Интерпретативная антропология

 

 

Основателем данного направления является Клиффорд Гирц. Он принадлежит к тому поколению антропологов (М. Саллинс, М. Харрис, С. Тайлер, Д. Шнейдер и др.), которое провело в полевых исследованиях 1950-е гг. и заявило о себе в академической науке в 1960-х гг. Это был период перехода американской антропологической школы к качественно новым направлениям исследования. Это способствовало последующему разветвлению антропологии США на массу направлений. От анализа социальной структуры, ставшей классическим объектом антропологии после Бронислава Малиновского и Альфреда Рэдклиффа-Брауна, теоретический интерес смещается к изучению ментальной структуры того, что сам Малиновский выражал в словах: «Уловить точку зрения местного жителя, его отношение к жизни, осознать его видение его мира». В реинтерпретации исторического материала начинает преобладать общая ориентация на лингвистические модели в общественных теориях. Традиция философии и теории языка начинает перерабатываться и осмысляться заново.

Как относительно установившаяся система взглядов теория Гирца сложилась к началу 1970-х гг. К оформлению своей концепции антрополог

шел в течение двадцати лет, хотя первые исследования проводились еще в

1952 г. Взгляды ученого формировались в рамках деятельности на кафедре социальных отношений в Гарварде и Комиссии по сравнительному изучению

новых наций в Чикагском университете, в Принстонском институте высших исследований. Гарвардская кафедра социальных отношений, на которой Гирц

учился в аспирантуре и впоследствии преподавал (1950 – 1957), оказала определяющее воздействие на взгляды начинающего антрополога. Организованная в 1946 г. по инициативе Толкотта Парсонса и Клайда Клакхона, кафедра возникла как смелый междисциплинарный эксперимент и собрала целый ряд авторитетных исследователей, недовольных косностью традиционной системы университетской науки и образования.

Десятилетие в Чикагском университете (1960 – 1970) для Гирца было

почти таким же насыщенным с точки зрения интеллектуального сотрудничества, междисциплинарных исследований, проектов и дискуссий. Здесь Гирц начинает развивать концепции, которые первоначально будут названы «символической антропологией», а впоследствии приобретут название «интерпретативного» подхода. В 1970 г. Гирц возглавил новообразованную Школу социальных наук в Принстонском институте высших исследований. Он является постоянным членом Американской академии наук и искусств, членом-корреспондентом Британской академии наук и почетным членом Королевского антропологического института Великобритании и Ирландии.

Исследовательская деятельность Гирца была связана с полевыми исследованиями 1950-х гг. в Индонезии, на Яве и Бали, которые постепенно становились объектами американской антропологии. Полевые сезоны Гирца на Яве в 1952 – 1954 гг. и на Бали в 1957 – 1958 гг. были лишь звеньями общей национальной программы по изучению эко но ми ки, общества и культуры развивающихся стран.

Концепции Т. Парсонса и М. Вебера определили круг первоначальных взглядов и задач Гирца, на основе которых он работал над изучением

культуры Бали и Явы. Первые его исследования на Яве, посвященные в

основном религии, аграрным отношениям и процессу социальных изменений и освещенные в его монографиях начала 1960-х гг. («Религия Явы»,

«Аграрная инволюция», «Социальная история индонезийского города» и

др.), представляют собой фундаментальные антропологические описания, выдержанные именно в рамках воспринятой им университетской традиции.

Большинство работ Гирца этого периода не носят теоретического характера; это скорее эмпирические исследования, которые явились базой для последующих теоретических обобщений и в целом характеризует исследовательскую позицию ученого и демонстрирует его последовательно отстаиваемое правило: двигаться от факта к обобщению (или, как, пожалуй, более осторожно сказал бы сам Гирц, от интерпретации первого порядка,

связанной с осмыслением материала в микроэтнографической среде, к интерпретации второго порядка, связанной с переводом личного опыта на язык научного дискурса) [2, с. 440].

Основная масса собственно теоретических выводов Гирца сконцентрирована не столько в его монографиях, сколько в статьях, по

большей части собранных в двух сборниках, вышедших с десятилетним

промежутком: «Интерпретация культур» (1973) и «Локальное знание» (1983). Сборник «Интерпретация культур» задуман самим Гирцем с целью показать свое собственное движение от ранних исследований к идее интерпретации. По этим статьям можно проследить, влияние каких теорий претерпела концепция ученого в своем становлении. Можно выделить, по крайней мере условно, четыре такие теории: социология Толкотта Парсонса, тесно связанная с теорией Макса Вебера; аналитическая философия языка Людвига Витгенштейна и Гилберта Райла; идеи герменевтики (в частности, Вильгельма Дильтея и Поля Рикѐра); символическая философия Сьюзен Лангер и известного в Америке литературоведа, философа и публициста Кеннета Бѐрка. Позиция Гирца не приемлет традиционное для последователей антропологической школы Франца Боаса толкование культуры как цельной, установленной модели («pattern of culture»): ученый рассматривал культуру в рамках понятия социального действия.

Исходной посылкой концептуальных позиций ученого является идея о прочной и обязательной связи символа с социальным действием. Одно из важнейших положений, Гирца, во многом обусловленное теоретическими выкладками Витгенштейна, заключалось в том, что ментальные явления, будучи скрыты сами по себе, тем не менее носят общественный характер и

их можно наблюдать в сфере человеческих действий и человеческого

общения. Витгенштейн в своей аналитической философии рассматривал языковое общение как систему, символически конструируемую через действие языковых игр, которые именно в своем действующем многообразии создают язык как организм. Эта мысль была использована Гирцем применительно к объекту антропологического исследования, к культуре. Он попытался представить культуру не как социальное действие вообще, а как систему, которая конституируется благодаря сочетанию и взаимосвязи многочисленных частных «действий», проигрываемых в обществе на всех уровнях.

Культура функционирует и движется, как указывал Гирц, «в некотором роде как осьминог: не вся сразу одним согласованным усилием частей, не грандиозным единым действием целого, а посредством несвязанных

движений то одной части, то другой, потом третьей, неким образом создающих направленное перемещение» [1, с. 221]. Внимание ученого

сосредоточилось на исследовании ролевого значения отдельных актов поведения и явлений общественной жизни, на поисках их практического смысла.

Выявив взаимосвязь культуры как символической системы с социальным действием, Гирц констатировал, что, скорее культура является

определяющим условием и тем изменчивым ландшафтом, на котором социальное действие протекает. Сама культура представляет собой не пассивный фон, а активный контекст, который вмешивается в социальное действие и даже, более того, находит через него свое выражение. Если функциональные узлы, присутствующие в абстрактном, обезличенном

социальном действии, везде принципиально одинаковы, то, наполняясь

связью с культурой, они обретают собственные характерные формы. Это значит, что ключ к пониманию культуры лежит в реконструкции связей социального действия с его контекстом, и проблема этих связей есть вопрос

«не социальной механики, но социальной семантики». Подобный ракурс исследования в еще большей степени сблизил позицию Гирца с герменевтикой, которая нашла отражения в очерках «Глубокая игра: заметки о петушиных боях у балийцев» (1972) и «Насыщенное описание: в поисках

интерпретативной теории культуры» (1973).

Одной из центральных проблем, ставших объектом научного исследования стала проблема понимания культуры, в основе которого лежит не эмпатия, как полагал Боас и его сторонники, а ее познание как «образной

вселенной». Понять чужую культуру можно, нащупав почву, найдя общий язык с ее членами. Ведь попадая в иную культуру, антрополог не может

достичь ее понимания за полевой срок, даже предварительно изучив ее язык и прочитав о ней в книгах, потому что он мало знаком с «образной вселенной», внутри которой поступки людей являются знаками. Сопереживание и личная интуиция в таком проникновении имеют немаловажное значение, но решающая роль принадлежит диалогу. Именно через диалог участники социального разговора приходят к

взаимопониманию. Достижение этого взаимопонимания, нахождение общего языка, «нащупывание общей почвы», по Гирцу, есть то, в чем антропологическое исследование состоит как личный опыт. Цель антропологии состоит в расширение границ общечеловеческого разговора (и это не единственная цель антропологии, так же как и не цель антропологии только: по Гирцу, это цель любого познания, так как в любом познании необходимо присутствует семиотический аспект культуры).

Любое исследование культуры есть интерпретация. Такая интерпретативная деятельность протекает в двух аспектах или двух приближениях и является безусловной характеристикой антропологической работы. При этом если объектом первой интерпретации является реально происходящее, то вторая имеет дело с массой записей и воспоминаний о том, что произошло. Объект второй интерпретации — текст, уже относительно независимый от реально происшедшего и относительно самостоятельный как поле поиска ученого - в том смысле, что ученый может найти в нем больше (или меньше) того, что имело место в действительности.

Анализ «сказанного», или «текста», в качестве опорного элемента общего культурного анализа осуществляется Гирцем в очерке «Глубокая игра: заметки о петушиных боях у ба-лийцев». Петушиный бой, пользующийся огромной популярностью на Бали и неоднократно

привлекавший внимание этнографов, в трактовке Гирца предстает не просто как элемент материальной и духовной жизни балийцев, обусловленный наличием петухов и свободного времени, а как сложное общественное явление, вписанное в семиотический культурный контекст и находящее свое выражение в самых различных сферах: от домашних занятий до социальной

стратификации общества. Гирц утверждает, что через петушиный бой балиец

видит себя и свою культуру как через стекло или призму, т. е. не с позиции медленно постигаемого житейского опыта, а в преломленном, сжатом, сконцентрированном образе (какой европеец, например, получает о своей культуре из книг). В петушином бое перекрещиваются почти все общественные отношения: социальные статусы владельцев петухов, состоятельность, гордость за родственников или жителей своей деревни, личное мужество и смелость и т. д. Петушиный бой, по Гирцу, — это умышленная «симуляция социальной матрицы», в нем находит выражение необходимость реагирования на существующий общественный антагонизм.

«Образ, фикция, модель, метафора — петушиный бой есть средство выражения; его функция — не утихомиривать общественные страсти и не

разжигать их (хотя, в своем качестве игры с огнем, он понемногу делает и то и другое), но посредством перьев, крови, толпы и денег изображать их» [1, с.

230]. Как в книге, в петушином бое каждый балиец находит нечто свое, присущее его личной жизни, его деревне, его общественному статусу — т. е. через одно и то же «стекло» культура воспринимается каждым человеком субъективно. «Таким образом, кроме того, что петушиный бой «дает метасоциальный комментарий» распределения людей по фиксированным иерархическим рангам, он представляет собой своего рода «учебник»,

значащий культурный текст - участие в спектакле боя означает прочтение балийцами опыта балийцев, историю, которую они рассказывают сами о себе. Игра собирает в фокус разрозненный опыт ежедневной жизни, создавая типическое или, как называет его Гирц, парадигматическое человеческое событие, «которое скорее говорит нам не о том, что происходит сейчас, а о том, что происходило бы, если бы жизнь была... искусством и ее можно было так же свободно формировать сообразно нашим чувствам, как писать "Макбета" или "Дэвида Копперфилда"» [1, с. 2566]. Культура, таким образом, семиотически записанный и постоянно записывающийся текст, который свободно читают только внутренние участники культуры (поскольку только им знаком код, язык) и который подлежит субъективной интерпретации каждого члена культуры, не говоря уже об исследователе, который заглядывает в данную культуру, так сказать, «через плечо».

Исследовательская стратегия Гирца опиралась на идею необходимости проведения, прежде всего полевых, эмпирических исследований.

«Концепция культуры, которой я придерживаюсь, - писал Гирц в работе

«Насыщенное описание», -...является по существу семиотической. Разделяя точку зрения Макса Вебера, согласно которой человек - это животное, висящее на сотканной им самим паутине смыслов, я принимаю культуру за эту паутину, а ее анализ - за дело науки не экспериментальной, занятой

выявлением законов, а интерпретативной, занятой поисками значений» [1, с.

230]. Однако концепция «текста» играет в общей схеме Гирца лишь роль методологического приема, облегчающего задачу понимания культуры; и, что еще более важно, ни эмпатия, ни текстовая экзегеза, по Гирцу, не могут обеспечить какое-либо приемлемое решение этой задачи. Основная роль в ее решении принадлежит процессу диалога; а, следовательно, упор опять и

опять делается на элемент социального действия.

Культура, согласно Гирцу, есть знаковая система, но знаки эти и производит, и читает сам человек. Они не существуют вне его деятельности. Анализ знаков - в любом случае анализ человеческого действия и человеческого восприятия, но, во-первых, это не экспериментальный, а понимающий, интерпретирующий анализ; а во-вторых, это анализ не односторонний, но анализ диалогического характера, где в раскрытии

истины участвуют как субъект, так и объект познания. Знание о культурах всегда является результатом определенного межкультурного консенсуса. Это первая и важнейшая особенность культурного анализа. Вторая особенность заключается в том, что, анализируя культуру на уровне полевого опыта,

антрополог участвует в социальном разговоре, записывая «сказанное» в нем в текст своих этнографических дневников. Но, как подметил культуролог

Джеймс Клиффорд, «текст, в отличие от разговора, может путешествовать». Текст, уже независимо от записавшего, может вводиться в социальное обращение в разных концах света и в разных культурах, и, таким образом, возникает опасность либо ухода от первоначального значения, либо ненужного преувеличения. В связи с этим прямая задача антрополога как интерпретатора — спасти «сказанное» в разговоре, постараться не допустить

потери первоначального значения и закрепить его в четких, вдумчивых понятиях. К данной задаче вплотную примыкает другая - не отдаляться от фактов и избегать построения чисто интуитивных теоретических концепций культуры.

Каждый культурный элемент более чем вписан в функциональную поведенческую норму - он органически вплетен в семиотическую ткань культуры, и невозможно вычленить его как некий блок, не задевая других,

казалось бы самых отдаленных, связей. «Именно таким образом, - заключает Гирц, - я писал о национализме, насилии, идентичности, природе человека, легитимности, революции, этничности, урбанизации, статусе, смерти, времени и, прежде всего, о конкретных попытках конкретных людей поместить эти явления в некоторого рода понятные, значимые рамки». Гирц не отождествлял реальную культуру с текстом. Текст в его построениях был

лишь методологической абстракцией, инструментом, взятым на вооружение, чтобы облегчить анализ сложного значащего мира культуры - той «образной

вселенной», внутри которой, по словам Гирца, поступки людей являются знаками. Антрополог не раз пояснял, что текст должен восприниматься не как некий символический нимб, статично зависший над социумом, а как динамичная информативная структура, активно функционирующая внутри социума. В дискуссиях, развернувшихся вокруг текстовой модели культуры в

1980-х гг., упущенным, как правило, оказывалось еще одно: системный подход Гирца к феномену культуры. Унаследованный в обших чертах от Парсонса, но во многом переработанный и приведенный Гирцем в гораздо менее догматическую форму, данный подход присутствовал практически во всех трудах антрополога, посвященных анализу культуры [2, с. 540].

Определение культуры как «паутины смыслов» и ее анализа как дела

«не экспериментальной, но интерпретативной науки в поисках значения» не

исчерпывает сути подхода Гирца к исследованию феномена культуры. Системный подход подразумевает рассмотрение культуры как комплексного явления с целого ряда взаимодополняющих точек зрения. Следуя данной исследовательской линии, Гирц заостряет внимание напроблеме эволюции человека и его мышления. Рассматривая механику адаптации человека к экологическим условиям, он становится на точку зрения (достаточно

нетрадиционную для направления экологической антропологии в 1960-х гг.), что самым неожиданным экологическим условием для индивида в ранних группах гоминид стало само пребывание в обществе. Адаптация к этому специфическому роду окружающей среды, к «людям», замечает Гирц,

требует принципиально иных приспособленческих механизмов:

социализирующих, коммуникативных, социокультурных. Отказавшись от анализа культуры как неделимой и статичной модели, ученый стал развивать

концепцию динамичных и взаимопроникающих культурных систем. В

каждом обществе, согласно концепции Гирца, сфера культуры состоит из целого ряда культурных систем, число которых тем больше, чем сложнее и дифференцированнее общество. Конкретный состав таких систем варьируется от общества к обществу. Но наблюдаются более или менее

типичный набор культурных систем, а также связей между ними, которые повторяются в большинстве обществ. Данные культурные системы – это, например, религия, идеология, политика, наука, искусство. В простейшем обществе, где культурные системы слабо дифференцированы, они являются более всеохватывающими по характеру.

Культура отличается относительной стабильностью не потому, что она представляет собой некую целостную неделимую модель, а

потому, что она составляется из ряда культурных систем, интегрированных и сцепленных друг с другом большим количеством звеньев. Данные составляющие культурные системы, согласно общей концепции Гирца, могут быть приняты за логическую единицу или удобную отправную точку антропологического анализа культуры. «С социологической точки зрения, – выражает Гирц суть своего подхода в простых словах, – религия интересна

не потому, что, как полагает вульгарный позитивизм, она описывает социальный порядок,...но потому, что, подобно окружающей среде,

политике, богатству, юридическим установлениям, личным пристрастиям или чувству прекрасного, она его формирует». Концепция Гирца дала начало новому направлению – так называемой «интерпретативной антропологии», представлявшей собой, наиболее динамичное и интеллектуально ориентированное течение в антропологическом мире США

на протяжении 1980-х и начала 1990-х гг. Гирц ввел в методологическую область антропологии чрезвычайно важную (хотя и не новую по своей сути) идею диалога как приоритетного инструмента в познании культуры. Гирцу принадлежит первая в американской антропологии попытка совместить

«материальное» и «идеальное» – символические формы с реалиями

человеческой жизни. Заслуживает внимания и то, что в 1960 – 1970-е гг., т. е. в момент всеобщей «релятивизации», «эмпиризации», углубления в частные проблемы в ущерб научным обобщениям, Гирц сумел прийти к относительно законченной системе, охватывающей массу разноплановых аспектов. Работы Гирца вдохновляют не только антропологов и культурологов. Будучи междисциплинарными по установкам, методам, исследуемому материалу и выводам, они оказывали и продолжают оказывать воздействие практически на все области гуманитарных и социальных наук. Роль творчества Гирца в процессе установления тесного диалога между гуманитарными и социальными науками в США во второй половине XX в. нельзя недооценивать. Гирц был одним из немногих ученых, сыгравших первостепенную роль в пересмотре границы между социальными и гуманитарными науками. Подобные признания не единичны – их можно долго продолжать цитировать. Творческое наследие Гирца очень широко и притягивает к себе интерес социологов, политологов, историков, правоведов, культурологов, антропологов, философов и литературоведов. На протяжении своей научной карьеры Гирц работал над проблемами религии и национализма, экологии и экономического развития, искусства и права. В круг его специфических интересов в 1980 – 1990-х гг. входила эпистемология социальных и гуманитарных наук, и он посвятил целый ряд статей

исследованию познавательных и описательных стратегий в творчестве таких классиков антропологии, как Бронислав Малиновский, Рут Бенедикт или Эдвард Эванс-Причард.

 

1. Гирц, К. Интерпретация культур / К. Гирц; пер. с англ. М.: РОССПЭН,

2004.

2. Елфимов, А.Л. Клиффорд Гирц: интерпретация культур / А. Л.

Елфимов // Гирц К. Интерпретация культур; пер. с англ. М.: РОССПЭН, 2004.