В чем же разница в подходах к человеку со стороны экономичес­кой и социальной теории?

Экономическая теория в моделировании экономического поведения человека на протяжении всей истории своего развития явно или косвенно всегда исходит из набора достаточно жестких предпосылок:

1. Экономический человек действует на конкурентном рынке, что предполагает его минимальную взаимосвязь с другими экономическими людьми. Человек видится как некий атомизированный индивид с независимыми предпочтениями. Он берется вне его конкретных социальных связей, как некий "средний нормальный".

2. Экономический человек рационален с точки зрения механизмов принятия решений. Он способен к постановке цели, последовательному ее достижению, расчету издержек в выборе средств такого достижения.

3. Экономический человек обладает полнотой информации о той ситуации, в которой он действует, удовлетворяя свои потребности.

4. Экономический человек эгоистичен, т. е. он стремится к максимизации своей выгоды,все его действияопределяются эгоистическими мотивами.

Ключевым качеством здесь является максимизация собственной выгоды. Полнота информации, свобода выбора, количественная оценка альтернатив — рациональность - выступают здесь как условия экономического действия.

При таком подходе всякие политические факторы, социальные условия, культурные и этические нормы при современном подходе, конечно же, учитываются, но выступают не более чем в качестве внешних рамок, ограничивающих выбор "компетентных эгоистов", рациональными способами преследующих собственный экономический успех, выгоду, в том числе за счет других.

Подобное поведение находится в центре модели "экономического человека" и лежит в основе практически всех экономических теорий, начиная со взглядов родоначальников английской и французской поли­тической экономии А.Смита и Д.Рикардо и других классиков - Дж.Бентама, К.Маркса. Хотя, конечно, модель "экономического человека" не остается неизменной и претерпевает достаточно сложную эволюцию. Так, например, в трудах маржиналистов ее фокус сместился в плоскость потребительского выбора. У теоретиков предельной полезности индивид, хотя и не максимизирует ее, но столь же рационален и оптимизирует свои действия. По мнению В.Радаева, такая оптимизация - дело не простое, и "нормальный" человек начинает походить на профессора экономики.

Политику синтеза маржиналистского и социологического подхо­дов предпринял А.Маршалл. Факторам психологических предпочтений уделяется определенное внимание в концепции Дж.Кейнса - склоннос­ти людей к сбережениям, к ликвидности и т.п.

Экономическая теория в большей степени развивается по пути уточнения и ограничения допущений о рациональности поведения, введения элементов неопределенности в процессе принятия решений. Появляется ряд "уточняющих" концепций: о "рассеянном знании" Ф.Хайека, Л.Мизеса, "выделенных предпочтений" П.Самуэльсона, "ограничен­ной рациональности" Г.Саймона, "переменной рациональности" X.Лайбенстана, которые последовательно говорят о том, что:

1) человеку не хватает информации, чтобы вести себя оптимально;

2) человек осуществляет не оптимальный, а просто последовательный непротиворечивый выбор;

3) ищет первый, удовлетворительный для него вариант;

4) стремится к экономии собственных усилий (в т.ч. физиологических) и т.д.

В различных теориях - множество отступлений от базовой модели, однако они сохраняют приверженность некоему усредненному подходу к человеку. Рациональный эгоизм является непременным условием решения практически всех экономических задач — от теоретических до прикладных, от расчетов поведения индивида вплоть, что самое важное, до экономической политики.

Принцип максимизации собственной выгоды является своего рода аксиомой экономического анализа: если корзина А содержит такие же товары, что и корзина Б, но хотя бы на одну единицу товара больше, то А всегда будет предпочтительнее Б. Данное качество является настолько глубоко встроенным в экономическую теорию, что его критика может показаться бесполезной.

Тем не менее данный принцип приводит к кризису эконометрических моделей и становится объектом критики экономистами-психологами.

Насколько достоверны предпосылки экономической модели?

В какой степени человек независим в своих экономических предпочтениях:

- во-первых, он включен в систему персональных отношений (родственных, дружеских, партнерских);

- во-вторых - в систему более общего социального порядка, выражающего этнические, религиозные, политические элементы данной культуры.

Человеческие отношения погружены в контекст культуры, при этом конкретной национальной культуры, имеющей свои нормы, кодексы поведения и, в частности, понятия о том, что "рационально", а что "нерационально".

Эгоизм, конечно, присутствовал в поведении человека, однако являлся всего лишь одним из мотивов его деятельности, причем довольно поверхностным. Можно ли, например, свести к нему отношения в семейном хозяйстве или отношения с постоянными деловыми партнерами?

«Человек, всегда и везде, кто бы он ни был, любил действовать так, как он хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть лее можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно». (Ф.М.Достоевский)

Рационален ли человек? Опять-таки не везде и не во всем. Нерациональность возникает не только из-за природной лени или отсутствия информации. Главное в другом: существуют не менее важные формы социального действия, люди следуют обычаю и привычке, эмоциональному увлечению и чувству долга?

Например, потребительское поведение испытывает на себе сложную психологическую детерминацию. Молодой человек ущемляет свои элементарные потребности ради покупки "престижной вещи". Женщина, игнорируя содержимое кошелька, предпочтет покупку в шикарном магазине, хотя радом стоящий магазин имеет такой же товар по более низкой цене.

Даже гиперинфляция не уничтожает потребность делать сбережения. Эти и приведенные ранее примеры инвестиционного поведения в процессе ваучеризации показывают иррациональность "экономического человека".

Характерно, что иррациональные формы поведения присущи не только индивиду, но и группе, даже массам людей. Исторический пример петровских времен о распространении картофеля в России как нельзя более показателен в этом плане. Народ в силу привычки, незнания отвергал долгое время "второй хлеб", отравляясь многосемейными ягодами, зреющими сверху, а не клубнями, растущими снизу. В 1834 г., 1840-1343 гг. были картофельные бунты, когда эту культуру насаждали правительственными распоряжениями. То же происходило с "хрущевской" кукурузой, рьяно насаждавшейся, но так и не принятой.

А "кампания за КТУ", которая должна была стимулировать трудовую активность, рост производительности труда, игнорировала напрочь наш "коллективизм": делили все так, чтобы никому не было обидно.

Но самым ярким примером, на который справедливо обращают внимание психологи, является распространенный "экономический альтруизм", наглядное проявление которого - в благотворительности, выдаче беспроцентных кредитов на длительные сроки даже при умеренной инфляции в множестве замкнутых клановых общностей и т. д.

Причем кровно-родственный альтруизм есть только лишь один из моментов "экономического альтруизма".

В принципе экономическая психология не отрицает важности своекорыстия в экономическом поведении, но отстаивает тезис, что индивидуальная выгода есть функция не одной, а как минимум двух переменных - полезности для себя и полезности для других.

Психологи обращают внимание на два момента. Во-первых, для экономистов субъект; ведущий себя нерационально, является исключением и не входит в анализ, а для психологов рациональное рассужден ие есть лишь один из вариантов принятия решения, которое может приниматься на основе привычки, эмоций и т.д.

«Экономическая теория изучает, как ведет себя рациональный человек, а социология (в т.ч. экономическая социология) изучает, почему человек не ведет себя рационально, или, по выражению В.Парето, "занимается логическим исследованием нелогического поведения».(Р.Арон)

Следует отметить, что попытки синтеза данных подходов никогда не прекратятся.

Во-вторых, под рациональным следует понимать не только направленность действия, но и сам механизм принятия решения. При анализе экономического поведения необходимо учитывать психологическую инерцию и затратность принятия максимально выгодного решения. В первом случае индивид не успевает реагировать на изменение параметров экономической деятельности, в результате его модель поведения становится менее эффективной в новых условиях. Во втором случае психологические затраты, которые возникают при принятии выгодного решения, снижают его эффективность. На эти психологические закономерности обращал внимание Г.Лейбенштейн.

Что касается информации, то издержки получения достаточного ее объема и качества для последовательного рационального выбора слишком высоки, и это уже давно просчитано самими экономистами. Психологи указывают на то, что в реальной хозяйственной ситуации не существует ни абсолютной полноты информации, ни свободы выбора альтернатив.

Кроме того, если даже были предприняты затраты для принятия решения (экономические, психологические, интеллектуальные), то совершенно необязательно будет выбран максимально выгодный вариант.

На принцип максимизации разрушительное воздействие оказывают так называемый "эффект насыщения", психология коллективного действия, субъективное восприятие полезности экономического действия, что доказано рядом экспериментов и наблюдается на практике реальной жизни. Так, например, реальное экономическое поведение "нелинейно". И с ростом массы дохода не обязательно растет уровень притязаний работника, как обычно считают экономисты. Повышение заработной платы не ведет механически к повышению трудовой активности, а если это и имеет место, то лишь до определенного предела. На определенной стадии положительный стимул не вызывает ответной реакции (так называемые bliss points — точки наслаждения).Наиболее реальное изменение уровня притязаний в зависимости от роста общей величины дохода характеризуют Л-динамика (кривая с точкой перегиба вверху) и У-динамика (с пиком внизу).

Итак, "Homo sapiens" выступает как логически стройная и по-своему мощная, но в то же время довольно абстрактная модель, которая описывает частный случай реального человеческого поведения.

Литература

1.Апенько С.Н., Мамаева В.Ю. Экономическая психология в системе социально-трудовых отношений: Учебно-методическое пособие- Омск: Омский госуниверситет, 2002.-134с.

2.Экономическая психология. Социокультурный подход./ Под ред.И.В.Андреевой - СПб.:Питер, 2000.

 

О В. Франкле (из книги «В плену герметического круга»)

Виктор Франкл (1905-1997) - австрийский психолог и психо­терапевт, основатель логотерапии, согласно которой движущей силой поведения человека является стремление найти и реализо­вать своими поступками смысл жизни - универсальные ценности бытия. Высшим смыслом является духовный, находящийся вне че­ловека и определяемый им как истинный или ложный посредством совести. Свобода воли человека неразрывно связана с его ответ­ственностью за реализацию смысла жизни, с ответственностью, необходимой даже в самых трагических ситуациях.

Созданная Франклом теория логотерапии и экзистенциаль­ного анализа представляет собой систему философских, психоло­гических и медицинских воззрений на саму сущность человека, на механизмы развития личности в норме и патологии, а также спо­собы коррекции аномалий развития, которые он успешно осуще­ствлял, помогая людям обрести смысл своего существования.

Вершинная психология Виктора Франкла, по сути, является оппозицией глубинной психологии всего неофрейдизма и юнгианства. Вектор духовной вертикали Франкла обращен вверх, к вер­шинам личностного развития (ценностям творчества, любви к другим людям и т. п.), а не внутрь человека, к его темному бессоз­нательному Это неслучайно. В. Франкл, для которого десять биб­лейских заповедей не являлись пустым звуком, для того чтобы исполнить одну из них («Чти отца своего и матерь свою»), отка­зался от эмиграции в США, остался со своими родителями в окку­пированной Вене и тем самым сознательно осуществил нравствен­ный выбор, обрекая себя на нечеловеческие страдания в фашист­ском концлагере. Опыт этих страшных лет позволил Франклу не только самому обрести смысл жизни, но и указать людям пути его реализации: «Когда мы подавляем в себе ангела, он превраща­ется в дьявола». Он подчеркивал, что борьба за доброе в человеке трудна, но она необходима и для самого человека, и для мира. (За­метим, однако, что нам точно не известна история духовной эво­люции выдающегося ученого В.Франкла, т.е. привела ли его «ду­ховная вертикаль» к спасительной встрече с Господом Иисусом Христом).

Франкл имеет библейский взгляд на мир и на Бога, Которого он воспринимает как Живого и Истинного Творца и Спасителя человечества, а не как абстракцию гностической мифологии. В труде «Бог подсознания» он решительно свидетельствует об истинности Божьего присутствия в нас: «С точки зрения психологии, отношения ребенок - отец предшествуют отношениям человек - Бог, но онтологически это не оригинал, а копия. С точки зрения онтологии, мой физический отец, который меня породил телесно, в некоторой степени - случайный представитель Другого, Который сотворил все».

Для Франкла человек - разумное, ответственное, наделенное Совестью существо, парадоксальное на всех уровнях, даже на бессознательном. Он против того, что человеческое бессознательное якобы «всесознателъно» или «божественно», и против того, что это бессознательное инстинктивно и что оно сильнее нашей свободы. В этом основная ошибка Юнга и его последователей. Они ошибочно локализовали «Бога подсознания», полагая Его источник во тьме прачеловеческого ИДа, с которым ЭГО (рассудок и подсознание) не имеет ничего общего. «Это значит, - говорит Франкл, опровергая Юнга, - религиозность нельзя отнести к коллективному бессозна­тельному, так как она заложена в самоопределении человека, осно­вана на решительном напряжении воли и сердца, то есть совокупно­го нашего существа». Последователь Юнга Бенцигер утверждал: «Мы можем говорить о религиозном инстинкте так же, как и о сексуаль­ном, и об агрессивном инстинкте». Франкл ответил на это следую­щим: «Какая же это религиозность, если она на инстинктивном уровне запрограммирована на сексуальность? Спасибо за такую религиоз­ность!» Так как аутентичная религиозность имеет характер не ин­стинкта, а решения, его характером она устанавливается, а характе­ром инстинкта падает. Религиозность может быть либо экзистенци­альной, либо никакой. Для Юнга, как и для Фрейда, бессознатель­ное - это нечто, что детерминирует (определяет) личность, а для нас подсознательная религиозность (как вообще все духовно подсозна­тельное) - нечто подспудное, которое влияет на нас, но не решает за нас и не заставляет нас.

Франкл также решительно отбросил и идею Юнга об архети­пах, которые якобы являются нашим архаическим наследием. «Надо признать, - говорит венский психиатр, - что религиозные «праобразы» существуют, но они не являются архетипами нашего культурно­го пространства. Этот мир рисунков и символов не дан нам изна­чально, мы лишь родились, окруженные им. Отсюда понятно, что эти праобразы - не архетипы, а молитвы наших отцов, обряды на­ших церквей, откровения наших пророков, образы наших святых.

Аналитическая психология человека Юнга сводится к языческому существованию примитивного религиозного сознания. Франкл на основании своего врачебного опыта и на основании библейского взгляда на мир говорит: «Аутентичная (в этом контексте - первона­чальная) религиозность не имеет никакой связи с «архаикой» (в этом смысле — примитивной) религиозности. Религиозность (которая ра­нее существовала, а потом была отвергнута) во многих людях оста­лась наивной, такой, какой она была во времена отрочества». Это подсознательная вера, которую можно назвать, в наилучшем смысле, детской. Возможно, она и детская (и в этом смысле наивная), но не примитивная и не архаичная, как ее трактует Юнг. В свете бес­пристрастного анализа здесь нет места никакой архаичной мифологии, каковая встречается в толкованиях школы Юнга; поэтому если в экзистенциальном анализе иногда и можно увидеть такое подсоз­нательное религиозное содержание, то, скорее всего, оно просто совпадает с любимыми старыми картинками из времен отрочества.

Для Франкла, человека библейского мироощущения, каждый из нас - существо, ищущее смысл. Но не любой гностический, манипулятивный «смысл», в котором мы сами себе боги, а Смысл с заглавной буквы «С» - в Боге, Который наш добрый и самый нежный Отец.

 

МЕЖДУ ФРЕЙДОМ И АДЛЕРОМ

Виктор Эмиль Франкл родился 26 марта 1905 года в Вене, где уже в ту пору на квартире доктора Фрейда собирался по средам психологический кружок — прообраз Венского психоаналитического общества. Членов кружка еще можно было пересчитать по пальцам, но в него уже входил ироничный скептик Альфред Адлер, который 6 лет спустя со скандалом покинет ряды фрейдистов, чтобы основать собственную школу. Уже было издано «Толкование сновидений», но почти половина первого тиража еще пылилась на прилавках невостребованной, а в адрес Фрейда и его последователей сыпались критические стрелы.
Впрочем, к тому времени, когда Франкл достиг юношеского возраста и перед ним остро встали проблемы профессионального и личностного самоопределения, психоанализ уже оформился во влиятельное течение и получил широкое признание. Еще школьником Франкл заинтересовался идеями Фрейда, вступил с ним в личную переписку. Фрейд благоволил к юноше, по его протекции статья 19-летнего Виктора Франкла была в 1924 году опубликована в «Международном журнале психоанализа». Однако молодого человека в не меньшей мере интересовали идеи «отступника» Адлера, создавшего Вторую венскую школу психотерапии (первой по праву считалась фрейдистская).
Еще не получив законченного образования, Франкл примкнул к адлерианцам. Этот этап его научной биографии был отмечен публикацией в «Международном журнале индивидуальной психологии». Впрочем, сотрудничество длилось недолго. В 1927 году на почве очевидных разногласий с коллегами Франкл покинул Общество индивидуальной психологии. Однако эти годы не прошли бесследно. Они наложили отпечаток на все последующее творчество Франкла: практически во всех его трудах присутствуют и Фрейд, и Адлер — как явные и неявные оппоненты.

Фрейд и Адлер уже принадлежат истории, последующее развитие оставило их далеко позади... Штекель удачно определил положение дел, когда заметил, поясняя свое отношение к Фрейду, что карлик, стоящий на плечах гиганта, может видеть дальше, чем сам гигант. В конце концов, хотя индивид может восхищаться Гиппократом и Парацельсом, нет никакой необходимости, чтобы он следовал их предписаниям или методам хирургии.
Психоанализ говорит о принципе удовольствия, индивидуальная психология — о стремлении к статусу. Принцип удовольствия может быть обозначен как воля к удовольствию; стремление к статусу эквивалентно воле к власти. Но где же то, что является наиболее глубоко духовным в человеке, где врожденное желание человека придать своей жизни так много смысла, как только возможно, актуализировать так много ценностей, сколь это возможно, — где то, что я назвал бы волей к смыслу?
Эта воля к смыслу — наиболее человеческий феномен, так как животное не бывает озабочено смыслом своего существования. Однако психотерапия превращает эту волю к смыслу в человеческую слабость, в невротический комплекс. Терапевт, который игнорирует духовную сторону человека и, следовательно, вынужден игнорировать волю к смыслу, отрицает одно из самых ценных его достоинств.

(Здесь и далее курсивом даны цитаты из работ В. Франкла.)
Пройдя Первую и Вторую венские школы психотерапии, Франкл встал на путь создания собственной — Третьей. Именно так впоследствии назовут созданное им учение. Но должны были пройти еще годы накопления опыта, годы тяжелейших жизненных испытаний, прежде чем юношеские идеи оформились в стройную концепцию.