Об отношении к свободе личности

«Вольному — воля, спасенному — рай»

«Кто живет на воле, тот и спит боле»

Русские народные пословицы

Одним из важных компонентов русского архетипа является любовь к свободе и высшему ее выражению — внутренней свобо­де, свободе духа.

Этот факт часто подвергается сомнению: либеральная пресса (за рубежом и в самой России) исходит из противоположной идеи о покорности, пассивности и даже рабском характере рус­ских. Еще в средние века первые путешественники и этнологи рассказывали о рабском положении, бессловесной покорности и тупой забитости бесправных русских. К примеру, Герберштейн и Олеарий (XVI век), маркиз де Кюстин и первый русский «де­мократ» Радищев (XIX век). И в годы перестройки российская публицистика была наводнена статьями о тоталитарном характе­ре массового сознания русских: они, мол, без слов мирятся с государственным произволом, более того, одобряют его.

Идею рабской покорности русских опровергает уже сама ис­тория расширения территории Российской империи. В общественной жизни свободолюбие русских выражалось в отталкивании от го­сударства. Когда русский крестьянин видел, что «плетью обуха не перешибешь» и «выше головы не прыгнешь», он убегал искать счастья в другом месте, углублялся на восток и север, селился вдоль бесчисленных рек, где выжигал и распахивал все новые куски леса. И казачество исторически возникло как результат

бегства смелых и предприимчивых людей от государства — на волю, на свободу Государство рано или поздно настигало бегле­цов, но всякий раз признавало свершившийся факт Воеводы, чтобы не разорять самовольные поселения, накладывали на них дополнительные подати (налоги) и оставляли жить на этой зем­ле А дальше все повторялось Так постепенно складывалась гран­диозная территория Российской империи Если бы русский на­род действительно был рабски покорным, то Россия осталась бы навеки в границах Московского царства и, возможно, развива­лась бы не по экстенсивному, а по интенсивному пути, как и европейские страны Но все произошло иначе

Интересно, что совершенно парадоксальным образом утвер­дилось и противоположное мнение о русских как о народе, спо­собном на бунт, «бессмысленный и беспощадный», выражаясь словами А Пушкина И действительно, Россия — едва ли не мировой чемпион по части народных восстаний, крестьянских войн и городских бунтов. В последние 300 лет общественные столкнове­ния возникали на почве несправедливости, нетерпения Масшта­бы и формы этих столкновений бывали просто ужасающими Вспомним только пример сопротивления миллионов (!) старооб­рядцев, которые в течение трех веков противились переходу в официальную конфессию — вплоть до самосожжения, просто не желая менять атрибуты своей веры

При всем долготерпении и фатализме русских они все-таки мало способны, сжав зубы, долго смиряться с чем-то ненавист­ным, искать консенсус, долго соглашаться с тем, что противо­речит их принципам, терпеливо выжидать удобного момента Вспомните самый простой пример, как ведут себя русские, пе­реходя улицу на красный свет¹ И как они при этом шокируют, например, немцев Так что идеи об анархической душе русско­го человека и русской «вольнице» имеют под собой основания Поэтому не стоит очень доверять высказываниям о покорности «забитого» и «вечно страдающего» русского народа, впрочем, как и о его природном анархизме

К числу парадоксов русской жизни можно отнести и то, что в ее истории обычно не совпадали параметры политической сис­темы и форм личной жизни в отношении к свободе Политически Россия не совпадала с европейскими канонами демократии по­чти 400 лет она была абсолютной монархией, затем тоталитар­ным государством под властью большевиков

Вместе с тем в плане межчеловеческих отношений в ней века­ми жила бытовая демократия В чем это выражается⁷ Например,

русских отличает неприязненное отношение к условностям, тон­костям этикета, вежливым улыбкам (которые они расценивают как фальшивые), неприязнь к официальному обращению по зва­нию и положению, предпочитая обращение по имени и отчеству. Ранее уже упоминалось о размытых социальных границах в рус­ских семьях, что само по себе говорит о свободе от сословных предрассудков (глава 2, § 7), о бытовом демократизме.

Подобное же отношение русских друг к другу выходит за пре­делы семьи: повсюду и в разных ситуациях для русских мало су­щественны социальные барьеры. Так, дружеские отношения мо­гут возникать между людьми из разных социальных и даже иму­щественных групп, но при одном условии: если есть общие интересы или увлечения, или общие воспоминания о детстве и юности и т.п. Такие связи ценятся гораздо выше, чем принадлежность к одному классу. В учебных заведениях (в школе и вузах) России нет такой пропасти между наставниками и учениками, как на Западе.

Споры о том, что доминирует у россиян: тенденция к анар­хизму или покорность — не утихают. Кажется, что полярные точки зрения зависят от интерпретации одного и того же фак­та. Так, безоговорочное следование закону можно расценивать как «инстинкт порядка», а при желании — и как «рабскую по­корность»; несоблюдение законов можно интерпретировать как «стремление жить свободно_у самому по себе», но можно — и как «анархию», «русскую вольницу». Грань между беспорядком и свободолюбием в этом смысле достаточно эфемерна, что не­вольно еще раз возвращает нас к идее о противоречивом, не всегда последовательном характере русских — к образу «рус­ских горок».