Этап работы с регрессивным материалом

 

Погружение в детские воспоминания и чувства часто сопровождаются у клиентов ощущением сильной беспомощности, одиночества, жаждой привязанности, растерянностью, зависимостью и очень сильной тревогой от встречи со всем этим. Возможность перехода на этот этап говорит о том, что у вас начинает складываться рабочий альянс. Но прежде чем мы можем сказать о том, что он сложился, нам предстоит пройти несколько проверок. Что не удивительно, ведь никто не позволит себе быть беспомощным, не убедившись в возможности доверять человеку, перед которым он предстает в максимально уязвимом состоянии.

Каждый (часто совершенно неосознанно) проверяет вас на «надежность» в соответствии с радикалом. Приведем некоторые примеры.

Шизоиду будет важно, что вы видите суть, достаточно умны и структурированы; чтобы ваши ответы не выглядели невнятными, хаотичными или непонятными, и самое главное, чтобы, не дай бог, вы не вели себя непоследовательно и алогично. Любая ваша нестабильность будет вызывать у шизоида шок, поэтому отложите ее предъявление до его более благоприятных времен.

Нарцисс, конечно, сначала должен убедиться в вашей квалификации, статусе, желательно известности, он будет хотеть, чтобы вы безусловно считали его уникальным во всех отношениях клиентом, но при этом не особо замечали его несовершенства и проблемы и уж тем более не делали это в критикующей или стыдящей манере. Отложите обсуждение вашего видения его очевидных промахов до того времени, когда хотя бы немного будет проработано его чувство стыда. Поддержите его желание быть уникальным, у него еще появится возможность быть «как все», обычным, простым, правда, значительно позже. И не приближайтесь к нему стремительно. Страх быть обнаруженным в несовершенстве, банальности (то есть «как у всех») проблем и пустоте еще очень силен.

Мазохиста не убеждайте немедленно начать заботиться о себе (ему это, конечно, необходимо, но научиться этому чрезвычайно сложно), упрекая его за постоянное беспокойство и включенность в чужие жизни. Выдерживайте его стремление получать удовольствие от своих страданий. До поры до времени не атакуйте его желание «возвыситься» за счет того, как много ему приходится «тащить на себе». Признайте его пока единственный способ получать признание и удовольствие.

Диссоциативному типу бесполезно задавать вопросы «в лоб» — о том, что он чувствует, что с ним происходит. «Нормальные герои всегда идут в обход». Это будет вашим вынужденным девизом. А что делать? Кто вас пустит внутрь? Кто сам отважится туда зайти, да еще на первых порах? Дайте человеку нормально посопротивляться, подержать крепко закрытыми двери в свои сложные воспоминания и чувства. И вообще они «ничего о детстве не помнят». Ничего! Что вы от них хотите? Готовьтесь выуживать воспоминания по крупицам, снам, современным событиям. Не приставайте к людям, проявляйте смекалку, постепенно сподвигая их к двух-трехразовым встречам в неделю, тогда, возможно, что-то и начнет выныривать из небытия.

Истероидно-демонстративному клиенту будет важно, чтобы вы им любовались, ну хотя бы немного. Еще он вас будет соблазнять, а вы крепитесь. Вы можете даже соблазняться, неважно на что, только не действуйте. Не переходите границ вашего контракта. Он, конечно, по-проверяет вашу способность выдерживать его аффекты: крепитесь, это не так страшно, как кажется. И еще: не стоит его сразу оповещать о том, что вы различаете игру и бытие. Это больно слышать. Потом скажете. Пока верьте, разглядывайте, любуйтесь. Даже если вы не любите спектакли, помните, что вам принесли всего лишь способ справляться с жизнью.

Депрессивный будет готов вам довериться, если вы всерьез примете его отчаяние. Если вы поверите его чудовищной усталости, невозможности иногда вставать с кровати и что-то делать. Если вы не будете призывать его говорить быстрее и громче (чего так часто хочется). Для начала поверьте, что все, абсолютно все чувства были ему запрещены, подавлены. Разве что бессмысленность и уныние… Вот это все будет перед вашими глазами еще достаточно долго. Наберитесь терпения: оживление придет, но не так быстро, как бы вам хотелось. А пока пытайтесь не терять интерес, собственную энергию и веру в то, что вам обоим что-то откроется.

Компульсивный отчаянно хотел бы получать от вас задания, желательно каждый раз, и совершенно не факт, что он выполнит хоть одно. Но хотеть будет. Ваша способность терпеливо, разнообразно и убедительно отвечать на вопрос «Ну и что с этим делать?» сослужит вам добрую службу. Ваше понимание и принятие того факта, что «сделанное» обладает для него какой-то ощутимой ценностью, а все иное — «пустая трата времени», поможет вам до тех пор, пока ваш подопечный не научится фокусироваться не только на делах, но и на бытии, на ощущениях, впечатлениях, чувствах.

Орально-зависимый будет считать, что вы его усыновили или удочерили, и теперь должны быть для него источником всего. Причем вы должны быть качественным и точным источником, а не каким попало. Ему будет больно расставаться с вашей идеализированной таким образом фигурой. Это непременно случится на других стадиях, а пока будьте, что ж делать. Не за горами, а за далекими горами его способность быть самому себе источником, так что пока крепитесь.

Психопат и параноик проверять вас не закончат никогда. Они будут подозревать вас в злых намерениях, обесценивать вашу значимость, умаляя вашу способность помочь им, при этом виртуозно и незаметно для вас отнимая власть над процессом (нарциссы горестно курят в сторонке, их обесценивание бесхитростно и незатейливо в сравнении с этим), манипулировать, пугать и не допускать до ощущения собственной уязвимости. Поэтому бойтесь и не лезьте. Все очень постепенно. Забудьте педаль «газ», но знайте, где лежит ваша «бейсбольная бита». Лучше проверьте, достаточно ли у вас надежный юрист и все ли финансовые дела в порядке.

А самая важная проверка будет происходить неосознанно: проверка на ваше качественное присутствие. Случалось, что я слышала от бывших клиентов начинающих терапевтов: «Он такой замечательный, все правильно говорит, но…». Само «но» объяснить им трудно… Если невротик в основном встречался с адекватными реакциями и людьми, то он и проецирует на вас свою адекватность, неважно, присутствует она у вас или нет. «Пограничник» же очень восприимчив к неприсутствию, невовлеченности, асинтонности. Перенос из прошлого и собственная проекция работают стремительно, а потому даже если вы суперадекватны и хороши, еще не факт, что все сложится.

Проверка терапевта — дело неизбежное, объяснимое, и успех сего мероприятия зависит, конечно, не только от вас, но и от способности вашего «пограничника» справляться со своим переносом.

В классическом психоанализе работа с переносом является основой и сутью, задается самими рамками терапии и нейтральностью терапевта. Не всякий «пограничник» способен пройти через эту полосу нейтральности и иметь дело с развернувшимся перед его глазами переносом. Детство-то было какое? Помним. Соответственно, от терапевта, как и от родителей, в своих фантазиях «пограничник» не может получить ничего хорошего.

Безусловно, есть опытные аналитики, способные удержать «пограничника» в работе даже в момент сильных переносных чувств. Вместе с ним прийти к тому, что перенос — это важная субъективная реальность, по-прежнему вызывающая много чувств. И помочь ему увидеть, что существует и другая реальность — живой терапевт, который ничего не делал, не имел в виду (из того, что мерещится клиенту); он находится здесь как раз для того, чтобы помочь ему быть с этими чувствами. И тогда можно понять: да, прошлое было таким, и неудивительно, что все это сейчас всплывает в переносе, но есть еще настоящее, происходящее сейчас, и терапевт — это просто человек, который помогает разобраться с тем, что было. Прийти к такому восприятию, к пониманию того, что существуют две реальности (субъективная из прошлого и условно объективная из настоящего), «пограничнику» очень трудно, часто на это требуются месяцы и годы работы.

Поскольку экзистенциальный подход является гуманистическим, а не клиническим, реальное присутствие терапевта, клиент-терапевтические отношения — это то, благодаря чему, в частности, и происходят изменения. Перенос, безусловно, является предметом работы, но не основным. Наши отношения с клиентом — лишь часть его субъективности, которую мы рассматриваем. Клиент приносит нам свою жизнь, бытийность, и в том числе свой способ выстраивать близость. Поэтому в процессе работы мы находимся в разных модусах его бытия, не фокусируясь только на границах и переносе. Конечно, получается, что мы жертвуем глубиной проработки за счет широты рассмотрения. Но у каждого подхода свои задачи и свои ограничения.

Безусловно, когда начнется работа с детским материалом, проекции на терапевта как на родительскую фигуру начнут активно появляться и влиять на ваш контакт. Ваша способность принимать несколько реальностей одновременно и помогать в этом клиенту будет создавать условия для проработки его проблем. И, безусловно, задача состоит не только в том, чтобы сказать: «Вас тогда критиковали и обесценивали, но я-то этого не делаю», а и в том, чтобы прожить вместе все, что всплывает в процессе работы, и показать, что у людей может быть одновременно много мотивов.

«Пограничнику» особенно трудно принять тот факт, что его критикующий родитель желал ему «добра». Ведь сначала, как мы помним, «пограничник» находится в полярности: или «у меня было прекрасное детство и мои родители святые», или «эти ужасные люди меня навсегда покалечили». Когда придет время осознавать ту отщепленную боль, ему трудно будет понимать, что у родителей были свои мотивы так поступать, свой способ позаботиться, скорее всего, единственный им доступный.

Много времени пройдет в проработке этих сильных чувств, прежде чем появится способность воспринимать «и… и…». Одновременно заботились и калечили, растили и по-своему «уничтожали», любили и при этом игнорировали. Безусловно, «пограничнику» неоткуда было взять это целительно расширяющее «и… и…». Потому что они, его взрослые, когда-то укрепляли эту полярность: «Если ты на меня злишься, значит, не любишь!». Откуда было взяться такой способности?

Но у нас есть возможность и необходимость показывать ему в терапевтическом контакте это «и… и…» — это помогает ему осваивать такой способ восприятия реальности. Ему одновременно кажется, что мы его игнорируем (обесцениваем, не любим, не выдерживаем, хотим покинуть и т. д.) — и мы здесь, помогаем ему разобраться с тем, как он себя ощущал, когда это все с ним происходило. Прямо сейчас проживаются те самые детские чувства, только теперь есть к кому их отнести и с кем разделить.

Пока пограничный клиент находится в своем «или… или…», он вынужденно лишается чего-то. Если он находится в ощущении, что его детство было прекрасным и никто его не травмировал, то ему никак не объяснить самому себе, почему же он сейчас так страдает и не может многое из того, что могут другие люди. Разве что начиная себя ругать и критиковать, но обычно это совсем не способствует «выздоровлению».

Если он «окунается» в ощущение собственной покалеченности и долго не может вынырнуть, то он не может присвоить себе своих родителей и ту их любящую часть, которая тоже была, и вынужденно воспринимает мир как враждебный, стремящийся его покалечить. В таком случае ему приходится перерабатывать огромное количество собственной тревоги, поскольку он почти лишен опоры и вынужден рассчитывать только на самого себя в сражении с враждебным миром, который является проекцией не любящих его родителей.

Способность не отрезать, а присваивать делает «пограничника» более целым, интегрированным, устойчивым. Хотя именно «резать, к чертовой матери, не дожидаясь перитонита» — будет частым побуждением таких людей. Вспомним: «плохо» — значит, от этого надо избавиться и избавить других, «хорошо» — все правильно и однозначно.

— Я очень неуверен в себе. Мне нужно избавиться от своей неуверенности.

— Неуверенность — дело хорошее, очень иногда нужное качество. Может быть, лучше поищем вашу уверенность?

Как только он сильно хочет от чего-то избавиться, задайте себе и ему вопрос: зачем ему это нужно? Чаще всего невыносимыми или не признаваемыми в себе являются черты собственных родителей. Так не хочется быть похожими на людей, которые с помощью именно этих качеств тебя и покалечили.

Обнаружение в себе этих качеств вызывает много очень неприятных чувств и боли. Но то, что он оказался способен прийти в эту точку, говорит о большом пройденном пути. Признание в себе их качеств — способ сделать себя снова цельным. Если эти люди вас воспитывали, в вас не может не быть этого. Да, возможно, их качества несколько видоизменились в вас (особенно если вам повезло и вас воспитывала пара родителей), сложившись от взаимодействия с этой парой и дополнившись вашими качествами, выработанными во время вашего приспособления, но они есть. Их присвоение — это возможность заделать дыры, которые существуют от горячего желания «изгнать» травмирующего родителя из своего прошлого и настоящего.

 

Устойчивость терапевта

 

Боль не укладывается в одно слово.

Боль должна быть маленьким рассказом.

М. Шалев

 

Устойчивость — это то, что вам точно понадобится в работе на этом этапе. Когда происходят изменения? Конечно, не тогда, когда вы и ваш клиент пытаетесь попасть туда, где его еще нет. Естественное желание быстро переместиться или переместить его из точки А в точку Б, где этого симптома, проблемы уже нет, не покинет ни вас, ни его никогда. Как часто в жизни и быту мы говорим алкоголику «просто бросай пить», человеку с лишним весом «просто прекращай столько есть», депрессивному «просто пойди встряхнись», эмоциональному «успокойся, чего ты раскричался», тревожному «расслабься, все будет хорошо». Эти «мудрые» советы почему-то еще никогда никому не помогли, они скорее даже злят тех, кто их выслушивает, потому что люди прекрасно понимают, что им нужно что-то изменить, вот только «просто» перестать пить, тревожиться, много есть и т. д. они не могут.

Многим коллегам, да и мне самой порой сложно удерживаться от желания предложить такие простые выходы или даже подталкивать клиента (впрочем, без особого успеха) к вожделенной точке Б. В нас срабатывает естественное желание помочь, облегчить симптомы, стать эффективным терапевтом, клиент которого избавился от проблем. Клиент будет с вами солидарен, также стремясь как можно быстрее туда попасть. Но невозможность осуществить это будет делать его все более фрустрированным, виноватым, стыдящимся и «плохим», что для «пограничника» очень тяжело.

Поэтому важно и полезно напоминать себе о том, что все происходит не тогда, когда кто-то пытается измениться и быть не тем, кем он является, а именно тогда, когда он становится тем, кто он есть (спасибо Арнольду Бейсеру за его блестяще сформулированную теорию парадоксальных изменений). Это знание освобождает от необходимости куда-то вести клиента и рождает в нас веру, что он обязательно придет сам, если мы будем помогать ему быть с нами ровно там, где он есть, в такой значимой и важной точке А. Обнаруживая себя там, находя этому точное название, переживая, ощущая себя там вместе с нами, клиент становится способным сделать следующий шаг, и часто он бывает совсем не таким, как планировался.

Задача кажется более легкой, чем есть на самом деле. Потому что вся адаптация «пограничника» выстроена вокруг того, чтобы ни в коем случае не попадать в точку А, в ней слишком… больно, страшно, стыдно, невыносимо и так далее. Когда он попадал в нее в детстве, рядом не оказывалось никого, кто бы мог успокоить, контейнировать, помочь переработать, утешить, разделить, объяснить его чувства. Сама невозможность переварить то, что происходит, и сформировала у наших клиентов способы обращения с этим сложным материалом и способы профилактических мер, чтобы не попадать в эту точку снова. Ровно то, что тогда помогло ему выжить (о, удивительные способности психики!), теперь делает его активно избегающим, максимально напряженным и очень аффективным, когда избежать все-таки не удается.

Придя к вам, он хочет, чтобы ему было не больно, но при этом помогло. Это все равно что прийти к хирургу и сказать: «У меня там болит, но вы ничего не трогайте!».

Очень понятное желание — избежать боли и переживаний.

Поэтому, прежде чем наш клиент сможет начать переживать все то, что когда-то не было пережито и в результате законсервировалось в его психике, ему необходимо:

— сформировать способность делать это (а процесс формирования будет зависеть от того, обладал ли клиент этой способностью до того, как начали возникать сложности в его семье или окружении);

— убедиться в том, что он может делать это рядом с вами, потому что переживать в одиночку невозможно, не по силам — сработают прежние схемы защит от непереносимого.

Вот здесь и будет происходить все самое сложное и интересное:

— вам будет выдано столько детского доверия, что иногда его будет трудно выдерживать и отчаянно захочется сказать: «Эй, заберите его назад, включите свое недоверие хотя бы немного, это же не адаптивно — так доверять, к тому же вы меня совсем не знаете! Вы же меня придумали!»;

— тонны недоверия вам тоже регулярно будут выдаваться, иногда заслуженно, иногда не очень, но объяснимо, исходя из детской истории. И то, и другое вам будет выдано иногда от одного и того же клиента с совсем небольшим разрывом по времени, и, разумеется, чаще всего совершенно неожиданно для вас;

— в вас будут видеть как великого спасителя, так и великого разрушителя и негодяя, вы будете удивляться тому, сколько величия готовы поместить в вас ваши клиенты (только пограничному терапевту в этом величии будет удобно до поры до времени, обычно оно тяготит непомерностью); от вас будут ожидать такой точности в откликах, видениях и интерпретациях, которую вы однозначно не сможете обеспечить (но любая неточность сильно ранит и подрывает доверие, поэтому часто приходится начинать сначала); вас будут заводить в дебри, отвлекать от насущного, затуманивать, уверять, и вы будете плутать, отвлекаться (как без этого?) пока не осознаете, что ему и себя и вас удалось качественно запутать; вас и вашу «всю эту психологию» будут атаковать, ибо боль и страх легко превращаются в злость, ярость, недоверие, раздражение. Ваша очевидная «неидеальность» будет сильным шоком каждый раз, когда с ней будет сталкиваться клиент. Вы должны быть или окончательно «хорошим» или никаким. Неидеальный терапевт — «мертвый» терапевт, то есть не разрешенный «пограничником» к существованию; с некоторыми — «вы все не так делаете, вы — самый ужасный, но не покидайте меня» — вам будет очень хотеться расстаться, но они будут казаться вам значительно легче тех, рядом с которыми по необъяснимым причинам вы будете регулярно чувствовать себя чудовищно непрофессиональным и неспособным (проекция и проективная идентификация будет вам это регулярно обеспечивать); из вас периодически и основательно будут сооружать своих родственников (иногда тех, которые помогли пережить это не самое простое детство, но чаще тех, которые способствовали тому, что этот бедолага-«пограничник» теперь вынужден заниматься терапией и таким трудозатратным самоисследованием). Уверяю вас, разделять, где вы, а где переносный морок, будет не всегда легко, а часто так непросто, что без супервизора и не справитесь;

— ну и, разумеется, на этом этапе работы «пограничник» будет безошибочно чувствовать ваши самые уязвимые места и попадать в них, и, конечно, не для того чтобы вас помучить (хотя и не без этого, его мучили, должны же вы ощутить, каково это), а для того, чтобы смести границу и вытащить вас из роли терапевта, сделав просто уязвленным человеком (так много в этом вожделенного: смести вас с «пьедестала», сделать «плохим», обрести независимость от вас, ощутить уже не беспомощность, а силу, взять власть в свои руки и много чего еще). Это будет происходить, несмотря на то, что это ему невыгодно (остаться без помогающего ему профессионала) и даже опасно (если терапевт не справится со своей болью и не сможет быстро вернуться в терапевтическую позицию, то может и наорать в ответ, наказать, выгнать).

Поэтому для работы на этом этапе вам точно потребуется устойчивость, которая приобретается главным образом за счет знакомства со своими пограничными частями и собственной проработки, а также за счет помощи супервизора и развития метапозиции, способности одновременно находиться в процессе с вашим клиентом и быть над ним, замечая и перерабатывая все, что происходит между вами.

Возможные опоры терапевта: особое внимание на собственное ощущение от контакта (может помочь отследить контрперенос и взять его в работу), на то, что между нами; способность помнить о том, что, как бы вас ни атаковал ваш клиент, он атакует, по большей части, не вас лично, а вашу профессиональную часть и собственную переносную фигуру; готовность к тому, что все радикалы вашего клиента рано или поздно проявятся, а для этого вам пригодятся ваши присвоенные радикалы; вера в нечто большее, чем вы и ваша способность решать, куда идти и что делать. Вера в его психику, которая, если уж вы дошли до этой стадии, ищет возможности интегрироваться, срастаться, а уж защищаться и распадаться она умела и до вас. Вера в процесс, который происходит и делает свое дело, даже если вы его не очень ясно осознаете; умение обходиться с вашими ошибками и неточностями, с разыгрываниями (acting out) клиента, которые можно и нужно взять в работу, потому что это важное содержание его прошлого, проявляющееся в нашем настоящем («Вы меня не понимаете!» — «И как вы чувствовали себя, когда вас не понимали?» — «Я чувствовал себя ужасно одиноким и потерянным!» — «Да, это трудно переживать, особенно маленькому ребенку. Расскажите про ваше одиночество»); верить в то, что вы уже многое прошли вместе, смогли и сделали, если вы сейчас в этой точке… И вы, и ваш клиент уже проделали огромную работу, которую невозможно обесценить, в каких бы чувствах вы или он ни находились прямо сейчас.

Некоторые коллеги, работающие в других подходах, спрашивали меня: для чего так много работать с детским материалом? Ведь в экзистенциальном подходе мы фокусируемся на взрослых данностях: выбор, смысл, одиночество, конечность. При чем же здесь детство? Многие «пограничники» просто не могут «дорасти» до решения этих вопросов, совершенно по-детски защищаясь от них. Но при этом боятся их и сталкиваются с ними скорее потерянным и напуганным ребенком, чем крепким взрослым, осознающим тленность собственного бытия и поэтому призванным искать и находить каждодневные смыслы своего существования, живущим, осознавая вызов, брошенный самой краткосрочностью его существования. Они лишены этой роскоши. Им бы как-то с жизнью справиться, с паническими атаками разобраться, из депрессии вылезти, замуж выйти, детей вырастить. Какой-то большой своей частью они застряли там, оставив себе все детские реакции и чувства. Конечно, они вынуждены были обрести какие-то взрослые навыки, чтобы быть больше похожими на взрослых и справляться с этими задачами. Но многие из них, научившись смотреть на себя более пристально, все равно считают себя как бы взрослыми, внутри которых — дети, старательно играющие во взрослую жизнь.

Поэтому работа с регрессивным материалом для многих — это реальная возможность попасть в ту самую трудную точку А и, начав оттуда, дорасти до своего возраста с помощью и благодаря терапевту, который для них отчасти является моделью, я надеюсь, адекватного взрослого.

Дело в том, что модель взрослого у «пограничников» сформирована так, что она очень Похожа на их собственных родителей. И внутри них эти части плохо взаимодействуют. Их внутренний диалог и отношения с самими собой часто напоминают все то, что когда-то происходило, пока они росли. Внутри звучит много критики, обвинений, быстро выставляются оценки, «плохое» надлежит искоренить или исправить, «хорошее» нужно заслужить или регулярно демонстрировать. Их внутренний взрослый регулярно ругает самого себя за промахи, наказывает за ошибки, игнорирует в стрессе и беде, ожидает достижений, злится на беспомощность. «Жесткое супер-эго», — скажут аналитики. А какое еще оно будет при такой-то жизни? Какими были требования родителей и общества, такое и супер-эго. Внутреннему ребенку трудно расти и крепнуть с таким внутренним взрослым, с таким жестким супер-эго. Он тогда не растет, большую часть своих сил он вынужден тратить на то, чтобы защищаться и прятаться.

Вырастить в себе «другого» взрослого — поддерживающего в сложностях, помогающего проанализировать ошибки, умеющего утешить в горе, оберегать в беспомощности, гордиться силой, способного быть вместе в любых процессах — это большое, сложное, но возможное дело. Прожить непрожитое, пережить, отплакать, отзлиться за недополученное, перестать проецировать свои ожидания на других людей, на близких. Трудно выстроить качественно новое, если вы не осознали свое «старое». Можно латать крышу или шпаклевать трещины в стенах нашей психики, но что если проблема в самом фундаменте?

Разумеется, психика намного сложнее, чем то, что мы отражаем в попытках ее описать или изучить, но любой подход прибегает к таким попыткам и до какой-то степени они удаются. Важен каждый взгляд, поскольку он предлагает еще один фокус, еще один способ смотреть на то, что непостижимо. Ведь нам важно хотя бы находиться в процессе постижения.

 

Период конфронтации

 

В какой-то момент вы вместе со своим подопечным начнете все яснее видеть, как именно детские модели проявляются в его жизни, как именно они начинают ограничивать его, мешать ему жить. Начнете понимать, как клиент воздействует на мир с помощью своих адаптационных механизмов, чтобы получить желаемое, сколько сил он в это вкладывает и как именно переживает фрустрацию от неполучения.

Описывая метафорически: чтобы получить кусок мяса, который клиент, как ему кажется, не может добыть сам, ему приходится приводить в движение «вселенную», чтобы кто-нибудь в ней догадался о его желании и каким-то образом таки преподнес ему вожделенное мясо. Разумеется, при таком способе получать то, что нужно, нашего клиента всегда ждало много разочарований. И он, с одной стороны, привык, с другой — просто не умеет иным способом добывать себе мясо, к тому же все время вынужден переживать стресс и разочарование от неудачных попыток управлять миром. В детстве все происходило именно так.

В силу естественной детской беспомощности и зависимости от взрослых, чтобы получить что-то необходимое (внимание, любовь, сладкое, поддержку, признание), некоторым действительно приходилось приводить в движение «вселенную», состоящую из его взрослых, особенно пограничных взрослых. Потому что более здоровых можно было попросить напрямую, договориться, они часто и сами были внимательны, осознавая детскую зависимость и необходимость ее пережить, перерасти, помогая ребенку постепенно овладевать навыком самостоятельной «добычи мяса». В выраженно пограничных семьях никто не осознает детских потребностей и одновременной беспомощности, там не умеют вкладываться во взросление и обучение самостоятельности, ребенок как-то должен научиться всему сам, не просить, не докучать.

Но пока ты мал и не умеешь, ты вынужден как-то приспосабливаться. Если чего-то невозможно добиться контактным способом, а получить совершенно необходимо, то есть манипулятивные способы: заставлять вращаться «вселенную» в нужном тебе направлении. Быть добрым к маме так, чтобы она замечала и гладила по голове, быть незаметным для папы, чтобы не получать унизительных окриков и шлепков, так помогать бабушке, чтобы она всегда угощала конфетой и читала на ночь.

Для того чтобы отпала необходимость неосознанно «управлять миром» ради удовлетворения потребностей, клиенту (часто не без нашей помощи) важно увидеть, как именно он это делал, осознать эффективность этого способа в детстве и цену, которую он за это вынужден заплатить. Но так же важно увидеть неэффективность того способа сейчас, в настоящем, когда ты уже повзрослел и теоретически можешь сам добывать свое «мясо», но по привычке «вращаешь вселенную» (впрочем, со значительно меньшим успехом, поскольку теперь других взрослых много, их невозможно так досконально изучить, как своих близких, и они почему-то часто сопротивляются попыткам повлиять на них).

Отказаться от прежнего детского вынужденного всемогущества непросто, за много лет оно становится таким привычным, что цену, которую приходится платить за то, чтобы механизм этот худо-бедно работал, тоже осознать непросто. А цена — постоянное разочарование и ожидания от других, по-прежнему колоссальная зависимость при кажущемся всемогуществе. К тому же при отказе от прежних детских моделей предстоит прожить еще и сложную конфронтацию с родовыми посланиями, семейными установками, с привычным в себе и окружающей современной системе.

Это один из наиболее драматичных периодов в терапии. У пограничного клиента уже назрело отчаяние и нежелание продолжать «вращать вселенную», но еще совсем не освоен способ просто получать то, что тебе нужно. Это период потери веры, часто и сил, время отчаяния, сомнений, желания прервать или совсем прекратить терапию. Очень похожий на усталость перед прохождением перевала. Хочется все бросить, хотя путь назад точно больше, чем оставшиеся метры. К тому же в случае терапии он невозможен: уже не вернуть себе отрицание и благостную «невинность» незнания. Но как по-другому — пока не очень понятно, и решимости не хватает. Да и можно ли по-другому? Сомнения и тревога, отчаяние и страх двигаться дальше.

Непросто выдерживать и той, и другой стороне этот острый период потери веры, отчаяния, нелюбви к терапевту, к терапии и ко всему тому, что приводит клиента к необходимости отказаться от прежнего. Пусть надоевшего, сложного, мешающего жить, но такого знакомого, своего.

Это период яркой любви-ненависти к своим неврозам. Клиенты это описывают как: «Я ужасно устал так жить. Но как же я не буду так жить?». Расставание с иллюзиями происходит болезненно, веры в то, что можно жить по-другому, мало. Потому что никто, кого он видел вокруг, пока рос, так не жил. И с кого ему брать пример? Верить на слово вам? Ну вы-то, может, так и смогли и живете. Но у него-то точно не получится. Тревоги в этот период столько, что она часто не дает спать, не может быть переварена. Осознавать, что от меня зависит то, как я буду жить, очень страшно (иллюзия, что не от меня, а от других, постепенно уходит).

Вышеописанные периоды, кроме этапа знакомства и принятия решения о возможной терапии, могут пересекаться. Часто они не последовательны, а переплетены в ткани работы. Но период работы с детским материалом обычно все же предшествует периоду конфронтации.

Период депрессии, в которой вынужден находиться клиент, осознающий свои детские потери, сменяется тревогой в самом начале такого взросления, довольно высокой, а потом уже постепенно все более перевариваемой и естественной. Ибо, как нам говорят взрослые экзистенциалисты, тревога — наш вечный спутник при встрече с неизвестным, неопределенным, новым, соответственно, она наш спутник по жизни, если мы выбираем жить, а не бегать от жизни.

Преодоление этого перевала воспринимается как большое освобождение. Появляются силы, энергия, желания, возникает ощущение нормальной власти над своей жизнью и возможности стать ее автором.

Сложности, возникающие у терапевтов в этот период:

• Тоже может наступить кризис веры. Конечно, мы понимаем, что психика делает свое дело, и если мы в хорошем альянсе, то процесс идет. Но у каждого клиента настолько по-своему протекает каждый из этапов, что предугадать, когда мы вместе с ним подберемся к вершине и пройдем за перевал, очень сложно. Да и сколько их будет у каждого? Клиент может ждать чего-то от нас, мы от него. Но в какой момент произойдет качественное изменение в психике другого, никому не дано предугадать. Нам остается только быть устойчивыми, опираться на прежний опыт, разрешать нам обоим не знать, не быть уверенными, но оставаться друг с другом и идти. Это, мягко говоря, не самое лучшее время для смены терапевта. Если менять, то уж лучше до или после. В этот момент вы в очень важном месте. Крепитесь, дышите. Ругайтесь, сомневайтесь, конфронтируйте, выдерживайте. Вам особо некуда деться с этой тропы.

• Переполненность тревогой или виной. Когда клиент не может сделать нужный ему шаг или «мнется на пороге», он явно или неявно обвиняет в этом терапевта. А уж «пограничник» будет делать это наверняка. Конечно же, хочется обвинить именно терапевта в том, что ему еще не «похорошело», что он не женился или не развелся, не заработал, сколько хотел. Ведь признавать, что нужно самому делать шаги по жизни, а не ругать родителей, не обижаться на них и не ждать их просветления очень трудно, тревожно, и поэтому можно еще какое-то время «пободаться» с терапевтом, пообвинять его. Можно пытаться оставить себе надежду, что мир что-то сделает за меня, не я сам. Можно не хотеть взрослеть и сепарироваться.

Но на этом этапе уже полезно напоминать, что можно и подождать, конечно, и побыть со своей надеждой, и отложить сепарацию, но он, терапевт, уже не будет поддерживать ни отрицания, ни проекции, ни проективной идентификации, ни «простых» решений — «давайте выберем самого плохого и виноватого». Это время возвращения. Это время, когда «да, вы это снова делаете», «да, вы такой, да это больно (или радостно) признавать и не хочется (или отрадно) на это смотреть» и «да, это ваша жизнь, вам ею распоряжаться». Желание перенести ответственность на терапевта за собственные процессы очень понятно и объяснимо. Но взрослый — это тот, кто способен к авторскому ответу на ситуацию. Совсем не обязательно быть готовым к идеальному ответу, достаточно просто ответа, за который я «расписываюсь» в своем авторстве.

В этот момент от терапевта снова потребуется вся его устойчивость и способность не переполняться чужой тревогой, не брать на себя не своей вины и не своей ответственности. Что бы вы ни делали (а я надеюсь, что вы не нарушали этических правил, принятых в вашем подходе), это не вы покалечили вашего клиента, это до вас постарались. Все, что разыгрывается сейчас в вашем кабинете, это всего лишь повторение того, что уже было когда-то с вашим клиентом, и вы в лучшем случае сможете с этим терапевтично справиться, в худшем — клиент еще раз воспроизведет детский опыт, не получив нового понимания и иного, нежели тогда, проживания. В этот самый момент у вашего клиента и вас, может, и не получится, но возможно, получится в другой, или с другим терапевтом.

Наступит день и все это сложится у вашего клиента в удивление собой: «Я это делаю, надо же!». В интерес к тому, что еще я делаю, какие во мне есть радикалы, части, процессы. Присвоенные части и способности, какими бы изгоняемыми они ранее ни были, дадут вашему клиенту ощущение полноты, интеграции и значительно больших возможностей.

Приведу примеры возможных конфронтаций, исходя из радикалов. Вы, надеюсь, понимаете условность этих примеров, потому что с «чистыми» радикалами ни вы, ни я встречаться не будем. К счастью, реальные люди гораздо более многоплановы, чем любые модели. Но модели, упрощая, иногда помогают что-то структурировать и понять.

Психопат считает, что если есть власть над кем-то, то есть и безопасность, и любовь, и удовольствие. На разногласия реагирует злостью, желанием навязать свою точку зрения, подчинить, подавить, запугать. Ваши несогласия с ним — угроза выхода из неповиновения (ему казалось, что вы вполне повинуетесь). В ответ — подавление, запугивание. Перенос ответственности всегда на другого.

Конфронтируем: с его желанием всех наказывать, удерживать, унижать, контролировать; с идеей экстернальности и с его иллюзией: когда будет безграничная власть и покорность, он окажется в безопасности.

Учим: чувствовать свои потребности (иные, не только властные), обходиться со своим страхом, признавать его, поддерживать и защищать себя, уважать, в том числе границы, использовать силу и агрессию на созидание и продвижение, а не на подавление других. По-прежнему учим доверять и доверяться.

Транслируем (под трансляциями я имею в виду не точные слова, которые предлагаю я в ответ на реплики клиента, а послания, которые могут формулироваться, облекаться в индивидуальные слова, исходя из вашего уникального контакта):

— Что за чушь вы говорите? (Вы злитесь на то, что я говорю не то, что вы хотели бы услышать, но вы пришли ко мне и платите мне деньги как эксперту в определенной области, и мое экспертное мнение таково…)

— Все люди (мои сотрудники, моя жена и вы сама) идиоты и делают что попало! (Все, и я в том числе, поступают исходя из своих соображений, но вам не нравится, когда делают не то, что хотели бы вы.)

— Только я знаю, как лучше, нет у них никаких соображений! (Это может пугать, что мир вам не подконтролен, и кто-то может стать сильнее вас, и снова воспроизведется то, что было в вашей семье, поэтому вам хотелось бы быть сильнее и более властным, чем все они, хотелось бы, чтобы они подчинялись.)

— Я плачу вам деньги и требую, чтобы вы делали, как я сказал. (Здесь я — хозяйка кабинета, и здесь действуют мои правила. Вам придется их принять и довериться мне. Если вам трудно доверять мне, давайте поговорим и об этом.)

— Почему это я должен подчиняться вашим правилам? (Вы свободны и всегда можете уйти, если вам не подойдут мои правила. Вы не обязаны воспринимать их радостно. В детстве вам некуда было деться, вы не могли уйти, сейчас можете.)

— Вокруг одно сплошное свинство и недоразумение… (Вам не нравится то, что происходит вокруг. Вы не можете сразу изменить весь мир, но можете повлиять на то, что окружает вас, сделать то, что считаете нужным.)

— Если бы я мог, вот где они уже у меня были бы, и вы вместе с ними. (Я не против вас, я за себя, за наш процесс, за то, чтобы быть полезной и эффективной для вас, и у меня достаточно сил, убежденности и умений, чтобы сделать это.)

Нарцисс — будет хотеть убедить нас продолжать искать «идеального» себя и другого. Он убежден, что идеальность существует и стоит вложиться в ее поиски. На отличия реагирует токсичным, отравляющим либо себя, либо окружающих сравнением. Обесценивание — по-прежнему любимое спасение от признания чего бы то ни было ценным.

На этом этапе мы уже конфронтируем: с его стремлением обесценивать себя и вас, с идеей «важен только результат» (все больше показываем прелесть процесса), с идеей «когда всего достигну, буду счастлив» (вряд ли, если не научится ценить то, чего достиг), что мелочи не важны (куда входят чувства, тело, события и т. д.), с утверждением, что он пуст внутри. На самом деле, он просто по-прежнему обесценивает все то, что внутри себя находит. А находит он простоту и обычность, которую еще не может принять, а хочет найти что-то уникальное и великое. Но даже найденную там уникальность обесценит, если она невелика.

Учим: фокусироваться на себе, узнавать себя и других, не обесценивать маленькие, еле слышимые желания и потребности, присваивать маленькие и большие достижения, быть в настоящем, замечать себя и людей.

Транслируем:

— Что можете вы или вся ваша психология? Вот я читал у крутого мужика… (Я понимаю, что вы привыкли всех сравнивать и обесценивать, но я достаточно хороша, даже если для вас не идеальна.)

— Вы меня прошлый раз совсем не поняли! Это все совсем не так! (Я позволяю себе ошибаться, и это не умаляет моего профессионализма, потому что я считаю ошибки частью любого живого процесса и умею обходиться с ними.)

— А вот у вас какая машина? (Я не езжу на БМВ, хожу пешком и не чувствую себя при этом человеком, недостойным хорошего отношения.)

— Пока ты не создал ничего великого, ты никто и никому не нужен. (Да, амбиции — это важно, но не важнее, чем сами люди. Да, результаты важны, но и процесс тоже ценен.)

— Меня мучает, что она не такая (я не такой), ну можно же быть немного (умнее, веселее, подтянутее, активнее и т. д.) (Вы можете достичь совершенства в неживом, все живое — достаточно хорошо по определению и идеальным быть не может, разве что весьма субъективно и кратковременно.)

— Я же вам говорил, стоило мне только провалить проект, как все, уже никому не нужен, все куда-то рассосались. (Да, ваше детское ощущение: вас будут любить, только если вы чего-то достигнете. Но многие готовы полюбить просто вас, если вы сможете поверить в их такую незамысловатую и простую любовь.)

Истероидно-демонстративный — делает все, чтобы мир продолжал крутиться вокруг него, а если не вокруг него, то неинтересно. Он должен обаять вас и постоянно удерживать свою вечную привлекательность. Вы должны все время умиляться или восхищаться им, иначе он реагирует драмой, манипуляциями, аффектами в зависимости от обстоятельств.

Конфронтируем: с идеей, что главное — найти кого-то правильного и хорошего, который меня спасет, все объяснит, разложит по полочкам, с иллюзией Силы, вынесенной вовне, которую нужно соблазнить.

Учим: видеть, ощущать, открывать и присваивать собственную силу, глубину, структуру, содержание, а не только форму. Не казаться, а быть, проявлять себя, свою суть, а не играть, прикидываться. Ценить себя всего, а не только свою внешность и красивое тело.

Транслируем:

— Почему вы не ответили на пять сообщений, которые я прислала вам ночью? (Я верила в то, что вы сможете справиться со своими чувствами, дожить до утра и принести все это на терапию.)

— Давайте встретимся хоть раз не в этом странном кабинете, а в кафе. (Да, наверное, в кафе вам было бы приятнее, но моя позиция терапевта не позволяет этого, к тому же я тогда буду менее эффективна как терапевт.)

— Я хочу, чтобы вы посетили мою выставку, спектакль и т. д., хочу знать ваше мнение о моем творчестве. (Я вас поздравляю, но я не могу пойти вместе с вами, и мне как терапевту важнее знать, что вы чувствуете по поводу ваших успехов.)

(Уходя) — Я ничего не запомнила, что мне нужно запомнить? (Все, что нужно вашей психике, вы услышали и запомнили.)

— Я не выживу без вас! Ну почему у вас такой длинный отпуск! (Вы сможете выжить, пока я в отпуске, несмотря на то, что это тревожно для вас, но вы сможете справляться со своими проблемами, у вас есть опыт, вы же как-то делали это до меня.)

Диссоциативный — будет доказывать, что он весьма «жив» и что в отщепленном нет никакого смысла, что его способ жить самый естественный и лучший. На отличия, разногласия реагирует или бесчувствием, или внезапным малопредсказуемым аффектом, от которого потом чувствует себя виноватым.

Конфронтируем: с желанием долго закрывать глаза на отщепленные чувства и переживания, с помещением в нас своей проекции, с потребностью, чтобы мы подыгрывали их известной, показываемой части и не трогали другую. С их нежеланием видеть в себе «насильников», «зависимых» или «сумасшедших» из их детства, которыми они, хотя бы отчасти, вынуждены были стать. С мыслью, что они могли что-то сделать, чтобы в детстве не произошло того, что произошло (насилия, болезни и т. п.). С идеей собственной виноватости и стыда за происходившее.

Учим: замечать себя и других, переживать, признавать свою расщепленность и полярность, дорожить связью, расширять себя и мир (не видеть его однобоко), видеть своих близких объемно и реально, интегрировано. Признавать свою беспомощность и неспособность справиться в своем детстве иным способом. Проявлять сочувствие к себе самим вместо стыжения и обвинения. Принятию в себе тех частей, которые есть у родителей.

Транслируем:

— Отец часто бил мать, но ничего страшного, я быстро перестал этого бояться, просто уходил к себе и баррикадировал дверь. (Вы, вероятно, были сильно напуганы, и много лет подряд испытывали ужасный стресс.)

Рассказывает одну за одной ужасные унижающие истории из своего детства — «ну, это ничего, что старое вспоминать». (Понятно, что вам не хочется ворошить все те неприятные чувства, погребенные под крепкой плитой вашего нечувствования.)

— Да у меня был замечательный отец, он очень меня любил, крепко целовал в губы, обнимал и отвадил всех моих ухажеров. (Это называется инцестуозное поведение. Трудно одновременно любить своего отца и испытывать отвращение к тому, что он делает с вами.)

— Так ужасно, что я ничего не могла с этим сделать, я была как будто парализована. (Да, вы были ребенком, и у вас было недостаточно сил и власти, чтобы противостоять взрослому насильнику, особенно если это ваш родитель.)

— Да, но он хороший, он же не специально, это я во всем виновата. (Вам трудно злиться на своего насильника и вы разворачиваете агрессию на себя, но это его вина и его ответственность за сделанное, вы вправе злиться на него.)

Шизоидный — может еще долго быть убежден во враждебных намерениях мира в целом и ваших в частности, в том числе, по отношению к нему. Он, конечно, будет считать себя умнее вас и внутри горько сетовать на вашу глупость и неспособность его понять. И, конечно, вы не так проводите терапию.

Конфронтируем: с его нежеланием видеть и признавать свою ярость и страх, с желанием оставлять себе свой спазм, даже телесный, как способ контроля за «входом» в организм, с его нежеланием и неспособностью взять на себя поиск своего места и своих прав, которые возможны только после присвоения собственной ярости и своих чувств, аффектов. С нежеланием менять спасительную «не жизнь» на жизнь, вступать в контакт с нами и миром.

Учим: ощущать себя, свои чувства, тело, замечать другого напротив, проверять мир на враждебность, присваивать свою злость, защищаться в активном контакте, а не избеганием. Показывать, что мир устроен не так, как в его голове, его фантазиях, постепенно приводя к тому, что это устройство мира может ему и не угрожать.

Транслируем:

— Я и так сам все понимаю. (Понимание — это прекрасно, но иногда важно что-то почувствовать и прожить.)

— У меня нет никаких чувств. (Вы научились их контролировать и подавлять, но это не значит, что их нет, вам просто трудно их ощутить.)

— Что со мной сейчас происходит, это совершенно неважно. (Мне важно все, что вы ощущаете, малейшие сигналы вашего тела, а не только то, что вы думаете.)

— Мир враждебен и угрожающ. (Мир разный, иногда он угрожает, а иногда в нем может быть кто-то, кто поможет вам.)

— Я привык опираться только на себя, мне не нужна чья-то помощь. (Это отличный навык, но от этого можно очень устать, а иногда может просто не оказаться сил или не знаешь как.)

— Вы мне не рады, вас и так все грузят. (В вашем окружении вам обычно, вероятно, не радовались, но я рада, к тому же не ощущаю, что вы меня грузите, мне интересно.)

— Как только вам станет трудно со мной, вы меня выгоните и возьмете кого-нибудь полегче и приятнее. (Это не так, это место ваше.)

Орально-зависимый — живет в служении миру и пассивном ожидании появления дающей фигуры, воздаяния, «кормления» за служение.

Конфронтируем: с пассивно-агрессивным и аутоагрессивным поведением, с иллюзиями ожидания (не буду сам — все равно кто-то появится и все как-то изменится), с идеей отказа от собственных потребностей, с его прекрасным навыком ждать и надеяться на другого, с манипулятивным поведением, ожиданиями, направленными на других, и обидами вместо контактной агрессии.

Учим: переносить фрустрацию удовлетворения потребностей без отказа от них; опираться на себя, открыто и ясно просить; переходить от пассивной к активной позиции и контактному проявлению чувств.

Транслируем:

— Пусть кто-то сделает это за меня. (Пока вам трудно поверить в это, но вы способны сделать это сами.)

— Раз так, я теперь ничего не хочу. (Это вряд ли, просто вам трудно пережить тот факт, что вы не можете получить точно то, что хотите, и столько, сколько хотите.)

— Мои близкие, друзья и вы всегда должны быть рядом и оказывать мне поддержку, иначе вы не близкие. (Люди не могут и не должны быть в постоянном доступе для вас, у них еще есть своя жизнь, а вы можете попробовать хотя бы иногда справляться сами.)

— Если уж у меня появился близкий, то я его всеми силами удерживаю. (Не удивительно, что он быстро начинает хотеть сбежать, вы не верите, что отпуская, вы становитесь сильнее и свободнее, потому что предоставляете выбор.)

— Только другой может мне дать тепло и любовь. (Вы в состоянии стать для себя любящим другим, принимать себя, оказывать себе поддержку, если нет рядом близкого.)

— Ждать — это хорошая стратегия. (Пока вы ждете, вы не живете, ожидание лишают вас жизни прямо сейчас, и все силы уходят на надежду, а не на построение того, что вы хотите.)

Мазохистический — привыкший терпеть, возводящий это в достоинство, отождествляющий терпение и самопожертвование со способностью быть человеком, не обозначающий своих границ другим и от этого всех делающий своими садистами, принуждающими его страдать и терпеть.

Конфронтируем: с идеей о последующем воздаянии за страдания, с манипулятивными ожиданиями заботы о нем, с его пассивной агрессивной позицией, с самонаказанием и самолишением, с его моралью — ожиданием, что все вокруг тоже должны быть такими же («все ради других»), с иллюзией его морального превосходства за страдания и терпение, с его «точными» знаниями о том, кто хороший, а кто плохой.

Учим: видеть своего помещенного внутрь «садиста», прямо проявлять себя и заботиться о себе, осваивать «мне нужно», защищать свои границы и собственность, возвращаем волю, фокусируем его на жизни для себя, возможности получения иных, кроме страдания, удовольствий.

Транслируем:

— Я должен позаботиться о моих близких. (Разумеется, это важно, но кто позаботится о вас?)

— Удовольствия — это опасно, за них накажут. (Удовольствия — это естественно, биологически и психологически оправдано.)

— Если я буду хорошим, не буду никому мешать и ничего просить, то меня все полюбят и будут благодарны. (Вас перестанут замечать, а ваш вклад будут воспринимать как должное.)

— Если я себя чего-то постоянно лишаю и немного страдаю, будет мне воздаяние. (Вам будут болезни и, возможно, ранняя смерть, но чувствовать себя вы будете хорошо, будете испытывать гордость.)

— Я очень добрый, я же всем помогаю. (А они вас об этом просили? Или вы делаете это для себя, чтобы ощущать себя лучше?)

Контролирующий — борющийся с хаосом, не доверяющий окружающим и миру, склонный к катастрофическим ожиданиям, избыточно и часто неэффективно вкладывающийся в профилактику всего, что может произойти, не живущий в настоящем, переполненный тревогой.

Конфронтируем: с иллюзией, что без контроля катастрофа неминуема; что всем, и ему в том числе, нужно испытывать тотальный стыд за несовершенство, потому что оно опасно; с системой наказаний и исправлений внутри и вовне; с иллюзией, что контролировать другого — это благо для него же; с идеей, что все можно предусмотреть, если хорошо подготовиться; с самим способом жить, вечно готовясь к чему-то плохому.

Учим: доверять себе и другому, присваивать свои ресурсы и ограничения и пользоваться ими, а также видеть ресурсы других, видеть, как он сам и другие могут справиться, даже если произошло что-то внезапное, и осваивать умение справляться, проявлять актуальную власть вместо контроля; возвращаем фокус на себя, возвращаем право действовать и реагировать.

Транслируем:

— Я должен всех контролировать. (Это хоть и снимает вашу тревогу, но очень утомляет, к тому же вы все равно не сможете все контролировать, как бы вы ни хотели этого.)

— Если я все не продумаю, не проконтролирую, то случится необратимая катастрофа. (Непредсказуемость так невыносима для вас, но иногда невозможно предусмотреть все даже вам.)

— Но я могу подготовиться, все продумав. (Если вы не будете тратить силы на продумывание и предсказание, то вам придется поступать по обстоятельствам, в соответствии с ситуацией; видимо, это очень страшно для вас, зато часто эффективнее.)

— Без моего участия муж и ребенок тут же скатятся в пропасть. (Ну, может, они и совершат пару ошибок, зато быстро на них научатся, не исключено, что они отлично справятся без вас, но, возможно, это не такая уж радостная для вас новость.)

— Дайте мне какие-нибудь домашние задания, я должен исправлять себя более эффективно. (Хорошо, дам, раз вам без этого так тревожно. Но давайте еще и будем учиться доверять вашей психике, которая работает, даже если вы ее не контролируете.)

— Зачем же я сюда хожу, если я не буду меняться? (Вы будете, но не по написанному вами или мной плану.)

— Так что же, вы считаете, не надо ничего и никого контролировать? (Да нет, почему же, просто иногда можно проявлять власть вместо постоянного контроля. Контроль — это сильное упреждение и попытка управлять миром, который не всегда хочет управляться вами, а власть — ваш способ действовать.)

Слова «учим» и «транслируем» в этом тексте не подразумевают отмены субъективности клиента, они лишь некоторое расширение его мира за рамки привычного. Это то самое «и… и…», которое мы ему предлагаем, и на стадии конфронтации все прямее, как часть реальности, которая тоже существует, хотя и не отменяет его субъективной реальности.

Так, постепенно мы переходим к ситуации «мы вместе», которую поначалу пограничному клиенту особенно трудно воспринимать и пользоваться ею для того чтобы расширять свои представления, поскольку для многих из них поначалу важно крепко держаться за свое видение. Лишь постепенно он может принять: «Есть ваша реальность, есть моя, и еще много других. В этом надо как-то жить».

Признание «пограничником», что терапия творится совместно — огромная веха на нашем пути. Это, по сути, переход от недоверия и проверок, от «я сейчас все сам расскажу и разложу, а вы посидите тут…» или «ну вот, я пришел, лечите уже меня…» к «то, что вы говорите, способствует моему осознаванию происходящего, внесению поправок, расширяет мое представление о себе». К ощущению совместного творчества, процесса, к обоюдной вовлеченности в процесс разворачивания «живого жизненного ковра» клиента перед нашим взором, сотворению его настоящей бытийности, в которой нам все больше отводится роль доверенного свидетеля и смотрителя.