

Лунный вор шёл быстро, тихо и зло и ни разу не оглянулся на уходящий за горизонт диск. Длинная тень металась по дороге.

 

Остаток ночи, ещё плескавшийся на донышке комнатных углов, он думал о том, как ему украсть луну. Левая рука его, ушибленная при падении, опухла и не двигалась. Мысли метались в его голове. Он не услышал утреннюю кухонную склоку соседей, винивших друг друга за сгоревший чайник, сожжённый уголь и порванную сетку – о как надрывалась из-за последней Ада, ведь сквозняк мог застудить кактус, понимаете, сволочи, застудить! Дверь в комнату вора была закрыта на шпингалет. И тем более он не мог услышать безмолвное удивление соседа-моряка, который после привычного утреннего осмотра своего водолазного костюма в шкафу в коридоре стал ещё тише и загадочнее. Человек, решивший украсть луну, не заметил ничего, он продолжал лежать на полу и думать, срастаясь с шершавыми шашками паркета. Рука ныла. Ада барабанила в его дверь, но маленький шпингалет хранил напряжённый покой. Не зная, что жилец не слышит ничего вокруг, Ада пыталась пробраться к нему под разными предлогами, утверждая, что ей нужны то щётка, то совок, то ещё что-то, что якобы лежало в его комнате. Решивший украсть луну не отвечал.

– Стремянка! Мне нужна стремянка, слышите? Не смейте держать закрытыми двери в моем доме! Откройте, или я вызову полицию! Мне нужна стремянка.

– Стремянка… – прошептал решивший украсть луну.

Остекленевший взгляд его загорелся, улыбка поплыла по лицу. Он рассмеялся вслух, счастливо и легко.

– Завтра иду в полицию! Слышите?

Человек не слышал. Он заснул в обнимку со счастливой мыслью о найденном решении.