Лекции.Орг


Поиск:




Последний ужин на этом свете




 

Ты — кровь, стекающая с моих рук, ты впитаешься в землю и,

пройдя по корням и стволам деревьев, вернешься обратно на небо.

— Суфьян Стивеис —

 

До дома я добрался ровно за пять минут до того, как ко мне в комнату, будто спецназовец во время штурма, ворвался отец, желавший удостовериться в том, что я никуда не подевался и ограничения свободы передвижения, наложенные им на меня, неукоснительно соблюдаются. Он застал сына валяющимся на кровати с таким видом, словно я уже давно здесь и никуда из комнаты не выходил. При этом я продолжал обдумывать ситуацию, сложившуюся после того, как выяснилась правда о смерти Алексии, оказавшейся вымыслом.

В качестве аккомпанемента к своим размышлениям я включил музыкальный центр и поставил диск-сборник независимых и альтернативных исполнителей инди-рока, называвшийся «Ночь была темной».

Отец подошел к музыкальному центру и сделал звук потише. Впрочем, полностью выключить музыку он все же не решился.

Затем родитель пристально посмотрел на меня, заметил свежую ссадину, челюсть, опухшую от удара, и поинтересовался:

— С кем ты на этот раз подрался?

За последние месяцы я действительно успел собрать небольшую коллекцию всякого рода синяков, ссадин и ушибов. Впрочем, все это не шло ни в какое сравнение с тем градом ударов, который обрушился на мою душу.

Пока я раздумывал над ответом, отец сам сменил тему, перейдя к основной части намеченного им разговора:

— Сегодня вечером к нам на ужин заглянет Жирар.

— С чего бы это вдруг? — поинтересовался я.

Слова отца меня удивили. Насколько мне было известно, они с художником никогда напрямую не общались, если вообще были знакомы.

— Я его сам пригласил. Я знаю, что ты относишься к нему с уважением, и полагаю, что он может тебе в чем-то помочь.

— Сколько можно повторять, что ни в какой помощи я не нуждаюсь?! — гордо заявил я.

— Хорошо, тогда считай этот ужин просто проявлением вежливости, формой общения между добрыми соседями.

Отец, посчитав тему исчерпанной, а разговор законченным, вышел из моей комнаты, спустился в гостиную и, разумеется, тотчас же включил телевизор.

Через некоторое время я тоже спустился вниз и заглянул на кухню, чтобы поинтересоваться, чем мы собираемся угощать моего единственного в этом городе друга — если, конечно, вычеркнуть Альбу с первой позиции в коротком списке. Вспомнив про однокурсницу, я не без удивления обнаружил, что воспринимаю ее как какой-то далекий образ, не имеющий прямого отношения к реальности, в которой мне приходилось жить. Возвращение Алексии полностью перевернуло и разрушило то подобие устойчивого и спокойного мира, который я без особого успеха пытался выстроить для себя в последнее время. Впрочем, я подумал, что это и к лучшему. Моей возлюбленной из Сант-Бержера уже хватило неприятностей и потрясений, пережитых по моей вине. Пусть пока поживет мирно и спокойно, хотя бы до тех пор, пока я не сведу счеты с той, кто посмел напасть на нее.

На кухне я обнаружил три упаковки с готовыми блюдами. Приоткрыв одну из алюминиеввых коробочек, я увидел кусок рыбы под зеленым соусом. Стол показался мне пустоватым; чтобы не подавать рыбу всухомятку, я решил покопаться в холодильнике и поискать то, из чего можно сделать салат или подать как закуску.

Мне удалось разыскать немного латука, пару помидоров и полбанки маслин. Не густо, прямо скажем, и, главное, абсолютно неоригинально. Но я решил, что на столе будет не так пусто.

Я как раз заканчивал резать салат, когда негромкий мелодичный звуковой сигнал мобильника известил меня о получении текстового сообщения. Я отложил нож на мраморную столешницу и достал из кармана телефон. Умеренная радость по поводу предстоявшего визита художника мгновенно куда-то испарилась, как только я прочел имя отправителя. Это был Роберт.

 

Срочно нужно поговорить. Обязательно сегодня. Жду тебя на кладбище.

 

У меня не было сомнений в том, что это ловушка. Милейший джентльмен из «Retrum» в этом деле служил всего лишь приманкой. Мне было ясно, что на назначенную встречу он придет не один, и я буду убит, как только окажусь за воротами кладбища.

Нож, лежавший на столешнице, казалось, кричал: «Возьми меня с собой!»

Я протер его и завернул в чистое кухонное полотенце. Воспользовавшись тем, что отец увлеченно смотрит телевизор, я сходил к себе в комнату и положил нож в карман пальто, висевшего на вешалке.

Перед тем как спуститься обратно в гостиную и продолжить накрывать на стол, я коротко и сухо ответил на полученное приглашение:

 

Приду.

 

Я поставил на стол в гостиной чашу с салатом, тарелки и бокалы под вино. Для этого вечера я решил взять из наших запасов лучшую бутылку из тех, что имелись в доме, — семнадцатилетнее «Приорато».

Это густое, красное, как кровь, вино угодило в бутылку в год моего рождения. Теперь настал час пролить содержимое этого сосуда.

«Что ж, отличный финал ужина, который вполне может оказаться для меня последним на этом свете», — подумал я.

 

Выставка

 

Цель искусства заключается не в изображении внешнего облика вещей, но в отображении их глубокого внутреннего смысла.

— Аристотель —

 

Ужин прошел для меня как-то странно. Я толком ничего не запомнил. В другой ситуации я был бы рад видеть Жирара, но в тот вечер, естественно, не мог сосредоточиться на чем бы то ни было, кроме предстоявшей мне смертельно опасной встречи на кладбище. Кстати, сама возможность выйти из дома в столь поздний час у меня появилась именно благодаря художнику, заглянувшему к нам в гости.

— У меня для тебя есть небольшой подарок, — сообщил Жирар, доставая из сумки вертикально вытянутый параллелепипед, завернутый в бумагу. — Думаю, тебе понравится.

К этому времени мы уже разделались с десертом, который любезно принес с собой наш гость, и неспешно потягивали выставленное мной на стол вино. Несмотря на все мои тревоги и беспокойства, подарок Жирара заинтересовал меня, и я с нетерпением стал срывать с него оберточную бумагу. Вскоре моим глазам предстала прозрачная коробочка, внутри которой на аккуратной подставке была закреплена небольшая статуэтка. Увидев ее, я просто онемел от изумления.

Это был юноша в длинном черном пальто, развевающемся под порывами ветра. Его густые черные волосы были отброшены назад, и взгляду зрителя открывалась неестественно бледное, неживое лицо, на котором выделялись губы, ярко подведенные темно-лиловой помадой.

«Похоже, он видел меня в этом маскарадном наряде», — подумал я, глядя на довольно улыбающегося Жирара.

Отцу, похоже, подарок художника пришелся не по душе.

— Зря ты ему эту куклу притащил, — заявил он Жирару. — У парня и так крыша едет. Возомнил себя чуть ли не вампиром, того и гляди, совсем свихнется.

— Ничего, даже когда поправится, пусть хранит эту статуэтку как напоминание о том, каким он был, — возразил художник, потягивая густое вино из бокала. — Не зря Герман Гессе писал: «Каждый из нас хранит в своей душе частичку скорлупы яйца того первобытного, изначального мира, из которого мы все вылупились».

Отец удивленно вскинул брови. По выражению его лица было видно, что он ничего не понял из цитаты, озвученной Жираром.

В этот самый миг художник произнес фразу, которая стала для меня пропуском на свободу, к моей судьбе:

— Такая статуэтка у меня не одна. Их целая коллекция, штук двадцать. Я собираюсь сделать выставку в нашем культурном центре. Все персонажи из этой серии — жители Тейи. Хочешь посмотреть на остальную часть? — спросил он меня.

— Конечно, с удовольствием! А когда? Можно прямо сейчас?

— Не нравится мне эта затея, — перебил меня отец. — Кристиан, у тебя завтра занятия в институте, ложись лучше спать пораньше.

— Да мы ненадолго, — успокоил отца художник — К полуночи Кристиан будет дома.

Я убрал со стола и попрощался с отцом, абсолютно не уверенный в том, что нам с ним еще суждено увидеться.

 

* * *

 

Мастерская Жирара представляла собой целый мир, полный маленьких сюрпризов. Статуэтки, которые он готовил к выставке, были расставлены по столам в разных углах помещения. Работа над большей частью из них еще не была закончена, и прозрачные колпаки не отделяли их от зрителя.

Разумеется, среди выбранных художником персонажей были классические типажи нашего городка — официант Мерфи, продавщица фруктов с рынка, местный полицейский.

Другая группа представляла собой скульптурные изображения дам, посещавших занятия по живописи, которые вел сам Жирар. Эти статуэтки художник расположил так, как если бы дело происходило на уроке. Более того, на холсте, закрепленном на крохотном мольберте, стоявшем перед одной из начинающих художниц, я разглядел гротескный, больше похожий на шарж портрет самого Жирара.

— А твоя статуэтка должна была находиться здесь, — сказал он, показывая мне на группу из трех силуэтов в черном и фигурку в голубом, стоявшую чуть поодаль.

Я с ужасом подошел к столу, чтобы получше разглядеть этот своеобразный рождественский вертеп, представляющий собой толкование и, быть может, даже предсказание последней драмы моей жизни. Первым делом, еще издали, я узнал Лорену — по ярко-рыжим волосам и скрипке у плеча. На ее лице застыло благостное, умиротворенное выражение, не имевшее ничего общего с тем, как она выглядела, когда сыпала угрозами в мой адрес во время нашей последней встречи.

Рядом с Лореной увлеченно играл на гитаре долговязый, худющий черноволосый парень. Выражение лица этого персонажа было на редкость печальным, я бы даже сказал, трагическим.

Прежде чем перейти к последней черной фигуре, я удивленно посмотрел на художника. Судя по всему, он на протяжении какого-то времени следил за нами и оказался непрошеным свидетелем как минимум части наших кладбищенских похождений. Естественно, я без труда узнал девушку-вампира с длинными черными волосами и большими глазами.

Четвертая скульптура в этой группе — а если брать в расчет и мою статуэтку, оставшуюся дома, то пятая — попросту привела меня в ужас. Передо мной стояла девочка-блондинка в голубом платье. Во избежание каких бы то ни было разночтений и двусмысленностей ее лицо пересекал длинный, отчетливо видимый шрам.

Любой нормальный человек на моем месте воспринял бы эту композицию как не слишком удачную мрачную шутку. Я же в тот момент был так потрясен, что не знал, что и думать.

— Я попытался изобразить твой мир, — объяснил мне Жирар как ни в чем не бывало. — Вот почему ты должен был находиться рядом с блондинкой. О том, что случилось с твоей девушкой, я узнал от отца.

— Она не моя девушка, — уточнил я. — Уже нет. Вот только… вы действительно собираетесь выставлять эту фигурку прямо так — со шрамом на лице?

— По правде говоря, еще не знаю, — ответил мне художник, — Дело в том, что мачеха Альбы занимается у меня в студии. По ее словам, врачи утверждают, что рана оказалась не такой глубокой, как они подумали сначала, скорее всего, шрама через некоторое время вообще не будет видно. Просто когда это случилось, натекло много крови, и всем показалось, что дело совсем плохо.

До меня стало доходить, что мой старший друг-художник, которого мне всегда хотелось считать человеком необычным, на самом деле еще более эксцентричен и нестандартен, чем я полагал. При этом главный сюрприз от Жирара был еще впереди.

Художник положил мне руку на плечо, задумчиво улыбнулся и сказал:

— Я хотел включить в эту композицию еще одну статуэтку, но полагаю, что на это мне нужно спросить разрешение, причем именно у тебя.

С этими словами он снял шелковый платок с работы, которая даже издали казалась более крупной и сложной по форме, чем остальные. Моим глазам предстал мальчишка-подросток, как две капли воды похожий — нет, не на меня, а на моего брата Хулиана. Он был изображен в седле мотоцикла. Я сразу же узнал тот самый «Санглас-400», который вспарывал колесами поверхность пышного кучевого облака.

«Охренеть, да и только!» — подумал я.

Разглядывая статуэтку как завороженный, я простоял неподвижно несколько секунд. Затем мои губы непроизвольно расплылись в улыбке, после чего я, сам того не желая, начал смеяться. Это продолжалось долго, я хохотал и все никак не мог остановиться. В тот момент я был уверен, что мой брат, доведись ему увидеть эту статуэтку из папье-маше, непременно одобрил бы такую затею и от души посмеялся бы, наблюдая за моей изумленной физиономией.

— А что, мне нравится, — заявил я. — Вот только… есть у меня ощущение, что композиция еще не закончена. Давайте договоримся так. Если мы с вами больше не увидимся, посадите и меня на этот мотоцикл, несущийся по просторам того света. Только на этот раз я буду сзади, а за рулем пусть окажется Хулиан. Договорились?

Я протянул Жирару руку, и он с веселым и добродушным выражением на лице крепко пожал ее. Занятый творческими поисками, он явно даже представить себе не мог, какую участь выбрал я себе с подачи судьбы и что еще ждало меня в тот вечер.

Прощаясь, я совершенно искренне сказал художнику:

— Жирар, если бы вы только знали, как я был рад познакомиться и дружить с вами.

 

Дела на том свете

 

Смерть кажется горькой лишь потому, что она — новое рождение, потому, что она — страх и неуверенность перед пугающим преображением.

— Герман Гессе —

 

Когда я увидел Роберта, сидящего на земле и прислонившегося спиной к кладбищенской ограде, у меня возникло ощущение дежавю. Можно было подумать, что он все время так и торчит там, у входа на кладбище, а я, в свою очередь, живу только ради того, чтобы время от времени встречаться с ним на этом месте.

К ритуальной встрече я подготовился подобающим образом. Уговор так уговор, игра так игра. На подходе к кладбищенскому холму я задержался и натер лицо белой мазью, которую не без труда нашел дома, а также накрасил губы темно-фиолетовой помадой. Более того, к лацкану моего пальто был приколот крохотный фиолетовый цветок, хотя накопившиеся у меня вопросы были обращены отнюдь не к обитателям потустороннего мира.

Да, и, разумеется, в моем кармане лежал нож.

Когда я поднялся на холм, луна вышла из-за туч и высветила росшие вокруг кладбища кипарисы. Я шел спокойным, уверенным шагом, как настоящий рыцарь, много повидавший на своем веку, познавший все смертельные опасности и переставший испытывать какой бы то ни было страх перед смертью.

Роберт махнул мне рукой в знак приветствия, а затем, словно в глубоком раздумье, вновь склонил голову на грудь.

Внимательно осмотревшись, я сел с ним рядом. Сверчки и цикады стрекотали сильнее, чем обычно, — вполне возможно, так на них действовало полнолуние.

Я задал Роберту вопрос, который в других обстоятельствах прозвучал бы на редкость глупо:

— Ты один?

Он поднял глаза и ответил словами так хорошо знакомой мне песни:

— Why are you alone in here, so far and near…

Затем Роберт посмотрел на меня с таким видом, словно только что проснулся, вырвался из объятий мучившего его кошмара.

Немного помолчав, он произнес:

— В таком месте никогда не остаешься в полном одиночестве. Сам знаешь…

— Конечно, все они — мертвецы, — перебив Роберта, договорил за него я.

Над самой поверхностью земли стала конденсироваться легкая дымка. Она на глазах становилась все гуще, и я подумал, что если так пойдет дальше, то вскоре туман скроет от нас не только кипарисы, но и саму луну.

Роберт говорил медленно, с большими паузами, так, словно у него впереди была даже не вся жизнь, а целая вечность:

— Знаешь, как тибетцы избавляются от страха перед смертью? Время от времени они организуют церемонию, в ходе которой человека хоронят заживо, то есть исполняют все погребальные ритуалы, проводят обряды, а потом покойник как бы оживает. Считается, что так человек набирается нужного опыта и перестает бояться. В общем, то же самое, что и с велосипедом: сначала страшно, а потом привыкаешь. Еще у них принято, что, когда человек умирает по-настоящему, с ним рядом садится кто-то живой и нашептывает ему на ухо, куда идти и что делать. Такому нашептыванию специально учатся, это помогает душе покойного не сбиться с пути в потустороннем мире. Представляешь себе, как было бы неприятно, прожив жизнь, наполненную праведными делами, заблудиться на том свете и забрести по ошибке не в рай, а в ад! Чтобы такого не случилось, тибетцы и написали свою знаменитую «Книгу мертвых». Это своего рода путеводитель по тому свету.

Я слушал и мысленно спрашивал себя, к чему Роберт затеял этот разговор. Нужны ли такие слова и рассуждения после всего того, что с нами случилось? Неужели нет ничего более важного и срочного, такого, о чем действительно нужно было бы поговорить?!

Роберт на некоторое время замолчал и тоже стал всматриваться в густеющий на глазах туман. Луна уже выглядела не как четко очерченный диск, а как светлое пятно в небе, размытое дымкой.

Помолчав, Роберт продолжил:

— Встретив смерть и познав ее, ты навсегда останешься молодым, сможешь жить, не сгибаясь под тем грузом страха, который давит на плечи всем смертным. Ты, кстати, знал, что монахи дзен-буддисты заранее, задолго до смерти, сами сочиняют эпитафии, которые затем помещаются на их могильных памятниках? Когда они чувствуют, что конец жизни близок, наступает черед последнего по счету редактирования надписи, которая должна будет появиться над погребением. Так, например, один восточный поэт завещал написать на своей могиле: «Я ушел, потому что у меня накопились дела на том свете».

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — напрямик спросил я его.

Не теряя спокойствия, Роберт ответил:

— Я предполагал, что тебя это заинтересует. Ты, кстати, уже задумывался над тем, какую эпитафию себе заказать?

— Да как-то не до этого было, — с вызовом в голосе отозвался я. — По-твоему, уже пора?

— Этого нам знать не дано. Просто лучше заготовить себе подходящую надпись на могилу просто так, на всякий случай. Это же нетрудно, достаточно просто записать ее на листке бумаги. Например, вместе с завещанием. Надо же как-то сформулировать свою последнюю волю. Неплохо для начала хотя бы определиться, хочешь ли ты, чтобы тебя похоронили в могиле или кремировали. Если же ты выбираешь кремацию, то возникает вопрос, где захоронить урну или в каком месте развеять твой пепел.

— Положим, что касается моего праха, то пусть его выкинут в мусорный бак. Даю на это свое разрешение. Что-то перестал я верить в загробную жизнь. В качестве эпитафии пусть напишут: «Он умер, потому что оказался не в том месте, не в то время и не с теми, с кем нужно».

— Не слишком-то поэтично получается, — сказал Роберт, положив при этом руку мне на плечо.

Несмотря на то что между его и моей кожей оставалась толстая ткань пальто, я почувствовал, что пальцы у него просто ледяные.

— Зачем, собственно говоря, выпендриваться? — продолжил я. — К чему расписывать могилы поэтическими завещаниями, если на кладбище все равно, кроме нас, больше никто не ходит? Если честно, в последнее время я стал понимать, что мы попросту переоцениваем смерть, придаем ей слишком много значения. На самом деле все просто и понятно. Вот ты еще жив, а на следующий день — уже нет. Точка. Никаких проблем.

Роберт кивнул, и на некоторое время мы замолчали. Густой плотный туман окутал нас и заполнил все окружающее пространство. Кипарисов давно уже не было видно, а от луны осталось лишь легкое свечение где-то там, высоко над нашими головами.

Я, фигурально выражаясь, решил взять быка за рога и заявил:

— Есть ощущение, что ты вытащил меня сюда вовсе не для того, чтобы поговорить о поэзии. Я так понимаю, ты просто тянешь время. Давай раскалывайся — кого ждем?

— Твою судьбу. Она уже на подходе.

— Вот и отлично, — ответил я, зажмуривая глаза и крепко сжимая ладонью рукоять ножа.

 

Судьба

 

Истина никогда не бывает чистой и очень редко — простой.

— Оскар Уайльд —

 

Когда я открыл глаза, Роберта рядом уже не было. Ночные цикады затихли, словно ощутив невидимую опасность, грозившую всему живому в окрестностях кладбища.

Туман закрыл от меня весь мир. Я вдруг подумал, что смерть, наверное, похожа на эту непрозрачную пелену. Тебя обволакивает что-то мягкое, холодное и враждебное, а все остальное попросту исчезает. Ты попадаешь в мир, где замолкают цикады, и легкий, едва различимый свет слепит тебя сильнее, чем самое яркое солнце.

Вот тут-то она и появилась — буквально из ниоткуда.

Алексия медленно подходила ко мне, словно подметая густой туман полами длинного пальто. Выше фиолетового цветка виднелся воротник белой шелковой рубашки. Волосы она заплела в косу, как подобает настоящей жрице, приступающей к священному ритуалу сочетания браком жизни и смерти.

Я встал на ноги. Полные пурпурные губы Алексии загадочно улыбались.

Я шагнул навстречу ей, сжимая оружие в кармане. Тот из нас, кто первый выхватит нож и вонзит его в грудь другого, победит в этом поединке. Я не сомневался в том, что Алексия тоже пришла на встречу не с пустыми руками.

Я долго молча смотрел на нее и вдруг со всей отчетливостью осознал, что никогда не смогу совершить задуманное, несмотря на то что Алексия своей опрометчивостью и безрассудностью погубила собственную сестру, скрыла тот факт, что осталась жива, и чуть не довела меня до самоубийства.

Пусть она вселила в меня жажду мести в том деле, которое касалось только ее, ворвалась в мой дом и ранила Альбу. Да, эта «плохая сестра» была подлинным чудовищем, ее грехи оказались гораздо тяжелее, чем те, о которых было известно мне. Но я вдруг со всей отчетливостью понял, что люблю ее всем сердцем и душой, истерзанной болью. Пусть она — лживая и изворотливая преступница, но какая-то темная, непознаваемая магия заставила мое сердце учащенно биться в тот момент, когда я почувствовал ее приближение.

Нет-нет, я, конечно, понимал, что Альба подходит мне куда больше, но в то же время осознавал, что она стала для меня лишь пластырем, целительной повязкой, которая на время закрыла кровоточащую рану, зиявшую в моей душе и оставленную исчезновением Алексии. Противостоять этому обворожительному чудовищу было выше моих сил. Я смотрел в эти темные глаза, наполняющие ночь беспроглядной тоской, и понимал, что любое сопротивление этой мрачной и жестокой красоте попросту бессмысленно.

Все это я уразумел, пока мы с Алексией неподвижно стояли и смотрели друг другу в глаза сквозь туман. Я хотел унести с собой в могилу этот прекрасный образ. Пусть он останется навеки передо мной, в той вечности, которую я сам для себя выбрал.

Не задумываясь над тем, что говорю и делаю, я вынул из кармана нож, протянул его Алексии и сказал:

— Можешь убить меня. Я не хочу больше жить.

Алексия машинально подняла руки, но не сделала ни малейшего усилия, чтобы удержать нож. Он выскользнул из ее безвольных пальцев, упал и вонзился в землю прямо между нами.

Я сразу не понял, как все это произошло. Вроде бы мы только что стояли и глядели друг на друга, и вдруг я уже лежу, поваленный на землю сильнейшим толчком.

Помотав головой, я стал вставать, вспоминая при этом, как мы с Алексией познакомились. В тот день она точно так же свалила меня на землю и угостила хорошим пинком, когда я осмелился перечить ей и ее друзьям. К моему удивлению, вплоть до этого мгновения единственным применяемым ею оружием оставались пинки, удары и слова.

— Я должна была убить тебя собственными руками! — почти прошипела Алексия.

— Теми самыми, которыми ты чуть не изувечила девушку, нисколько не виноватую в наших несчастьях.

— Она сама себя покалечила! — возмущенно воскликнула Алексия. — Эта папенькина дочка недостойна даже того, чтобы я потратила на нее хоть каплю злости, накопившейся во мне. Я хотела проучить тебя, сделать так, чтоб ты ужаснулся тому, что натворил. Так оно и вышло. А до нее мне нет никакого дела.

— Но шрам… рана на лице!.. — напомнил я ей, опять переставая понимать, что происходит.

— Это она сама себя зацепила осколком стекла. Уверяю тебя, у нее всего лишь царапина. Альба знала, что я жива, и таким вот образом решила добиться того, чтобы ты меня возненавидел. Она манипулировала тобой, потому что знала, что ты вновь будешь со мной, когда я вернусь. Это далеко не все, что Альба от тебя скрыла.

Я просто онемел. Такая трактовка событий вполне совпадала с тем, что рассказал мне Жирар. Мол, у падчерицы одной из его учениц не останется на лице никакого шрама. Я отчетливо вспомнил все, что происходило в момент нападения, и осознал, что новая версия толкования того, что тогда случилось, выглядит гораздо более убедительной.

Вырвав Альбу из моих объятий, Алексия продолжала нападать только на меня. В общем-то, Альба была крупнее и, наверное, тяжелее. Вряд ли у Алексии хватило бы сил утащить ее на кухню, по крайней мере сделать это тихо и незаметно, так, чтобы Альба не вырвалась и не кричала. Гораздо логичнее было предположить, что Алексия, напугав нас чуть ли не до смерти, постаралась поскорее скрыться с места преступления, не тратя времени на долгую борьбу с соперницей, тем более что результат такой стычки оказался бы абсолютно непредсказуемым.

Я был настолько потрясен услышанным, что даже не замечал, как влажный ночной воздух, пропитанный туманом, заползал ко мне под одежду, уже промокшую насквозь.

— Что же она еще от меня скрыла?

— Альба не сказала тебе, что хорошо знакома с основателем «Retrum». Впрочем, вначале эта группа называлась «Redrum», то есть «Murder». Так получается, если слово «убийство» написать задом наперед. Знаешь, почему этот человек так назвал наш тайный орден? Он поклялся убить меня, если я когда-нибудь позволю себе завести роман с другим парнем. Так вот, он считает, что добился своего и наказал меня за неверность. Это одна из причин, по которым я вынуждена скрываться и поддерживать легенду о том, что погибла там, на лондонском кладбище. Если он узнает, что я жива, то вновь начнет охотиться за мной. Я же хочу сама выследить и разыскать его, пусть он и пытается спрятаться от меня в самых грязных и мерзких сточных канавах этого мира.

Я вдруг все понял. В моей памяти мгновенно всплыл образ Морти, бритого наголо великана, который угрожал мне у выхода из «Неграноче». Он тогда клялся убить меня, если я хотя бы прикоснусь к Алексии.

Да, это он убил Мирту.

У меня на языке вертелись тысячи вопросов.

— Какое право имел Морти требовать от тебя такой покорности? Что между вами было?

Эти воспоминания явно оказались тяжелыми для Алексии. Она немного помолчала, затем взяла меня за руку и кивком предложила пройтись но дорожке, окружавшей кладбище и затянутой густым туманом. Мир вдруг неожиданно вновь показался мне тем местом, существование в котором имеет какой-то смысл.

— Он был одним из четверых первых членов ордена, — произнесла потом Алексия. — Мы вместе создавали и оттачивали наши ритуалы, традиции посещения кладбищ. Поначалу, не скрою, Морти был мил и любезен, кроме того, мне очень нравилась его храбрость. Иногда я с ним встречалась. Мне, тогда еще совсем молодой, было интересно с этим парнем. Все шло нормально, но в один прекрасный день он вдруг закатил мне пощечину, потому что ему, видите ли, показалось, что я улыбнулась другому парню. В ответ я не задумываясь врезала ему кулаком по губам. В тот раз все так и закончилось, но я дала себе зарок больше не оставаться с ним один на один. Морти ждал, что я передумаю, мы снова будем вместе. Когда же стало ясно, что этого не произойдет, он покинул нашу группу. Впрочем, перед тем как исчезнуть, этот тип пригрозил убить меня, если я попадусь ему на глаза с другим молодым человеком.

Мы дошли до задней стороны кладбища, где дорожка разветвлялась и одна ее часть уходила в лес вниз по склону. Я вдруг интуитивно почувствовал, что нам лучше держаться подальше от тех мест, где наше появление было бы вполне предсказуемым. Кладбище как раз и было именно таковым.

Я повел Алексию за собой по тропинке, вившейся между соснами, и спросил:

— Что общего у Альбы с убийцей твоей сестры?

— Это ее лучший друг.

Услышав это, я остановился как вкопанный и даже на какое-то время был вынужден опереться на ближайшее дерево. Земля уходила у меня из-под ног, я чувствовал, что падаю, но при этом мне не за что было ухватиться, чтобы удержаться.

Некоторое время назад я ведь даже подозревал во всяческих кознях Лорену, потому что, как мне казалось, она не одобряла наши отношения. Но то, что я сейчас услышал, уводило меня совершенно в другую сторону, туда, где я ничего ни продумать, ни просчитать не мог.

— Я, в общем-то, полагал, что Альба — девушка не слишком компанейская, даже совершенно одинокая.

— Так и есть. Они с братом в этом очень похожи. Но с Морти они раньше жили по соседству и дружили еще в детстве. С тех давних времен он считает себя ее покровителем и защитником. Мирта была знакома с Альбой и иногда видела, как этот дикарь встречал ее после занятий в балетной студии. К счастью, до поры до времени мы с ним больше не пересекались. Да, вплоть до того вечера, когда я затеяла эту дурацкую игру на Хайгейтском кладбище.

Когда прозвучало это название, в Алексии словно что-то надломилось. У нее затряслись руки, перехватило дыхание, и вдруг совершенно неожиданно для меня она рухнула на колени и разревелась.

— Я себе этого никогда не прощу! — произнесла Алексия сквозь слезы.

Я помог ей подняться, положил голову на плечо и обнял. Так мы простояли довольно долго, до тех пор, пока мне в голову не пришла еще одна мысль, пугающая и внушающая подозрения.

— Как ты думаешь, могла Альба попросить Морти, чтобы он избавил ее от препятствия, то есть от тебя, стоящей между ею и мною? — спросил я.

— Не думаю, что она могла зайти так далеко, — ответила Алексия, старясь взять себя в руки. — Скорее всего, Альба просто попросила его проучить меня, а этот безумец понял все так, как ему было удобно. Он решил привести в исполнение свой приговор, вот только наказание постигло совершенно невинного человека. Я думаю, что поэтому он больше не появляется в наших краях и не показывается нам на глаза.

— Где он может сейчас быть?

Алексия потянула меня за рукав, намереваясь вновь повернуть в сторону кладбища, и сказала:

— Я практически уверена в том, что по-прежнему в Лондоне. Он и там вынужден скрываться, а через границу ехать боится, потому что не знает, объявлен ли в розыск здесь, в Испании. Попадаться в лапы полиции ему просто нельзя. У них на него куча улик — следы и образцы ДНК. Когда против тебя столько свидетельств, выкрутиться практически невозможно. В общем, я думаю, что Морти по-прежнему ошивается где-то в самых дурных и опасных кварталах Лондона, не слишком, впрочем, от этого страдая. Парень он лихой, всякие приключения ему всегда нравились. Я думаю, что в такой жизни Морти даже находит некоторое удовольствие.

Я был так потрясен всеми этими откровениями, что даже не понял, что происходит, когда Алексия вдруг стала со мной прощаться. Это случилось у ворот кладбища.

— Возвращайся домой, — сказала мне она. — Все кончено, больше ты про нас ничего не узнаешь и не услышишь. Призраки не будут появляться в твоих окнах. Я позвала тебя сюда, чтобы вернуть свободу.

 

Эпилог

Возвращение снега

 

Любовь — нежный и беззащитный цветок, но искать его приходится там, где он растет, — на краю пропасти.

— Стендаль —

 

Неделя шла за неделей. Вестей от Алексии не было. Время тянулось невыносимо медленно.

После той встречи в тумане я потерял ее след. Она не отвечала на мои эсэмэс, а электронные письма возвращались обратно с пометкой «адресат не установлен».

В общем, Алексия как нельзя лучше исполняла выбранную для себя роль человека, уже не живущего в этом мире. Все было как тогда, когда я думал, что она действительно погибла. Разница заключалась лишь в том, что теперь Алексия не возвращалась время от времени в виде привидения и не писала послания на запотевших стеклах.

Моя жизнь превратилась в унылую пустыню.

Существует такая точка зрения, что во Вселенной ничто не исчезает и не возникает вновь. Все вещи и объекты просто меняются местами. Если звезда погасла, то в этот же миг где-то в другом месте зажглась новая. Что-то в этом роде произошло и с моей несчастной личной жизнью. Как только я вновь потерял Алексию, на моем горизонте опять появилась Альба. Впрочем, урок, преподанный мне жизнью, пошел впрок, и я решил, что не собираюсь связывать себя отношениями ни с этой девушкой, ни с другими подобными пластырями, которые прикрыли бы на время зияющую пустоту, образовавшуюся в результате исчезновения Алексии. Я решил, что останусь одиноким навсегда, до самой смерти.

Для того чтобы окончательно разорвать отношения с Альбой, я воспользовался ее собственной ложью. В тон былым заявлениям Альбы я сказал, что вряд ли у нас получится склеить заново то, что было расколото, и ей же пойдет на пользу, если она перестанет со мной общаться. Кроме того, я говорил, что мы категорически друг другу не подходим и вообще живем в слишком разных мирах. Альба расплакалась, но потом успокоилась и вновь взялась за свое. Некоторое время она преследовала меня слишком уж упорно и вконец испортила даже то немногое доброе, что еще сохранялось в наших, отношениях. Дело кончилось тем, что мы стали садиться за разные столы.

Во время единственного нашего разговора с глазу на глаз она спросила, не разлюбил ли я ее. Мне пришлось собрать в кулак всю силу воли и твердо заявить, что больше я не испытываю к ней никаких теплых чувств. По правде говоря, я ожидал взрыва эмоций, криков и слез.

Но, к моему немалому удивлению, Альба только пристально посмотрела на меня и совершенно спокойным голосом сказала:

— Я буду за тебя бороться.

Кстати, шрам действительно бесследно сошел с ее безупречно чистой, гладкой кожи. По-настоящему глубокими и незаживающими оказались те раны, которые кровоточили в наших сердцах.

 

* * *

 

Я вновь вжился в образ живого мертвеца и прекрасно понимал, что Алексия никогда не простит мне все то, что я натворил. Она действительно продолжала любить меня и по ту сторону жизни и смерти, я же не сохранил ей верность и не сдержал нашу клятву. О чем там говорить, если Алексия своими глазами видела, как я обнимался и целовался с другой девушкой.

Она никогда больше не смогла бы поверить мне и сочла за лучшее просто исчезнуть из моей жизни.

Наступил декабрь. На радость отцу, я ходил только на занятия, а потом запирался в своей комнате и, в общем-то, старательно делал домашние задания. Я снова стал тем одиноким и нелюдимым человеком, каким меня знали долгие годы после смерти моего брата. Я потерял всякий интерес к жизни. Мне было не до девушек и не до личной жизни. Да и к прогулкам на кладбище я тоже как-то охладел.

Единственным развлечением, которое я себе иногда позволял, были беседы с художником Жираром. Он всячески пытался развеселить и взбодрить меня — впрочем, без особого успеха. Куда более удачным оказался другой его проект. Жители Тейи с восторгом приняли выставку статуэток из папье-маше. Я, кстати, так на нее и не сходил.

Затем вновь пошел снег. Зима наступала тихо, воровато озираясь. Белое покрывало легло на Тейю под утро в сочельник.

Всю ночь накануне я толком не спал. У меня была температура, всю ночь мучили кошмары. На рассвете я проснулся, ощутив на лице дуновение не просто прохладного, а по-настоящему ледяного воздуха. Я не мог понять, каким образом окно в моей комнате оказалось открытым, но факт оставался фактом. В пустом проеме на фоне неба медленно и таинственно падали крупные пушистые снежинки.

Я завернулся в одеяло и стал смотреть на падающий снег. Зрелище было завораживающим. К сожалению, оно лишь подчеркивало мое уныние и отчаяние. Красота, созерцаемая в одиночестве, — страшная пытка.

Через некоторое время я решил закрыть окно. Встав с кровати, я вдруг увидел то, что едва не парализовало меня. На полу посередине комнаты лежала так хорошо знакомая мне длинная черная перчатка. Я поднял ее, поднес к носу, и незабвенный слабый аромат вскружил мне голову сильнее, чем любое вино или наркотик.

Дрожа всем телом, я аккуратно свернул перчатку и положил ее в карман. Лишь после этого я подошел к окну, чтобы попытаться понять, как эта бесценная реликвия оказалась в моей комнате.

Там я ее и увидел.

Алексия стояла на снегу, похожая на черную изящную птицу. Она смотрела на меня с белого покрывала и чуть печально улыбалась. Я понял, что Алексия меня простила.

Я набросил пальто прямо на пижаму, сунул ноги в первые попавшиеся ботинки и кубарем скатился по лестнице. Выскочив на улицу, я в очередной раз чуть не застонал от отчаяния. Алексии нигде не было. В тот миг я желал только одного — умереть. Вдруг какая-то неведомая сила налетела на меня со спины и повалила на свежевыпавший снег.

Я упал на спину. Девушка легко и мягко приземлилась на меня. Я обнял ее изо всех сил. Мои губы были готовы впиться в нее поцелуем.

Прежде чем позволить мне это, она прикрыла мой рот ладонью и прошептала на ухо:

— Я должна тебе кое-что сказать. Слушай внимательно! Я здесь ненадолго, так что особых иллюзий можешь не строить и на многое не рассчитывать. Понял?

— Что ты хочешь этим сказать? — испуганно спросил я, рассматривая снежинки, искрившиеся в ее волосах.

— В один прекрасный день я исчезну, и никто ничего обо мне больше не узнает и не услышит. Я хочу, чтобы ты был к этому готов.

— Я пойду с тобой куда угодно! Я хочу быть с тобой всегда!

— Нет, Крис, я собираюсь совершить страшное преступление, и на этот раз у меня хватит ума не тащить с собой никого, тем более самых близких людей.

Я хотел что-то возразить, но губы Алексии прикоснулись к моим, и этот поцелуй заставил меня замолчать.

Целуясь и обнимаясь, мы покатились по снегу, и Алексия продолжала шептать мне на ухо:

— Все это будет, но потом, а пока — пусть умрет наше завтра.

 





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2016-11-23; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 213 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Свобода ничего не стоит, если она не включает в себя свободу ошибаться. © Махатма Ганди
==> читать все изречения...

814 - | 735 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.009 с.