А) Монографии, учебники, статьи, рецензии 24 страница

Представляет интерес отражение «Книги перемен» в даосской литературе. «Книгу перемен» никак нельзя считать даосским текстом, нельзя даже сближать ее с древнейшим даосизмом, как это делал, например, Ямасато Мотоо[683]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s684. Из его сопоставлений особенно наглядно выступает все кардинальное различие даосизма, полагавшего абсолют вне мира, и ицзинизма, не выходившего за пределы мира и потому, в конце концов, принятого конфуцианством. Поэтому неудивительно, что сами даосы не отождествляли свою школу со школой ицзинистов, и до тех пор, пока «Книга перемен» не получила признание классического текста, влияние ее на даосов, если и было[684]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s685, то лишь эпизодическим. Поэтому совершенно понятно, что в «Псевдо-Чжуан-цзы» (гл. 33) даосизм противопоставляется ицзинизму.

Однако с I в. до н.э. вплоть до VII в. даосские авторы стали испытывать сильное влияние «Книги перемен». Основное положение ее — изменчивость — как нельзя более способствовало теоретическому обоснованию алхимии, получившей распространение среди даосских писателей. Так, знаменитый текст «Чжоу и цань тун ци» («О воссоединении трех равных [с точки зрения] «Чжоуской [книги] перемен»»), приписываемый Вэй Бо-яну[685]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s686, как показывает его название, теснейшим образом связан с «Книгой перемен». И в самом деле он написан почти сплошь в ее терминологии и с безоговорочным принятием ее идеологии[686]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s687. Космология даосов, особенно как она выражена у Гэ Хуна, в «Гуань-инь-цзы»*[687]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s688, у Ду Гуан-тина и т.п., полна заимствований из «Книги перемен». Так же тесно связаны с последней многочисленные схемы и чертежи[688]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s689, включенные в «Дао цзан». Поэтому и О.Джонсону пришлось неоднократно ссылаться на «Книгу перемен» и ее терминологию в работе, посвященной китайской алхимии[689]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s690. При всем этом, однако, надо иметь в виду, что наибольшее влияние на даосизм оказывал не основной текст, а комментарий «Си цы чжуань», по-видимому вообще сыгравший весьма большую роль в распространении и популяризации «Книги перемен».

На буддизм, насколько мне известно, «Книга перемен» оказала наименьшее влияние. Только изредка в буддийских трактатах (главным образом школы чжэнь-янь[690]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s691) встречаются термины ицзинизма, и то обычно лишь тогда, когда буддисты полемизируют с конфуцианцами и даосами, как, например, в известном буддийском трактате Цзун-ми*[691]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s692 «О человеке» («Юань жэнь лунь»).

Однако буддисты, хотя и тщательно оберегали свое учение от «ересей», т.е. от всякой небуддийской философии, в конце концов пришли в лице уже упомянутого Оу-и к признанию «Книги перемен» как философского текста, в умелых руках могущего сыграть роль введения к буддийской философии. Таково, во всяком случае, объяснение причин, побудивших Оу-и написать его ценный комментарий. Об этом он говорит с полной ясностью в предисловии к своему комментарию[692]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s693.

Все же приходится признать, что главное влияние «Книга перемен» оказала на конфуцианство, меньшее, хотя и значительное, — на даосизм и почти незаметное — на буддизм, имевший свою чрезвычайно разработанную философию.

Глава XI
ОТРАЖЕНИЕ «КНИГИ ПЕРЕМЕН» В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Можно сказать, что почти все писатели древнего Китая со времени канонизации классиков при Ханьской династии так или иначе были знакомы с «Книгой перемен» как с важнейшим из классических текстов. Поэтому неудивительно, что на них она оказала заметное влияние. Оно прежде всего сказалось в их образовании, а отсюда — в их идеях и в их лексике, как бы она ни различалась в разные периоды истории китайской литературы. Однако в этой области влияние книги не больше, чем влияние любого другого классического текста.

Наряду с таким просачиванием идей «Книги перемен» в китайскую литературу, в ней существует целый ряд произведений, посвященных именно самой «Книге», в них она находит свое литературное отражение. Ей посвящены как прозаические эссеи, так и стихи.

Ниже в качестве образца такой литературы приводится эссей Су Сюня и несколько стихотворений. Су Сюнь был хорошо знаком с «Книгой перемен», и его высказывания об отдельных местах ее текста в первую очередь принимаются Оу-и, комментарий которого положен в основу моего интерпретирующего перевода. Поэтому нахожу нелишним привести перевод указанного эссея. В нем Су Сюнь дает яркое противопоставление «И цзина» и «Ли цзи»*[693]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s694. Его сын Су Ши (Су Дун-по) также написал одноименный эссей, но его я не перевожу, так как он рассматривает вопросы исключительно мантического характера: символику чисел 6, 7, 8 и 9, которыми при гадании обозначаются черты гексаграмм.

Лирика, посвященная «Книге перемен», конечно, не лучшие стихи из сокровищницы китайской поэзии. Поэтому я привожу очень немного из нее лишь для того, чтобы читатель мог составить хоть некоторое представление об этой области поэзии Китая и о том, какие эмоции вызывала «Книга перемен» у китайских поэтов. Перевод более экстенсивного материала мог бы подавить основную тему моей работы, ибо количество его громадно: он занимает несколько томов энциклопедии «Ту шу цзи чэн»*[694]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s695.

Лирика в большинстве случаев повторяет образность наивной традиции «Книги перемен». И у поэтов, конечно, Конфуций признан ревностно изучавшим «Книгу», так что кожаные завязки на его экземпляре три раза рвались. Конечно, он написал «Десять крыльев», а Фу-си (иначе Бао-си-ши) начертал триграммы и т.д., и т.п. Только критически настроенный Оу-ян Сю оставил нам стихотворение, в котором сквозит саркастическое отношение к «Книге перемен». Впрочем, в этих стихах его больше занимает неудачный поворот собственной карьеры, чем сама «Книга». «Я — в опале. Что ж, буду изучать «И цзин»!» Так можно парафразировать основное настроение его стихов. Образцом иного отношения к «Книге перемен» — как к сокровищнице мировых тайн — может служить стихотворение Мэн Цзяо. Такое же настроение можно найти в многочисленных одах (фу), которые столь же многословны и высокопарны, сколь мало говорят современному читателю. Поэтому я не перевожу их. Что же касается их содержания, то все оно выражается в знаменитом восклицании Чжоу Дунь-и: «О, как величественна «Книга перемен»! В ней — источник сущности и рока».

Я избегаю примечаний, чтобы не заслонить ими текст. Пусть китайские поэты говорят сами за себя!

Су Сюнь (1009-1066)

РАССУЖДЕНИЕ О «КНИГЕ ПЕРЕМЕН»

Когда в учение совершенномудрого были приняты Обряды*[695]z:\CorvDoc\infopedia2\shchu01\refer.htm - s696 — люди уверовали в него; когда были приняты Перемены — люди почтили его. Веря в него, они не могли его отринуть; чтя его, они не смели его отринуть. Учение совершенномудрого человека не отринуто потому, что Обряды придали ему ясность, а Перемены придали ему глубину.

Когда впервые появились люди, не было ни знатных, ни подлых, ни высших, ни низших, ни старших, ни младших. Они не пахали, но не голодали; они не выделывали шелк, но не мерзли. Поэтому тем людям было привольно.

Люди горюют от труда и радуются от приволья, как вода течет вниз. И только совершенномудрый человек установил среди них государей и подданных так, что знатные в Поднебесной подчинили себе подлых; он установил среди них отцов и сыновей так, что отцы в Поднебесной подчинили себе сыновей; он установил среди них старших и младших братьев так, что старшие в Поднебесной подчинили себе младших. [Совершенномудрый человек сделал так, что] они стали одеваться лишь после того, как выделали шелк, и стали есть лишь после того, как возделали землю. Руководя Поднебесной, совершенномудрый дал ей труд.

Однако сил одного совершенномудрого человека, конечно, недостаточно для того, чтобы одолеть множество людей в Поднебесной. И если он мог отнять у них радость и заменить ее горечью, так что люди Поднебесной последовали в этом за ним и согласились отвергнуть приволье и приступить к труду, с радостью и почтительно принять совершенномудрого и счесть его государем и учителем, поступать по его законам и установлениям, — ко всему этому привели Обряды.

Как только совершенномудрый создал Обряды, он в пояснение к ним сказал, что если бы в Поднебесной не было знатных и подлых, высших и низших, старших и младших, то люди бы убивали друг друга без конца; если бы они, не возделывая землю, поедали мясо животных и птиц и, не выделывая шелк, одевались в шкуры животных и птиц, то животные и птицы поедали бы людей без конца. Если же будут знатные и подлые, высшие и низшие, старшие и младшие, то люди не будут убивать друг друга. Если люди будут есть то, что они возделали на земле, и одеваться в тот шелк, который они выделали, то животные и птицы не будут поедать людей.

Люди любят жизнь больше, чем приволье, и ненавидят смерть больше, чем труд. Совершенномудрый человек отнял у них приволье и смерть, но дал им труд и жизнь. В этом даже малые дети поймут, к чему стремиться и чего бежать. Так в Поднебесной поверили в учение совершенномудрого и не могли его отринуть, потому что Обряды сделали его ясным.

Однако то, что ясно, — легко постижимо, то, что легко постижимо, — профанируется, а то, что профанируется, — легко может быть отринуто. Совершенномудрый человек боялся, что его учение будет отринуто и Поднебесная вернется к хаосу. И вот тогда он создал Перемены. Рассмотрев образы неба и земли, по ним он построил отдельные черты; вникнув в изменчивость сил тьмы и света, по ней он построил гексаграммы; обдумав устремления демонов и духов, по ним он построил афоризмы. И вот люди в юности начинали изучать Перемены, но и с побелевшей головой не достигали ее истоков. Поэтому в Поднебесной взирали на совершенномудрого человека как на глубины духов, как на высоты неба, чтили этого человека и вслед за этим чтили и его учение. Так в Поднебесной почтили учение совершенномудрого и не смели его отринуть потому, что Перемены сделали его глубоким.

Вообще если люди доверяют чему-нибудь, то потому, что в нем нет ничего, чего бы они не могли разгадать; если они чтят что-нибудь, то потому, что в нем есть нечто, чего они не могут подсмотреть. Так в Обрядах нет ничего, чего бы нельзя было разгадать, а в Переменах есть нечто, чего нельзя подсмотреть. Поэтому люди Поднебесной уверовали в учение совершенномудрого человека и почтили его. А если бы это было не так, то неужели Перемены — это то, над чем совершенномудрый человек трудился и создал нечто небывалое, странное, загадочное и причудливое для того, чтобы прославить себя в грядущих поколениях?

Совершенномудрый человек мог распространить свое учение лишь при посредстве того, что наиболее чудесно в Поднебесной. Гадание на панцире черепахи и гадание на тысячелистнике — это то, что чудеснее всего в Поднебесной. Но гадание на панцире черепахи внемлет небу и не предуготовано человеком. В гадании же на тысячелистнике решает его небо, но строит его человек. Панцирь черепахи гладок, и нет на нем правильных линий. Но когда обжигают шип и пронзают им панцирь, получаются трещины: или «Угол», или «Распорка», или «Рогатка», или «Лук»; но все они сделаны только шипом, и что в них предуготовано человеком?! И совершенномудрый человек сказал: «Это искусство принадлежит исключительно небу. Такое искусство разве способно распространить мое учение?!» И вот он взялся за тысячелистник. Но чтобы получить четные или нечетные пучки на стебле тысячелистника, человек сам должен разделить все стебли надвое. Сначала мы берем один стебель [из всех пятидесяти] и, понимая, что это один стебель, откладываем его отдельно. Дальше [из разделенных нами двух пучков] мы отсчитываем по четыре стебля и понимаем, что отсчитываем мы по четыре, а остаток зажимаем между пальцами и знаем, что осталось или один, или два, или три, или четыре и что мы их отобрали. Это от человека. Но, деля весь пучок на две части, мы не знаем [заранее], сколько стеблей в каждой из них. Это от неба. И совершенномудрый человек сказал: «Это единение неба и человека — [мое] учение. В нем есть то, что распространит мое поучение». И тогда, исходя из этого, он создал Перемены, чтобы очаровать уши и очи Поднебесной, учение же его за то и почтено, и не отринуто.

Так совершенномудрый человек воспользовался этими средствами, чтобы стяжать сердца Поднебесной и распространить свое учение до бесконечности.

Фу Сянь (III в. н.э.)

СТИХИ О «ЧЖОУСКИХ ПЕРЕМЕНАХ»

Пусть низший, чтобы себя спасти.
Высших почтит, и прославится он.
В стремленье к добру, к совершенству дел
Есть искони неизменный закон.
Он будет все снова и снова сиять,
Всех озаряя со всех сторон.
Ничтожествам действовать ныне нельзя:
Путь благородных да будет продлен.

Мэн Цзяо (751-814)