Рыбы заплывают в дом, и вода плещет на скаты крыши

– Все будущие утопленники. Самые древние селения на озере.

Проходим мимо Карельского острова. Огромный остров с поймами и лугами – целый материк – он пуст. Из сорока домов осталось два.

Появляются большие черные бревна. Это – топляки-одиночки, оторвавшиеся от кошелей. Опасная встреча – удар в обшивку – пробоина и садись на дно. Катер замедляет ход. и багры отпихивают бревна.

Крутой берег. Койкинцы – оперативный штаб зоны затопления. На высоких шестах плакат: «Вода наступает – не терять ни одной минуты!»

Причаливаем к мосткам, взбираемся на пригорок. Половинки домов. Печи и трубы стоят без стен.

Штабели перемеченных бревен.

Рядом с деревянной часовней – непотревоженная изба. Она словно отгорожена невидимой стеной от всего, что происходит в двух шагах.

– Старуха тут древняя со стариком живут. Ни за что не хотят с места тронуться. Старуха – местная ворожея. Спадет, говорит, вода. Брат старика в другой половине живет, – хоть завтра переводиться, а эти не хотят ни в какую.

Катер дает сигнал. Мы идем на Пукшу. Пукши не узнать. Из ручейка, затерянного в болоте, она превратилась в широкую реку. Входим в устье. Промеряем глубину.

– Три с половиной. Два. Дна нету.

Идем со скоростью шестнадцати километров. Весь левый берег в огне. Дожигаются лесные остатки. Снова на озере. Держим курс на Телекинку.

И Телекинка неузнаваема. Устье стало большим, как морской залив. Над затопленными болотами – главный судовой ход. У входа в Телекинку опускается в воду остров Сеговец, На нем ветхие, брошенные, никому не нужные дома. Дома уйдут в озеро вместе с островом. Будут стоять на дне его. Рыбы заплывут в раскрытые двери и окна.

Поворачиваем на Май-губу. С нами едет завхоз из лагпункта на Телекинке. Вода поднимается всюду. Старый Повенецкий тракт затоплен. Деревни Телекино и Петров-Ям перевезли дома на Мармассельгу. Около двух тысяч га лесной площади уже затоплено. Всего станет добычей воды около пятидесяти тысяч га.

Дует сильный зюйд, качает, роет ямы, временами винт вращается в воздухе.

Проходим мимо обреченных, с которыми мы уже попрощались, – Койкинцы, Карельский остров, Габ-Наволок, Аим-Пески. Они доживают последние дни под солнцем. Широко разольется озеро. Оно затопит почти сто километров полотна Мурманской железной дороги, которая была когда-то построена пленными австрийцами и русскими каторжниками.

Мурманка посторонилась

Неподалеку от трассы канала, по старой Мурманке тянутся поезда – товарные, пассажирские, скорые. Ночное небо, багровое от огней, отблеск прожекторов встречает поезда около станции Тунгуда.

– Что это? – спрашивают пассажиры.

– Канал, Беломорский канал, – отвечают им.

Кондуктор из Кандалакши – унылый скептик. Из окна вагона много не увидишь. Трасса канала только у Тунгуды подходит к полотну дороги.

– Канал, канал… Ям накопали – вот-те и весь канал.

– Что канал. Канал растет. Мурманка старая у Май-губы под воду уходит.

– Как уходит! – восклицает кондуктор, – а поезда?

– Поезда идут посуху, как им и полагается. Поезда по рельсам катятся…

– Так рельсы, вы говорите, под водой?