Девушка держалась, как могла, дабы не расплющиться.

Ты здесь, чтобы признать правду. Чтобы киска могла двигаться дальше, морально исцелившись, как я!

Желаю удачи!

Но ты же не дурочка, вроде, понимаешь, что в таких делах недостаточно иметь голую удачу!

“ Где? ”

 

Воспоминания перестроились, превратившись в иллюзии - в то, чего не было. Любой полет вниз независимо от высоты неизбежно ведет к приземлению. Всем мертвым, всем покинувшим плоть - временный дом, в котором порой нелегко задержаться, остается это помнить.

 

Мутант носом почувствовал холод, холод, проникнувший внутрь, в основание, в структуру, и впоследствии захвативший все органы. Не сразу обнаружив себя в сидячем положении, качающим оглушенной головой, с закованными в кандалы руками на манер Альбины, Ханк, заключенный в острог недосна, разорвал тишину громким отчаянным криком. Из него едва не вырвался зверь…

“ Тут все так знакомо ”

Украина. Щелкино. Недостроенный домишко над “Чернобылем”… Уснувшего переместило в прошедшее, и статусы “жертвы и хищника” диаметрально поменялись: теперь наемник сидел на том месте, где некогда сидела блондинка, теперь он терпел угнетение, страх и гадал, что с ним будет, а русская выступала в роли палача, вызвалась предопределить судьбу согрешившего.

Ты искал традиции о моральном исцелении, разрушающие ложь, параллельно убивая…? – желая отплатить недругу за свою преждевременную смерть, девушка заранее собрала все стандартные инструменты и кучкой сложила на стол. Осторожно, оттягивая пытку, мстительница обвела глазами кисти его рук, - Ах, ты, сволочь!

Замахнувшись, она ударила по верхней фаланге указательного пальца молотком, и с отталкивающей лыбой проследила за реакцией мученика. Наторелый по части истерзаний и измучиваний Ханк не шелохнулся.

Давай еще! – наоборот, он стал просить, - Бей! – не то что ему не было больно, боль как раз таки присутствовала, в умеренном количестве, - Я, правда, заслуживаю – но мозг ставил перед необходимостью переносить пытки, и идти против себя заложник совести не мог, - Правда.

Убедившись, что жертва совсем ничего не испытывает, что жертве по большому счету плевать, наступит ли завтра или же случится армагеддон, Альбина, не имеющая никаких представлений о маньяческом терпении, решительно перешла с пальцев к голове и уже через минуту-две башка Ханка раскололась как орех из-за семи ударов столярной киянкой, произведенных с неповторимой заглушающей ненавистью. Серое вещество мозга избитого вытекло на штаны и вскоре изгрязнило всю одежду! Не умерев до конца, а болтаясь между двумя измерениями - недосном и пробуждением, пленник затрясся мелкой ознобливой дрожью и вымолвил с придавливающей труднопереносимой тяжестью:

- Убееей…

Острая нехватка забытья, влекшая к падению в пропасть, ничуть не уступающая полидипсии, добила грешника раньше мстительной русской.

“ Где я? ”

Через миг после новой смерти…

Возобновленный полет вниз совмещался с концертом погромных настроений, от чувства неизбежности до всепоглощающего ужаса! Накал рвал в летевшем струны, делая их горячими для ослабления, а дна бездны по-прежнему не было видно, это провоцировало приступы паники и включало автоматичные психопроцессы: руки цепко хватались за грудь, мышцы непроизвольно подергивались, а рот выкрикивал воющее, молитвенное, острое слово, обозначающее выражающее утверждение истинности и верности:

Аминь! – в еврейском языке оно имеет тот же корень, что и слова, значащие “твердый”, “надежный” и “постоянный”, - Ами-и-и-и-и-и-и-и-и-нь!

Конец, которого, как думалось, нет у этой пропасти, наконец-то показался, и Ханк быстро выявил у него черты лица Генриха Фатума, желавшего проглотить его.

Иди сюда-а-а! – говорил верховный властитель пространства, - Ты теперь мой! И ничто, никакая сила, никакое антизаклинание не убережет тебя от службы! Именно такой удел предначертан нам судьбой!

“ Нет… ”

 

 

…Наступило долгожданное пробуждение, которое, подобно грубому приземлению, отразилось болью во всем теле и прошло глухо, незаметно, словно боли не было...

- Не-е-е-е-е-е-т! – когда Ханк очнулся, не зная где, импульсивно хватаясь за каждый лежащий под рукой предмет, в келью с минимальным внутренним убранством на цыпочках вошла монахиня и протянула ожившему узкий стеклянный сосуд с какой-то кипящей жидкостью. Мутант с нескрываемым подозрением отнесся к жесту “сестры”, решая про себя, принимать сомнительный подарок или отказаться. Краешки полученных в поединке ран завернулись внутрь и зарубцевались, остались только следы в виде синяков и черных полосок, становившиеся все бледнее и малозаметнее с каждой пройденной минутой.

Прочитав на лице мужчины быстро возникшую обоснованную неуверенность, монашка попыталась объясниться:

- Универсальный восстанавливающий эликсир долголетия, налаживающий или, если вы здоровы, улучшающий функционирование организма – её голосочек, милый, добрый, абсолютно бескорыстный, принуждал согласиться и испить вежливо предложенный напиток, - Прошу, не посчитайте это за отраву! Я крещеная с первых дней рождения, поэтому подлость и лукавство мне строго противопоказаны – в подтверждении своих слов женщина показала нательный крестик, висящий на золотой цепочке, - Как вы можете убедиться, некоторые жильцы замка все еще воспринимают Христа и считают его, только его истинным богом…

- Тогда почему вас до сих пор не порешили, а? Здесь никто с католичеством не дружит – не практикуя беспричинного доверия, воин без страха заручился помощью логики и… ответил грубым недвусмысленным отказом, - Может, уже хватит защищаться верой, скрывая свою гнусь?

 

Разоблачить лгунью оказалось проще простого – монахиня, бессильная против бывалой проницательности Ханка, созналась в неудавшейся попытке самолично:

- Вы чертовски догадливы, да и символ на нем вовсе не относится к католицизму, как и к любому другому ответвлению христианства! – обманщица поднесла крестик поближе к

лицу недавно проснувшегося, - Видите?

На нем что-то было выгравировано мелкими буквами, какое-то важное слово из четырех букв. Гость сощурился, чтобы прочесть:

“ Дум? ”

Значение DOOM – рок, судьба, погибель, то же самое, что и Фатум, фамилия главного…

 

Опустив взгляд на собственные оголенные ступни, Ханк зарылся в раздумьях, в каком окружении он пребывает – в компании нормальных, но мастерски замаскированных под психов и, безусловно, жестоких людей, либо среди неизлечимо больных, пригодных к пожизненному заключению в дурке?

 

Через минуту в комнатку зашло еще двое монахов, и на этот раз ими оказались мужчины. Сверкающие зрачки послушников с безумным удивлением смотрели на целого и невредимого бойца, получившего около десяти смертельных ранений. Регенерация мутанта была для братства Повелителей необъяснимым феноменом наравне с ненормальным долголетием лидера, еще одним крепким доказательством, что чудеса таки существуют. Один из служителей заговорил с иностранцем:

- Пока побродите по замку, изучите все как следует! Вечером Доктор обязательно примет вас у себя и, вероятно, продиктует условия дальнейшего сотрудничества…

Главным "неубиенным" козырем сектантов, конечно же, являлось зудливая любопытность мутанта, со временем прогнавшая всю неохоту задерживаться в замке и перевесившая чашу весов:

- Заманчивое предложение, но с чего мне сдруживаться с ним? Есть какие-то весомые перспективы? Может, планы…?

 

Ничего больше не произнеся, сектанты заплетающимся шагом покинули келью. Их головы наполовину закрывали капюшоны, однако, их прозрачные и бледные, как восковая маска, лица, регулярно выглядывали, напоминая об эпидемии и о болезни использующейся как сверхэффективное средство подчинения…

“ Оружие массового поражения - это оружие большой поражающей способности ” – с такими близкими к истине мыслями гость вышел в коридор, сразу после того, как это сделала противная монашка.

 

 

Только высунувшись, Ханк моментально подчеркнул, что все оказалось намного престижнее, чем предполагалось заранее: стены длинного коридора обвешаны портретами давно ушедших людей, их родственников и ближайших потомков. Сквозь окна, находящиеся в боковом зале этажа, лучи солнца освещали золотые рамы картин с историческими европейскими баталиями. Иногда сие место казалось хранителем мировой памяти, здесь было ТАК МНОГО ВСЕГО, что глаза разбегались и выходили из орбит! Этим невозможно искуситься…

 

Противоречия в наемнике перекликались между собой с должным беззвучием, не мешая росту естественного живейшего интереса. Сверяя свой путь с внутренним компасом, в котором не было особой нужды, ведь на часах всего лишь шестнадцать пятьдесят, воин без страха вдохновенно загляделся на масляную живопись...

“ Кого-то мне это напоминает… ”

На шедеврально красивой картине изображался радостный отец в зеленом наряде, держащий за руку маленькую дочь на фоне золотисто-рыжей осыпающейся осени и ярко-голубого озера. Неповторимое природное прекрасие!

 

“ Сто сорок лет назад в США впервые отпраздновали День сурка ” – было написано в правом нижнем углу прелестной картины пубертатным волнистым почерком, словно писал только поступивший в школу ребенок. Хотя девочке едва ли исполнилось шесть…

 

Кроме завершенных работ, имелись еще и эскизы, “неполноценность” коих легко восполнялась похвальной амбициозностью авторов. К примеру, отсутствующие на полупустом полотне, стоявшем в самом краешке зала, оставляли простор для воображения. А бездарно намалеванные кусочки чьего-то лица, неспособные претендовать даже на школьнический высер, приводили в уныние и склоняли еще больше любить не заляпанную часть полотна.

“ Вот уж не думал, что совершенная белизна может быть приятнее рисунка ”

 

На данном эстетично отделанном этаже, будто в декорации, стояли на каменных платформах четыре мраморные статуи, олицетворяющие природные стихии (огонь, вода, воздух, земля). Статуи смотрели друг на друга, не моргая, не шевелясь и не дыша, но тайно кипевшая (в образном смысле) жизнь в них чувствовалась на расстоянии около полуметра.

Следующим объектом осмотра неожиданно любознательного Ханка стала коллекция самурайских мечей от великих японских мастеров, находящаяся в узкой стеклянной витрине. Их до невозможности дорогая цена, доступная только самым мажорным элитарцам Евразии, указывалась на бумажках, плотно приклеенных к стеклу.

“ Ничего себе ”

Помимо мечей, были и более редкие и очень необычные разновидности холодного оружия, к которым иностранец не посмел прикоснуться. Не забывая о своем статусе гостя, он соблюдал, пусть и не совсем искреннее, но какое-никакое уважение, отказываясь от любого проявления самовольничества…

 

 

Запись мертвого онколога – 13

Вспоминая мою предыдущую записку, вы уже знаете, что Генрих Фатум не знает, где родился и произрастал. Возможно, речь шла о Распаде Великой Римской Империи. Я нашел схожести между историей, описанной в книге, и одной из проблем в историографии Поздней Античности, в основе которой лежит исследование причин ликвидации власти западно-римских императоров. Например, то, что оба государства, и Рим, и то, в котором якобы жил Генрих, были атакованы и завоеваны варварами. Вождь германцев Одоакр силой вынудил последнего западного римского императора Ромула Августа отречься от престола…

1 – в длиннющем списке причудливых одержимостей Генриха Фатума числится страсть к коллекционерству мечей – хобби, существующее уже тысячи лет, долгий и завораживающий процесс. Предложив мне посотрудничать на благо мира и ради мироисцеления, лидер культа ознакомил меня со своим систематизированным собранием изогнутых йеменских кинжалов-джамбия. Это был сногсшибательный экскурс в историю…

2 – наличие гарема, состоящего из девиц преимущественно со смуглым цветом кожи, говорит об арабской направленности личности. Таким баловством часто промышляли богатые мусульмане, султаны и правители, посещение этого запретного места дозволялось только родственникам или приближенным. Удивительно, что, несмотря на преклонный (это еще мягко сказано) возраст, Генрих не утратил аппетит к женскому полу

и часто выбирает “шведский” способ времяпровождения.

3 – Генрих служил во многих армиях мира, что подтверждает энное число врученных ему орденов и медалей, таких, как сборник наград Второй мировой войны; медаль с изображением наполеона, предположительно, времен наполеоновского правления; орден серебряной звезды – персональная военная награда США.

 

 

…Ушедший день и наступивший вечер ничем не отличались для хозяина замка:

сексапильная мастурбация шлюшек в имплювие, длительное плескание в горячей пенистой мыльной воде с прилагающимися нежностями, как какое-то волшебное снадобье, помогало забывать все на свете. Принимая даосский эликсир, Фатум омолаживался физически, заходя в гарем и принимая ванну с трущимися в ней любодейками – омолаживался духовно.

Но, как это часто происходит, как только самый требовательный ловелас начинает погружаться в атмосферу приторной благодати и безмятежной беззаботицы,

все обрывается на самом приятном этапе.

 

Ниндзя, который обратился к нему в прошлый раз, заставив бросить цыпочек и пойти мочить Ханка, пришел и сейчас:

- Иностранец… - воину доставляло крайнее неудобство вновь и новь отвлекать господина, что хорошо чувствовалось по его голосу, - Он каким-то мистическим образом ожил! Бойцы его вышвырнули, кинули рядом с мостом на корм бродячим псам, но… заметив, что он еще дышит, приволокли обратно и дали отоспаться в келье. На нем легко зажили все раны… - слуга виновно опустил голову, продолжая свое объяснение, - Мы подумали, что этот неубиваемый тип может сгодиться для научных целей!

“ Ну, и дела ” – получив столь неожиданное известие, представитель элитного бомонда отреагировал с деланным равнодушием и пообещал разобраться через пять-семь минут.

 

 

Толстая часовая стрелка на декорационном циферблате, висящем на стене зала третьего и самого просторного этажа, достигла отметки двадцать: ноль-ноль. Воин без страха, осмотревший уже почти все выставленные напоказ пригожести замка, начал ждать встречи с владельцем этого антикварного рая.

Сектанты нашли его не сразу, им пришлось полчаса бродить по коридорам. Железно уверенные в том, что гость не захочет сбегать, они ни капельки не волновались…

 

- Кого я вижу, скажите мне, боги? – поднявшись по накрытой красным ковром лестнице и наткнувшись на стоящего в проеме мутанта, Генрих начал с оптимистичного подобострастия, сопровождающегося определенным набором ужимок и хаханек, - Ужли сам Аид, владыка подземного царства, мрачный, могильный и смертесодержащий, выдворил тебя с вещами? – а, истратив все пришедшие на ум метафоры, быстро посерьезнел, в глубине его глаз задрожали путанные, как темные изгороди, злые мерекания, - Скажи мне, только не смей уворачиваться, кто ты такой? Почему не сдох после поединка?

Вольнолюбивый наемник не спешил ублажать своекорыстие Фатума, и тоже заговорил с ним загадками:

- Не знаю. Видимо, бог очень не хочет моей смерти… - ему удавалось совмещать легкий полуюмор с тяжкой правдой, - Не согласовываясь с моими личными желаниями, бог постоянно возвращает меня. Зачем – не пойму…

Хозяин был убежден – скрываясь за маской скромности и непричастности, чужеземец о многом умалчивает. Но он не стал прибегать к излюбленным методам выявления правды мгновенно, а решил “проаккомпанировать” ему:

- То есть, ты бесповоротно разочаровался в жизни, и считаешь свое бессмертие господним взысканием?

Сколько бы Ханк не бегал от искренности – все попытки обмануть и обмануться шли коту под хвост. Капли чистосердечности вылетали изо рта, как мыльные пузырики, невидимо оседая на душе.

- Проклятьем и карой… - сейчас мутант больше думал о себе, нежели о своей миссии, и о, возможно, неизбежном приобщении к планам секты, - Когда вы стояли надо мной, маша перед моим лицом мечом, рассказывая о каких-то былых подвигах, я на миг поверил, что могу умереть, и… несказанно обрадовался.

- И, полагаю, вновь ожив, ты сильно расстроился? – выслушав необычные, но все же понятные треволнения воспрянника, (просторечн. человек, который каждый раз воскресает) Фатум почерпнул для себя нечто новое и немаловажное. Сам эстет и ценитель всего изящного, старея, никогда не задавался вопросом, пить эликсир или нет из-за боязни смерти и любви к полной жизни, - Что ж, допускаю, и такое тоже встречается… - а еще он получил прекрасную возможность пофилософствовать, что, конечно же, привело к длинному затяжному монологу, состоящему из самоцитирования и самозаимствования, - Жизнь на самом деле опережает смерть по количеству условностей и запретов. Помимо принесения удовольствия, жизнь отнимает хлеб, расстегивает брюки и лишает крова.

Когда человек теряет все на свете, когда у него не остается ничего, что ему было дорого и ценно, жизнь становится обузой, и профанированный, уничиженный человек задумывается о поиске альтернативных троп, часто приходя к мнению, что смерть значительно гуманнее!

 

Ханк:

- Вы хотите помочь мне обрести смысл? Найти причину, почему я должен не грезить о конце?

Фатум:

- Если позволишь, если подпустишь поближе! Ведь прожигать огороженным забором с колючкой, не иметь ни друзей, ни знакомых, быть невротически закрытым, действительно, мало похоже на жизнь. Относясь с уважением к себе, мы продуцируем уважение вокруг себя!

 

Воин без страха шел в замок, намереваясь раздробить членов культа на мелкие частички. Но, проникнувшись доброжелательностью, излучаемой основателем сей интересной, проживающей в тени организации, он умерил свой воинственный пыл и посмотрел на вещи под несколько иным углом.

“ Меня всегда снедали сомнения, на чьей стороне выступать. А сегодня туманящая рассогласованность дошла до пика. Ведь выбрав что-то одно, я предам то другое, а посему мне суждено считаться предателем. Этот Генрих - ориентальный истеблишмент и уберменш, использующий свой интеллект и ресурсы, чтобы уничтожить правительство и гнилое, по мнению Повелителей, современное общество.

А, может, Генрих и вправду великий мыслитель, которого неверно судить по меркам среднего класса? Как его возможный будущий союзник, я буду обязан хотя бы пытаться подстраиваться под нонконформистские взгляды ордена. Но что-то мне подсказывает, цели намного прозаичнее и грязнее ”

 

 

Изольда – имя легендарного женского персонажа из средневекового рыцарского романа и по совместительству имя одной из купальных шалуний Фатума, не родное, а полученное после “приручения”. В возрасте двадцати трех лет девушка из Северной Дакоты попала в большую неприятность, чуть не стоившую ей жизни. Проезжавшие мимо люди,

оказавшиеся членами организации, спасли бедняжку, жестоко убив её обидчиков, местных насильников, и после предложили отправиться с ними. Смертельно напуганная, девушка чрезвычайно обрадовалась и тотчас дала согласие. Спустя два дня ‘Изольда” уже заняла место в сердце нестареющего радикала, причислившись к сералю (к гарему).

Будучи новичком, она за недолгий промежуток времени сыскала симпатию среди стражников, поваров и других любовниц Фатума. Сначала хозяин увлекся ей всерьез, держал вокруг себя, отпуская лишь изредка, потом постепенно стал остывать, как, впрочем, было и со всеми. Прелесть новизны постепенно спадала, точно платье без бретелек, обнажая бессменное однообразие. Но потеря влечения не повлияла на изначальные планы Фатума приютить девоньку навеки. Не находя плюсов в возвращении в Дакоту, Изольда осталась в замке по собственному хотению.

 

Единственным человеком, негативно воспринявшим коренную американку, оказалась Мэлори. Её убийственная ревность исходила от уважительного отношения к матери, погибшей от рук отца во время бытовой ссоры (основная причина недопониманий по сей день неизвестна). “Крошка”, утверждал Генрих, чем-то напоминала ему маму Мэлори, и это, именно это вызывало у коварной брюнетки жгучую ненависть. Ничто так не жалило, как готовность отца найти замену.

Направляясь в душ, молодая американка повстречала караулящую её дочку хозяина, вольготно сидевшую в широком белоснежном кресле с высокой спинкой:

- Сегодня раз десять пыталась к тебе подойти, но ты ловко ускользала… - госпожа возвышенно рассматривала перстни, часто меняя положение ног, - Не буду обнадеживать и скажу, ты правильно боишься меня! – Фатум гадала, какое украшение ей подарят в следующий раз, - Давно замечаю, что мой отец стал неизбирательным! Издержки возраста, знаешь ли…

 

В меру смелая для своих годков Изольда не старалась скрыть дискомфорт, одолевавший её, когда рядом находилась Мэлори и пыталась стращать:

- Что тебе нужно? Мы, вроде, все давно выяснили, все обсудили. Твой отец дает мне приют, а я ему позволяю распоряжаться моим телом. Никаких чувств у нас нет и быть не может… - одетая просто и довольно по-крестяньски, в белую рубашку и коротенькие брюки, американка не любила лишний шик, чего не скажешь о её неприятельнице, которая даже в непраздничные дни носила фасонистые нецеломудренные наряды, которые любая другая женщина в её положении ни за что бы ни осмелилась надеть, - Иногда складывается ощущение, что ты не успокоишься, пока я не умру или пока не окажусь за пределами замка. Если все так, как я думаю, то не стесняйся, говори! Ну, же!

Восхитившись прямотой американки, её умением обрисовывать и конкретизировать проблему, Мэлори прошлась граненым стилетом (наращенный ноготь экстравагантной формы) по её нежному беззлобному личику и нанесла пару тоненьких царапин.

- Признаться, я несколько оробела, что после долгой игры в молчанку ты все же соизволила начать работать пастью – стилет добрался до шеи девушки, затем до груди, - Твой отец полюбил тебя за юность, за безгрешность, легко ассоциируемую с белыми розами, олицетворяющими осторожность, неспешность подхода к развитию женско-мужских отношений. Ты смиренна и приближена к божеству! – чернокудрая обошла Изольду сзади, погладила и начала прижиматься к ней очень сильно, по-лесбийски, - Даже мертвецы и те повылезают из могил, окажись ты на кладбище! Никто не устоит против ауры, витающей вокруг тебя – но за всеми этими касаниями и троганиями скрывались доведенные до крайности ехидство и злонравие, - И мне до боли жаль, что вся эта магия притягательности - пшик и пустота! Обидно, что мой отец не видит того, что вижу я…

 

После нескольких минут заурядных архетипических лесби-движений Мэл (сокращенно Мэлори) отошла на полметра и дала себе полную свободу слова, начисто отказавшись от всякой цензуры и нейтралитета.

- Я смотрю на тебя, малышка, и ни черта не вижу, не могу разглядеть в тебе хотя бы одного достойного качества! Я вижу низко павшую бездолицу, отчаянно хватающуюся за любое дело, как за последний шанс! Неблагородных кровей замухрышка, которой место в деревне, где пролетарские крысы мрут от рака! Кстати, не хотела бы наведаться в село? Пробегал правдоподобный слушок, что, заболев, местные жители растеряли все понятия о гостеприимстве, стали очень недружелюбными, ну, правда, только к тем, кто не похож на них кровью…

Изольде, порядком утомленной “подступами” и “отступами” высокомернейшей гадины, надоело все это выслушивать и, не стерпев систематической нахальности, девушка вылила на обидчицу все наболевшее:

- Знаешь, пытаясь ущемить меня, тратя на это время и собственные нервы, ты сама опускаешься ниже плинтуса! – но отнюдь не путем тривиальных ругательств и пошлых намеков, а культурным перечислением возможных недостатков стервозы, - Приглядывать за личной жизнью отца, когда тебе уже… кхм, неважно. В общем, если нуждаешься в совете, если у тебя проблемы, или тебя что-то мучает, плохое настроение и в душе царит мрак, так прямо и скажи. Я все пойму, честно…

Важно скрестив руки на груди и вызывающе уставившись, Мэлори усмехнулась и ответила также размеренно-спокойно, без выступающих наружу эмоций:

- Если ты хотя бы на миг допустила, что я способна огорчиться или закомплексовать из-за того, что какая-то малолетняя служанка самым низким образом ссылается на мой возраст, то спешу разочаровать, мне и не такое говорили – подступив к собеседнице практически вплотную, дочь Генриха помогла застегнуть пуговицы на рукавах рубашки, - Отец полон самолюбия, лживой любезности и любви к власти. Бежать бы тебе по-хорошему, глупенькая, пока он не выпустил когти – и, исподтишка царапнув шею оранжевым стилетом, поправила ей воротник, - Но я вижу, тебе до лампады на будущее, поэтому обещаю, больше никаких разубеждений! Благородная Мэлори умывает руки и пусть с тобой вытворяют все, что захотят…

 

Перед тем как оставить Изольду в покое, брюнетка поцеловала её в нос и нашепнула:

- Отказ от уже принятого дара невозможен… - затейливо вышитое платье госпожи коснулось пола, - Только посмей забыть!

“ К чему бы это? ” – подумала американка, и с отвращением убрала покраснение в области переносицы, след губной помады…

 

 

Меж тем Фатум в красках поведывал Ханку об идеологии ордена, как выяснилось, свято уверенного в том, что, миром правит кулиса, а главным является противостояние обесчещенных везучих, чьи судьбы, начавшиеся под смутным фундаментом, приобрели незримую деталь – возможность.

- Заметь, человечество постоянно изобретает то, что может послужить причиной его исчезновения. Ты никогда не задумывался об истинных причинах создания ракеты?– глава секты задавал вопросы, от которых наемник мгновенно впадал в позорное остолбенение, из которого вырваться можно было, лишь сказав какую-нибудь подростковую колкость, - Никогда?

- Ну, мне доводилось общаться с типом, пережившим прямое столкновение с боеголовкой… (отсылка к Героймену).

Власть – рулетка, считал Фатум, и говорил, исход этой азартной игры зачастую не зависит от свойств игроков. Все решает случай…

 

Спустившись на второй этаж замка, по уверению хозяина идеально подходящий для проведения ознакомительных экскурсий, они прошли через узкую “аллею” высокородных пеших рыцарей, выставленных, словно в музее, с сохранившимися многочисленными вмятинами от пуль. Заковывающая броня, так презираемая современностью, выглядела эстетнее и изысканнее всего, что человечество создало после выхода рыцарских доспехов из массового потребления.

 

После узкого коридорчика шедших встретило вытянутое в длину крытое помещение с заменяющими стены колоннами и балюстрадами. Галерея, атмосфера которой безукоризненно передавала расслабляющий дух периода среднего века, слыло самым предпочтительным местом для дневных прогулок и, похоже, являлось таковым без преувеличения.

Генрих уверенно расхаживал, держа руки за спиной, причем, одна кисть крепко обхватывала другую, в отличие от Ханка, чувствующего себя не в своей тарелке на незнакомом “пастбище”. А вместе с тем и небо посмурело, утратив всю необычайную голубизну, окрасившись в свинец!

“ Неужто ли к дождю? ” – повядший в уже привычном прискорбии, гость легко бы смирился с осадками.

 

Но у инициатора прогулки совесть пробудилась значительно быстрее, чем ожидал наемник:

- Скажу, как чувствую, мы здесь не сможем просуетиться еще час, не промокнув до последней нити. Хотя мне не страшен любой бзик погоды, думаю, лучше будет вернуться…

 

Нетерпеливым движением Фатум стряхнул капли влаги с промокшей зеленой мантии. Только войдя в закрытую часть замка из-за непредвиденного ливня, сорвавшего такую чудесную прогулку, едва попрощавшись с галереей, они встретили проходящую мимо Мэлори. Их взорам представился бюстгальтер персикового цвета, поддерживавший пышную грудь с двумя черными родинками.

- Что за… – красотка ошарашенно глянула на Ханка, - Ты же умер? – выпучила глаза так широко, что потом с трудом закрыла, - Я видела, как тебя выносят!

Мутант усмехнулся и подмигнул ей:

- Меня пожалели!

- Бред…

 

 

Воин без страха предложил вернуться во входной холл, где они “сражались” (в кавычках, ибо то, что произошло между ними трудно назвать полноценным сражением), и ему впервые взбрела мысль о смене темы. На первом этаже все осталось по-прежнему: свечки ярко горели, и в комнатах было тепло.

- Все о мировоззрениях, да о замке… О себе расскажите, что ли!

- А что рассказывать? – Фатум притворился, что стесняется, но, по сути, был коммуникабельным, легким на подъем, обладающим потрясающей энергетикой, харизмой… - Хотя, да, тебе предстоит многое узнать обо мне и об этом окружении, о

символике, присутствующей в архитектуре, о той малой заметной её толике. Тебе предстоит узнать почти все!

 

- Вы не совсем в ладах с родней, получается? – от нежелания разговаривать, перевешивающего желание говорить, от атрофированной скромности, от смущения до свободности, Ханк, вероятно, бессознательно затронул нечто глубоко личное, - Предупреждаю, я лишь сторонний наблюдатель. Но, по обычаю, самое очевидное всплывает сразу…

 

Для ответа истеблишменту требовались настрой и подходящая обстановка. Изливать всегда легче, будучи убежденным, что, рассказывая, не пропустишь ни единой детали. Остановившись в шаге от полотна Адольфа Гитлера, чей жесткий взгляд тиранил не слабее, чем при жизни фрица, Фатум прижался виском к правому нижнему краю картины и, опустив зрачки вниз, налился редчайшей тоской:

- Так уж вышло, что к шестнадцатому столетию жизни у меня никого не осталось, кроме одного ребенка. А ведь детей я наплодил столько, что хватило бы на заселение стогектарового участка… - в нем бился импульс, то расширяющийся, то сокращающийся в зависимости от выбранного потаенного воспоминания, - К очень своеобразному счастью, моим последним и, пожалуй, самым долгожданным наследником стала девочка, чего, я, признаться, опасался, так как всегда мечтал о мальчишке. И, думалось, в каждой неудаче есть куча других плюсов, и что девочки во многом послушнее мальчиков, но я ошибался. Мэлори была далеко не простым, а, напротив, крайне трудным ребенком. Ей с малых лет нравилось играть чужими судьбами. Несмотря на предпринятые

многочисленные попытки привить нравственность посредством наказаний и устрашений, это лишь усложнило мою отцовскую задачу и еще сильнее усугубило проблему недобросовестности. Я начинал считать себя плохим родителем! - чувствовалось, что автор внутри него хотел немного отойти от уже банальной приевшейся схемы “ жестокий, но мудрый отец – необходимое зло в семье, а дочь – сатана и исчадие ”, однако, как именно и в какую сторону, придумать не сумел. И тем забавнее было наемнику высматривать схожести между его ситуацией и ситуацией личной. Намёки на религиозную притчу, аллюзии, на которые в рассказе, безусловно, хватало, но ни к чему конкретному не приводило, оставаясь лишь неглупым обрамлением для очередной банальности.

- Игра судьбами… а в чем, в чем это хоть выражалось? - метафорические словоупотребления и “таинственность” в умозаключениях Генриха несильно раздражали терпеливого Ханка, - Что ваша дочь делала такого, что вы назвали это игрой су… вы поняли, в общем!

 

Оставив картину в покое, ярый сторонщик ультрарадикализма посмотрел под ноги, суетливо покрутил талией и, выждав, пока в голове все не уляжется, приступил к продолжению сказочной истории о взрослении Мэлори Фатум:

- Как-то раз, в тысяча девятьсот четырнадцатом, в Москве она подцепила одного желторотого гусара в офицерской столовой. Парень – Аким-простота из захудалой провинции. Не злой, бережливый, он бы мог сделать её счастливой… - безвеселые ноты заботы скользили в умных максимах отца, - Но надменная жестокая девчонка, которая, похоже, родилась, назло всему людскому роду, не нуждалась ни в каких отношениях. Ей были нужны не мужчины, а тряпки-рабы, готовые удавиться за неё. Поцеловав подкатившего гусара, Мэлори продиктовала условия, прокричала на всю столовую. Звучало это примерно так: ты вскроешь вены и получишь мое расположение, признание… - середыш Генриха бился все чаще, плача, скуля. По крайней мере, так казалось мечнику, - Сняв венгерку, околдованный её чарами гусар схватил со стола первый попавшийся нож да вскрыл себе вены на запястьях. При всем скопившемся народе. Я глядел на неё, одновременно и узнавая, и не узнавая прежнюю Мэл. Мне было больше страшно, чем стыдно…

Несколько минут они стояли, ничего не произнося от незнания, что стоит добавить, а что мудрее удержать в голове, пока Ханк не расшевелил Генриха вопросом, подстрекательским к дальнейшему поруганию аморальных деяний дщери, но вполне уместным:

- Дальше… дальше было что? Вы гневно рассуждали вслух о непозволительности такого поступка? Наказывали и… били?

- Все без толку! – готовый спеть элегию, Фатум мрачно отвернулся от мечника, - Мэлори ловко вертела мужчинами, как куклами. И лишь тогда, когда количество таких самоубийств перевалило за сорок, она впервые задумалась, заставилась прекратить недетские игры. Кусочек сердца Мэлори просто откололся, слетел как снежок с замерзшей твердой ветки… - а, повернувшись вновь, его широкая, словно надгробная плита, грустца разошлась по всему небритому лику и закрепилась, - Она сбросила темп, какое-то время вообще не говорила с мужчинами, сдерживая бесенка внутри себя. Но… до сих пор, время от времени, Мэлори использует искусство соблазнения для достижения личных и не всегда благих целей.

Дослушав, Ханку так и хотелось сказать “понимаю”, но по какой-то причине мутант воздержался. Возможно, данная попытка принести соболезнования показалась бы излишней, ведь у него никогда не было детей, никогда!

 

Поэтому они просто еще немного помолчали…

 

 

Втайне затаив сильнейшую обиду на красноречивую и не совсем безобидную американку, правильную любимицу папочки, Мэлори не стремилась совершать полную разрядку негативных эмоций. Хоть женщинам и было свойственно катонное выплескивание накопившегося застоялого “хлама”, наследница Рока (Рок = Фатум = Дум) лидировала по всем “техническим” критериям и шла с большим отрывом от других не прощающих “хипесниц”.

“ Эта тварь сдохнет, и сегодня. Я ни от кого не потерплю такого отношения, особенно от недисциплинированных прикормленных швалей. Потеряв её, в следующий раз папаша двести раз подумает, прежде чем ничего не сказать мне и подобрать очередную попоротую мымру ”

Намереваясь навеки разлучить отца с Изольдой, злодейка устремилась в подземелье замка – в хранилище ядов, где был спрятан растительный “арсенал” Повелителей Смерти: различные сосуды, флаконы с веществами самого непредсказуемого действия, свернутые трубкой рукописи, содержащие инструкции по применению, и много чего интересного…

 

 

Вероятно, забыв все основные правила приличия, Ханк наконец-то решился поинтересоваться реальным возрастом Генриха:

- Заранее извиняюсь, если вдруг мой следующий вопрос пройдется ударом по уху. Сколько вам лет? – ему давно хотелось это знать, любопытство сжимало упругостью мячика, - Хотя бы намекните. Дальше сам догадаюсь…

- Видишь ли, в чем дело. Я мало помню о том, кем был до определенного периода… - Фатум жалел, что не записывал количество исполнившихся лет, что не вел дневников, не предпринимал ничего, чтобы в будущем все о себе знать, - Но тысячу лет мои глаза видят точно. Видят и с каждым годом все сильнее желают ослепнуть…

 

Побывав внизу достаточно долго, чтобы утомиться и задуматься над срочной сменой локации, например - подняться на второй или третий этаж, или сходить на улицу и разведать, перестал ли бить дождь, разговорщики размеренно зашагали в разные стороны, огляделися… и снова встали в круг.

- Выкинь из головы хотя бы часть того, что я сгоряча наплел тебе о Мэлори и просто присмотрись к ней. Серьезно говорю, присмотрись! Может, у вас что получится…

- Не уверен… - улыбаясь, покачал головой слегка застенчивый Ханк, - Кстати, а ей сколько? Надеюсь, значительно меньше, чем вам! Ведь в противном случае…

- Меньше-меньше, расслабься! - теперь улыбнулся и Фатум, - А вообще это ненужный вопрос. Сам логически рассуди, зачем мужчине знать, сколько женщине, если та выглядит безумно молодой? Ну, зачем, а?

 

Ханк:

- Нарочно увиливаете. Так вы можете сказать?

Генрих:

- Конечно! Хочешь знать, сколько Мэлори! Ей сто сорок пять! Сто сорок шесть стукнет в августе…

Ханк:

- Оу, для меня это слишком…

 

Поймав нотки зарождающегося сомнения в негромком голосе мутанта-наемника, эхом отразившиеся в мозгах обоих, хозяин быстро развернулся на пятках и устрожил взгляд:

- Мне показалось, или я сейчас услышал признаки твоей неуверенности? – ему захотелось раскритиковать иррациональный, по его мнению, но популярный среди современных мужчин образец восприятия женщин более старшего возраста, основанный на чужом предшествующем опыте, - Ведь только слабые или, метче сказать, недостойные задаются целью поиска пары помладше! Полноценный мужчина, будь он защитником основополагающих ценностей, от которых невозможно отречься, или безжалостным завоевателем, рожденным проливать реки крови, высоко ценит женский жизненный опыт, если, конечно, ему нужна львица со стажем, а не покорная рабыня, подчиняющаяся единому слову. Тогда тебе не к Мэлори…

Ханк сделал вид, что согласился с авторитетным и труднооспоримым мнением самого ярого шовиниста на планете… иначе было никак. Генрих требовал к себе отдельного почитания и уважения.

 

 

“ Мне давно было пора вмешаться и все сделать самой. Никто тебе не поможет, пока ты себе не поможешь – как же я могла забыть это? ” – немного забывшись, Мэлори спустилась по каменной винтовой лестнице в подземном этаже. Её объял легкий озноб из-за резкой смены температуры, незакрытые плечи и руки покрылись гусиной кожей, а под каблуками захрустели трупы гигантских насекомых. Дойдя, красотка наткнулась на препятствие в лице сторожа, что было вполне ожидаемо: охраняя комнату с ядами, слуги стараются не терять бдительности, зорко осматриваясь, ибо любое, даже самое незначительное посягательство на хранящиеся в банках растворы и смеси карается страшно-пристрашно, и полностью расплатиться за подобную ошибку невозможно!

 

- Никому не позволено здесь ошиваться, такова воля моего господина! Данный запрет касается и вас, госпожа… - охранник был метисом с явно азиатскими чертами, чьи узкие темно-синие глазенки выглядывали из-под ниндзевской маски, - Прошу прощения.

- Я тебя извиняю, Марат - понимающе сглотнула хитровка, - И, знаешь, не буду обижаться, если ты еще раз волей-неволей меня оскорбишь… - её руки потянулись к нему,

они коснулись его рук и немного напряглись, - Мой отец, возможно, действительно убьет тебя, если ты врубишь джентльмена и пропустишь меня. Но давай не будем столь категоричны и с подобающим глубокомыслием взвесим все за и все против, мм?

Марат (имя сторожа) моментально почувствовал флюиды превратной страсти, токи наивысшей душевной энергетики и заговорил чуть быстрее:

- Что, по-вашему, мне может показаться дороже собственной жизни?

- Ну, не знаю… - Мэлори с поддельной подозрительностью оглянулась по всем сторонам, и в конечном итоге её взгляд вернулся к метису, - Может, серия поцелуев, во время которых ты и вовсе начихаешь на свою унылую жизнь? Серия включений-выключений из реальности… Марат, я не хочу, конечно, обидеть, но посмотри правде в лицо, ты не видел родных уже пятнадцать лет, за эти годы у тебя ни с кем не случалось, потому что служба ордену обязывает посвящать всего себя веротерпимости и вероединству. А такое лжеобразное истинноподобие немногим предпочтительнее полного забвения… - дабы добиться желаемого, злодейка поставила под сомнения истинность сентенций отца и совратила слугу на предательство, - Ты хочешь еще лет двадцать просостоять в камердинерах, так и не получив возможности вкусить мои губы?

Ничего не говоря, не проявляя эмоций и не делая никаких объяснительных жестов, потомок от межрасового брака натянул маску до носа, захватил голову плутовки и впился грубыми губами в её рот.

 

 

Через шесть минут, примерно столько её тискал прислужник, Мэлори уже хозяйничала в комнате. Самые эффективные из веществ, приводящих к немедленным нарушениям жизнедеятельности, хранились на полках, разделенных на отсеки. Разобраться, что и где лежит, злодейке помогли свитки из античного папируса. Языкознание, развитое еще в далекой молодости, существенно ускорило расшифровку инструкции к нужному яду…

Какой гадостью пропитать юный организм американки, чем именно отравить девушку – Мэлори решила только по прошествии часа.

“ Вводится внутрь, а эффект достигается всего через полминуты? Идя в этот вонючий подвал, я и не мечтала, что смогу найти полностью подходящий под мои запросы рецептик, да еще так быстро – широко заулыбавшись, коварная бестия перевернула колбу открытым горлышком вниз и пролила содержимое на острые, словно бритвенные лезвия, концы ногтей, - Ну, теперь держись, замухрышка, расплата уже близк о”

При попадании синей жидкости на роговые пластинки раздалось резкое шипение…

 

Перед выходом из хранилища, лиходейка обратилась к выжидательно “трущемуся” в дверном проеме Марату:

- Надеюсь, ты не обижаешься, что я подлым образом воспользовалась мужской слабиной и тем самым тебя приговорила? Если уж не смерть, то, сам понимаешь, позорное изгнание тебе обеспечено, как и несмываемое клеймо вероотступника…

Метис вбирал нежалеющим взором вобрал в себя всю Мэлори, как красивую картинку, от которой трудно оторваться:

- Вы не властны надо мной, госпожа! Вполне допустимо, что сегодня-завтра я пострадаю, но лишь из-за глубокого уважения к вам.

В обмен на лесные словечки искусительница отвесила ему воздушный поцелуй:

- Ну, конечно же, дорогуша! Любой мужчина сам строитель своей судьбы! Я абсолютно напрасно виню себя в подлости…

 

 

…Тем временем разговор Генриха и Ханка медленно, но верно подходил к той части, где обычно спрашивают “ты останешься здесь, или хочешь уйти? У тебя нет возможности долго ломать голову”. Второй внес вынужденную корректировку в планы еще утром, но сообщил об этом только сейчас. Озвученное им предложение постараться взять его в орден не могло пройти мимо внимания первого:

- Не скажу, что в восторге, ведь на высокие эмоции способны лишь дети. Однако мне почти все понравилось и я бы не отказался остановиться здесь еще на пару ночек – наемник излагал вполне серьезно, но, бывало, пропускал тонкий, интеллигентный юмор, соответствующий обстановке и подстроенный “под цвет окружения”, - Хотя, как знать… Дома меня никто особенно не ждет, может быть, я и смогу стать частью вас. Частью всего этого… - условия, обязывающие к соблюдению полного культурия и вежливости, благотворно влияли на гостя, - Это же осуществимо, не так ли?

Фатум не спешил заглядывать слишком далеко вперед. Уверенный, что Ханк никуда не денется, а будет ждать своего “предназначения” столько, сколько понадобится, он сказал не прямо, а аллегорически:

- Ты найди момент и присмотрись, как обустроена жизнь: летят года, и мы незаметно стареем. Постепенное ослабление деятельности организма, в особенности, когда человек это чувствует – одно бесконечное напоминание о смерти. Но здесь, в моем замке, время течет по-другому. А ждать легче тогда, когда знаешь точно, что дождешься…

- Непременно последую вашему совету – с бесхитростной улыбкой отозвался наемник. В нем с высоким пристрастием билось рвение поскорее изучить принцип распространения болезни и предотвратить возможные будущие эпидемии, - Обещаю не подводить…

Беседа была прервана появлением на этаже людей с мечами и масками, но запала в душу Генриха, мгновенно откликнувшегося на какую-то просьбу своих слуг…

 

 

Если верить всем часам, имевшимся в замке, то сейчас - ранний вечер, но на улице было уже совсем холодно, а во многих залах стоял полумрак. Изольда выходила из душа, кутаясь в крупном махровом полотенце, ловя себя на неприличной мысли:

“ Стражники, как всегда, будут таращиться ” – её уравновешенный тип поведения, колеблющийся между полным спокойствием и умеренной активностью, имел большую популярность среди жителей Дакоты, но не всегда совпадал с бушующими в самой девушке страстями, отдающими легким полоумием. На свои родные имя и фамилию, которые с недавних пор начали постепенно забываться, Нэнси Гарднер почти не откликалась. Ей дали задание поскорее забыть все, что связано с её прошлой жизнью и

настроиться на новую волну.

 

Так называемый “дискуссионный клуб” метресс любвеобильного Генриха открывался незадолго до наступления глубокой ночи, а закрывался ближе к двум часам, либо под утро. Готовясь отправиться к остальным девчонкам для “досонного” веселого времяпрепровождения, для быстрой пролистовки журналов, для подруженских бесед, бывшая Нэнси никак не ожидала встретить на своем пути озленную, сосредоточенно пялящуюся на неё госпожу Фатум. Бесовка неуклюже шагнула в сторону застывшей на месте Изольды и вскинула руку с растопыренными ногтями.

- Сразу прошу прощения за неискренность! – она крепко настроилась на убийство

нежеланной выгостьи и не рассматривала вариант пощады, - Я так и не притерпелась к упрекам, и по большей части это относится к сенситивному периоду развития. Я солгала, сказав, что меня не задело то напоминание о возрасте! Да и вообще…

Кисти рук двадцатитрехлетней содержанки моменталом потянулись к лицу. Американка все поняла еще до того, как заместчивая бестия приблизилась достаточно близко, чтобы царапнуть её, пустив летальный яд.

 

Пограничный выпад с употреблением набора оскорбительной лексики и жестов памятозлобства последовали уже после отравления. Но окончательно проститься с врагом, долго доставлявшим моральное неудобство на уровне сильного дискомфорта лишь одним своим присутствием, Мэлори предпочла, без выученной за полтора столетия хулы:

- Никто! Никакая другая женщина, а уж тем более такая простая и заурядная, как ты, не будет смотреться с моим отцом также хорошо, как смотрелась с ним моя мать! Сейчас, стоя пред тобой, пред умирающей, я оказываю тебе, может, и сомнительную для кого-то, но все же честь. Ты уйдешь молодой, не пройдя и четверти моего земного срока! Скажешь, это не милосердие с моей стороны? – убийца говорила почти трупу, ведь отечная Изольда, легонько трясясь от приближающейся кончины, уже совсем не двигала мерклыми губками, - Тогда ничто нельзя считать милосердием. Ничто!

 

Злодейка долго перекатывала слюну у себя во рту, но потом выпустила её в издыхающую. Та плюхнулась на лоб бедной девушки и, растекшись, добралась до её погаснувшего правого глаза. Собираясь уже уходить, отравительница позаботилась об уничтожении следов преступления: не пожалев юбку, она усердно потерла пол её краем в том месте, куда упали капельки крови, вылетевшие с поцарапанной руки умирающей.

“ Хотя нет-нет, я ошиблась. Лучше быть старой, да живой ” – с облечением подумала Мэлори…

 

 

Генрих Фатум снова и снова, не уставая, повторял себе, как же ему повезло с Ханком, с подвернувшейся возможностью удачной передачи империи и со многим другим,

напрямую касающемся Повелителей, их вклада в общемировой прогресс. Наемник же, намекая, что может пригодиться в скором будущем, давал повод радоваться: Рок целое столетие искал преемника, того, кто окажется достойным занять его место. Среди верных слуг имелись люди, которым мудрый глава религиозной общины мог доверять, но не очень-то представлял их в роли вождей.

Но и кое-какие опасения тоже возникали, причем, весьма серьезные:

“ Если я ошибусь с выбором, то столетия, отваленные на постройку государства, процветающего в тени, и многолетние труды уйдут насмарку. Этого нельзя допустить – страх Генриха ничего после себя не оставить разделяла добрая половина стареющего человечества. Несмотря на солидную отсрочку вплотную надвинувшейся смерти, он не везде и не всегда считал себя бессмертным. Были моменты, когда Генрих “приземлялся” и инфантильные мысли о собственном величии на время пропадали, - Нельзя… ” –

но потом возвращались. И так постоянно…

 

 

Глава 2 Ванна Даоса

 

Вечером, перед самым сном, когда в некоторых помещениях замка уже не горели свечи, а из окон доносился звук, похожий на совиное уханье, воин без страха привычно прохаживался по коридору и пытался гипнотизировать попадавшихся на пути любовниц Генриха. Тревога за оставленного друга, каким для него стал дражайший Базиль Калиньи, не просто не уходила, а росла по часам. Но мутант пообещал себе на днях, может, завтра, а, может, в четверг, что обязательно отпросится на несколько часов и проведает француза, сочинит какую-нибудь правдивую причину. Уж слишком он проникся редким уважением к ОПБ-шному агенту, чтобы бросать…

 

Ханк, немало уставший (разговор с хозяином “крепости” выбил из него больше моральных сил, чем ожидалось), очень надеялся на безэкстренное завершение перенасыщенного знакомствами дня. Но, как принято выражаться в подобных ситуациях, когда чего-то ждешь, а этого все не случается – счастье изменило ему. Мечник стал невольным свидетелем по-настоящему волнующей сцены, отбившей всю тягу ко сну: дочка хозяина либо очень сильно, либо смертельно раненая, умоляет, нет, взмаливает поднявшего клинок стражника. Тот, не отзываясь на ошеломительно громкие просьбы Мэлори не убивать, собирался поступить противоположно её воли и неохотно выдавливал из себя тихие неискренние извинения. Реакция Ханка заиграла алармизмом!

“ Я должен спасти её ”

 

Принюхавшись к запаху выпущенной крови, наемник побежал быстрее и успел добраться до того, как успело бы стрястись нечто плохое и, вероятно, непоправимое: он в отчаянном полу-прыжке въехал коленом в лицо стражника. Тот быстро восстановился после неожиданного мощного удара. Раненая вздрогнула, и вой сирен в ней разорвал сгустившуюся предсмертную тишь. Ханк отвлекся на неё. Собираясь спросить “как дела”, он слишком озаботился состоянием брюнетки и пропустил летящий в него зубристый кинжал. Арабский ханджар вошел в плоть мутанта наполовину, не достав до сердца. Потом еще два таких же ножа флегматически уместил в себе нечувствительный к боли, не знающий страха!

С немыслимым усердием сопротивляясь отключке, обволакивающей чем-то до неприятия вязким, пронизывающим, тяжко охая и держась за пробитый саблей живот, Мэлори узрела картину. Эта картина впечатлила её пуще всего, что она видела за последние полвека: как кровоточащие раны на могучем теле её пылкого защитника, обязанные стать впалыми шрамами, заживают в мгновение ока, после чего не остается и крошечных следов увечья, как Ханк отбирает у супостата оружие и резким движением ломает саблю о колено, как приставляет меч к шее врага и настойчиво просит остыть.

“ Вот же он. Вот кто истинный бог, искупитель… ” - не до конца веря происходящему, лежачая считала это негативным последствием ранения, одним из характерных знамений скорого конца, но не исключала варианта, что увиденное зрелище могло оказаться реальностью. До неё стало доходить: - Теперь понятно, почему чужак выжил после поединка с отцом ”

 

Одолев обидчика Мэлори за какие-то две-три минуты, воин без страха хорошенько проинструктировал побежденного, что и как ему делать:

- Мне не нужно объяснять, какова была причина покушения! Я здесь на птичьих правах и ничего, ничего не решаю! Сейчас же отправишься к своему господину и перед ним объяснишься, все ясно?

Араб (национальность слуги) закивал так энергично, что его шея захрустела, и, безоговорочно признав Ханка победителем, протянул руку в знак мужской солидарности и возможного примирения. Триумфатору пришлось переступить через свое нежелание и

согласиться на рукопожатие.

 

Закончив одно дело, воин неотложно приступил к другому – от него требовалось принять срочнейшие меры по спасению дочери Фатума. Он присел на одно колено и аккуратно взял раненую на руки, не заглядывая ей в лицо, не тормоша её длинные волосы…

 

 

Генрих Фатум, приготавливаясь ко сну, по устоявшему обычаю читал вслух молитвы, которые сам когда-то написал. Будучи высокопрофильным специалистом по религиоведению, долгожитель собирал в кучку богообращения различных религий с непринципиальным преобладанием ислама и на основе “ассорти” придумывал свое, что-то убирая из текста, что-то добавляя от себя…

Традиция самопоклонения со временем перешла в самофанатизм, и хоть Генрих, бывало, признавался, что все это - лишь давно начатая игра, иногда он по-настоящему забывал о своем земном начале.

 

- Господин, простите, что уже третий раз подряд вас беспокою, но это срочность! – ниндзя по имени Саид, тот, который дважды наведывался в гарем, появился в спальне босса с таким пришибленным и запыхавшимся видом, словно несся пешедралом семь миль подряд без остановки.

Фатум настолько привык к компании Саида, что уже не мог на него злиться:

- Ты как девочка, вознамерившаяся обременить себя родным чадом! Постарайся впредь обходиться без неинтересных предисловий…

- Хорошо! – тут же исправился ниндзя и выложил все как на духу.

 

Дослушав до конца, до самой последней буквы самого последнего слова, Рок сильно скрипнул зубами:

“ Час от часу нелегче ” – и спешным ходом направился в Лазарет (самое келейное место в замке, где проводятся обряды воскрешения и полного физического исцеления, где все отрицания бессмертия обретают ложный окрас).

 

 

Некоторые слова Господа: радуюсь за вас понимали так: что Я не был там, это послужит для утверждения вас в вере. Ибо, если бы Я был там, Я исцелил бы больного. Чудом было бы и это, но оно показало бы мало силы Моей. А теперь, когда Меня там не было и последовала смерть Лазаря, а Я пойду и воскрешу его, вы должны более утвердиться в вере в Меня. Ибо увидите, что Я силен делать и то, чего прежде еще не явил, именно: воссозидать и воскрешать мертвеца, уже разложившегося и издающего гнилой запах.

- Это Феофилакт Болгарский. Толкование на Евангелие от Иоанна.

 

 

…Ханк не устал нести Мэлори на руках,

Его губы повторяли “не вздумай умирать”…

 

 

Иоанн вещает, что был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра её. Мария же, которой брат Лазарь был болен, нашлась та, что помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Господи! Вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав, сказал: эта хворь не к смерти, но к славе небесной, да прославится через неё Сын Божий. Иисус же любил Марфу и сестру её и Лазаря.

 

Подносы со свечами в морщинистых руках монахинь-сопроводительниц, метровые подсвечники, сделанные в виде деревьев с круглой кроной, пахнущие всеми ароматами мира, иконы неизвестного происхождения с неизвестными святителями - ни у чего не получалось переманить внимание воина. С каждым вздохом слабевшей микроскопические молекулы его организма наполнялись незримым огнем, им же запруживались реки артерий и вен, единственные нетронутые клочки-овраги, образованные все тем же

невыразимым трепетом, прятались вглубь, отталкивая уже сожженное, чтобы избежать встречи с бдительным недреманным огнем.

 

Иоанна продолжает: если они дошли до такого нравственного падения, что не слушаются голоса Божия, выраженного в Священном Писании, то всякие другие уверения окажутся также напрасными. Неверующий, пораженный даже необычностью явления умершего, потом всё же начнет себе объяснять это явление как-нибудь иначе и снова останется таким же неверующим и неисправленным.

 

- В Лазарет её, это сюда… - распорядился встречающий их Фатум, показывая пальцем на стремительно приближающуюся комнату с одной лишь каменной ванной внутри и положенной на край ванны выцветшей от времени книгой, священным сборником воскресительных молитв. В резервуаре зловеще булькал, плескался, стекал вниз по стенкам бурлящими струями однофазный раствор - смесь, изготовленная из чистой родниковой воды и даосского эликсира вечной молодости.

- Ваша дочка совсем… совсем слабая! – озвучил очевидное Ханки, - Вы уверены, что её организм переживет эту процедуру? – и недоверчиво взглянул на переполненную жидкостью ванну, - И что это такое вообще?

- Нет, не уверен… - помотал головой Генрих Фатум, - А знаю, что переживет! Я практикую данную методику уже тысячелетие, и, сказать по правде, целебные свойства этих вод помогли мне прожить дольше срока!

 

Побагровевшие щеки защитника, поверившегося в шансы Мэлори, освежились влажной прохладцей, в нос прорвался воображаемый пряный запах свежести и чистоты. Воин передал отцу его непутевое чадо, казалось, сбросившее пару-тройку кило, и тот с демонстративной осторожностью поместил беспомощную в резервуар. Тело Мэл погрузилось в жидкость, вошло почти целиком! На поверхности осталось только мертвенно-бледное лицо с закрытыми глазами и намокшими прядями…

 

- Я чем-то еще могу вам помочь? – Ханку было приятно ощущать себя нужным, - Мало ли что… - поскольку чаще его преследовали в корне другие отвратительные чувства.

- Нет! – со всей ментальной категоричностью ответил бессмертный, - В ближайшее время ты мне не понадобишься. Знаешь, ложись-ка ты спать. Утро всегда мудрее вечера.

Завтра Мэл снова будет бегать по замку и, скорее всего, вновь начнет всех бесить, но ты не переживай, она обязательно поделится ощущениями, напишет статью под названием “какова на вкус смерть”…

 

И Ханк ушел по велению ментора в келью, “к себе”, где впредь было менее страшно, чем раньше, но прежние неуютность и чужесть, словно являвшиеся неотъемлемыми условностями проживания в замке, никуда не делись. Прошел определенный период и эти воплощения дискомфорта, преследующие здесь, наверное, всех чужеземцев, сроднились с воином и стали удобоваримыми…

 

 

!!!Вкратце о даосе и о его применении в домашних условиях: однажды Мэлори, любуясь собой в зеркало, заметила первые возрастные изменения - у неё появились межбровные морщины. Помешанная на своей внешности, тратящая кучу средств, времени и сил на поддержание красоты, дочь Фатума расстроилась до слез. Мази и крема не больно выручали, и видимых складок на некогда идеально гладком ангельском личике с годами только прибавлялось!

Что делать, что делать – тревожилась Мэл, беспрестанно мозгуя над актуальной проблемой. Как вернуть молодость кожи? Или хотя бы замедлить старение? Ежедневно наблюдая её интенсивные не проходящие переживания, Генрих впервинку за тысячу лет раскрыл своему ответвлению, своему отпрыску секрет эликсира вечной молодости. Не то чтобы бессмертный ни разу не жалел о собственном решении, просто прогрессирующие психологические комплексы избалованной дочурки сбивали с толку, так как с каждым пройденным годом становились выраженнее и переходили на уровень психического недуга. И все бы ничего, да вот только эти “метаморфозы” в поведении Мэлори срывали многие планы идущей напролом организации, и оказывали дурное влияние на многие процессы, происходящие внутри секты. В конце концов, Генрих переборол гордыню, заключавшуюся в эгоистическом желании сохранить использование эликсира втайне даже от родни, и весь следующий век делил данную привилегию со своим ребенком. Находясь с отцом то в мире, то в раздоре, что не имело особого отличия, Мэлори получила то, о чем не могла мечтать ни одна смертная – возможность постоянно омолаживаться, идти в ногу со временем и не трястись за свою красоту. Одно лишь единственное прикосновение эликсира к губам вызвало наглядный, иллюстративный эффект, и это притом, что жидкость еще не успела попасть внутрь – ненавистные морщины сошли, и вернулась та самая прежняя гладкость, которую к сорокам годам стало совсем не хватать.

 

С юных лет Мэлори таскалась вместе с отцом по свету, всячески отталкивая его несколько извращенное восприятие действительности и одновременно неосознанно впитывая. Генрих пытался учить её многому из того, что умел, хоть и выборочно, сообразовывая обучение с её реальными умственными и психологическими данными.

 

 

Запись мертвого онколога – 14

Пришло время поговорить о даосизме – о науке, чей отличительной чертой является представление о возможности достижения человеком бессмертия. Попыткам людей сравняться с богами посвящено бесчисленное множество книг, какие-то собрания удачно выезжали за счет таланта автора строить красивый слог в красивом стиле, а другие были почти сразу признаны ересью и предались забытью. Радует, что мы, несмотря на, видимо, врожденные недостатки и гору допущенных невосполнимых ошибок, мы боролись и боремся с ложью. Точное число таких попыток, изменивших взгляд человечества на окружающий мир, недопустимых вмешательств в божий промысел, никогда не будет известно. Но, по крайней мере, одна из них таки удалась. Итак, перейдем к перечислению побочных эффектов со стороны всего организма после приема эликсира:

1 - самый неприятный и, к сожалению, распространенный из них – кратковременное помутнение и неконтролируемые вспышки агрессии. Но чем человек старше, тем больше времени уходит на общее приспособление. Лицам, достигшим столетнего возраста, применение даоса противопоказано, так как их сумасшествие может продлиться неделю, а то и месяц. Апеллируя к череде законспектированных случаев, когда безумие не прекращалось вовсе, и омолодившегося приходилось либо убивать, либо изолировать, лишний раз подмечу, что данное удовольствие следует рекомендовать не всем.

2 - заряд уверенности, полученный после первых двух омоложений, при третьем употреблении даоса заметно ниже. Причина в привыкании. Есть предел, при достижении которого мужчины и женщины перестают ощущать себя молодыми. Они чувствуют себя неполноценными, всей душой желая покинуть бренные оковы, поэтому их ненормальная бравурность объясняется, скорее, психологическими причинами. Став снова девушками и юношами, они лучше приспосабливаются к возрасту между отрочеством и зрелостью, и потому следующие обновления уже не вызывают прежнего ажиотажа и не кажутся чем-то сверхграндиозным.

3 – я не осмеливаюсь предполагать, но и не исключаю, что частое “переоборудование системы” человека, может, и не напрямую, а окольными путями неблагоприятно влияет на характеристики души. Совокупность устойчивых индивидуальных особенностей личности, складывающихся и проявляющихся в деятельности и общении, претерпевает процесс надлома и распада. Такие жуткие выводы я сделал, получше вникнув в идеи Генриха, в его планы на Землю! Так что да, злоупотребление эликсиром чревато… но жить-то хочется. Жить хочется всем! И здесь я понимаю властелина судьбы… Понимаю и не могу его упрекать, ибо совсем не уверен, что поступал бы иначе, окажись у меня такая власть.

 

На часах – половина первого ночи. Хмурые глазишки Генриха уже устали, заслезились. С чувством непрекращающейся мыслительной работы и гадкой сухостью во рту он с полуминутным интервалом с нескрываемым беспокойством поворачивался к трясущейся просыхающей сзади дочурке и тут же отводил взгляд. Ложится спать Рок не собирался, по крайней мере, до тех пор, пока не разберется в причинах, по которым Рахиль едва не убил Мэлори…

“ Сегодня никто не ул