Терапевтическое использование комплексов

В рамках аналитической психологии в особенности Хиллман пытался оправдать использование персонификации комплексов, не только в теории, но также в анализе. Хиллман не считал овеществление главной проблемой, поскольку, по его мнению, переживая комплексы постоянно, мы овеществляем их. Фактиче­ски, возникновение персонификации при анализе само по себе — положительный знак, указывающий на то что психические узлы постепенно расщепляются на более простые компоненты их следовательно открывается архетипическое ядро (Hillman, 1975a, с. 188 и след.).

Идея о том, что каждая личность множественна, может рас­сматриваться как повод для регрессии, если в результате проис­ходит диссоциация. Но множественность личности может также приводить к большей дифференциации, в особенности если паци­енту позволить идентифицировать и назвать части личности или комплексы самому. Аналитическое, интроспективное, психологическое отношение поэтому подкрепляется, а не нарушается.

Хиллман напоминает нам, что в наших комплексах есть не­что большее, чем ощущения, что часть личности слишком разви­та и вобрала в себя слишком многое или все целиком. Корни комплекса в теле, и проявляются они соматически (в этом был весь смысл добавления психогальванометра к Тесту Словесных Ассоциаций). И комплекс активен, соотнесен с другими ком­плексами, с эго, с другими людьми, с "личностью". Только ко­гда комплекс функционирует психопатологически, это как "открытая рана, в которую попадает каждая пролетающая со­ринка" (там же, с. 190).

Терапевты других школ продолжают использовать теорию комплексов. В гештальттерапии пациента просят "поговорить с болью" или с проблемами. В Трансактном Анализе используется "родитель" человека, компоненты "взрослый" и "ребенок". На­конец, фрейдистские метапсихологические понятия (ид, эго, су­пер-эго) — это фактически примеры комплексов. Для Юнга комплекс был "via regia" (королевской дорогой) к бессознатель­ному, "архитектором снов и симптомов". Фактически, говорил Юнг, это не очень "королевская дорога", скорее "неровная и очень извилистая тропинка" (CW 8, para. 210).

АРХЕТИП И КОМПЛЕКС: ОБЗОР

Я вспоминаю сомнения Хобсона относительно называния архетипов, которое, как он думает, мешает использовать архетип как формальное утилитарное понятие. Мое предложение не­сколько отличается от этого. Если есть архетипический компо­нент в нашей жизни, тогда, безусловно, следует отметить его, запомнить и отреагировать на это (и бороться с эмоциями, вы­званными этим), имея в виду воздействие этого компонента на все ситуации, переживания и образы. Тогда мы спрашивали бы себя по поводу любого явления: какую роль играет архетипиче-ское. Мы соединяемся с личным измерением, но оставляем от­крытой дорогу для интерпретации полностью или частично архетипического. Мы избегаем ухода в спор природы с природой, принимая постоянный пласт природы, который безусловно при­сутствует в том, над чем работают в анализе. Об этом присутст­вии говорят нам научные и другие аналоги архетипической тео­рии.

Это, возможно, то, что некоторые постъюнгианцы уже де­лают — то есть, отказываются от отдельных архетипов вовсе и принимают существование вездесущего архетипического компо­нента с большим или меньшим воздействием на человека в зави­симости от обстоятельств и силы его эго. Образы и переживания можно затем рассматривать феноменологически; в терминах практического анализа это означает — с минимумом исходной категоризации.

Ибо есть общее движение в аналитической психологии, на­правленное от единых, больших, красивых, нуминозных ожида­ний архетипической образной системы. Можно сказать, что архетипическое находится во взгляде созерцателя, а не в том, что он созерцает — во взгляде, который взаимодействует с образ­ами. Архетипическое — это перспектива, определенная через воздействие, глубину, влиятельность и способность захватить. Архетипичное содержится в эмоциональном опыте восприятия, а не в заранее существующем списке символов. Проще сказать, есть тенденция отказа от всякой схемы, иерархии или программы архетипов и архетипических образов. Темы, модели поведения переплетаются с образами и воображаемым, а те, в свою оче­редь, переплетаются с эмоциями, инстинктами и телом. Таким образом, создается постоянное и непрерывное поле без заранее существующего или предписанного фокуса или локуса интереса, избираемого человеком, или контекстом, или полем отношений — т.е. собой.

Например, я вспоминаю дискуссию в группе по поводу од­ного случая, когда одна из участниц рассказала о пациенте, ко­торый попал под бомбежку во время нападения Израиля на Ли­ван в 1982 году. У пациента было много страшных снов о том, как его бомбят. Шел более или менее предсказуемый обмен мнениями о том, что это могло бы значить для пациента, на­сколько внутренней или внешней была на самом деле бомбарди­ровка, какую позицию следовало бы занять аналитику и так далее. Позднее, в группе, та же участница говорила о своей реакции на работу в группе. Она сказала, что группа была "вербальной" и далее сказала, что у нее в детстве всегда были трудности со словесными выражениями, и она лишь недавно справилась с этой проблемой. Влияние на группу было эффек­тивным и весьма непредсказуемым.

Некоторые члены группы почувствовали, что на них напали, другие поняли проблемы, которые говорящая испытывала в об­щении, третьи нападали на нее, утверждая, что она, безусловно, не преодолела эти проблемы. Дело в том, что в тот самый мо­мент и в том самом контексте то, что подразумевалось под "бомбежкой" не было архетипическим в смысле глубины и за­хвата. А то, что подразумевалось в борьбе женщины со словами, безусловно, таковым было. Но словесное казалось гораздо менее архетипическим, чем ужасающие образы бомбежки. Конечно, истина состоит в том, что словесное именно в тот момент было архетипическим образом.

Юнг предупреждал, что "совершенно бесполезное занятие — вырывать отдельный архетип из «живой ткани психики» и далее говорит об архетипах как о "единицах значения, которые могут быть поняты интуитивно" (CW 9i, 302). Я бы также рас­сматривал архетипы не столько как организаторы или создатели моделей, сколько кибернетически, скорее как связующие звенья, содержащие возможность смысла. Рассматривая архетипическую теорию в целом, мы видим три типа смысловых связей: поляр­ность — позитивное и негативное, или личное и коллективное, или инстинктивное и духовное, спектры архетипа; дополнитель­ность — относительное равновесие, видимое в психике; взаимо­действие — взаимодействие плоскостей в образной системе.

Читатель должен сам судить, способствует ли научная рабо­та над архетипами Юнга разработке его психоидной концепции и его утверждению о том, что архетипы в конечном итоге непо­знаваемы, или же такая работа является односторонней и сво­дится к миру биологии и инстинктов. Существует напряжение между принятием архетипической теории на личной, чувственной основе и желанием получить более определенное знание.

Эго

Связь с архетипами зависит от сознания, и я хочу теперь рассмотреть теорию Юнга об эго (CW 6, para. 706; CW 9ii, paras. 1-12; CW 8, paras. 343-442). Ее следует рассматривать на фоне фрейдистской психологии, поскольку во многих своих формулировках Юнг бросал вызов концепции эго и эго-сознания Фрейда. Фактически, Юнг также принял многие из ранних, написанных до 1920 года, психоаналитических положений отно­сительно эго, в особенности в отношении укорененности эго в функционировании тела и деятельности мозга, а также прибли­зительного возраста, когда можно сказать, что у развивающегося ребенка появляется эго: как указывал Юнг, это происходит на третьем или четвертом году жизни. Из-за такого переплетения юнгианской и фрейдистской психологии может быть полезно суммировать основные черты "фрейдистского" эго.

Для Фрейда эго было центральным фактором личности, по­средником между инстинктивными драйвами и детскими потреб­ностями (ид) с одной стороны и приказаниями сознания (супер-эго) и внешней реальности с другой. Эго может привести в дей­ствие ряд бессознательных защитных механизмов, чтобы огра­дить человека от чрезмерного беспокойства. Происхождение эго находится в конфликте между драйвами и внешней реальностью, а также в личности, формирующейся с помощью идентификации с другими людьми, в основном с родителями. Это означает, что сознательные позиции и способы поведения человека в какой-то степени приобретаются через интенсивный контакт с другими, теми, кто важен для ребенка. Для Фрейда эго является храни­лищем разума, и он сравнивал его отношения с ид с отношения­ми наездника и лошади.

Некоторые психоаналитики возражают против концепции эго у Фрейда, как возникающего из недифференцированного ид, и рассматривают эго как всю психику в целом; другие принима­ют точку зрения экзистенциализма и рассматривают эго как часть нас, воспринимающую нас как "Я". Другая психоаналити­ческая идея, которая, как мы увидим, близка идее Юнга, — это понятие эго, формирующегося через слияние фрагментарных эго-ядер у Гловера (1939). Юнг писал о сращивании островов соз­нания (CW 8, para. 387).

Юнг указывает, что эго можно рассматривать как психиче­скую единицу, но фактически оно полно неясностей. Эго и эго-сознание существуют в отношениях дополнения с бессознатель­ным, так что известное, говорит нам что-то о неизвестном. Эго, по словам Юнга — это зеркало бессознательного.

Юнг говорил, что одним из результатов психологии двадца­того века было понимание относительности сознания в целом и эго в частности. Здесь он ссылается на работу Фрейда по бес­сознательному. Доводы Юнга состоят в том, что хотя и нор­мально рассматривать эго как центр сознания, его нельзя рас­сматривать как центр психики. Здесь он идет дальше Фрейда и начинает собственную работу с архетипами и самостью (см. сле­дующую главу).

Одна из проблем здесь состоит в том, что Юнг использует "эго, "эго-сознание", «эго-комплекс» как взаимозаменяемые понятия. Другая проблема состоит в том, что используются дву­смысленные метафоры: эго – это и кожа натянутая на бессознательное" (CW 1§, para. 122), и в то же время центр сознания (CW 18 para 706) Поэтому полезно рассмотреть идеи Юнга относительно эго по трем разделам: а) эго можно рассматривать как архетипическую сердцевину сознания, и мы говорим о эго-комплексе с рядом врожденных способностей; б) Эго можно рассматривать как элемент психической структуры, через его отношения с самостью в) наконец, Юнг иногда принимает во внимание перспективу развития, с точки зрения которой в различные моменты жизни к эго предъявляются разные требования. Юнг противостоял соблазну - сказать, в какой пропорции психика занята эго или насколько эго зависит от психики в це­лом. Он довольствовался утверждением, что оно во многом за­висимо. Например, для некоторых людей эго доминируется или подавляется бессознательным. Другие недооценивают бессозна­тельное со столь же психопатологическими результатами. А в другом месте Юнг иронично заметил, что часто правильный баланс может быть достигнут только после того, как вначале проживается неправильный баланс и исследуются его последст­вия.

Юнг говорил, что эго происходит из столкновения между телесными ограничениями человека и средой. Следовательно, эго развивается из последующих столкновений с внешним миром, а также с внутренним миром. Юнг понимал, что любое определе­ние эго должно быть просто четким и дать его довольно трудно. Это происходит потому, что эго само все определяет, а также потому, что дать слишком точное определение означает нанести оскорбление индивидуальности человека, которая составляет сущность эго и эго-сознания. Элементы "эго" могут быть струк­турно сходными у разных людей, но тон чувствования и эмоцио­нальная окраска будут различными (и, конечно, люди изначаль­но различны и у них разное происхождение). Еще одним пре­пятствием на пути точности является то, что эго непостоянно, оно очень изменчиво и в здоровом, и в больном. Так, при пси­хических болезнях могут быть нарушения функционирования эго, а при здоровом взрослении также происходят изменения в стиле и предпочтениях. Эти изменения могут быть ускорены с помо­щью анализа.

ЦЕНТР СОЗНАНИЯ

В целом Юнг подчеркивает, что эго — это единица в цен­тре сознания. Эта единица ответственна за тождество личности и непрерывность личности во времени и пространстве; отсюда память — первичная функция эго. Эго также связано с действи­ем и в конечном итоге силой и свободой воли. Эго окружено и включено в бессознательные комплексы и образы всякого рода. Как мы видели в главе 2, принцип комплекса подчеркивает не­однородную природу психической деятельности и психических переживаний. Более важна для нашей теперешней дискуссии идея о том, что комплексы участвуют в ряде непрерывно проис­ходящих взаимодействий с эго.

Эго также происходит из сочетания внутреннего и внешнего и, кроме того, ведет относительно автономную жизнь в психике. Эго само по себе можно рассматривать как комплекс. Эго-комплекс и другие комплексы могут внезапно соединиться, так что нечто в психике, влиявшее на человека, может привлечь его сознательное внимание. Это не означает, что внутреннее содер­жание просто уходит; скорее, теперь у него будет особое отно­шение с эго-комплексом. Юнг приводит пример Святого Павла на пути в Дамаск. Его бессознательный комплекс Христа суще­ствовал независимо от эго-комплекса. Его обращение символи­зирует соединение бессознательного комплекса и эго-комплекса. Можно возразить, что его комплекс Христа подавил эго-комплекс, если учесть последующий экстремизм, который отме­чал Юнг, рассматривая эпилептические припадки Павла как свидетельство того, что переход от Савла к Павлу прошел не так уж гладко (CW 9ii, para. 276).

Хотя многие автономные комплексы взаимодействуют с эго-комплексом по пути к сознанию, Юнг очень тщательно прово­дит разграничение между утверждением о том, что эго — это "центр, характерный для нашей психики", и словами о том, что эго — центральная тонка (CW 8, para. 582).

Мы рассматривали то, как различные автономные комплек­сы взаимодействуют с эго-сознанием. Это взаимодействие стано­вится более интенсивным, когда в эго вторгаются психические фрагменты, еще недостаточно организованные в комплексы.

Например, одна моя молодая пациентка не могла понять, почему она не могла привлечь или удержать мужчину. Она была красива и талантлива, и я тоже не мог этого понять. Мы обсуж­дали ее отношения с мужчинами, и оказалось, что она фактиче­ски всегда начинала их с рассказа обо всех своих проблемах и надеялась или ожидала, что они предложат ей решение. Это могло быть чем-то совершенно обыденным, как, например, пере­возка вещей из одной части города в другую, или нечто гораздо более личностное, как например, совет относительно контрацеп­ции; или же она спрашивала мужчину, почему, по его мнению, она пыталась покончить жизнь самоубийством. Вначале я поду­мал, что это был поиск отца, но по мере того, как ее беспокой­ство стало приобретать оттенок отчаянного поиска уверений в том, что все будет хорошо, а не каких-то решений, я попытал­ся сопоставить это с ее рассказом мне о своем детстве. Ее мате­ри пришлось иметь дело с отцом-алкоголиком, и детям постоян­но указывалось, что они не должны делать ничего, что могло бы огорчить отца. Родители уезжали в отпуск вместе, чтобы отец мог лечиться. Хотя она не помнила, что была лишена материнского внимания, но на практике ее образ матери не имел эмоционального ресурса. В ее сознании не было фигуры (она не проявлялась в снах или фантазиях), которая породила бы образ пренебрегающей матери. Потом ей приснилось, что она ударила топором пожилую женщину, не желавшую ее выслушать; обсуж­дение этого помогло ей увидеть, как она просила своих потенци­альных спутников выполнять роль матери, и это их явно отпуги­вало. Ей понадобилось много времени, чтобы проработать этот инсайт, и затем научиться сдерживать свое беспокойство в себе, либо обратить его ко мне или к своим родителям.

Юнг подчеркивал, что эго-комплексу требуется время для развития. Спорадичность этого процесса, отражает то, как по частям накапливается опыт. Тогда сознание можно рассматри­вать как потенциал, раскрывающийся во времени.

Юнг выражал желание, чтобы аналитическая психология противостояла чрезмерно рациональному и чрезмерно сознатель­ному подходу, изолирующему человека от мира природы и от его собственной природы и тем самым ограничивающему его. Но он настаивает, что образы фантазии и материал бессознательного (сны и тому подобное) нельзя использовать непосредственно, как если бы они были неким откровением. Они символичны, это сырой материал, который следует перевести на язык сознания. Он говорит о взаимодействии эго с комплексами и архетипическими образами и создает модель, демонстрирующую, как это происходит.

ЭГО И САМОСТЬ

Юнг считал, что эго возникает и функционирует на службе у чего-то большего, чем оно само. Он называл эту единицу "самостью" и использовал это слово по-разному (см. следующую главу). Он полагал, что поскольку эго — это лишь центр созна­ния, поскольку эго-комплекс — это лишь один комплекс из многих, и поскольку бессознательное "больше", чем сознатель­ное, то следует постулировать наличие чего-то позади, за преде­лами и под эго. Отношение самости к эго сравнивается с отношением движущего к движимому"? Самость, как и бессозна­тельное, постулируется как нечто, присутствующее всегда. Юнг утверждает, что самость — это бессознательный прообраз эго — то есть эго сливается, а затем дифференцируется от самости. Юнг описывает основополагающую взаимозависимость: самость — это высшее, но она является функцией и судьбой эго-сознания, которое постоянно бросает вызов этому верховенству. И более того. Самости нужно чтобы эго бросало этот вызов. Эго должно пытаться доминировать в психике, a самость должна пытаться заставить эго отказаться от этих попыток. По мере того, как Самость наступает, эго чувствует поражение; но без установления эго невозможно ощущение Самости. Образование и преобразование эго происходит в течение всей жизни, восприятие взаимозависимости эго и самости и оконча­тельной "капитуляции" эго является центральным моментом в аналитической психологии (ср. ниже с. 192—194).

ТРАНСЦЕНДЕНТНАЯ ФУНКЦИЯ

Предположим, что у человека есть сознательная позиция, которая поглощена чувственностью, плотью и хорошей жизнью. Противоположная позиция по отношению к этой чувственности — духовность — присутствует как потенциал в бессознательном. В силу какой-то причины (как, например, трудность проживания исключительно плотской жизнью, лишенной глубины и смысла) духовность человека пробивается из бессознательного и входит в область эго-сознания. Тогда эго разрывается между двумя про­тивоположностями — чувственностью и духовностью — и пыта­ется удержаться посередине. Середина становится крайне важ­ной, поскольку сочетание духовность — чувственность, которое образует ее, — это совершенно новый продукт. Существующие крайности духовности и чувственности пытаются захватить этот новый продукт, и происходит одно из двух. Либо эго отдает предпочтение одной или другой стороне, и новый срединный продукт будет разрушен, а расщепление психики человека оста­нется незалеченным. Либо эго становится достаточно сильным, чтобы защитить срединный продукт, который тогда становится как бы высшим по отношению к двум прежним крайностям. На этой стадии процесса Юнг делает замечание, которое для него является основополагающим. Сила эго человека помогает сре­динному продукту или срединной позиции победить две крайно­сти. Но само существование срединного продукта фактически усиливает эго. Новая позиция доступна сознательной жиз­ни и в то же время эго-сознание само по себе усиливается.

Юнг называл этот процесс "трансцендентной функцией", чтобы подчеркнуть, как противоположности, которые могут вступить в диалог друг с другом и начать взаимовлияние, факти­чески делают это, переступая границы своих прежних позиций в сознании и бессознательном и находя новое положение, связан­ное с эго. Эго сдерживает напряжение противоположностей, чтобы позволить пробиться срединному символу — это облегчает процессы самости, что делает возможной бессознательно - соз­нательную трансценденцию. Символ дает способ, с помощью которого можно перейти от "либо - либо" к "и", выйдя за пре­делы ограничений логических рассуждений или здравого смысла; символ передает свое послание таким способом, который можно рассматривать как единственно возможный. Переживание "и" является центральным для психологического изменения. Здесь предполагается нечто большее, чем простое сочетание двух воз­можных решений проблемы. Скорее трансцендентная функция является посредником между человеком и возможностью изме­нения, давая не ответ, но выбор. Помимо морального мужест­ва, которое необходимо для того, чтобы встретить изменение, выбор предполагает распознавание возможностей со стороны эго, а затем некоторое сбалансированное принятие их.

Юнг подчеркивал две стороны сознания. Во-первых, распо­знавание. Это способность отделить эго от не-эго, субъект от объекта, положительное от отрицательного и так далее. Ибо невозможно говорить о соединении противоположных позиций, не различив их прежде всего как противоположности. Без эго-сознания не было бы такого разграничения и поэтому, с точки зрения Юнга, не было бы ничего кроме слепых инстинктов. Без эго невозможно было бы переживать ни низшего, ни высшего. Вторая сторона эго-сознания — это его способность удерживать различные возможности в некоем равновесии, после того, как они выделены, и облегчать произведение нового психического содержания и, следовательно, новой сознательной позиции.

В примере с молодой женщиной, который я приводил выше, первая стадия аналитической работы концентрировалась вокруг образа, который мог быть только гипотетическим, поскольку его не было в сознании — образа матери, которая не слушала. Ее сознательные воспоминания касались нормальной, внимательной матери. Образы сна с топором противоречили ее воспоминаниям о матери и ставили ее перед возможностью выбора: попытаться перестать просить помощи у каждого мужчины, которого она встречала или не попытаться. В этом случае срединный продукт принял форму изменения поведения, а не особого символа. Но идея о том, что существование третьего, нового элемента укреп­ляет эго, сама по себе очевидна. Удерживая свое беспокойство в себе или вынося его на соответствующие родительские фигуры, женщина получила возможность интериоризировать помогающие родительские образы, ставшие затем частью процесса укрепле­ния эго.

Неврологическое подтверждение догадкам Юнга о транс­цендентной функции было получено от Росси (1977). Мы виде­ли в главе 2, что наблюдаются психологические следствия разде­ления мозга на два полушария. Интеграция функционирования полушарий может быть аналогичной или даже подобной транс­цендентной функции. Юнг описывал два способа проявления трансцендентной функции — "способ творческого формулирова­ния" (косвенное мышление, метафорический язык) и "способ понимания" (наука, концепции, слова). Первый связан с пра­вым, а второй — с левым полушарием. Росси говорит: "как мозговые полушария постоянно находятся в процессе установле­ния баланса и интеграции функций друг друга на нейрофизио­логическом уровне; точно так же Юнг описывает подобного рода регуляцию" (там же, с. 45).

С другой стороны, Этвуд и Столороу (1975) рассматривали идею трансцендентной функции как проявление отрицания Юнгом конфликтов в жизни и его бессознательного поиска симво­лического воссоединения или слияния с идиллическим объектом. Эго или сознательное содержание представляют ребенка, а бес­сознательное содержание представляет мать. Однако Юнг упор­но подчеркивал, что трансценденция разделения внутреннего -внешнего мгновенна, а затем новый продукт опять подвергается нападкам изнутри. Поэтому, если есть слияние, его следует рас­сматривать как стартовую точку для дальнейшего развития. Хо­тя я согласен, что понятие трансцендентной функции можно использовать, чтобы избежать работы с конфликтами, провоз­глашая их внезапное разрешение.