Здесь прошел канал – создана новая природа

На Выге

…Серая ночь переходит в день. Ветер дует с Белого моря, прорываясь между островами. Волнуется мелководное озеро. Карельские рыбаки посматривают на подымающиеся валы, чтобы во-время уложить весла в воду. Озеро – «Чорт». Куда ни глянь – всюду серая тяжелая вода, падая и подымаясь, бежит с севера на юг. Грозная северная вода.

Рыбацкие лодки изредка мелькают у того берега. Пароходов не видно. Где уж там! Даже маленькому пароходу не пройти по такому мелкому озеру.

Из этого озера вытекает река Выг. У самого истока она расщепляется островом на два рукава, бежит по камням, по порогам, шумит, кидается пеной и падает Воицким ревуном в правом рукаве около Надвоиц.

Весной начали перегораживать реку Выг. Работа пожалуй одна из самых трудных на Беломорстрое.

В истоках реки были поставлены ряжи. Ряжи были прозрачные, так называемые американские. Они давали небольшой подпор воды. Ряжевая работа началась гораздо ранее, чем значилось это по общему плану. Рискнули начать вместо мая в марте.

Затем к ряжам стали подсыпать камень. Середину хотели закрыть сразу, но закрыть не смогли, потому что надо было пропустить сплавной лес.

А вода уже начинает подыматься. В весеннее половодье присыпать камень нельзя, а не присыпать – страшно… Расчет очень проблематичный. Следи за ряжем, как он себя ведет, – дрожит, не дрожит, а если дрожит, то как дрожит. А дрожать он должен, потому что под ним бьет вода…

Местные жители наблюдали с берега:

– Зря время переводят. Мало им порогов в Карелии, еще один хотят сделать.

Из Управления Белбалтлага в правление Мурманской железной дороги послали по линии извещение, чтобы позаботились о воде для станций.

Местным жителям сообщили, что скоро реки Выг не будет – Тунгуда и Сорока пусть готовят колодцы.

Жители смеялись:

– Испокон веков была река и впредь будет.

Размеренно, без суматохи, плотники из бригады Вельманова вбивали последние железные скрепы в соединенные крест-накрест ряжевые срубы.

– Раз, два-а, взяли!..

И первый ряж лениво подался с насиженного места. Между работающими скользил Пустовойт – руководитель работы.

– Налегай, да ровнее. Каток-то под правый борт подложи. Уронишь этого идола, канал тебя ждать не будет.

…С плотов и баркасов полетели внутрь ряжа увесистые осколки диабазовой скалы. Под тяжестью их сруб медленно спускался на дно реки, а возбужденные первой победой люди забирались на самый верх качающегося еще сруба и наращивали на него новые венцы, пока днищем своим ряж не опустился на подводные камни.

Послали второе уведомление, что реке Выг скоро конец.

Жители ответили:

– Хватит, уж слышали.

По проложенным на новом мосту рельсам забегали вагонетки. Они останавливались у пролетов между ряжами и сбрасывали в воду многопудовые осколки взорванного диабаза. Выг разбивался о камни на мелкие струйки, но продолжал борьбу, находя себе дорогу через зазоры.

Земля была верным союзником гидротехники.

Она заполняла собой пустоты между гранями камней и создавала поперек течения непроточные стены.

Наступающие ударники грабарками и тачками подбрасывали на земляную петлю, стягивающую шею Выга, все новые и новые кубометры. Ударники топтали грунт ногами, утрамбовывали его окованными болванками, загоняли в дно остроконечные сваи.

Но река все-таки жила.

Восьмидесятиметровый по ширине своей Выг принужден был устремлять воды в четырехметровый пролет между ряжами, единственный, оставшийся незасыпанным. Сюда-то и была направлена вся предсмертная злоба реки.

Строители были уверены в своей окончательной победе и не ожидали удара в спину. А старый Выг собрался с силами и на глазах застывшего от неожиданности Пустовойта сдвинул с места центральный, главный опорный ряж № 5.

С хрустом разломило крепко сколоченное сооружение. Верхушка его, прихваченная мостовыми креплениями, повисла в воздухе. Корпусом же своим тысячепудовая махина покорно опрокинулась на соседний ряж.

В тот день и в ту ночь весь лагерь был поднят на ноги. И Андрейка Бугаев, вместе с лучшими ударниками трассы, бросился на прорыв. Выг снова был укрощен.

Пришел наконец день, когда перегороженный клетками из деревянных брусьев с каменной засыпкой Выг не смог прорвать плотину – она стала глухая.

Вода за плотиной убывала. Рыба, не успевшая уйти из обжитых мест, била хвостом о голые камни.

Удивленные жители оглохли от неожиданной тишины. Последними каплями плакал умирающий водопад.

Лагерники корзинами таскали рыбу в бараки. Более предприимчивые раскладывали костры, собираясь готовить уху. Засолили шесть пудов первосортной семги.

Жители увидели обычное дно с обычными обкатанными валунами, и все же новый мир вынырнул из-под воды.

Легковерам казалось, что их жизнь почти не изменилась. Построили плотину – и все. Они еще не ощущали, как канал вторгся в их быт, в их жизнь, в их будущее. Они ужинали не в охотку и спать долго не ложились, все чутко прислушиваясь – может еще зашумит водопад.

Скептики предсказывали, что плотину прососет. Мыслимая ли вещь – перекрыть реку и держать такое озеро. У людей еще по привычке шумела в ушах река, и они настороженно приподнимали палец. Все замолкали, и становилось невыносимо тихо.

Тогда, не сговариваясь, люди двинулись к плотине. Была северная ночь, одна из тех, которые принято называть белыми. Около плотины стоял часовой. На плотине сутулая тень смотрела в сторону Выга. Ветер размывал волосы, хлопал длинными полами шинели. Крестьяне узнали Успенского. Они замолкли и стали отступать от плотины.

Успенский повернулся в их сторону.

– Смотрит, пойдем, – позвал чей-то робкий голос.

Успенский, перепрыгивая по ряжам, по шатким настилам, шел к ним.

– Ну? Хотите посмотреть? Не бойтесь, – воду заперли крепко. – Он протянул руку первому шагнувшему к нему на мостки.

Выг был заперт. Вода подымалась.

Озеро поднимается

Полоска воды между кормой и берегом увеличивается. Пристань Май-губы отходит. Катер режет волну.

Мы на озере Выг. Озеро длинно, широко. Название – водохранилище – к нему не подходит. Оно кажется необъятным, а между тем запасы воды вычислены, измерены, взяты на учет. Воды в озере мало. Беломорскому каналу нужно больше воды. В озере пять миллиардов кубометров, каналу требуется семь миллиардов.

Гидротехнические сооружения – плотины и дамбы – поднимут горизонт озера с восемьдесят второй горизонтали до восемьдесят девятой и даже до девяностой. Это значит, что к моменту пуска канала озеро поднимется на семь метров.

Плотина у Надвоиц, закрывшая выпадение Верхнего Выга, Май-губские, Аетиручейская дамбы уже делают свое дело. Горизонт озера Выг повышается с каждым днем. Ежесуточно вода поднимается в среднем на два сантиметра. С июля по август она поднялась на метр.

На первый взгляд это незаметно, но мы знаем – вода поднимается.

Озеро спокойно, неподвижно. Один за другим возникают острова. Их много. Они покрыты густым лесом.

– Входим в зону затопления, – говорит заместитель начальника четвертого участка ББВП.

Два дерева стоят в воде.

– Затонувший остров, – поясняет моторист. – Две недели назад мы по нем ходили.

Сучья на деревьях обрублены по самый верх, и кажется, что деревья оставлены только как вехи.

– В прошлом месяце все дороги знал, а теперь, – разводит руками капитан, – все перепуталось. Старые острова ушли под воду, новые – появляются каждый день. Вот, смотрите, Гранитный остров. Третьего дня на нем еще лес был. А сейчас лесной утиль дожигают.

Люди в белых парусиновых плащах с капюшонами на голове, с палками в руках тормошат костры.

Большой остров. Поля засеяны рожью и овсом. Дома без крыш, наполовину разобранные, имеют жалкий вид.

 

Русло реки обнажилось

 

– Деревня Ловище. Восемнадцать домов уже перевезены в Сегежу.

– Овес хороший.

– Не соберут. Через месяц затопит. Останется одно кладбище вон там, в соснах на горке. Оно стоит на высоте девяностой горизонтали…

Нагоняем лодку. Двое едут на Юг-губу. Берем их на борт. Они с ящиком. Оба парня из трудколлектива «Маяк».

– Яйца везем с Сев-губы – премия за ударную работу.

Низенький коренастый в ковбойской вишневой рубашке с зелеными клетками – председатель коллектива Виноградов. Высокий с пшеничными волосами – лучший ударник, рекордист Кочергин.

– Нам равных нет, – говорит Виноградов. – Светим, так светим. Три недели по горло в воде работаем. Позавчера дали двести девяносто… Васька четыреста процентов – четыре нормы отбухал.

Встречаем торфяную глыбу.

– Было здесь сто десять га болот, – рассказывает едущий с нами лесотехник. – Восемнадцатого июня я ходил по этим болотам. А теперь вот что получилось.

Пролетает стая встревоженных уток.

– Зашухерились, – говорит Виноградов. – Нет им теперь покоя. Только найдут себе новую хазу, а мы шасть – и опять ищи другую квартиру… Мы ведь эти острова, как куриц, общипываем. Раз-раз – и можете спускаться на дно. Я год назад плюнул бы в глаза тому, кто мне сказал бы, что я лесорубом буду, зону затопления очищать… Квартиры чистить – это было по нашей части. Я, бывало, в любой дом залезу… Недаром кличка моя – Бацилла. Два раза из домзака срывался. Один раз – из сибирских лагерей. Погуляешь – подзайдешь по новой – и, глядишь, опять здесь.

– Теперь не побежишь?

– Что вы… Я теперь свободно езжу – доверяют.

Прошлое ушло в воду вместе с островами.

На Юг-губе около тысячи человек. Все рецидивисты.

– Раньше по ширмам ударяли, а теперь – ударники, герои великой стройки: Наш лагпункт второй месяц знамя держит. Краснознаменные.

– Мало книг, – жалуется воспитатель. – Лермонтова никак не могу получить. Проходу не дают: давай Лермонтова. У меня авторитет падает.

Завхоз просит подбросить картошки, дегтю, керосину. Мокро. Пилы ржавеют.

– Керосину в первую голову, – поддерживают каналоармейцы. – Ржавой пилой большой процент не выработаешь…

Рядом с пристанью на маленьком плоту – шалаш из дранок. В шалаше – бригада сплавщиков Громова. Бригада из одной молодежи. Все бывшие воры.

– Раньше мы плотов и в кино не видели. Не знали, как к бревну подступиться. Научились. Сортируем. Сплачиваем. Ведем кошели лучше карелов. Норма была тысяча двести бревен – подняли до двух с половиной тысяч.

Большая черная лодка быстро идет к шалашу. Четкие взмахи весел. Голые торсы. Удалая, залихватская песня:

Загремели ключи, фомки…

Па-а-ра сизых голубей.

Деловые едут с громки…

Стро-ого судят скокарей.

– Песня блатная, – как бы извиняется скуластый Громов. – От блатного ремесла легче отвыкнуть, чем от блатной песни.

Входим в шалаш. Невысокие настилы, свернутые постели. В центре – железная печка в железном тазу. На покатых стенках – фотографии, ручные зеркала. На самом верху – портрет Сталина в белой рубашке. Вокруг – гитара, мандолина, две балалайки, черный радиорепродуктор. Рядом с печкой – ведро с водой, в нем плещутся живые окуни.

Едем дальше. Покачивает, дует низовка. На часах – полночь. На озере – день. Только нет солнечного сверкания.

– Обратите внимание – исторический остров Городовой. В смутное время на нем разбитые литовцы жили. Потом – раскольничий скит. Больше его никто не увидит.

И мы смотрим на уходящую под воду историю. Вдали – огоньки селений.