Османы только ахнули, когда две светлые фигурки прыгнули в пропасть. Комендант схватился за голову. Только что сорвалось девширме, и султан лишился двух будущих янычаров. За такое по головке не погладят! И он под страхом смерти приказал своим воинам молчать о происшествии. Вдруг кто-то из османов закричал:
– Слышите, плачет! Это дух погибшего ребенка плачет! Он будет теперь нас преследовать!
И турок в панике бросился бежать с этого страшного места. За ним бросились остальные. Комендант спустился в каземат и объявил Ишхану, что юные князья только что сорвались в пропасть. Но Ишхан этого уже не слышал. Бог призвал его к себе.
***
В первый момент Микаэл даже не понял, что произошло. Он сидел на небольшом каменном выступе в полутора метрах от вершины скалы. Рядом с ним тихонько плакал перепуганный Гаспар. Внизу была пропасть. А над ними тёмно-синий небесный свод, сияющий мириадами звезд. Сначала Микаэл не поверил в чудесное спасение. Но мало-помалу пришло понимание: «Мы живы». И теперь надо сделать всё возможное, чтобы невредимыми спуститься в долину. Микаэл пошевелил руками и ногами. Кажется, действуют. Он успокоил брата, затем, цепляясь руками за выступ и осторожно прощупывая босыми ногами поверхность скалы, чтобы поставить ноги на устойчивое место, спустился ниже и принял к себе малыша. И так повторялось, как им показалось, до бесконечности. Они медленно и осторожно спускались по почти отвесной скале. Скоро они наткнулись на едва различимую в темноте каменистую тропку. Микаэл выверял каждый шаг и к тому времени, когда они спустились в долину, он от усталости еле стоял на ногах. В предрассветной дымке они пошли к тому месту, где Микаэл оставил собаку. Микаэл тихонечко засвистал, и тут же на зов примчался запыхавшийся Доро. Надо было спешить, и они ещё до рассвета добрались до монастыря Святого Фёдора, который турки стали называть Челтер-Коба. Но, наученные прошлым горьким опытом, опасаясь вновь наткнуться на турок, как это произошло в храме Трех Всадников, мальчишки не пошли в монастырь, а забрались в скальный грот напротив монастыря, скрытый от посторонних глаз густой растительностью, и там залегли до темноты. Так, днём отсиживаясь в укромных местах, а по ночам передвигаясь от монастыря к монастырю, от одной разрушенной крепости до другой, питаясь дикими плодами и виноградом, залезая во фруктовые сады, встречающиеся по дороге, они проделали долгий путь, но до цели их похода было очень далеко. Они даже ещё не вышли к степям. Голодные, измученные дети чувствовали себя в капкане. Они всё шли и шли, и никак не могли дойти. И Микаэл понял, что одним им из этого капкана не вырваться. В тот вечер они выбрались из укрытия раньше обычного. Солнце ещё не село, дорога была совершенно пуста, а они не могли прийти к единому решению.
– Надо идти на восток в Сурб-Хач, – говорил Микаэл, – там, в монастыре придумают, как переправить нас к руссам.
– Мне не дойти второй раз до Сурб-Хача, – возражал Гаспар, – вернёмся лучше в Алустон, он ближе. Найдем тех рыбаков и попросим отвезти нас к руссам по морю.
Микаэл был в растерянности. Они стояли на дороге, не зная, куда повернуть. И тут их нагнала удивительная повозка, такой мальчишки никогда ещё не видали. Она была большая, полностью крытая, в боку у неё имелась дверка с окошком, задёрнутым шторками. Мальчишки смотрели на это чудо во все глаза. Повозка ехала в сопровождении отряда всадников. Поравнявшись с ними, повозка остановилась, шторка раздвинулась, и оттуда выглянул необычно светловолосый и светлоглазый человек. Микаэл почему-то сразу проникся к незнакомцу расположением. Это был мужчина средних лет, с внимательным умным взглядом. Он обратился к мальчикам на незнакомом языке. Дети молчали. Тогда человек спросил по-гречески и по-турецки, что они делают одни так поздно и так далеко от жилья. Микаэл обрадовано закивал и ответил на двух языках сразу, что они с братом сироты и идут в степные районы. Человек удивился и, как бы говоря сам с собой, произнес на этот раз по-итальянски:
– Странно, у этого маленького нищего идеальное греческое и не менее идеальное турецкое произношение.
Микаэл тут же ответил по-итальянски, что говорит ещё на итальянском и армянском. Светловолосый был поражен до глубины души.
«Удивительный мальчик, – подумал он, – совсем не похож на нищего, разве, что только одеждой. Как он говорит, держится! Нет, это не простой ребёнок». Внезапное озарение мелькнуло в его мозгу и заставило сердце сильно заколотиться. Человек вышел из повозки и подошёл к Микаэлу.
– Расстегни ворот рубашки, – сказал он. Микаэл удивился, но развязал тесемку ворота. Человек взглянул на его шею и пробормотал:
– Так я и думал.
Потом он широким жестом распахнул дверку повозки.
– Прошу вас, молодые люди. Эта повозка называется карета.
– А собаку? – спросил мальчик.
– И собаку тоже.
Дети с собакой залезли в повозку, и она быстро покатила по накатанной колее. Отряд всадников двинулся следом.
Человек взглянул на детей внимательно и испытующе и сказал:
– А теперь говорите правду.
– Мы идём в степи, – повторил Микаэл. – Я думаю, это половина правды. – Мы к руссам идём, – признался Микаэл.
– Зачем?
– Потому что мы… – Князья Мангупские! – закончил за Микаэла человек. Микаэл вытаращил глаза.
– Да, Микаэл и Гаспар Гаврасы, я всё о вас знаю.
Микаэл сжал руку брата в своей, и светловолосому показалось, что мальчики готовы на ходу выпрыгнуть из кареты.
– Не бойтесь, – засмеялся человек, – я не сдам вас османам!
Потом, став серьёзным, добавил:
– Я сам провёл какое-то время в турецком плену, поэтому хорошо знаю, что это такое.
– А откуда вы нас знаете? – осторожно поинтересовался Микаэл.
– Я еду из Трапезунда. Добрался морем до Кафы, как жаль, что сейчас там османы, хотя впрочем, и генуэзцы были не лучше. Потом заезжал в Сурб-Хач, виделся с отцом Багдасаром, и он мне поведал об удивительном мальчике, говорящем на четырёх языках, который без страха на равных вступает в разговор со взрослыми – о юном князе Мангупском с родинкой в виде креста.
– Только не Мангупский. Князь государства Феодоро. Наша страна не Мангуп, а Феодоро. Мангуп – это только гора, – поправил Микаэл.
– А этот малыш, надо полагать, Гаспар, сын князя Александра. Встречался я как-то с князем Александром в Молдавии. Да-а, отважный был воин. Жаль, что всё так вышло с Феодоро.
Микаэл опустил в голову, он вновь вспомнил события недавнего времени, и сердце его заныло. У Гаспара по чумазым щекам потекли частые слезинки. Светловолосый замолчал и снова окинул детей внимательным взглядом.
– А давно вы видели отца Багдасара? Как он? – спросил немного погодя Микаэл.
– Божьей милостью.
– Боюсь, как бы османы не разрушили монастырь, – вздохнул мальчик.
– Не думаю, что они пойдут на это.
– Но в Феодоро они разрушили всё, и монастыри тоже.
– Феодоро – сильное княжество, которое стояло на пути осман к завоеваниям. А Сурб-Хач – маленький монастырь, он для них не представляет угрозы.
– А нам турки ничего больше не сделают? – спросил вдруг Гаспар.
– Вижу, натерпелись вы от османов, но теперь вы в безопасности. Я еду в Московию и беру вас с собой.
– В Московию – это к руссам? – Да, к руссам. И сам я тоже русс. Имя мое Афанасий Седой. Я нахожусь на службе у Великого князя Иоанна Васильевича. Там, в Московии, вас встретят с почётом, как истинных князей.
Им сунули в руки по огромному ломтю хлеба и по куску вяленого мяса, и изголодавшиеся мальчишки умяли эту снедь так же быстро, как и их огромный пёс. На детей нахлынуло необычайное спокойствие и умиротворение. Их стало клонить ко сну. Под мерный перестук колес они постепенно заснули, и сон их был спокоен и безмятежен. Им снилась далекая прекрасная Московия, почти такая же прекрасная, как их родной Феодоро. Впереди у них был длинный путь, полный тревог и надежд, рассказов о гибели Феодоро, о его последних защитниках, о злоключениях, постигших их самих и их друзей, в одночасье лишившихся родителей и родины. Впереди мальчиков ждали новые земли и города. Они не ведали тогда, что им суждено поселиться в далёкой огромной стране, которая станет отныне их родиной. И не предполагали также того, что в будущем им предстоит стать родоначальниками двух новых российских родов. Ничего этого они ещё не знали и мирно спали под охраной своего верного пса, русского дипломата и небольшого, но сильного отряда воинов. Мальчики ехали в Московию, навстречу новой жизни.
Часть 3. Потомок
Глава 1. Рукописи
Мика ехал в Старый Крым. Конечной целью его поездки был Сурб-Хач. Конечно, Мика ехал не один, а в сопровождении Дынина, хотя с точки зрения Мики, это Дынин ехал в его сопровождении. Профессора вели в Старый Крым какие-то свои дела. Мика воспринял предстоящую поездку как занимательную прогулку и, конечно же, напросился с ним. Автобус мягко скользил по безукоризненно ровной трассе. Рядом в кресле дремал Бахчифрукт. За окном мелькали Крымские пейзажи, и Мика не заметил, как уснул. Ему что-то снилось, сумбурное и неотчётливое, полное тайн и тревог. И во сне мальчика преследовало непонятное чувство, что с ним это уже когда-то случалось. Мика проснулся уже в Старом Крыму с тяжелой головой и затёкшей шеей. Как всегда неунывающий Дынин торопил мальчика. Его воодушевляла предстоящая встреча со старым приятелем, профессором археографии, приехавшим в Сурб-Хач из Армении всего на несколько дней. Дынин давненько не бывал в монастыре Святого Креста и решил воспользоваться случаем. Но более всего Дынина занимала мысль об обещанных приятелем копиях средневековой рукописи из Матенадарана. Рукопись повествовала о крымских событиях пятнадцатого века, и, конечно же, Дынин был в предвкушении чего-то «интересненького». Дорога в Сурб-Хач начиналась на краю Старого Крыма за поселком Красное Село. Перейдя речку Чурук-Су, они вышли на грунтовку и направились в сторону горы Святого Креста. Здесь, у подножья горы, и раскинулся монастырь. Его красные черепичные крыши ярко выделялись на фоне зелени лесов и насыщенной синевы неба. Сложенный из серого бутового камня, он выглядел древним старцем, стряхнувшим, наконец, с себя бремя долгого недуга, испробовавшим целительных снадобий и теперь вновь возродившимся к жизни. В монастыре кипела работа по восстановлению монастырских построек, и уже было отреставрировано несколько помещений. Тут же работал отряд археологов в количестве пяти человек, включая начальника раскопа. Они все друг друга знали не один год, и встреча получилась, что называется, очень тёплой. Пока Дынин с другом, археологами и реставраторами праздновали встречу, Мика ускользнул из-за импровизированного стола и теперь бродил по окрестностям. Он сходил к роднику, полазил по развалинам и засунул свой нос во все мыслимые и немыслимые уголки монастыря. Ночь упала резко и неожиданно, как всегда бывает в Крыму. Мике отвели для ночёвки небольшую узкую келью в монастырской гостинице. Освещалась она свечкой. Маленький огонёк трепетал жарко и неистово, и по стенам двигались тени. Мика потушил свечу и залез под одеяло. Впервые за эти месяцы он вытянулся на настоящей кровати. Мальчик долго лежал в темноте с открытыми глазами. Ему не спалось. Ночь была полна тишины, и в этой тишине особенно отчётливо слышались малейшие звуки. Изредка перекликались ночные птицы. Шелестели потревоженные порывами ветра листья. Громко стрекотали цикады. Их нескончаемое звучание плотно зависло в воздухе и уже воспринималось как неотъемлемый элемент тишины. Мика встал и подошёл к окну. Воздух, напоенный ароматом трав, был свеж и прохладен, и волнующе прян. Его хотелось вдыхать и вдыхать. В свете луны монастырский двор выглядел особенно неправдоподобно и таинственно. Мальчику казалось, что он перенёсся в далекое прошлое. Мике вдруг нестерпимо захотелось выбраться из кельи. Он вскарабкался на подоконник и спрыгнул вниз. На фоне уже светлеющего неба выделялись силуэты храма и прилегающих построек. Мика отправился бродить по монастырю. Всё было не таким, как днём. Мальчик выбрался на пределы монастырской стены, осмотрел её с наружной стороны и вернулся обратно. Он попил воды из фонтана и снова побрёл вдоль монастырской стены. Наконец ноги принесли его к беспорядочно громоздившимся обломкам стен и камням на южной окраине монастыря.
Мика стал взбираться на живописную, увитую плющом стенку. В какой-то момент он оступился и полетел в темноту. Он шлёпнулся во что-то достаточно рыхлое и, как оказалось, ничего себе не сломал. Мика сел и стал озираться. Уже светало. И сумеречном свете он увидел, что сидит в достаточно глубокой яме, над которой нависли камни, а над ними, как копья, ощетинились травы. На фоне неба эти камни выглядели весьма устрашающе – вот-вот сорвутся и обрушатся на Микину голову. Стены были выложены необработанным шероховатым бутом. И такие же камни торчали из песчаного дна ямы. Мика же, по счастливой случайности, приземлился на песок. Мальчик попробовал выбраться, но до края ямы не достал. Мика начал собирать валяющиеся на дне ямы камни и складывать их друг на друга. Нагнувшись за очередным камнем, он вдруг заметил в стене зияющий провал. Недолго думая, Мика сунул в провал руку, но она ни во что не уперлась. Тогда мальчик протиснулся в провал и понял, что без освещения тут делать нечего. Он выбрался обратно и стал собирать камни с удвоенной быстротой, Ещё немного – и он закончил работу. Получилось что-то наподобие лесенки. По ней мальчик выбрался наверх. Он бросился в келью, схватил свечу и коробок спичек и ринулся обратно. Среди зарослей бурьяна и рассыпанных камней он еле нашёл то место, от которого отбежал несколько минут назад. В сыром затхлом воздухе спички не хотели гореть, они вспыхивали и гасли. Мика промучился достаточно долго пока, наконец, зажёг свечу. Мальчик пролез в отверстие и не поверил своим глазам. Это был ход. Мика пошёл по ходу. Стены его были вымощены камнем. Всюду сырость и плесень. Огонёк свечи еле теплился и давал крайне мало света. Но Мика продолжал идти. Ход никуда не привел. Обрушившийся еще в давние времена свод перекрыл путь каменной баррикадой. Мика повернул обратно. От резкого движения пламя свечи погасло, но Мика шёл теперь на светлый проем, в который уже вовсю бил сноп лучей восходящего солнца. И тут он увидел боковую нишу, не замеченную им вначале. Ниша была небольшая и достаточно тёмная. Мика сам не знал, почему она привлекла его внимание. Ему неодолимо захотелось узнать, что там. Он стал вглядываться в темноту и разглядел груду камней, но они, как ему показалось, лежали в определенном порядке. Мальчик снял два верхних каменных слоя, и его взгляду предстала ровная плоскость. Он стал лихорадочно убирать оставшиеся камни, и через некоторое время показался большой, почти квадратный предмет, напоминающий ящик. Мике вдруг стало невообразимо жутко. Он бросился прочь и выбрался на свет божий. Дынин с компанией дремали у полупотухшего костра. Когда чумазый и встревоженный Мика предстал перед заспанным Дыниным, тот только и смог вымолвить:
– Где же ты был, дитя?
Не говоря ни слова, Мика потянул профессора за собой. Проснувшиеся археологи и реставраторы вскочили и, преисполненные удивления, направились следом. Через некоторое время предмет был извлечён. Это оказался сундук. Большой, почти квадратный, позеленевший от времени сундук.
– Надо же! – удивлялся начальник раскопа. – Сколько времени мы ходили около этого хода, и хоть бы кто его заметил! А тут приехал мальчишка - и на тебе! Обнаружил! Ну-у, у тебя, парень, талант!
– В истории влипать у него талант! И лазать где ни попадя! – совсем по-феликсовски проворчал вдруг Дынин.
Мика удивлённо вскинул глаза. Это было что-то новенькое – Дынин сердится! Вот уж от кого, от кого, а от Бахчифрукта он такого тона не ожидал.
– Да-да, и не смотри на меня, – продолжал Дынин, – а если бы шею себе свернул? А если бы задохнулся?! А о деде своём, а обо мне ты подумал? Мы бы этого не пережили! Я тебе, между прочим, всё равно что дед. Да-да! Дед и есть! Я ведь двоюродный дядя твоей мамы.
Мика ещё более вытаращил глаза.
– Так вы тот самый родственник Лаврушка, о котором говорил дед?! Тот самый, что высылал мне подарки и писал деду письма то из Армении, то из Франции, то из Болгарии, то ещё откуда-нибудь! – догадался вдруг Мика.
– Да, тот самый!
– А почему я ничего не знал? Почему мне не сказали? – обиделся Мика, у него даже выступили слезинки на глазах.
– Да всё как-то не приходилось, и вообще я деда твоего ждал, вот тогда бы вместе и сказали, – стал оправдываться Дынин.
– Ладно, зато теперь знаю, – успокоился вдруг Мика, – теперь у меня два деда!
Откуда ни возьмись появились экскурсанты и стали живо интересоваться находкой. Сундук перетащили в помещение. И началось самое интересное – археологи вскрыли ящик. И все увидели три книги, завернутые в куски материи. Это были рукописи! В достаточно хорошем состоянии. Их законсервировали – переложили в полиэтиленовые пакеты и запечатали. Каким-то образом экскурсанты узнали о том, что находилось в сундуке.
– Надо сообщить прессе! Надо сообщить прессе! – засуетился один из экскурсантов.
– А вот этого делать не стоит. Мы сами знаем, куда сообщить, – ответил начальник раскопа. Экскурсанты ушли, а уже буквально через три часа появились журналисты. Они бегали по монастырю и пытались взять интервью у всех, кто попадался на глаза. Начальник раскопа чертыхался и попросил не устраивать ненужного ажиотажа. Но журналисты не унимались. Они нащёлкали всех обитателей монастыря, включая Мику, во всевозможных ракурсах, побегали по обители, что-то пометили в своих блокнотах, что-то нашептали на диктофоны и так же стремительно исчезли. К вечеру приехали из музея и увезли рукописи. На следующий день во всех крымских газетах замелькали статьи об удивительной находке. Микина фотография красовалась на страницах почти всех периодических изданий Крыма. А ещё через день Мика с Дыниным уезжали. Дынин был страшно доволен, ещё бы: такая находка! А он умудрился ещё полностью зафотографировать одну из рукописей! Правда, извёл море фотопленки, и своей, и весь запас здешних археологов, но ведь главное - заснял! Сейчас будет над чем поработать! Кроме того, в его вечно раздувшемся портфеле лежали копии рукописей из Матенадарана. Было от чего ликовать. На автовокзале в Старом Крыму народа почти не было. Дынин купил газеты и теперь с любопытством просматривал их, сидя на скамейке у привокзальной площади. До отхода автобуса было ещё более часа, и Мика упросил Дынина отпустить его за мороженым. Киоск был далековато, и Мике, к тому же, пришлось постоять в очереди, прежде чем в его руки попали две превосходные мороженки, ему и Дынину. Мика уже возвращался, когда услышал крик. Он бросился бежать и ещё издали увидел Дынина, что было сил вцепившегося в портфель, который выдирал из его рук какой-то детина. Но силы были неравны, и детина оказался победителем. Когда Мика добежал до скамейки, того и след простыл. Дынин, схватившись за сердце, повалился на скамейку и потерял сознание. И тогда Мика закричал во всю силу голосовых связок. Тут же появились какие-то люди, приехала милиция, «скорая», и Дынина увезли. А Мику как единственного свидетеля тоже увезли. В отделение. Там его долго расспрашивали, что-то записывали, делали запросы, а потом сказали, что он может идти.
– А куда мне идти? – спросил Мика, – я же не здешний.
– Ко мне пойдём, не болтаться же тебе на улице, пока твой родственник в больнице, – сказал вдруг молодой русоволосый парень в форме, что сидел в кабинете следователя за соседним столом и внимательно слушал Микин рассказ. Парня звали Саша Звирик. Он привел Мику к себе и ещё с порога бодро сказал:
– Ну вот, мама, это Мика! Он поживёт у нас, пока решается его вопрос.
Сашина мама оказалась женщиной пожилой, тихой и спокойной. Она не стала задавать никаких вопросов, а сразу же накормила Мику до отвала. И разговаривала она с Микой так, словно знала его сто лет. Все дни, что он жил у Звириков, мальчик чувствовал её ненавязчивую материнскую заботу. Воспитанному в спартанских условиях экспедиции и не менее спартанских домашних мальчику было в диковинку поутру находить у кровати отутюженную рубашку и получать на завтрак целую гору блинчиков с вареньем. В их жизни с дедом всё было предельно просто, без разных там изысков. Что Артур Алексеевич сварит – то и хорошо, что Мика купит – то и едят. Саша Звирик, старший лейтенант уголовного розыска, по характеру был простой и весёлый парень, и Мика даже не заметил, как стал обращаться к нему на «ты». Саша прекрасно умел разговорить кого угодно, и скоро уже знал всё о Мике, экспедиции и Микиных друзьях. Проговорился Мика и о событиях этого лета. Обычно Саша бывал свободным крайне редко. Он приходил с дежурств вымотанный, сразу заваливался спать, а проснувшись, опять уходил на работу. До домашних дел руки доходили у него не особенно часто. Но сейчас Саша появлялся дома ежедневно и в свободное время непринуждённо болтал с Микой. На второй день Мика спросил его, как продвигаются дела с поимкой преступника, на что Саша улыбнулся и ответил:
– Как только поймаем, ты первый узнаешь. А пока прошу тебя сидеть дома и никуда не ходить, во избежание непредвиденных неприятностей.
Больше Мика с вопросами не приставал. От нечего делать он вооружился молотком, отвёрткой и плоскогубцами и провёл в доме ремработы. Всё, что мог, заколотил, починил, завинтил. Сашина мама нарадоваться не могла на такого помощника. Однажды, когда Мика уже спал, она сказала пришедшему со службы сыну:
– Давай оставим мальчика у себя.
– Это почему же? – удивился Саша.
– Но мальчик же сирота. Каково ему в детдоме!
– А с чего ты взяла, что он детдомовский, у него дед есть, между прочим, профессор, доктор исторических наук. И ещё один дед, правда, двоюродный, но тоже профессор. Он сейчас в больнице, поэтому Мика ожидает его у нас. А родной дед на симпозиуме в Штатах. И это абсолютно точно, мы посылали запрос.
На следующий день, придя с работы, Саша заявил, что ему дали отпуск, и он отправляется вместе с ними на Мангуп.
– А тебе-то что там делать?
– Давно мечтал побывать в экспедиции! – засмеялся Саша, – и вообще, на будущий год планирую поступать заочно на истфак. Потянуло, знаешь ли, в науку.
– Боюсь, что наукой тебе заниматься уже поздно, – скептически покачал головой Мика, – пока поступишь, пока закончишь… А ведь ты уже немолодой.
– Что-о?! Мне ещё только двадцать пять!
– Вот я и говорю – немолодой!
На эти Микины слова Саша лишь весело рассмеялся.
– А как же Дынин, то есть дед Лавр? – спросил Мика.
– А Дынина завтра выписывают, и мы все вместе уезжаем. Отпусти вас одних – опять в какую-нибудь заварушку вляпаетесь. Единственное, прошу, не рассказывай на Мангупе про ограбление и никому не говори, что я из милиции.
– Почему?
– А зачем людей зря волновать? Да и ко мне приставать начнут, расскажи да расскажи какую-нибудь криминальную историю, случай из милицейской жизни. А мне это уже во как надоело! Отдохнуть хочу!
И Мика пообещал, что никому ничего не скажет.
Глава 2. Гусик и Саша
Удивительное и грандиозное зрелище открывается взору у подножья Мангупа. Высоко в небо взметнулся этот исполин. Конусообразные поросшие густой зеленью крутые склоны. Отвесные скалы, увенчанные оборонительными стенами с высокими башнями. И скалы, и стены гордо белеют на знойно-синем небе. Выплывающие вперёд крутобокие мысы парят над миром. Всё это производит неизгладимое впечатление. Завораживающее, непередаваемое чувство охватывает при виде этого величия. Здесь поселилась Вечность. Здесь ощущаешь себя маленькой песчинкой на лоне истории. И каждый раз душу охватывает трепет от сопричастности прошлому. И так было во все времена. Так есть и так будет во веки веков.
В полной мере испытал это чувство и Саша Звирик. Саша стал работать на раскопе. Работал он, надо признать, здорово! Только время от времени куда-то исчезал с Мангупа. Любил он также послоняться по плато. Саша Звирик сразу вписался в экспедиционный коллектив. Он был умён, силён, симпатичен, общителен. Характер у парня оказался весёлым и компанейским. Таких в экспедиции всегда любят. У него завязались приятельские отношения со всеми обитателями лагеря. Даже Фиса Порфирьевна ему благоволила. Особенно быстро Саша сошелся с Феликсом. Они были сверстниками, оба отслужили в армии и имели похожие взгляды на многие вопросы бытия.
Евсеич также сразу оценил сметливый острый ум новичка и теперь советовался не только с Феликсом, но и с Сашей. Единственной, кто воспринял Сашу в штыки, была Васька.
При первом знакомстве Саша радостно произнёс:
– Так это и есть та самая знаменитая Васька!
Васька глянула на него исподлобья, скорчила рожу и, буркнув что-то невнятное, отошла в сторону. С тех пор так и повелось. Нет, она не конфликтовала с ним, не вступала в пререкания. Но едва Саша оказывался поблизости, она корчила рожу и старалась ускользнуть подальше. От Васькиных выходок Саша на какие-то доли секунды мрачнел, и это не ускользнуло от внимательных глаз Феликса.
– Да это её обыкновенная детская ревность. Мика-то от тебя ни на шаг не отходит, – сказал как-то Саше Феликс, – а они ведь такие корифаны были до твоего приезда.
Мика, действительно, первые дни по приезду всё свободное время крутился около Саши. Дынин заявил, что ему надо поработать с источниками в подлиннике и, прихватив кота, спешно уехал в Армению. Леру на несколько дней откомандировали в Бахчисарайский музей, помочь с коллекционными описями. Васька осталась без друзей. Теперь после работы она шаталась по Мангупу совершенно одна. Ей было грустно. И порой даже хотелось плакать от обиды. Конечно, нельзя сказать, что Мика совсем перестал с ней общаться. Нет, это был прежний Мика, её лучший друг, почти брат. Да не почти, а брат. Они же родственники! И всё-таки с Микой что-то происходило. Они весело болтали на раскопе и за обедом, строили планы, куда отправятся после рабочего дня, но стоило появиться поблизости Звирику, как Мика со всех ног мчался к нему, а потом за руку тащил этого Звирика к Ваське и заявлял, что тот пойдёт бродить по Мангупу вместе с ними. Тогда Васька вдруг вспоминала о каком-либо неотложном деле и исчезала. Мика же был страшно горд своим новым приятелем, словно это был его старший брат! И, кажется, Мика очень хотел помирить с ним Ваську. А что их мирить, они ведь даже и не ссорились! Просто Васька его не воспринимала с самого первого дня знакомства. «Та самая знаменитая Васька!» Нашёл знаменитость! И вообще, откуда он такой взялся?! Тоже мне, всеобщий любимец! А вдруг его те подослали, ну которые в пещере? И ещё она иногда чувствовала его взгляд, и это её страшно бесило. А Мика тоже хорош! Они ведь с раннего детства вместе, ещё до экспедиции. Мика, можно сказать, вырос на её глазах. Младший брат! Конечно, Васька понимала, что Мике хочется старшего брата, надёжного, сильного, смелого. Она тоже была единственным ребенком в семье, и синдром единственного ребёнка – привязываться к чужим людям до такой степени, что считать их родными братьями и сёстрами - у ней был выражен очень сильно. Но всё равно обидно, что Мика носится за новеньким хвостиком. В последние дни после обеда Звирик стал исчезать с Мангупа. И Васька рассчитывала, что в ближайший выходной он тоже «слиняет в город», и тогда они с Микой отправятся бродить по городищу или сбегают в райцентр и поедят в маленькой уютной кафешке мороженого, или хотя бы спустятся за мороженым и конфетами в деревенскую лавку. А может быть, в лавку и тортики привезут! Наступил выходной. И не просто выходной, а двухдневный! Все разъехались по своим делам, кто в Бахчисарай, кто в Севастополь. Даже Евсеич, против обыкновения, не возился с коллекционными описями, а с самого раннего утра уехал в Бахчисарай. В последнее время Евсеич был какой-то очень встревоженный. Он ждал профессора, а профессор всё не ехал. В лагере осталось совсем мало народу. Феликс, как всегда, командовал на кухне. Да дежурный таскал к костру то воду, то дрова. Саша Звирик с утра ходил по лагерю при полном параде и явно куда-то собирался. Васька ехать в город не хотела, потому как не была любительницей городов. Она примостилась с книжкой у палатки и время от времени поглядывала, не соизволил ли Саша Звирик наконец-то «убраться» с Мангупа. Васька намеревалась вместе с Микой спуститься в деревню, и там, в деревенской лавке, поесть мороженого. Но вдруг она увидела, что Мика с Сашей направились к тропе. Они явно собрались куда-то идти. У Васьки забухало сердце. Потом Саша сказал что-то Мике, Мика вернулся и подбежал к ней.
– Мы в деревню! Мороженое есть! Пошли с нами!
– Я не люблю мороженое! – криво усмехнулась Васька, – вы с ним и без меня хорошо справитесь.
Ей с трудом удалось сдержать навернувшиеся на глаза слёзы. Она готова была поколотить этого Звирика! Ну и что, что он старше и сильнее!
От обиды Васька залезла в палатку, плюхнулась на спальники и уткнулась носом в подушку. Стояла непривычная тишина, лишь изредка доносилось жужжание ос. И Васька неожиданно для себя уснула. Проснулась она часа через два от громкого смеха и разговоров.
– А где Васька? – спросил вдруг звонкий Микин голос. Заспанная Васька выбралась из палатки и увидела прямо перед собой улыбающихся Мику и Сашу.
– Васька! Мы тебе торт купили! – закричал радостно Мика. Саша протягивал ей большую коробку и букет алых цветов. Обида снова захлестнула Ваську.
– Ешьте сами свой торт! – она повернулась и быстро побежала прочь. Она остановилась лишь тогда, когда оказалась за пределами лагеря. Вдруг кто-то схватил её за руку. Васька резко обернулась и увидела встревоженного Сашу Звирика.
– Васька! Ты чего? Что с тобой?!
– Ничего! – Васька вырвала руку и со всех ног бросилась бежать. Она бежала куда глаза глядят, мимо кизильника, мимо белых от солнца древних развалин. Лишь бы подальше от этого Звирика. Тёплый встречный ветер трепал волосы и приятно обдувал горящие щёки, он высушил невесть почему выступившие слезы. Васька присела на камень, посидела, зажмурившись и подставив лицо солнцу. Ей вдруг стало спокойно и умиротворённо, и она отправилась бродить по городищу.
На Дырявом мысе Васька наткнулась на Гусика. Он сидел на камне, на краю обрыва и смотрел по сторонам. Увидев Ваську, Гусик неожиданно спросил:
– Ты тоже любишь бродить по Мангупу?
Васька растерялась от этого вопроса:
– Ага, – откликнулась она и присела рядом с Гусиком.
– Красиво здесь, – сказал Гусик, – даже уезжать не хочется.
– А ты, что собираешься уезжать? – удивилась Васька.
– Да нет, не сейчас, но всё равно ведь придется, – вздохнул Гусик.
– Ага.
Больше они не произнесли ни слова, а просто сидели и смотрели на долину. Потом Васька неожиданно скомандовала:
– Пошли до Соснового мыса!
И они отправились через всё городище к противоположному мысу, и облазили его весь, посидели на соснах, насобирали огромных мангупских шишек и построили из них крепость. На обратном пути они болтали весело и непринуждённо, как давние знакомые. Оказалось, Гусик занимается средневековой византийской архитектурой и пишет на эту тему курсовую. Васька мельком глянула на попутчика. Куда делась его всегдашняя унылость? Оживленный и весёлый парнишка! От прежнего вислогубого, кисломордого Гусика не осталось и следа. И голос совсем не противный. Во всяком случае, нет этих скрипучих старческих интонаций. Васька спросила его, почему он не поехал в город с Фисой и Вероникой. Гусик удивился, а почему он должен ехать с ними? Они сами по себе, а он сам по себе. Гусик болтал без умолку. Он рассказывал какие-то хохмочки из жизни своего факультета, говорил о своей собаке, о младшем брате. А Васька думала о том, как же надо затерроризировать человека, чтобы тот из нормального парня превратился в унылого соглядатая. Но экспедиция, слава богу, пошла ему на пользу. Васька уже давно замечала, что он перестал закрывать свою палатку на молнии и в открытую возражал этой командирше Веронике. И мало того, Гусик участвовал во всех лагерных делах, а за дежурство Феликс его хвалил при всех. Вдруг Васька оступилась, нога её скользнула вниз. Она сорвалась и повисла, успев вцепиться в куст. Гусик бросился к ней, схватил за руки и стал тянуть наверх. Гусику было тяжело, Васька видела, как напряглись жилы на его руках. Она явно перетягивала, а он не собирался её отпускать.
«Сейчас вместе рухнем», – пронеслось у неё в голове, и она выпустила руки Гусика. Всё произошло в доли секунды. Перед глазами стремительно замелькала зелень, на какое-то мгновение Васька отключилась. А когда открыла глаза, то первое, что увидела, было поросшее зеленовато-серым мхом каменистое дно небольшого ущелья, метра два глубиной, не больше. Так, даже не ущелье, а расщелина. Она подняла глаза, и перед ней выросли зелёные склоны. Взгляд медленно скользил по этим нестерпимо зелёным, прямо-таки изумрудным склонам, потом показался ярко-синий клочок неба. Как в кино.
Тремя конечностями, а точнее, двумя локтями и коленом правой ноги она приземлилась на камни, поросшие мхом. Вытянутая левая нога застряла как в капкане между двумя каменюгами и не давала Ваське приподняться. Пребывать в таком положении было крайне неудобно. А подняться самостоятельно она не могла. Прошло всего несколько секунд, а Ваське показалось – вечность. Вдруг словно сквозь туман она услышала:
– Как ты?
Послышался хруст веток, и кто-то прыгнул прямо со склона в расщелину. Перед ней стоял Гусик. Он отодвинул зажавшие ногу камни, поставил Ваську на ноги, окинул взглядом и только присвистнул. Видок был, конечно, что надо! Вся исцарапанная колючками, локти и колено в ссадинах. Ладно ещё, руки-ноги целы, не переломаны. Но Васька, кажется, не обращала внимания на ссадины.
Они осмотрели расщелину и нашли, что в ней нет ничего интересного, разве что одним концом она примыкала к южному обрыву. Ребята выбрались наверх и поспешили к роднику, где Васька промыла свои боевые ранения. Но ссадины и царапины всё равно не укрылось от глаз Мики. Когда они появились в лагере, оказалось, что Мика и Саша сидели под навесом, и Саша что-то оживлённо рассказывал мальчику. Увидев Ваську, Саша замолчал, а Мика вскочил и подбежал к ней. А подбежав, уставился на её ссадины. Потом спросил, где она так. Васька хотела всё подробно рассказать, но к ним подошел Саша Звирик, и она уклончиво ответила, что свалилась в расщелину, но о подробностях распространяться не стала.
– Ну конечно! – обиделся Мика. – Ты ведь теперь с Гусиком дружишь!
– Не трогай Гусика! Если бы не он, я бы всё ещё куковала в расщелине. И вообще, с кем хочу, с тем и дружу. Я же не запрещаю тебе дружить с некоторыми новенькими!
И она так сверкнула на Звирика глазами, что тот понял: в ближайшее время у этой отдельно взятой личности популярность ему не светит. Он усмехнулся в душе этому своему открытию, но внешне, как всегда, остался спокоен.
– Пойдём, поговорить надо! – Мика потянул Ваську за руку.
– Стой! – послышался грозный окрик Феликса. – Кого-то здесь ждёт зелёнка! Заражения нам ещё не хватало!
И он густо разрисовал каждую Васькину ссадину. Зелёнка щипала, Васька морщилась, и тихонько ныла, что Феликс изверг и инквизитор. Но потом вдруг она перехватила Сашин взгляд, и вновь зыркнула на него дико и непримиримо.
– Пойдём на разговор, – снова позвал Мика.
И отойдя в сторону, он напрямик спросил, в чём дело, почему Васька психует и почему так относится к Звирику.
– А чего он смотрит!
– Глаза есть, вот и смотрит!
– Да пусть хоть заглядится, места много, смотреть есть на что! А на меня нечего смотреть!
– И ничего он на тебя не смотрит!
– У меня-то глаза есть! Вижу, уставится и зыркает! И с вопросами разными подъезжал, давно ли в экспедиции, что интересненького нашли, что необычного происходило! Явно связан с теми, которые карту украли. А ты уши распустил, купился на его байки.
– Да Васька, ты вообще ничего не знаешь, а сразу выводы делаешь!
– Ну, так расскажи, если не знаю. Тоже буду знать.
– Не могу.
– А ещё друг называется! Мы тебя с Лерой когда-нибудь предавали?!
– Да говорю же, не могу, слово дал!
– А если слово дал, так тогда вообще нечего было затевать разговор!
Васька развернулась и пошла прочь. Мика кинулся следом.
– Ну, погоди. Я расскажу, только поклянись, что никому не скажешь!
– А Лерке?
– Ну, только Лерке. В общем, Саша Звирик, он милиционер из Старого Крыма, старший лейтенант.
Васька удивлённо вскинула брови и заинтересованно уставилась на Мику.
– Ему по должности положено на всех смотреть! И всех расспрашивать, – спешил выложить информацию Мика, – мы с Дыниным нашли в Сурб-Хаче старинные рукописи, об этом писали во всех газетах Крыма. А потом на автовокзале нас ограбили, отобрали у Дынина портфель с ксерокопиями рукописей. Ну вот, Саша и просил никому не говорить, даже вам.
Васька, выслушав Микин рассказ, задумалась.
– Мне кажется, это ограбление как-то связано с нашим делом, – произнесла она немного погодя.
– Я тоже так думаю.
– Лерка приедет – обмозгуем. Только я одного не пойму, Звирик-то этот сюда зачем заявился? Расследовал бы ограбление.
– А это дело другой следователь ведёт. А у Саши сейчас отпуск, и он решил немного поработать в экспедиции. Он на истфак собирается поступать заочно. И ещё он нас с Дыниным сюда проводил, боялся, как бы снова на нас не напали. Поэтому ты на него не очень ворчи. Он хороший.
– Ну, ладно, подумаем.
После разговора с Микой Ваське заметно полегчало. Ну ладно, милиционер, это хорошо, а то она уже было заподозрила его в том, что он подослан их врагами и шпионит за ними. Но сообщение Мики о нападении в Старом Крыму встревожило её не на шутку. Стало понятно, что Звирик здесь не просто так. «Наверное, он всё-таки что-то расследует», – решила Васька. Неприязненное отношение к Звирику улетучилось без следа, и она высказалась в его адрес достаточно благосклонно. Мика очень обрадовался такой перемене. Когда они вернулись под навес, там сидели Саша, Гусик и Феликс, и о чём-то говорили.
– Вась, – сказал Гусик, – не обижайся, но я рассказал, как ты свалилась в расщелину.
– Да ладно! – махнула рукой Васька и плюхнулась на скамейку рядом с Гусиком. Настроение её заметно скакнуло вверх. Вернулись из города Галка с Зойкой. Вылез из своей палатки Евсеич, уже с час как возвратившийся из города. Он пришел под навес, окинул взглядом народонаселение и сказал, что непривычно, когда в лагере так мало людей. Феликс поставил тарелки с ужином, потом появился торт. А после ужина они маленькой дружной кампанией уселись у костра. Васька взяла гитару. Но прежде чем начать петь, она вдруг в упор уставилась на Звирика и спросила:
– А ты не боишься Чёрного монаха и Мангупского мальчика?
– Нет! – усмехнулся Саша, – это сказки для маленьких пугливых девочек.
– И для взрослых самонадеянных дяденек! – парировала Васька.
– Васька! Ты опять начинаешь! А по лбу? – Феликс взял в руки свою большую поварскую ложку.
– Да я ничего! Я просто хотела рассказать Саше про Чёрного монаха, – Васька впервые назвала Звирика по имени.
– Вась, давай оставим сегодня Чёрных монахов в покое. Спой лучше, – откликнулся Евсеич. Голос у Васьки был звонкий, песен она знала много, и они пели долго. Просидели допоздна. Вспомнили все экспедиционные песни. Потом гитару попеременно брали Феликс и Саша. Саша, оказывается, неплохо играл и имел очень приятный голос. А Евсеич был удивлён, что Гусик знает все экспедиционные песни и не прячет взгляд, и вечно кислое выражение его лица куда-то исчезло. Перед ним сидел совсем другой человек, с честным и смелым взором и уверенным голосом. Евсеич поразился и обрадовался такой перемене. Значит, помаленьку, потихоньку экспедиция делает своё дело. Было уже очень поздно, когда Евсеич скомандовал отбой.
Глава 3. Особая кадра
Все разошлись. У костра остались лишь Феликс и Саша. Саша задумчиво шевелил палочкой в костре. Феликс, сунув руки в карманы и задрав голову, внимательно изучал звёздное небо.
– Что-то профессор долго не возвращается. Куда он запропастился? Ни слуху ни духу. Уже все сроки вышли, давно уже должен был вернуться, но всё не едет. Сегодня с Евсеичем об этом говорили. Волнуется начальник за старика. Съездил вот в Бахчисарай, в музее узнавал, что слышно о профессоре. Но так ничего и не выяснил. В музее тоже не знают. Каким-то знакомым археологам звонил в Америке и опять безрезультатно.
– Да может, зря паникуете раньше времени, – откликнулся Саша, но на сердце у него стало неспокойно. Они помолчали.
– Ты где служил? – спросил вдруг Феликс.
– В морской пехоте.
– О! Да мы почти родственники! Я – в ВДВ! – обрадовался Феликс. Они стали вспоминать армейские дни и окончательно сошлись на том, что имеют одинаковые взгляды по многим вопросам.
– А ты давно в экспедиции? – поинтересовался Саша.
– С нынешним, восемь лет получается. Ну, считай, пять сезонов за пять лет университета, потом, правда, два года армии, и вот теперь после службы третий сезон.
– И как? Нравится?
– Не нравилось бы – не ездил.
– И то верно! А давно поваришь?
– Да вот, как из армии пришёл. Работу по специальности не мог найти, пришлось окончить поварские курсы, теперь работаю в ресторане шеф-поваром, но каждое лето непременно сюда, на два-три месяца, не меньше.
– И что, отпускают так надолго?
– А куда они денутся? Ресторан-то моего дядьки! – рассмеялся Феликс.
– А начальство и ребят давно знаешь?
– Ну, с Евсеичем начинал вместе. Когда на первый курс поступил, он уже аспирантом был, потом в первую экспедицию к нему в отряд попал. С тех пор и вместе.
– А Мика?
– Мика – это особая кадра! Когда я в первый раз сюда приехал, ему три года было. Ну, ты, наверное, знаешь, что дед его, Артур Алексеевич Гавсаров, здесь раскопками руководит. Начальник экспедиции. Он профессор, между прочим, доктор наук. Умный мужик! И по характеру стоящий! Наш человек! Мика – его единственный внук. Старик его с малолетства воспитывает.
– А родители где?
– Родители погибли, когда Мика ещё совсем крохой был. А Мика и родился-то здесь, на Мангупе. Мангупский мальчик, одно слово!
– А что это за легенда о Мангупском мальчике?
– А ты Ваську спроси! Она тебе в лицах и красках расскажет! И про Чёрного монаха тоже!
– О, Васька! Дикий ребёнок диких гор!
– Ты её просто не знаешь. Она славная.
– Вижу, что славная. Даже слишком.
Феликс уставился на Сашу удивлёно-весёлым взглядом.
– Да-а, брат! Что-то ты в сантименты ударился!
– Это не то, что ты подумал! – смутился Саша, – у меня, видишь ли, профессиональный интерес.
– То есть?
– Я психолог. И меня интересуют такие неординарные личности. Пишу работу. Поэтому буду расспрашивать про всех и подробно. Итак, Васька. Ты её давно знаешь?
– А что, обязательно отвечать?
– Желательно. Неоценимый вклад в науку.
– Ну ладно, научный деятель, слушай. Ваську я знаю давно. Я окончил пятый курс и поехал на Мангуп, покопать немного перед армией, а она в первый раз приехала в экспедицию, ей тогда лет тринадцать было, мелкая ещё совсем. Но увидел-то впервые её ещё раньше. Где-то на третьем курсе приходил к Артуру Алексеевичу домой по поводу курсовой, а она с Микой играла. Ну, ты же сам видишь, она из тех, кто сразу бросается в глаза и запоминается. Потом ещё несколько раз её у них встречал. Артур Алексеевич объяснил, что она их родственница. И когда у её родителей-врачей совпадают на работе ночные смены, то она у Гавсаровых ночует. А потом это чудо-юдо стало ездить в экспедицию и вместе с Микой задавать всем шороху. Девчонка она умная, начитанная. И очень незаурядная. Рисует, на гитаре играет. А уж фантазия!
– Я вижу, ты к ней неравнодушен.
– А к ней невозможно быть равнодушным. Она из тех, кого сразу или принимаешь для себя, или не принимаешь. Я отношусь к ней как к младшей сестре, очень уж она мою родную сестрицу напоминает. Между прочим, завтра Ваське восемнадцать исполняется.
– А Лера?
– Лера – умница. Критический склад ума. На лету всё схватывает. Прирожденный учёный. Но язвочка, каких мало! Ну, это ей прощается, при таком уме и не быть язвой! Но всё равно, девчонка хорошая. Очень ответственная и справедливая. Лучшая Васькина подруга. Они с Васькой ещё в школе в одном археологическом кружке занимались и вместе в первую экспедицию приехали. С тех пор её и знаю. А о Пашке, Зойке, Галке и других ребятах потом расскажу. А сейчас пошли отбиваться! Завтра рано вставать. Народ в лагерь вернётся. На всю ораву приготовить надо. Да и день рождения ещё.
