Все-таки в наших силах - не превратиться в толпу, во

Всяком случае - в силах каждого - попытаться не стать

Частью толпы

ЧЕЛОВЕК СИСТЕМЫ

Они продолжают нас репрессировать. Тюрьмы и лагеря не закрыты, это ложь. Нет никакой разницы: мы в тюрьме или тюрьма в нас. Мы все заключенные. Нам нужна операция. Вырежьте, выпустите лагеря из себя! Вы думаете, что ЧК, НКВД, КГБ нас сажало? Нет, это мы сами. Государство - это мы. Погодите, куда вы? Не убегайте!

Ю.Даниэль

Каждый из нас - человек системы, и не только государственной, а культурной, этнической, философской. Общаясь с представителями иной системы, попадая в нее, мы приносим с собой все элементы той системы, из которой мы вышли, экспортируем ее. Насколько возможно взаимопонимание между различными системами, насколько опасен или продуктивен их контакт?

Давайте позволим себе небольшой литературный экскурс. Помните рассказ Бредбери, герой которого, отправившись в далекое прошлое, случайно наступает там на бабочку, а вернувшись в свое время, находит в нем заметные изменения: чуть-чуть иные общественную систему, язык, облик улиц,,, А герои "Марсианских хроник" того же автора, попав на Марс, делятся на тех, кто переименовывает моря и долины, стреляет по чужим узорчатым башням и устраивает оргии на старинных площадях, и на тех, кто смог понять иную культуру, принять и интегрироваться. Первые становятся при этом злейшими врагами вторых, которых планета переделывает изнутри, потому что ИНАЧЕ ЖИТЬ НА НЕЙ НЕЛЬЗЯ.

Янки из Коннектикута, придуманный Твеном, оказывается при дворе короля Артура - во временах рыцарей Круглого стола. Будучи человеком деятельным, он берется цивилизовать общество - строит фабрики, издает газету, занимается образованием и добивается на этом поприще немалых успехов. Заканчивается, впрочем, все это довольно печально - сила инерции, консерватизма такова, что, накатываясь волной средневековья на ростки будущего, смывает их без остатка.

Деятельность, подобную той, которую вел янки, Стругацкие называли "прогрессорством". Их прогрессоры, замаскировавшись под местных жителей, жили на разных отсталых планетах, наблюдая и исследуя жизнь и исподволь готовя позитивные изменения. Они спасали от казни гениальных ученых, предотвращали мелкие конфликты, но заметных устойчивых результатов им также добиться не удавалось.

Экспорт одной системы в другую, прогрессорство, мессианство - дело не только хлопотное, но и неблагодарное. Кортес принес с собой свою цивилизацию, и цивилизация ацтеков перестала существовать. Гуманисты-большевички решили «взять на буксир» Монголию, но вряд ли это принесло ее жителям большое счастье. Народники решили, что все беды закончатся, если цивилизовать народ русский, понесли свет просвещения в массы и, за редким исключением, были биты теми же мужиками и отданы ими в ближайший полицейский участок. Впрочем, задолго до этого люди приобрели привычку кричать "Распни его" во время казни того, кто пытался нести им истину.

Не получается перескакивать через естественные этапы развития и даже ускорять их. Древние говорили, что история - учитель жизни, хотя учит она только тому, что люди не учатся на чужих ошибках. Может быть, есть путь более простой и безболезненный, чем прохождение всех этапов и всех падений самостоятельно, но пока этот путь не найден.

Ребенка нельзя сразу сделать взрослым, а если бы и можно было, взрослый получился бы неполноценным. Даже обычный брак между, скажем, мужчиной-мусульманином и женщиной-христианкой крайне труден, что уж говорить о контактах систем. Есть очень немного примеров того, как встреча двух систем в результате долгой и болезненной взаимной притирки давала достаточно устойчивый симбиоз. Отчасти таким примером может служить Стамбул - город действительно на перекрестке двух миров - Европы и Азии, христианства и ислама. Хотя и в этом случае это не равноправное сосуществование, а просто более мягкая форма подчинения, символом которого может служить центральная мечеть города - Айя-София, когда-то бывшая одним из крупнейших христианских храмов.

Мы с места на место и из года в год перетаскиваем с собой свою систему

- все вместе и каждый в отдельности. Когда мы переезжаем во времени и пространстве, мы привозим ее в себе. Мы - Здесь и Теперь - какую систему несем в себе?

Каждый из нас участвует в жизни не только малых, но и больших групп -общностей людей, сложившихся в результате исторического развития - наций и классов, профессиональных и половозрастных групп. Во всех них, в отличие от малых групп, существуют специфические регуляторы общественного поведения -традиции, обычаи и нравы, во многом задающие образ жизни большой группы, особые, свойственные ей, ценности, структуру внутригрупповых отношений, формы общения. Большая группа обладает собственной культурой, образом мыслей и образцами поведения, специфической системой социальных представлений и собственным пониманием картины мира - менталитетом, дающим возможность говорить о существовании различных типов национального или социального характера и психологии. Именно отсюда получили распространение, например, такие штампы как "английский консерватизм", "французская галантность", "немецкая страсть к порядку", "итальянская вспыльчивость" и т.д.

Наша принадлежность к той или иной большой группе диктует нашу социальную роль и связанные с ней социальные ожидания – комплекс свойств и характеристик, которые автоматически атрибутируются обществом каждой социальной роли в соответствии с существующими нормами и традициями, шаблонами социального поведения. Представьте себе "учительницу средней школы", "нового русского", "колхозника-тракториста", "строителя первых пятилеток", "боевого старшину", "английского лорда", "американского бизнесмена", "учащегося ПТУ" - не правда ли, мысленно сразу же создается довольно законченный портрет: внешность, одежда, манеры, походка, лексика, черты характера и даже интонация - работает система социальных ожиданий, автоматически настраивающая нас на определенные стереотипы восприятия и поведения.

Принадлежность к группе порождает феномен группового фаворитизма, ' выражающийся в групповом патриотизме и повышенной критичности к другим группам - делении людей на "наших" и "ваших", когда все, что делается "нашими", считается по определению более правильным, чем то, что делается "вашими", а лозунги типа "наших бьют" являются наиболее сильными стимулами для действия, причем не предполагающими никакого анализа того, кто прав, а кго виноват.

Потеря принадлежности к "своей" большой группе без быстрого вхождения в другую оборачивается тяжелым испытанием для человека. Он теряет ощущение стабильности и защищенности и социальные ориентиры, начинает чувствовать себя "потерянным", а часто и потерявшим смысл жизни. Такой процесс социальной деградации называется маргинализацией от латинского marginalis - крайний, находящийся на краю. Вместе с потерей привычной социальной роли маргиналы теряют систему моральных и этических ценностей, стереотипы группового поведения, действительно оказываются выброшенными за борт привычной жизни.

В нашей стране маргинализация последнего времени приобрела колоссальный размах и неожиданные очертания. За чертой бедности и уважения вдруг оказались многие из тех, кто составлял недавно едва ли не цвет нации. Среди них, например, ученые, преподаватели, врачи, в особенности старшего возраста, не умеюшие и не желающие торговать "Сникерсом",

В 1970 г. Ф.Зимбардо провел эксперимент, связанный с исследованием социальных ролей и межгруппового общения. Он произвольно отобрал две группы студентов, разделив их на "тюремщиков" и "заключенных". Первые препроводили вторых в "тюрьму", специально подготовленную в Стэндфордском университете, обыскали их и, переодев в тюремную одежду, отправили в камеры. Кроме того, что необходимо поддерживать порядок и обеспечивать послушание арестантов, других инструкций "тюремщики" не получали. В первый день атмосфера была дружественной, обе группы обменивались шутками. Но уже на второй день "заключенные" начали игнорировать указания "тюремщиков", оскорблять их, а те, в свою очередь, применили силу и нескольких зачинщиков бросили в карцер. Арестантов это разобщило, а их стражей - напротив, сплотило. Вскоре некоторые "тюремщики" вошли во вкус игры, явно начав злоупотреблять властью, крайне грубо обращаться с заключенными, у части которых появились чувства беззащитности и одиночества, депрессии. На шестой день эксперимент пришлось прекратить. Его участники впоследствии, анализируя свое поведение, отмечали, что до него никогда бы не подумали, что способны вести себя таким образом.

Фактором консолидации больших групп являются групповые интересы - та база, на основании которой политики, например, позиционируют себя и свои усилия в обществе и на основании которой обретают свой электорат - часть населения, сознательно и последовательно отдающую им свои голоса на выборах как представителям своих корпоративных интересов. Важнейшим фактором формирования и исследования групповых интересов и в целом больших групп является общественное мнение, выступающее одновременно основным центром приложения усилий политиков, правительств и средств массовой информации. Идеология, агитация и пропаганда, связи с общественностью -колоссальные механизмы, изобретенные цивилизацией специально для формирования и управления общественным мнением.

Существование больших групп с достаточно четко очерченными групповыми интересами вызывает к жизни социальные движения (политические, экологические, молодежные, феминистские, националистические, религиозные и др.), основывающиеся на определенном общественном мнении. Любое социальное движение имеет целью определенные изменения в политике, экономике, социальной сфере - в национальном или региональном масштабе, и эти изменения являются центром программы движения. Социальные движения дали жизнь таким формам общественных коммуникаций как демонстрации, митинги, съезды, а также таким экстремистским явлениям, как, например, политический терроризм.

 

Любая манифестация представляет собой вариант обратной связи на действия системы по отношению к людям. Именно по критерию отношения к человеку государства делятся на системо- и персоноцентристские. Основное различие их концепций заключено уже в самих названиях: система для человека или он для нее. От перемены мест слагаемых сумма меняется до неузнаваемости: благополучие системы состоит в счастье каждого отдельного человека или каждый член общества должен считать своим счастьем положить живот свой на алтарь благополучия системы. Наша страна, увы, имеет огромный и печальный опыт системоцентристской модели, для которой люди -лишь "винтики государственной машины", обязанные в выполнении именно такой функции видеть свое основное назначение.

Такая модель общества, естественно, имеет отличную от персоноцентристской модели концепцию власти и ее институтов. Правительство и чиновничество, какой бы идеологической риторикой они ни были окружены, на деле не отвечают своей функции - быть избранными людьми (а проще говоря, нанятыми обществом на службу) в прямом смысле слова "слугами народа", которым народ в целях удобства делегирует часть функций по управлению общественными интересами. При системоцентристской модели каждый представитель власти чувствует себя никак не слугой, которому каждый из нас, налогоплательщиков, платит зарплату, чтобы исправно нам служил, а напротив

- хозяином. Вывернута наизнанку и концепция правоохранительных органов, в том числе, полиции (милиции) - не охрана безопасности граждан, а прежде всего репрессивные функции.

Тотальная (тоталитарная) регламентация всех сторон жизни человека, - не только общественной, но и личной - одна из отличительных черт системоцентристской модели. Система навязывает человеку и контролирует правила поведения, распорядок жизни, мировоззрение, естественно, не поощряя отклонения от принятых стандартов. Механизм агитации и пропаганды (по Оруэллу - продукции "Министерства правды") призван при этом дать людям суррогат веры
в благополучную жизнь в настоящем и еще более счастливую - в будущем, без чего системе очень трудно было бы поддерживать самое для нее основное - стабильность. И изобретения в этой области настолько эффективны, что в нашей стране, например, благодаря им действительно удалось сформировать "нового человека", получившего в советологии название homo soveticus. Поколения советских людей, обманутые ровно на жизнь, искренне верили в официальную демагогию общества всеобщего процветания: мифы о братстве народов (например, русского и чеченского), о бесплатном образовании и медицине (при нищенской-то зарплате), о враждебном окружении (наверное, имелись в виду страшные Анталия и Кипр), о лучшей в мире школе (см. выше), о добрососедстве (с помощью танков в Чехословакии, Венгрии, Афганистане) и многие другие мифы.

Советская политическая практика восприняла или породила много милых коммуникативных лозунгов: "Кто не с нами, тот против нас", "Разделяй и властвуй", Если враг не сдается, его уничтожают", "Мирное сосуществование", "Пролетарии всех стран, соединяйтесь", "Народ и партия едины", "Враг народа", "Аристократов на фонари", "Новая историческая общность - единый советский народ", "Стирание граней между...", и т.д.

Однажды мне довелось отправиться во Францию с делегацией, в составе которой была и впервые выехавшая за пределы Москвы дама, умевшая профессионально гвоздить "звериное лицо империализма" и доказывать преимущества социалистического строя. По дороге из аэропорта, еще не успев осмотреться, она вспомнила, что забыла в Москве зубную щетку - Сопровождавшие нас французы любезно сказали, что это - не беда, и притормозили у первого попавшегося ночного (!), т.к. было уже поздно, супермаркета. После его посещения всю неделю во Франции она, несмотря на обычную говорливость, подавленно молчала. По возвращении в Москву - исчезла на несколько дней, хотя должна была сдавать, как принято, отчет о поездке, а когда мы позвонили домой, ее супруг сказал, что она все это время не разговаривает и практически не встает.

После падения тоталитарных режимов в Европе прокатилась страшная волна депрессии, и дезадаптации - людям очень трудно не только перестраиваться, когда их приучали жить в одной системе, а приходится жить в совершенно иной, но и крайне тяжело признавать, что на протяжении всей жизни они верили в то, чего не существует. Многие из тех, кто так или иначе адаптировался к новым условиям, сегодня заявляют о том, что они никогда не были конформистами, слепо верившими в справедливость системы. Это, однако, неправда: по выражению одного из моих коллег, каким бы свежим ни был огурец, попав в банку с рассолом, он не может не стать по крайней мере малосольным.

Замятин, Хаксли, Оруэлл, а затем и политологи, в том числе отечественные (М.Восленский, А.Зиновьев и др.) показали механизм идеологического аппарата тоталитарной системы, центральным местом которого было формирование мифологизированного сознания и всесторонняя уравниловка людей. Некоторые из элементов этого механизма (социализация, управление толпой и т.д.) затронуты в этой книге. Способность к критическому восприятию действительности, а тем более к действиям при такой системе настолько угнетены, что даже в 1991 году, когда по улицам Москвы прошли танки, большая часть ее обитателей не смогла понять, что происходит. В нескольких сотнях метров от места, где решалась судьба системы и будущего граждан, публика веселилась по поводу организованной массовой продажи дешевого вина.

Естественно, что постоянным вниманием такой системы пользуются прежде всего общественные институты, отвечающие за формирование массового сознания - институты культуры. Одновременно это вызывается тем, что именно среди тех, кто работает в этой области, требующей наиболее образованных, информированных и думающих людей, сосредоточено наибольшее число тех, кто сознает истинное положение дел и, по выражению В.Брюсова, заболевает mania contradicens - болезнью противоречия. В политологии эта "болезнь" получила довольно точное название инакомыслия, которым было пронизано целое диссидентское движение.

Понятно поэтому, что одну из наибольших опасностей для тоталитарных (системоцентристских) государств представляет их собственная интеллигенция. Отрезается все, что отклоняется от средней линии - все равно, в какую сторону. В эпоху французской революции был принят декрет о сносе колоколен "как нарушающих принцип всеобщего равенства". "Цицерону обрезается язык, Копернику выкалываются глаза, - писал Достоевский. - В стаде должно быть равенство". Эгалитаризм, впрочем, имеет в таких случаях одну важную черту, точно названную в "Скотном дворе" Оруэлла: "Все животные равны, но некоторые - равнее".

"Крестовый поход" на интеллигенцию начался практически сразу после установления в нашей стране диктатуры наименее грамотных слоев населения, отличительной чертой которых в соответствии с описанной выше иерархией потребностей были неудовлетворенные базовые потребности. Высылка крупнейших ученых и философов за границу, массовые репрессии против деятелей культуры, мартиролог отечественного искусства - все это описано неоднократно и не нуждается в повторении - система устанавливала свои законы, идя по головам сомневающихся в них. "Преступно не арестовывать всей этой публики. Ей-ей, лучше, чтобы десятки и сотни интеллигентов посидели деньки и недельки", - писал тогда любитель уменьшительно-ласкательных суффиксов В.Ленин.

Только на Сен-Женевьев де Буа под Парижем - двадцать две тысячи могил, появившихся в результате уникального опыта коммуникации человека с системой, породившего феномен русской эмиграции. Посетителя ждет множество фамилий, вымаранных в свое время даже с титульных листов написанных ими книг, а теперь известных каждому как имена тех, кто сохранял и развивал культуру изгнавшей их страны. На могиле одного из них - А.Галича - высечены слова из Библии: "Блаженны изгнанные правды ради".

 

Стабильности и саморегуляции системы служит механизм социального контроля, обеспечивающий нормальное (нормативное) взаимодействие различных элементов системы. Конкретное содержание социального контроля зависит от социально-экономических, политических, культурных и других характеристик системы, но в любом случае связано с воздействием общества в целом на поведение отдельного человека и предполагает определенную категоричность требований, предъявляемых к нему, и их подкрепление санкциями различной степени жесткости.

Прежде всего социальный контроль опирается на существующие в системе нормы. В этом контексте норма синонимична порядку или стандарту и является, конечно, неким средним показателем социальности. Отход от нее (от среднего) в любую сторону воспринимается системой как нечто тревожное. Нормы понимаются человеком как ограничения, пределы поведения, за которые не принято либо опасно заходить. Естественно, что общество стремится к тому, чтобы комплекс этих норм-границ - юридических, моральных, этических, профессиональных, идеологических - был усвоен и принят каждым членом общества. В соответствии с этими нормами любой поступок человека оценивается - как положительный, нейтральный или антисоциальный. В последнем случае это вызывает реакцию в диапазоне от общественного осуждения до уголовного наказания,

Ф.Зимбардо, один из экспериментов которого описан чуть выше, полагал, что поведение человека значительно больше диктуется влиянием системы, в частности, принятыми в ней нормами, чем индивидуальными чертами - силой воли, характером и т.д. Нормы не только воспринимаются как ответственность (в том числе, например, уголовная), но и, наоборот, нередко освобождают от индивидуальной ответственности, перекладывая ее на систему в целом, обезличивая действие. Поголовное стукачество и "подвиг" Павлика Морозова были именно в пределах нормы и даже поощрялись и превозносились, потому что лучше прочих мер изнутри разрывали человеческие связи, с трудом поддававшиеся контролю со стороны системы. С другой стороны {оборотная сторона той же "медали"), охрана и руководство фашистских (да и отечественных) концентрационных лагерей в основном, как это не дико, состояла не из извращенных садистов, а из обыкновенных ИСПОЛНИТЕЛЬНЫХ СЛУЖАЩИХ, не чувствовавших себя лично ответственными за совершаемое.

Кто-то сформулировал определение интеллигентности как умение сомневаться. То есть, не принимать на веру все, что подается в качестве аксиом, не требующих доказательств (иногда в силу их отсутствия). В этом случае недостаточно решения партии и правительства о том, что (по Оруэллу) "Война есть Мир, а дважды два - пять", чтобы в это поверить. Возникает понимание того, что то, что выдается обществом за норму - отнюдь не всегда является нормальным с точки зрения даже обычного здравого смысла, а тем более, с позиции "марсианина" - существа, незнакомого с двоемыслием "по умолчанию" (например, "Говорим Ленин - подразумеваем партия"). Получается, что норма - это уровень, выгодный социуму, и возникает потребность в собственном независимом КРИТЕРИИ НОРМАЛЬНОСТИ.

Прежде, чем быть принятой человеком, система норм должна все же пройти фильтр его индивидуальных ценностей. В том случае, если они не сильно расходятся, навязываемые извне нормы воспринимаются практически как собственные, в случае же большого расхождения - как враждебные. Этот закон известен каждому грамотному пропагандисту, знающему, что, если пытаться заставить людей встать на резко отличающиеся от их собственных позиции, это вызовет только обратный эффект. Сближение же позиций малыми шагами может дать полное усвоение пропагандируемых штампов и привести к утрате уникальности и появлению полностью конформной личности.

 

Люди с менее конформным характером, естественно, в большей степени сопротивляются подобному воздействию, предпочитая преодолевать неприемлемые для них трафареты стандартного поведения, выходя за рамки принятых норм и, конечно, встречаясь с препятствиями. Выход за рамки обычного всегда требует определенной решимости и усилий и чреват осложнениями, а часто и негативной реакцией окружающих. Так относятся к "трудным подросткам" (с "отклоняющимся" поведением), преступникам ("преступившим" черту), психически больным ("неНОРМАльным"), инакомыслящим а также к большинству просто решительных и творческих людей.

Преодолевая барьеры, они раздвигают рамки собственного поведения, собственной свободы действий и, соответственно, собственных возможностей. При этом они лучше осознают границы действительно возможного, в том числе, условность и искусственность многих норм, учатся действовать в экстремальных ситуациях, самостоятельно и независимо принимать решения и совершать ПОСТУПКИ, обретают уверенность в собственных силах.

Конечно, я разделяю мнение тех, кто понимает поступок не столько как то, что делаем мы, сколько как то, что ДЕЛАЕТ НАС, и уверен, что отклоняющееся (от нормы) поведение может быть не только негативным и асоциальным, но и креативным. Меньше всего хотелось бы, чтобы написанное выше было понято как призыв бить витрины и пополнять коллекции надписей на заборах. Но я, однако, надеюсь, что объяснил многочисленным оппонентам, почему мы (как и другие предпринимательские организации, заинтересованные в развитии) пополняем штаты дружественных фирм, да и самого Института за счет наименее послушных и усидчивых выпускников.

 

Еще один аспект коммуникаций между системой и человеком - юмор. Он привычен для таких стран как Франция и США, и, хотя и имеет несколько иную природу, традиционно важен в России. Культура скоморохов находит продолжение и в политических анекдотах, и в прозвищах "народных избранников" и в творчестве сатириков. "Смех сквозь слезы" - наиболее емкая характеристика этой формы отношения к власти, естественно, не вызывающая веселья у последней. Казалось бы, времена, когда действительно могли посадить за рассказанный анекдот, давно прошли. Но как тогда понимать преследование, начатое Генпрокуратурой против телепередачи"Куклы"летом 1995 года?

Не стирается от повторения мысль о том, что мы живем в стране абсурдов и парадоксов, и если не замечать комичности многих из них, действительно остается только плакать. Смех - естественная эмоциональная реакция на эту комичность. Известно, что смех - сильное оружие. Будучи направленным против власти, он вызывает у нее беспокойство и стремление "ограничить и запретить", тем более, что, по мнению власть имущих, они заняты крайне серьезным делом, а крайняя серьезность и остроумие объективно противопоставлены. Власть все же всегда консервативна, а юмор - демократичен.

При этом встревоженные начальники редко способны понять, что юмор является замещением (сублимацией) иных, гораздо более агрессивных, форм недовольства, а потому относительно безопасен и даже им же необходим. Он дает выход накопившейся энергии, причем такой, когда вся она уходит в гудок -шутки. Одновременно, шутки эти привлекают к надоевшим политикам внимание, являясь для них определенной рекламой, причем не самой дурной (согласитесь, что телевизионные куклы все же в основном много симпатичнее своих живых прототипов).

Аналогичное содержание скрыто в других формах пассивного общественного протеста, как, например, в массовом в советские годы движении приверженцев любительской песни - КСП. Тысячи человек, не имевшие возможности громко выражать свои взгляды или просто в душной атмосфере тотального формализма испытывавшие дефицит искреннего общения, регулярно уходили в лес на слеты своего клуба и там ночами пели у костров в основном романтические, а иногда и действительно острые по содержанию песни, искренне считая себя борцами с несправедливостью. Власти были замечательно осведомлены об этом и даже периодически демонстрировали свое желание придушить движение - так участие в нем воспринималось острее. Но никогда не душили его до конца, очевидно понимая, что, закрой они этот клапан - и энергия может найти иной выход. Никто не трогал клуб "веселых и находчивых" молодых людей среднего возраста, стыдливо покритиковывавших действительность, и даже легенды радикального рока - от Макаревича до Гребенщикова пели все же, хотя, конечно, и не на центральных сценах. Сегодня естественно уходит в прошлое непостижимый по массовости для других стран походно-байдарочный туризм, а патриархи с гитарами благополучно переквалифицируются в сладких телеведущих.

Я искренне люблю умных сатириков, они действительно нужны нам с вами, давая необходимую разрядку. Но не меньше они нужны тем, над кем мы смеемся. По той же причине - они дают нам с вами необходимую разрядку.

 

Как и для всего прочего, для описания взаимоотношений системы и человека можно выбрать разные точки отсчета. Одна из них, и вполне показательная, - частная собственность как гарантия независимости и свободы личности. Не только материальная - на средства производства или недвижимость, например. Таковой у нас до недавнего времени вовсе не существовало. Но и частная собственность на личное пространство, дающая возможность организовывать его по своему желанию, на личное время, позволяющая структурировать его самостоятельно, на право выбора системы ценностей, стиля жизни, образа мыслей. В конечном счете - ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ НА СЕБЯ. Без нее человек не может свободно распоряжаться не только своим имуществом, но и своими способностями, своей рабочей силой, своим поведением. А без этой возможности, в условиях жесткой внешней детерминированности, заданности, он, естественно, не может и отвечать ни за свои поступки ни в целом за собственную жизнь. Он - пассивный объект манипулирования, его можно перевести на другое место работы, переселить, призвать, похвалить или наказать, навязать новое законодательство или в одночасье без предупреждения провести денежную реформу - практически все, что угодно. Даже семья его является не частью его сугубо личной жизни, а "ячейкой общества" и строится так, как этого требует общество.

Но ведь, если нет личного имущества, личного пространства, личного выбора, личного времени, личных мыслей, личной жизни, наконец, -согласитесь, - нет личности. Все это - неотъемлемые естественные права каждого, и если они им отданы, значит, видимо, ему так удобнее. У Даниила Хармса есть рассказ, в котором говорится о том, что жил-был рыжий человек, у которого не было рук и ног. Впрочем, у него и туловища не было. И головы. Ничего у него не было. "Поэтому и не будем о нем больше говорить", -справедливо предлагается в конце.

Помните, давным-давно ходил днем со свечкой философ и говорил: "Ищу человека"? И очень хочется верить, что не бессмысленно.