Нашествие могучих бомбардировщиков

 

В первой половине 1943 года одной из главных задач, поставленных перед Авиацией дальнего действия, являлась боевая работа по срыву железнодорожных перевозок войск и техники противника, а также нарушение снабжения войск, находящихся на фронте.

Эта боевая деятельность АДД, проходила по специальному плану, составленному Верховным Главнокомандованием. Особое внимание было обращено на западное и юго-западное направления. Кроме этого, АДД вела планомерную работу по борьбе с авиацией противника путем уничтожения его самолетов на аэродромах базирования, а также активно помогала боевым действиям Ленинградского и Северо-Кавказского фронтов. Планомерная боевая работа частей и соединений АДД по всем вышеуказанным объектам проводилась с января по 5 июля 1943 года, то есть до начала битвы на Курской дуге.

На западном направлении подверглись бомбардировке крупные железнодорожные узлы и станции на магистралях: Минск — Вязьма, Полоцк — Витебск — Гомель, Брест — Брянск — Орел.

Железнодорожные магистрали Минск — Вязьма и Брест — Брянск — Орел были основными путями, по которым противник производил крупные железнодорожные перевозки войск и техники на западном направлении. С наибольшей интенсивностью использовалась противником магистраль Брест — Брянск — Орел. Боевые действия АДД, и были направлены в основном на противодействие перевозкам войск и техники противника именно на этом направлении. Если за указанный выше период времени на магистраль Минск — Вязьма АДД произвела 1542 самолето-вылета, то на магистрали Брест — Брянск — Орел было сделано 10148 самолето-вылетов. Описать здесь каждый налет невозможно, но о результатах некоторых из них сказать стоит. На магистрали Минск — Вязьма подвергались массированным налетам в основном четыре железнодорожных узла: Минск, Орша, Смоленск и Вязьма. Под воздействием держались также шестнадцать промежуточных станций и поезда на перегонах, которые обнаруживались там нашими ночными охотниками и атаковывались пушечно-пулеметным огнем, главным образом с задачей пробить паровой котел паровоза, чтобы вывести его из строя, создать пробку и на возможно более длительный срок приостановить движение на данном участке. [302] В ночь на 5 мая 1943 года более ста самолетов произвели налет на железнодорожный узел Минск и на скопление войск и техники, а также на штабы и склады, расположенные в городе. Вот некоторые результаты этого налета, полученные от партизан: на железнодорожном узле разрушены товарные и пассажирские станции, паровозное депо, подвесной железнодорожный мост, электростанция. Разбито 30 эшелонов с живой силой, боеприпасами и техникой, 20 цистерн с горючим, 9 паровозов, сожжен склад с боеприпасами. Движение по железной дороге было прервано на трое суток.

В городе Минске разрушено здание (театр оперы и балета), где размещался штаб авиачасти и хранились конфискованные ценности, казармы, в которых уничтожено до 200 человек летного состава, здания, где немцы ремонтировали орудия и где было уничтожено от 200 до 300 автомашин, военные казармы, штаб воинской части и склады, полевая комендатура, два общежития с немцами, химический, дрожжевой и хлебный заводы. Повреждены станкостроительный и кожевенный заводы. Разбит дом немецкой фельдкомендатуры, где проходил банкет, из числа участников которого уничтожено 158 офицеров. Разрушены электростанция, радиостанция, корпуса клинического городка. В Грушевском и Коминтерновском поселках разрушены здания, в которых размещались немцы. Уничтожено 7 зенитных установок.

Уничтожено до 4000 немцев, в том числе генерал и 70 офицеров. По сообщениям самих немцев, убито 2000 солдат. Немецкий гарнизон из города эвакуировался и разместился в ближайших к Минску деревнях. Бомбежка вызвала среди немцев панику.

В массированных налетах на железнодорожный узел Орша участвовало одновременно от 180 до 230 самолетов в каждом. Вот частичные данные о результатах нашего налета, совершенного в ночь с 4 на 5 мая 1943 года.

На железнодорожном узле разбито шесть эшелонов с военной техникой, разрушено два железнодорожных моста. На центральном вокзале уничтожено четыре эшелона с боеприпасами и военным имуществом. После бомбежки находившиеся на станции снаряды рвались в течение трех суток. Разрушены пути, подходящие к центральному вокзалу. Разбиты два склада с боеприпасами и один с продовольствием. Из Витебска в Оршу направлены восстановительные поезда. В городе уничтожено до 3000 немецких солдат и офицеров, которые находились в казармах. Полностью разрушен центральный лагерь особого назначения, из двух лагерей военнопленных во время бомбежки разбежалось до 4500 человек. Разбито две тюрьмы, где убито много немцев, в том числе два генерала. Уничтожен дом с офицерами, здание комендатуры № 353, барак с полицаями. Разбито здание контрразведки, взорван склад с боеприпасами, уничтожены две зенитных батареи с расчетами. [303] Железнодорожные узлы Смоленск и Вязьма также подвергались многократным налетам с эффективными результатами. Планомерная систематическая боевая работа по уничтожению подвижного состава, а также по разрушению железнодорожных путей, помимо огромных материальных потерь, нарушала график движения эшелонов на многие часы, а подчас и дни.

Наиболее интенсивным и массированным ударам, как уже говорилось, подвергались крупные железнодорожные узлы и станции на магистрали Брест — Брянск — Орел. Это были совершенно правильные и своевременные мероприятия нашего Верховного Главнокомандования. Эта магистраль была необходима немцам для организации и проведения их главной в 1943 году наступательной операции на Курской дуге..

Если массированные удары по железнодорожным узлам на магистрали Минск — Вязьма наносились группами до 200 с небольшим самолетов, то плотность групп для нанесения ударов по крупным железнодорожным узлам на магистрали Брест — Брянск — Орел доводилась до 400 самолетов.

Массированные налеты больших групп самолетов давали и соответствующие результаты. Крупный железнодорожный узел Гомель, связывающий дороги на нескольких направлениях и интенсивно использовавшийся немцами для перевозок, подвергался массированным налетам группами более чем в 200 самолетов в каждой, а всего на этот объект сделано 1641 самолето-вылет.

Вот результаты некоторых налетов. На железнодорожном узле уничтожено более 40 эшелонов с боеприпасами, войсками, горючим и снаряжением.

Разбито и уничтожено 60 складов в интендантском городке, взорван крупный пороховой склад в районе станции Полесская, разбит паровозовагоностроительный завод. В городе разрушены щесть казарм с немцами, отдельный дом, где уничтожено до 300 немцев, разбиты два склада с боеприпасами, нефтехранилищами, бензосклад, продовольственный склад, большое бомбоубежище с немцами, завод «Сельмаш», военная комендатура, уничтожен артиллерийский склад, который горел в течение шести дней, разбиты два немецких штаба. Много бомб упало в район, где было сосредоточено более 100 танков, значительное количество их уничтожено, а из числа экипажей убиты до 150 человек. Движение по железной дороге Гомель — Новозыбков в апреле было приостановлено.

В результате наших налетов в марте железнодорожный узел Унеча полностью выведен из строя, а железная дорога Унеча — Брянск не работала с 10 по 18 марта. [304] Уничтожено много танков и автомашин, разбито два эшелона с вооружением, уничтожены эшелоны с горючим и с живой силой, разрушены здания станции и депо, разбит склад с горючим, в бомбоубежище уничтожено более 100 немцев. В городе разбит лагерь военнопленных, откуда разбежалось до 3000 человек, разбито до 400 автомашин, разрушена электростанция. Уничтожено более 1300 солдат и офицеров.

Брянский железнодорожный узел являлся крупной базой снабжения армейского и фронтового значения, а также узлом соединения нескольких железнодорожных магистралей. Этот объект приковывал к себе наше внимание, и удары по нему были систематическими и массированными.

Одновременно поражались и военные объекты в окрестностях узла и в городе. О важном значении этого узла говорит и количество боевых вылетов, сделанных по нему. Их было 2852. Противнику здесь был нанесен значительный урон. Движение на участке железной дороги Рославль — Брянск в марте было остановлено. Чтобы проталкивать свои эшелоны, противник был вынужден ввести обходной путь Рославль — Кричев.

Железнодорожный узел Орел также явился одной из основных баз снабжения противника на центральном участке фронта. Там были сосредоточены крупные склады, резервы войск, находящихся на отдыхе, в переформированиях, на погрузке и выгрузке, а также большое количество различной техники. На эту цель было сделано 2060 самолето-вылетов. 4 июня 1943 года был проведен наиболее крупный налет, в котором участвовало 400 самолетов. В результате этого налета было создано большое количество очагов пожара, сопровождавшихся сильными взрывами, пламя которых достигало высоты 200–300 метров. Горели железнодорожные эшелоны, склады, станционные здания, емкости с горючим. Пламя пожаров и взрывов освещало всю территорию железнодорожного узла и наблюдалось экипажами с расстояния более двухсот километров!

Наряду с крупными железнодорожными узлами подвергались налетам десятки более мелких узлов и станций, а также перегоны и мосты через реки.

Например, были разрушены железнодорожные мосты через реку Болва (севернее Брянска) и через реку Снежеть (на участке Брянск — Карачев), восстановление которых доставило много хлопот противнику. Ночные же охотники и здесь на этой магистрали делали свое дело — выводили из строя паровозы на перегонах, а одиночные бомбардировщики разрушали на перегонах железнодорожные пути и полотно. Такие железнодорожные узлы, как Полоцк, Витебск, Могилев и некоторые другие, бомбились группами в количестве сто или немногим более самолетов. [305] В ночь на 28 мая 1943 года в результате массированной бомбежки селезнодорожного узла Могилев были полностью уничтожены находившеся здесь эшелоны, в том числе три с военной техникой и три с гражданскими немцами, собранными по приказу для эвакуации в Германию, разрушены станции Могилев-2, Могилев-8, мост через Днепр, уничтожено два склада с боеприпасами и один с продовольствием. В городе число уничтоженных гитлеровцев достигло 4000 человек, в том числе много летного состава.

Центральная часть города, где жили немцы, разрушена до основания.

Уничтожены квартиры и общежития немцев на улице Селянского, разбиты три дома, где помещался штаб, — уничтожено до 300 немцев, дом гестапо — уничтожено до ста немцев. Разбиты 1500 автомашин и до ста мотоциклов. Во время бомбежки среди немцев возникла паника, они бежали из города на запад. В этом же направлении бежали немцы из Ямницы. При встрече между ними завязался бой, длившийся полтора часа. Обе стороны думали, что встретились с партизанами. Город после бомбежки был оцеплен и все мобилизованы для вывозки трупов. Могилев считался немцами довольно глубоким тылом, но их благоденствие здесь оказалось весьма коротким.

Железнодорожные магистрали юго-западного и южного направлений также были в поле нашего зрения. Бомбардировкам подверглись крупные железнодорожные узлы и железнодорожные станции на магистралях Курск — Льгов — Киев — Харьков — Лозовая — Синельниково — Запорожье, Харьков — Полтава — Кременчуг, Харьков — Красноград — Днепропетровск, а также крупные железнодорожные узлы и станции Северо-Донецкой и Южно-Донецкой железных дорог. На эти объекты направлялись группы в несколько десятков самолетов каждая. Лишь на железнодорожный узел Киев ходили группы в сто и более самолетов в каждой. Вот некоторые результаты по Киеву: в мае разрушено здание городской управы, здание политехнического института, где размещались немцы, немецкая военная школа, велозавод, фанерный завод, спиртовой завод, автомобильно-ремонтная база с техшколой, два склада с боеприпасами, хлебозавод и десятки автомашин с мукой, завод «Большевик», театр, где шло совещание, и было уничтожено до 700 офицеров, в том числе генерал. В Киево-Печерской лавре уничтожено 200 гитлеровцев. Разбит Петровский железнодорожный мост. В городе уничтожено до 3000 фашистов, захоронение которых длилось в течение пяти дней. Немцами был объявлен траур.

Бомбежкой в июне были разрушены вокзалы Киев-1, Киев-2, движение прервалось на шесть суток. При бомбежке с вокзала разбежалось два эшелона молодежи, собранной для принудительной отправки в Германию.

Поврежден аэродром, разбиты ангары и самолеты, находящиеся в ремонте.

Прямыми попаданиями бомб в хранилище были вызваны взрывы, продолжавшиеся в течение пяти часов. В городе разрушено много военных объектов. Раненых немцев эшелонами отправляли в Германию. [306] На юго-западном и южном направлениях сделано 3035 самолетовылетов.

Всего, выполняя поставленные Ставкой задачи по нарушению железнодорожных перевозок по указанным выше направлениям, с января по июль 1943 года АДД, произвела 15328 самолето-вылетов. …Бывая у Верховного, нужно было весьма сжато докладывать о проделанной работе. С ним общалось очень много народа, поэтому он дорожил своим временем и не тратил его зря. В распределении своего рабочего дня, если так можно назвать время, затрачиваемое на работу во время войны, когда по сути дела уже давно перемешались день и ночь, Сталин был пунктуален.

Назначенное для докладов время точно выдерживалось. За всю войну мне помнится только один случай, когда, будучи вызванным к нему, я ждал в приемной три или четыре минуты — составление сводки Совинформбюро заняло у Верховного времени немного больше, чем предполагалось.

Обычно, когда я входил в кабинет, Сталин смотрел на большие часы, установленные в углу, или вынимал из кармана свои старинные серебряные часы «Павел Буре» с двумя крышками. Часы заводились ключиком, висевшим на цепочке. Молчаливый взгляд Верховного как бы подчеркивал проверку своевременности твоего прибытия. Не думаю, чтобы это касалось только лично меня. Строгость распределения времени чувствовалась во всем, начиная с требования совершенно краткого, но четкого изложении вопроса, по которому вы пришли. Не могло быть и речи, чтобы кто-то мог нарушить этот порядок. Однако со мной такой случай был, и я хочу о нем рассказать.

Зимой 1942/43 годов находился я на одном из фронтов — Калининском или Западном, когда мне позвонил Верховный и сказал, что я нужен в Москве.

Спросил, как я думаю добираться и когда, по моим расчетам, я могу прибыть. Аэродром, с которого можно было вылетать, находился на значительном расстоянии от командного пункта фронта, и попасть туда можно было на самолете У-2, идя на бреющем полете. Получалось, что быть в столице я смогу лишь в 10–11 часов на другой день. Подумав немного, Сталин назначил встречу на 14 часов дня.

Связавшись со штабом, я дал указание, чтобы самолет из Москвы прибыл за мной на следующий день к 10 часам утра. Держать тогда самолеты на фронтовых аэродромах было нельзя из-за налетов самолетов противника. На следующий день, перелетев на аэродром, куда должен был прибыть за мной самолет, последнего я там не обнаружил. Уже 11 часов, а самолета все нет. Меня начало охватывать беспокойство: не сбили ли самолет на маршруте? [307] Какие-либо другие версии мной исключались, ибо работа штаба была точной во всем. Потеряв надежду на прибытие самолета и не имея возможности связаться с Москвой и сообщить, что в назначенное время я прибыть не могу, пошел было к У-2, чтобы улететь опять на КП фронта и оттуда соединиться со штабом. И тут в воздухе появился мой самолет.

Узнал его сразу по «Чайкам» — радионавигационным приборам, установленным на фюзеляже, когда я еще командовал полком в Смоленске.

Пока подруливал самолет, я оставался в недоумении, что же произошло, и собирался спросить об этом у летчика Михаила Вагапова и борттехника Константина Тамплона, которые летали со мной со времен Халхин-Гола.

Однако по их смущенным лицам я понял, что расспросы ни к чему. Молча сел в самолет и до самой Москвы никаких разговоров не вел. Один вопрос довлел надо мной: что скажу я Верховному, чем оправдаю свое опоздание, которое, как я понял, оправдывать было нечем. Встретивший нас начальник штаба АДД, доложил — задержка с вылетом произошла потому, что не могли найти Вагапова, который, не сказав никому ни слова, отправился накануне на свадьбу к своему товарищу. Разыскали Вагапова только утром. Посылать другой самолет, экипаж которого не знал аэродрома, где нужно было производить посадку, начальник штаба не решился. После такого доклада, как говорится, можно только руками развести…

Дав указание снять Вагапова с должности шеф-пилота, поехал я прямо с аэродрома в Кремль. Когда туда прибыл, часы показывали без четверти три.

Встретив удивленный взгляд помощника Сталина, даже не спросившего меня о причине опоздания, я пошел с тяжелым сердцем в кабинет Верховного.

При моем появлении Сталин, как обычно, посмотрел на часы, стоявшие в углу, вынул свои и, показав их мне, задал один-единственный вопрос:

— Что случилось?

Видимо, зная мою точность и пунктуальность во всех делах, он и сам был удивлен моим опозданием, считая, что произошло что-то необычное.

Коротко доложил я ему о происшедшем, еще не зная, как он на это будет реагировать. Честно говоря, ведь случай-то был безобразный! Немного походив, Верховный спросил:

— Что же вы думаете делать со своим шеф-пилотом?

Такого вопроса, прямо сказать, я не ожидал. Доложил о принятом мной решении и уже отданных на сей счет указаниях.

— А вы давно с ним летаете?

— С Халхин-Гола, товарищ Сталин, — ответил я.

— И часто он у вас проделывает подобные вещи? [308] — В том-то и дело, товарищ Сталин, что за все годы совместной работы это — первый случай. Я никогда и мысли не допускал, что с ним может быть что-либо подобное.

— Вы с ним уже говорили?

— Нет, товарищ Сталин, не говорил. Какой же тут может быть разговор?!

— А вы не поторопились со своим решением? Как-никак, не первую войну вместе…

Высказанное Сталиным озадачило меня. Подумав немного, я ответил:

— Это верно, товарищ Сталин, однако порядок есть порядок и никому не позволено его нарушать, да тем более, как это сделал Вагапов. Да и наказание-то ему невелико, учитывая его проступок.

— Ну что же, вам виднее, — заключил Верховный и перешел к вопросам, по которым я был вызван.

Однако этим дело не кончилось, время от времени Сталин спрашивал, где находится сейчас Вагапов, который через несколько месяцев был возвращен все же на свою старую должность…

Вот так, единственный раз за всю войну был со мной случай, когда я не явился к Верховному в назначенное им время, не доложив ему об этом. …Как я уже говорил, кроме боевой работы по железнодорожным магистралям, АДД выполняла самостоятельные задачи и по борьбе с немецкой бомбардировочной авиацией. Ударам с воздуха подвергались аэродромы противника в районах Орши, Смоленска, Клинцов, Сещи, Алсуфьева, Брянска, Карачева, Орла, Полтавы, Запорожья, Мариуполя, Мелитополя, Авдеевки.

Налеты наших самолетов на указанные аэродромы вызвали большое количество пожаров и взрывов. Горели самолеты, аэродромные постройки, взрывались склады боеприпасов и бензохранилища. Отдельные пожары на аэродромах подчас превращались в площадные. В один из налетов на аэродром в районе Брянска в момент бомбометания произошел взрыв с выбросом пламени и дыма на высоту до 2000 метров, а самолет, находившийся в этот момент над этим местом, был подброшен взрывной волной до 4000 метров. Такое явление можно назвать уникальным. Сотни пожаров, возникших непосредственно на летных полях, указывали на успешные действия наших экипажей. Ввиду того, что население в районе аэродромов было выселено, получить полную информацию о результатах наших налетов, за исключением отрывочных данных, не представилось возможным, но и по скудным данным, полученным с отдельных аэродромов по отдельным налетам, насчитывается 109 самолетов и четыре ангара с их содержимым, уничтоженных нашими экипажами в разное время. Всего по указанным выше аэродромам за этот период АДД, сделала 4553 самолето-вылета. [309] Одновременно по плану Верховного Главнокомандования АДД вела активную деятельность в интересах войск Северо-Кавказского фронта.

На Керченском и Таманском полуостровах АДД разрушала переправы через Керченский пролив, уничтожала самолеты противника на аэродромах, бомбардировала портовые сооружения, плавучие средства, скопление войск и техники противника в портах и на косе Чушка.

АДД уничтожала скопления эшелонов на железнодорожных узлах Ростов, Кропоткин, Тихорецк, Армавир, а также в Крыму (Донской и Владиславовка).

Для более эффективных действий в условиях меняющейся фронтовой обстановки на юге была создана специальная оперативная группа, действовавшая там под руководством моего заместителя генерала Н. С.

Скрипко с 17 апреля по 23 мая и совершившая за этот период 2419 самолето-вылетов. В период только с 17 по 24 апреля на аэродроме Сарабуз уничтожено 70 самолетов и много солдат и офицеров. На аэродроме Саки уничтожено 100 самолетов и 36 летчиков. На аэродроме Багерово уничтожено 10 самолетов. По показаниям летчиков немецкой 55-й бомбардировочной эскадры, сбитых 4 мая 1943 года, стало известно, что авиация, действовавшая с аэродромов Крыма, ввиду интенсивных налетов нашей авиации покинула Крым и перебазировалась в Донбасс на аэродром Сталино и оттуда стала действовать по Северному Кавказу. Кроме аэродромов Саки, Сарабуз и Багерово, наша авиация действовала также и по аэродромам Керчь-2, Тамань, Анапа, но данных по результатам действий по этим аэродромам, ввиду отсутствия там наших людей, не получено. По аэродромам сделан 1141 самолето-вылет и по сообщениям командования Северо-Кавказским фронтом деятельность авиации противника в результате наших налетов сократилась в два раза.

Наши экипажи наносили удары также и по узлам сопротивления и войскам противника в районе населенных пунктов Крымская, Гладневская, совхоз Красный, Русское, Нижне-Грачевский, Молот, Ленинское (все пункты 8-22 километра северо-западнее и западнее Крымской). Сюда произведено 1108 самолето-вылетов. По скоплению войск и техники противника в районах поселков Верхний Адагун, Нижняя Баканская, Верхняя Баканская, Гайдук (8-28 километров юго-западнее Крымской) сделано 765 самолето-вылетов.

Бомбардировались и другие места скопления войск и узлы сопротивления противника на Кубани. По крупным скоплениям войск и техники в районе Темрюка было сделано 812 самолето-вылетов.

Наносились также удары по портам Севастополь, Феодосия, Ялта, Евпатория, Керчь, Сенная, Тамань.

Всего в интересах Северо-Кавказского фронта с 18 апреля по 18 июля АДД сделала 6539 самолето-вылетов. [310] Не оставались без поддержки АДД и боевые действия войск Ленинградского фронта. АДД, действовала по укрепленному району ленинградской группировки противника, разрушала оборонительные сооружения, уничтожала живую силу и технику в населенных пунктах севернее, северо-восточное и юго-восточнее железнодорожного узла Мга, препятствовала железнодорожным перевозкам, уничтожала самолеты и выводила из строя летные поля на аэродромах.

Войска в районе Синявино бомбардировались крупными группами самолетов массированно, что давало наиболее ощутимые результаты. Так, в одиннадцати налетах на этот район принимало участие 1299 самолетов. Не один раз мы вместе с командующим фронтом Леонидом Александровичем Говоровым бывали на переднем крае и наблюдали за боевой работой экипажей АДД. Нужно сказать, что передний край наших войск и войск противника на Ленинградском и особенно на Волховском фронтах находились друг от друга весьма близко. На Волховском фронте, которым командовал Кирилл Афанасьевич Мерецков, нам с ним довелось при массированном налете наших самолетов быть на переднем крае, траншеи которого находились всего в нескольких десятках метров от траншей противника, подвергавшихся бомбардировке. Мы на себе испытали моральное воздействие от таких массированных ударов.

Нужно сказать, что хотя оба командующих совершенно не походили друг на друга ни по характеру, ни по организации боевых действий своих войск, в вопросах применения стратегической авиации у них было всегда одно мнение — применять ее массированно, с относительно крупными калибрами бомб — 250 и 500 килограммов. Я сам всегда был сторонником именно такого применения АДД, и всегда, бывая у этих командующих, убеждался в правильности таких решений. Но не всякий командующий считал это лучшим методом использования бомбардировщиков. Получая определенное количество самолето-вылетов, некоторые командующие стремились дать нам как можно больше целей, и приходилось подчас доказывать нецелесообразность распыления сил.

Здесь следует сказать, что обычно, когда фронту придавались те или иные соединения фронтовой авиации, командование этого фронта обязано было обеспечить эти соединения всем необходимым: размещением, питанием, снабжением, боеприпасами, горючим и др. Совершенно естественно, что, имея лимит на определенное количество заправок, командующий фронтом должен был думать о том, когда и где ему лучше использовать свою авиацию. Совсем другое дело с АДД. Это был своеобразный подарок.

Командующий фронтом ничего не выделял этой авиации, у нее все было свое.

Ей ставились лишь боевые задачи, и понятно, что было желание поставить таких задач побольше. [311] Надо сказать, что АДД и ее представители всегда были желанными «гостями» на любом из фронтов в течение всей Великой Отечественной войны.

Массированным ударам в период 1 июня — 31 августа 1943 года, каждый раз по личному указанию Верховного, подвергалась беззаботинская группировка, ведущая систематический обстрел Ленинграда из дальнобойных тяжелых орудий. После наших налетов артобстрелы прекращались на несколько дней.

Ленинградцы, которые были в городе в годы блокады, хорошо это знают и помнят. За указанный период АДД произвела по беззаботинской группировке 940 самолето-вылетов. Поэтому, когда летный состав АДД в нелетную погоду появлялся иногда в театрах Ленинграда, публика оказывала им такие знаки внимания, что выбраться из театра для них составляло целую проблему.

Приведу здесь статью «Расплата» известного писателя Николая Тихонова, написанную им для газеты «Красный Сокол» (1 сентября 1943 года):

«В августовском календаре Ленинграда прошли дни, когда бывали торжественные собрания, когда чествовали героев фронта, когда собирались для обсуждения деловых вопросов. Но в этом календаре был и один мрачный день, в который немцы совершили очередное преступление.

Они обрушили вихрь снарядов на людные улицы и снова пролили кровь ленинградцев. Падал бухгалтер, вышедший полить свою грядку после служебных часов, падали женщины, зажимая овощи, которые они везли с огородов домой своим детям, падали мирные пешеходы, возвращающиеся в свои жилища, дети, шедшие с матерями, старики, вышедшие подышать свежим воздухом. Осколки били стекла, рвали стены домов, впивались в трамваи, кромсали людей. Дым стлался по улицам. Работали девушки из МПВО, санитарки, милиционеры.

Вокруг валялись на асфальте сумочки со скромными покупками, обеденные судки, свекла, морковь, рассыпанные огурцы; валялись береты, клочья одежды, газеты, книжки, зонтики.

Воздушная волна бросала прохожих о землю, они подымались, сжимая кулаки, уносили раненых, грузили на грузовики трупы молча и быстро.

Порванная проволока, провода вились на рельсах. Приехали монтеры и техники. Через час трамваи шли, как будто не было этого данного налета.

Улицы прибрали и вымыли. Окна закрыли фанерой, но преступление осталось преступлением, которое мы записали в счет мести. Это преступление требовало наказания. И наказание пришло быстрее, чем думали немцы.

Эти тупые убийцы, обстреляв, ходили руки в карманы, курили свои вонючие сигаретки и рассказывали анекдоты, сидели в блиндаже, не подозревая, что возмездие над головой. [312] В одну августовскую ночь над всем районом их расположения вспыхнули огромные осветительные лампы, и рев многих моторов покрыл ожесточенную стрельбу зениток. Это было нашествие могучих бомбардировщиков, прорезавших ночь во всех направлениях. Если бы немцы обыскали ленинградские аэродромы, они бы не нашли этих кораблей. Они, как в легенде, взялись из-под земли, но они действовали как судьи, как каратели, как мстители.

Все, что было спрятано в этом районе — батареи и склады, блиндажи и площадки, — все взлетело на воздух.

Если бы можно было писать огненными буквами на августовском небе: месть за ленинградцев, — то летчики написали бы именно это.

Взрывы были непрерывны. Казалось, тьма, стоявшая над сухим светом слепящих ламп, изливалась водопадом металла на головы немцев. Этот небесный огонь пожирал землю, на которой метались немцы. Как ни прятались они, вжимая голову в плечи, их всюду находили ночные мстители. Когда отбушевал этот прибой воздушного океана, лампы догорели и тишина ночи прикрыла исполосованный взрывами, разваленный район, где остались груды разбитого барахла, там, где были немецкие позиции.

Уцелевшие вылезли из-под руин, вероятно, ходили, не помня себя от страха, между орудий и трупов, думая, что это кара, неожиданно упавшая на них, вся, что ночная ярость налета исчерпана за один раз.

И они снова ошиблись.

Новой ночью повисли лампы и новые тонны металла, ревя, гудя, обрушились на то, что уцелело от предыдущего налета. Это походило на извержение вулкана, и опять самолеты взялись как из-под земли.

Они прочесали немецкие позиции раскаленным гребнем. И зловещая тишина встретила утро там, где прятались фрицы, подло наносившие удары по Ленинграду, сияло утро, и ни одно орудие не стреляло по городу.

Так было наказано преступление судом советского народа и советского оружия».

Вот так помогал личный состав АДД, жителям Ленинграда в те долгие дни блокады города.

АДД, как всегда, не забывала железнодорожные станции и узлы, такие, как Псков, Дно, Мга, Тосно. Приведу здесь лишь данные по массированному налету наших экипажей на район Пскова. 23 июня 1943 года железнодорожный узел оказался сильно разрушенным, разбито железнодорожное полотно и находившиеся там эшелоны с боеприпасами и инженерным имуществом. Разбиты классные вагоны, где находился штаб и жили офицеры. Взорваны два склада с боеприпасами и сожжен склад с горючим. Разбита товарная станция, разбит железнодорожный мост через реку Великую. [313] Движение поездов приостановлено. Поврежден мост через реку Череха и взорван склад артснарядов. Разбит склад боеприпасов в бывшем лагере Череха, сожжен склад горючего южнее Пскова, уничтожена зенитная артиллерия в районе вокзала и железнодорожного моста через реку Череха. В городе прямым попаданием разбиты Иркутские казармы. Уничтожено до 1500 солдат и офицеров. Квартал оцеплен немецкой охраной и гражданское население не допускается. Сожжен бензосклад между Пантелеевским монастырем и кирпичным заводом. Кирпичный завод разрушен, рабочие распущены.

Уничтожено 10 складов с продовольствием и другим имуществом. Разбиты казармы в Промежицах, где располагалась кавалерийская часть. Взорвано три склада с боеприпасами на южной окраине города и в районе Пески, и так далее. На аэродроме уничтожено 12 самолетов, уничтожено несколько зенитных точек и повреждена взлетная полоса. Немцы в панике покидают город. Идет спешная эвакуация оставшихся складов боеприпасов, горючего и продовольствия. Рассредоточено скопление войск. Партизаны сообщили, что такого удара еще никогда не было.

За указанный период в интересах войск Ленинградского фронта АДД, произвела 5356 самолето-вылетов. 27 июня 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР высокое звание Героя Советского Союза получили: штурман 19-го гвардейского авиационного полка АДД капитан М. Н. Алексеев, командир эскадрильи 746-го полка капитан Н. А. Ищенко, командир отряда 3-го полка капитан Н.

С. Куракин, командир эскадрильи 101-го полка капитан Б. Г. Лунц, командир эскадрильи 8-го гвардейского полка майор П. М. Радчук, командир эскадрильи 19-го гвардейского полка капитан В. В. Решетников, штурман эскадрильи 8-го гвардейского авиаполка лейтенант В. Ф. Рощенко, штурман эскадрильи 746-го авиаполка майор С. Ф. Ушаков и штурман эскадрильи 8-го гвардейского авиаполка капитан П. П. Хрусталев.

Ордена Ленина получили старшие лейтенанты А. И. Авдалов и М. В. Бабушкин, капитаны Ф. И. Кондрашов, Л. Н. Матросов, младшие лейтенанты А. П. Левашов, М. И. Недосекин и П. М. Фуре, а также лейтенант А. М. Черепанов, майор А. А. Смирнов и другие.

Ордена Красного Знамени получили лейтенанты Н. А. Лужин и П. Ф. Рвачев, старшие лейтенанты С. Ф. Рукавишин, В. М. Федоренко, П. Ф. Сухарев, капитаны Н. А. Крапива, М. А. Лобачев, А. А. Никаноров, А. М. Осипов, майоры В. И. Патрикеев, Д. В. Чумаченко, А. С. Петушков, младшие лейтенанты Е. Н. Соснов, Е. И. Горелик, старшины Н. Л. Бондаренко, Б. А. Тайманов и многие другие.

Орденом Отечественной войны 1-й степени награждены майор В. И. Масленников, старший техник-лейтенант Г. А. Фомичев, полковник А. В. Матеркин, старшина А. В. Жильцов, младший лейтенант М. Г. Хасанов и другие. [314]

 

«Неужели Рокоссовский ошибается?..»

 

Прежде чем перейти к описанию боевых действий АДД во время Курской битвы, считаю полезным и нужным весьма коротко остановиться на событиях, которые имели место после завершения Сталинградской битвы. 4 февраля К. К. Рокоссовский был отозван Ставкой из Сталинграда, и ему не пришлось как командующему войсками Донского фронта принять участие в митинге, который был организован в Сталинграде по поводу разгрома противника и окончательного освобождения города. Присутствовал на митинге Н. С. Хрущев. Упоминаю об этом лишь потому, что, когда отмечалось 20-летие победы в Сталинградской битве, на всех экранах нашей страны Хрущев показывался как главный участник этого события…

Прибыв в Ставку, Рокоссовский получил новое назначение — командующим войсками вновь созданного Центрального фронта, место которого было определено между Брянским и Воронежским фронтами.

Наступательные операции войск Брянского, вновь организованного Центрального и Воронежского фронтов продолжались, однако сопротивление оправившегося от разгрома под Сталинградом противника нарастало, он стал переходить к контрударам и временно опять занял Харьков и Белгород.

Во второй половине марта Ставкой было принято решение о прекращении наступления с тем, чтобы дать отдых войскам, пополнить их, подтянуть тылы. К этому моменту противнику удалось удержать в своих руках два важных в стратегическом отношении выступа, один из них находился восточнее и юго-восточнее Орла, второй же восточнее и северо-восточнее Харькова. Наши войска продвинулись между этими выступами вперед на запад до 200 километров. Так образовалась огромная, во много сот километров дуга, которая получила наименование Курской. Оборона Курской дуги была поручена войскам Центрального и Воронежского фронтов, которыми командовали К. К. Рокоссовский и Н. Ф. Ватутин. Центральному фронту было поручено организовать оборону на рубеже Городище, Малоархангельск, Троена, Лютеж, Коренево — протяжением 306 километров, за остальной участок дуги отвечали войска Воронежского фронта.

Я здесь особенно хочу подчеркнуть следующее. Имелось совершенно определенно в виду, что оборона здесь временная, и как только будут накоплены силы и средства, наступление будет тотчас продолжено. [315] Однако мысли и действия Рокоссовского не соответствовали указанным намерениям. В апреле, когда для ознакомления с положением и нуждами Центрального фронта прибыли член Государственного Комитета Обороны Г. М. Маленков и заместитель начальника Генерального штаба А. И. Антонов[93] с сопровождавшими их лицами, Рокоссовский прямо высказал им свои соображения — сейчас нужно думать не о наступлении, а готовиться и готовиться как можно тщательнее к обороне, ибо противник обязательно использует выгодную для него конфигурацию фронта и попытается ударами с севера и юга окружить войска обоих, Центрального и Воронежского, фронтов для того, чтобы добиться решительных результатов в ведении войны. В подтверждение тому Константин Константинович приводил имеющиеся данные о переброске немцами войск и техники в районы Орла и Белгорода. Маленков предложил Рокоссовскому написать докладную записку по этому вопросу Сталину, что и было сделано. В записке также было написано о насущной необходимости создания крупных резервов Ставки, которые должны быть расположены за фронтами, обороняющими Курскую дугу, и которые в любой момент могли бы быть брошены на угрожаемый участок.

Записка Рокоссовского возымела действие. Обоим фронтам были даны указания об усилении работ по организации обороны, а в мае — июне 1943 года в тылу обоих фронтов был создан Резервный фронт, который в дальнейшем при вводе его в действие был назван Степным.

Уверенность Константина Константиновича в том, что именно на Курской дуге будет решаться успех кампании 1943 года, видна и в проведенных им мероприятиях по организации глубокоэшелонированной обороны. Так, глубина обороны вместо предполагавшихся 120–130 километров была доведена им на отдельных, наиболее угрожаемых, направлениях до 150–190 километров, где было оборудовано шесть основных оборонительных полос, не считая промежуточных рубежей и отсечных позиций. Войсками фронта было отрыто 5000 километров траншей и ходов сообщения, установлено 400000 мин и фугасов и так далее. Главной наступательной силой у немцев были танки, и Константин Константинович на ожидаемых участках возможного их прорыва создал противотанковую оборону глубиной 30–35 километров с большим количеством противотанковых районов с сотнями противотанковых опорных пунктов. Кроме этого, на танкоопасных направлениях были созданы сплошные зоны заграждений в виде надолбов, противотанковых рвов, лесных завалов, минных полей. Были сформированы подвижные отряды на случай прорыва танков, противотанковые артиллерийские резервы, которые в любой момент могли быть брошены на угрожаемые участки. [316] Организации системы огня было придано особое значение. Все было нацелено на уничтожение танков, самоходных артиллерийских установок и отсечение от них пехоты врага. Большое значение Рокоссовский придавал подвижным резервам. Целая танковая армия (2-я танковая) была выведена во второй эшелон. Два танковых и один стрелковый корпуса находились во фронтовом резерве, а кроме того, в резерве командующего фронтом находились три артиллерийских противотанковых бригады и два противотанковых полка.

Все в организации обороны Центрального фронта строилось на ее подвижности. Кроме того, на ожидаемых возможных направлениях наступления противника (по фронту это составило 95 километров) было сосредоточено более половины всех стрелковых дивизий, 70 процентов артиллерии и почти 90 процентов танков! В остальной полосе обороны (протяженностью 211 километров) оставалось менее половины пехоты, треть артиллерии и менее пятой части танков.

Командующий Воронежским фронтом генерал Ватутин строил свою оборону по-иному. Он предпочел зарывать танки в землю и равномерно рассредоточил имеющиеся у него силы и средства по всей полосе обороны фронта.

Накапливание сил и средств с обеих сторон шло довольно интенсивно, с той лишь разницей, что противник не мог длительное время нормально питать свои войска всем необходимым, ибо это требовало огромного количества подвижного состава, так как все приходилось везти из глубины, в то время как наши войска таких затруднений не испытывали. …Чем дальше шло время, тем больше и больше нарастало напряжение и, я бы сказал, появилась некоторая нервозность и у нашего руководства. Дело в том, что с обеих сторон было сосредоточено огромное количество войск и техники, которые вполне могли бы быть применены в наступательной операции. Не все у нас в военном руководстве были согласны с ожиданием наступления со стороны противника. Некоторые предлагали нанести упреждающий удар, а проще говоря, нам первым начать наступление. Эти предложения несколько колебали уверенность Верховного в принятом им решении вести на Курской дуге оборонительные действия. Бывая у него с докладами, я слышал высказываемые сомнения в том, что правильно ли мы поступаем, дожидаясь начала действий со стороны немцев… Однако такие разговоры кончались тем, что Сталин заключал: «Я верю Рокоссовскому».

Но чем ближе подходило лето, тем острее чувствовалась напряженность.

Здесь уже стоял вопрос, чьи нервы крепче. С начала мая мы получали агентурные данные о том, что то 2-го, то 12-го числа этого месяца немцы начнут наступление. [317] Но названные дни проходили, а никаких наступательных действий противник не начинал. Фронты же, естественно, принимали соответствующие меры к отражению возможного наступления.

Проходил июнь… Опять всплыли разговоры об упреждающем ударе.

Рокоссовский тоже стал нервничать, опасаясь, как бы не было принято решение о нанесении такого удара. А было, конечно, отчего нервничать.

Примерно равное соотношение сил с обеих сторон давало огромные преимущества той стороне, которая будет обороняться, и малые надежды на успех той стороне, которая будет наступать. Как известно, обороняющемуся (конечно, если он знает военное дело) нужно куда меньше сил для того, чтобы отразить наступление противника.

И все-таки, у кого будет больше здравого смысла — терпеливо ждать?!

Организованная оборона давала твердую уверенность Рокоссовскому, что он разгромит противника, а возможное наше наступление наводило на размышления. Как-никак, а перед фронтом немцы, хотя не те уже, конечно, какими они были раньше, но все же немцы, а с ними он сталкивался и под Москвой, и в Сталинграде, и знал им, если можно так выразиться, цену.

При том соотношении сил и средств, которое сложилось сейчас, трудно было надеяться на уверенный успех в случае наших наступательных действий.

Ведь каждый командующий стремится решить поставленную задачу с меньшими потерями. А возможные наступательные действия в сложившихся условиях малой кровью обойтись не могли… Мы уже имели печальный опыт, намереваясь в августе и зимой 1942 года ликвидировать Ржевский выступ, обороняемый противником, но понесли большие потери, не достигнув поставленной цели.

Наконец, в конце июня поступили данные, что противник начнет наступление 2 июля. Войска были приведены в надлежащую готовность, но немецкое наступление вновь не состоялось. 3 июля его также не было. 4 июля — то же самое. Напряжение стало предельным.

В ночь на 5 июля я был на докладе у Сталина на даче. Он был один.

Выслушав мой доклад и подписав представленные бумаги, Верховный сразу заговорил о Рокоссовским. Он довольно подробно вспомнил деятельность Константина Константиновича и под Москвой, и под Сталинградом, особенно подчеркнув его самостоятельность и твердость в принятии решений, обоснованность вносимых им предложений, которые всегда себя оправдывали.

Наконец, Сталин заговорил о создавшемся сейчас положении на Центральном и Воронежском фронтах. Рассказал о своем разговоре с Рокоссовским, когда тот на вопрос, сможет ли он сейчас наступать, ответил, что для наступления ему нужны дополнительные силы и средства, чтобы гарантировать успех, и настаивал на том, что немцы обязательно начнут наступление, но не выдержат долго, ибо транспортных средств у них еле хватает сейчас лишь на то, чтобы восполнять текущие расходы войны и подвозить продовольствие для войск, и что противник не в состоянии находиться в таком положении длительное время. [318] — Неужели Рокоссовский ошибается?.. — Немного помолчав, Верховный сказал: — У него там сейчас Жуков.

Из этой реплики мне стало ясно, с какой задачей находится Георгий Константинович у Рокоссовского. Было уже утро, когда я собирался попросить разрешения уйти, но раздавшийся телефонный звонок остановил меня. Не торопясь, Сталин поднял трубку ВЧ. Звонил Рокоссовский.

Радостным голосом он доложил:

— Товарищ Сталин! Немцы начали наступление!

— А чему вы радуетесь? — спросил несколько удивленно Верховный.

— Теперь победа будет за нами, товарищ Сталин! — ответил Константин Константинович.

Разговор был окончен.

— А все-таки Рокоссовский опять оказался прав, — как бы для себя сказал Сталин. И, обращаясь ко мне, добавил: — Отправляйтесь, пожалуйста, на Курскую дугу, свяжитесь с Жуковым и помогайте им там. О том, что вы вылетаете, я Жукову сообщу.

Распрощавшись, я вернулся в штаб, оттуда выехал прямо на аэродром и — снова на фронт.

Считаю нужным привести эти факты потому, что укоренилось такое мнение: оборонительные действия на Курской дуге были заранее предусмотрены, и они рассматриваются сейчас как само собой разумеющееся. В действительности события протекали по-иному. Именно на Курской дуге было решено нашим Верховным Главнокомандованием продолжить дальнейшие наступательные действия. Гитлер также решил именно здесь искать успешного решения кампании 1943 года. Рокоссовский первым разгадал замысел противника, но было не так-то просто подготовку наступления переключить на организацию глубокоэшелонированной обороны, выиграть время и заставить немцев начать наступление первыми. Это был напряженнейший отрезок времени, когда, можно прямо сказать, шла борьба двух мнений — наступать или продолжать обороняться.

Уже в непосредственной близости начала немецкого наступления не снимался с повестки дня вопрос возможности наступления наших войск и нанесения упреждающего удара. Как свидетельство тому, я и привожу разговор со Сталиным на эту тему всего лишь за считанные часы до того, как немцы все же первыми начали свои боевые действия. Возможность нашего наступления не снималась с повестки дня до самой последней минуты. [319] Не всегда те или иные директивы дают право утверждать, что было именно только так, как там написано. Мы бывали свидетелями и того, что директивы предписывали одно, а на войне в действительности получалось другое. Непосредственные же участники тех или иных событий уточняют, вносят ясность в тот или иной вопрос. Как известно, имеющиеся директивы, относящиеся к подготовительному периоду битвы на Курской дуге, не дают однозначных указаний, скажем, обороняться и после разгрома противника перейти в контрнаступление. В директиве говорится о возможной обороне и о возможном наступлении. Таким образом, как мы видим, и в отданных войскам Центрального и Воронежского фронтов указаниях не было дано однозначного решения. Не было его потому, что отсутствовало в этом вопросе единое мнение.

Сейчас, конечно, трудно сказать, как бы развернулись дальнейшие события, если бы Гитлер, проводя совещание 4 мая 1943 года, послушал командующего 9-й армией генерал-полковника Моделя, который на этом совещании заявил о том, что противник (то есть мы) рассчитывает на наше наступление, а поэтому для того, чтобы добиться успеха, нужно следовать другой тактике, а еще лучше, если вообще отказаться от наступления. Проявили колебания на этом совещании и фельдмаршал Манштейн, командовавший тогда группой армий «Юг», и фельдмаршал Клюге, который возглавлял войска группы армий «Центр». Однако Гитлер, преследуя политические цели — восстановить пошатнувшееся международное положение Германии, пренебрег этими советами и принял решение на наступление. Начав первыми наступление, войска рейха обрекли себя на катастрофу.

Вот так, совсем не просто, решаются вопросы на войне. Лишь завершающая стадия боя, сражения, битвы, кампании может определить, чьи предположения или решения были более обоснованными и чьи менее.

Рокоссовский в данном случае показал, что он обладал в большей мере, чем другие, столь необходимым на войне даром предвидения.

Вот что позже при встрече рассказал мне Константин Константинович. В ночь на 5 июля на участках двух армий — 13-й и 48-й — при проведении работ по разминированию проходов для своих войск были захвачены немецкие саперы, которые показали, что их войска заняли исходные позиции и что наступление начнется в три часа утра. Это было четвертое, но, как решил Константин Константинович, более конкретное, судя по действиям саперов, сообщение. Хотя на войне способы дезинформации бывают самые различные, в том числе и через перебежчиков, все же полученные данные казались соответствующими действительности. Г. К. Жуков, который находился на фронте и которому было доложено о сведениях, полученных от захваченных немецких солдат, поручил Рокоссовскому действовать по его усмотрению. [320] За сорок минут до указанного пленными времени начала наступления немцев, то есть в 2 часа 20 минут 5 июля 1943 года, по приказу командующего Центральным фронтом Рокоссовского был открыт артиллерийский огонь из 500 орудий, 460 минометов и 100 реактивных установок по предполагаемым местам сосредоточения противника. После прекращения артиллерийского огня оставалось ждать результатов — напрасно или с пользой истрачено большое количество боеприпасов. Была ли информация, полученная от пленных саперов, правильной или это была очередная дезинформация?

В 4 часа 30 минут противник начал артподготовку, но она была плохо организована. В 5 часов 30 минут немцы начали наступление. Как только противник начал наступление, Константин Константинович позвонил Верховному и коротко доложил о начатых противником боевых действиях.

«Когда немецкие войска перешли в наступление, у меня как будто бы гора с плеч свалилась», — сказал мне Рокоссовский.

Только человек, несущий или когда-либо несший на своих плечах огромное бремя ответственности, и какой ответственности, сможет полностью понять эти слова… Интересная деталь, которая выяснилась позже. Немцы должны были начать свою артиллерийскую подготовку в 2 часа 30 минут, но массированный артиллерийский огонь, открытый по распоряжению Рокоссовского на десять минут раньше нашими войсками, спутал все карты немцам, так как они думали, что русские сами начали наступление. Лишь выждав и не увидев начала нашего наступления, противник начал свою артподготовку, но не мог провести ее в намеченном темпе и объеме, поскольку понес значительные потери.

В полосе обороны Воронежского фронта из районов северо-западнее Белгорода 5 июля противник тоже начал наступление. Таким образом, стратегический замысел противника стал совершенно ясен. Две группировки противника — северная, наступавшая с орловского плацдарма, и южная, наступавшая с белгородского плацдарма, — начали боевые действия навстречу друг другу с целью окружить войска двух наших фронтов — Воронежского и Центрального, оборонявших огромную Курскую дугу.

Я излагаю события так, как они представлялись мне в то время, и так, как оценивали их Ставка и Верховный Главнокомандующий. Главные события развертывались на Центральном фронте. Именно здесь шло перемалывание войск противника. Именно здесь, на этом фронте, прямо на поле боя немецкие командиры кончали жизнь самоубийством, видя свою несостоятельность… И действительно, мастерски организованная на Центральном фронте оборона, почти всегда на тех направлениях, где активно действовал противник, при наличии у нас крупных подвижных резервов, в особенности противотанковых, которые вовремя появлялись всегда там, где это было в данный момент необходимо, — выстояла! [321] Противник действовал на узком фронте массой танков и артиллерии, которой было 3500 стволов, при поддержке тысячи самолетов, но за шесть суток кровопролитнейших боев с 5 по 11 июля он смог вклиниться в нашу оборону на Центральном фронте всего лишь на 6-12 километров.

На Воронежском фронте дело обстояло иначе. Здесь противник, также сосредоточив силы и средства на узком участке, довольно быстро преодолел нашу оборону и вклинился на глубину до 35 километров. Положение на Воронежском фронте создалось угрожающее. Предназначенную из резерва Ставки для усиления войск Центрального фронта 27-ю армию, которой командовал С. Г. Трофименко, было приказано без всяких задержек направить в распоряжение Воронежского фронта. Кроме того, на войска Центрального фронта была возложена еще новая задача — оборона Курска, если с юга войска противника, преодолев оборону войск Воронежского фронта, прорвутся и пойдут на этот город. Для выполнения такой задачи требовались войска, но их не дали и предложили обходиться своими силами.

Сталин прямо предупредил Рокоссовского, что положение на Воронежском фронте тяжелое, в связи с чем ему следует рассчитывать только на свои силы. Центральный фронт справился с возложенными на него задачами и разгромил противостоящие силы противника, не получив для этого дополнительно никаких резервов Ставки.

Курская битва, мне кажется, в последнее время не имеет правильного отображения. Говорят даже, что на Воронежском фронте был решен успех этой битвы. На самом деле это не так. Как уже отмечалось, на Воронежском фронте в первоначальный период наступления противника сложилось неблагоприятное положение для наших войск, ибо немцы прорвали здесь оборону и устремились в этот прорыв своими танками. Лишь вводом наших армий, а затем и вводом в сражение целого фронта, стоявшего в затылок войскам Воронежского, положение было восстановлено. Танковый встречный бой у Прохоровки является следствием прорыва противника в глубину нашей обороны. Это не заслуга командования Воронежского фронта, а вынужденный ввод войск из резерва Ставки Верховного Главнокомандования для пресечения дальнейшего продвижения противника. Вообще надо сказать, что в этой битве командование Воронежского фронта показало себя плохо, а его командующий генерал Ватутин показал свою неподготовленность к ведению боевых оборонительных операций в новых, современных условиях ведения войны. Не Воронежский фронт восстанавливал положение, то есть ликвидировал прорыв противника, а восстанавливали это положение уже два фронта — Степной, под командованием генерала И. С. Конева, и Воронежский. [322] Битва на Курской дуге была классическим примером, как нужно организовывать глубокоэшелонированную оборону в ожидании наступления противника и как не нужно этого делать. На примере битвы на Курской дуге показана современная организация обороны и устаревшая, не пригодная в новых условиях ведения войны. Спасло положение наличие находившегося сзади Степного фронта. А что могло бы быть, если бы позади не было генерала Конева с его войсками? И в то же самое время в битве на Курской дуге мы имеем пример организации обороны, соответствующей современной войне, где применяются массы танков. Такая оборона была организована командующим Центральным фронтом генералом К. К. Рокоссовским.

Ведется разговор о том, что противник имел против Воронежского фронта главные силы, а против Центрального меньшие, то есть не главные. Однако сопоставление этих сил говорит о том, что если против войск Ватутина танковых дивизий противника было на две больше, то пехотных дивизий на три меньше, чем против войск Рокоссовского. Такое соотношение не дает права говорить о каком-то существенном превосходстве, тем более для того, чтобы обосновать введение целого другого фронта с огромным количеством войск для ликвидации прорыва. Дело здесь совсем в другом, а именно в том, что генерал Ватутин все свои силы и средства распределил почти поровну, распылил по всей занимаемой фронтом полосе, в связи с чем и не мог противостоять сконцентрированным силам противника на узком участке фронта, удобном для действий танковых масс. Имея, по сути дела, равные силы со своим соседом справа — генералом Рокоссовским, Ватутин не только не смог из-за неправильной организации обороны успешно отражать натиск противника, но и потянул на себя все силы Степного фронта, предназначенные для того, чтобы после отражения удара противника и перехода войск фронтов в контрнаступление развить его вводом свежих сил.

Такая возможность в связи с неудачной организацией обороны на Воронежском фронте была упущена.

Когда я учился в начале пятидесятых годов в академии имени К. Е. Ворошилова, тогда именно так разбиралась битва на Курской дуге. Что же касается Верховного, да и не только его, то было единое мнение, что ведущую роль в этой битве сыграли войска Центрального фронта. А ведь генерал Ватутин был первым заместителем начальника Генерального штаба еще до войны. Кому же, как не ему, было осуществлять новейшие идеи в военном искусстве? Он же, командуя Воронежским фронтом на Курской дуге, неоднократно предлагал и настаивал на нанесении упреждающего удара по противнику, то есть предлагал нам первым начать наступление. Можно лишь гадать, что у него получилось бы, если бы он начал наступление на те силы, которые обрушились на него самого и получили такой успех. [323] Я вовсе не хочу чем-либо опорочить лично Ватутина или лиц, работавших с ним. Хочу лишь восстановить истину, то, что было на самом деле. Этим примером хочу также подчеркнуть и то, что не всем тогда была понятна природа современного оборонительного сражения, и не только генералу Ватутину, а и ряду стоявших над ним товарищей. Если бы это было не так, то командующего Воронежским фронтом своевременно бы поправили и обязали бы организовать оборону по образу и подобию уже организованной обороны у Рокоссовского. Однако винить кого-либо в этом нельзя, ибо проверялись, по сути дела, две системы обороны, из которых одна оправдала себя, выдержав испытание, другая такого испытания не выдержала. На примере изложенного мне еще раз хочется показать, сколь весома роль командующего фронтом во время ведения войны. Как бы и кто бы ему ни помогал, какие бы представители у него ни были, лишь командующий решал дела на вверенном ему фронте, и в зависимости от его кругозора, его образа мышления, его способности предвидения, его воли и решительности зависел успех или неуспех проводимых войсками его фронта операций.

Выдающаяся роль Константина Константиновича в битве на Курской дуге бесспорна. Не могу не сказать здесь и о том, что в подготовительный период у Рокоссовского не один раз бывал Г. К. Жуков, который всецело одобрял деятельность Константина Константиновича по организации многополосной обороны и помогал ему в этом. Вот действительно два достойных полководца, внесших огромный вклад в разгром врага.

К. К. Рокоссовский после Москвы и Сталинграда еще раз блестяще проявил свои военные дарования. Можно только сожалеть, что его предложение о целесообразности объединения обороны Курской дуги в одних руках не было претворено в жизнь.

Авиация дальнего действия активно помогала войскам Центрального и Воронежского фронтов. За дни оборонительных боев на Курской дуге в интересах этих фронтов на орловском и белгородском направлениях был сделан 2601 самолето-вылет. Из них непосредственно по войскам противника, технике и переправам 2148. 12 июля началось последовательное контрнаступление наших войск с целью ликвидации орловского и белгородского выступов и дальнейшего продвижения на запад. Первыми начали контрнаступление войска Брянского фронта под командованием генерала М. М. Попова,[94]во взаимодействии с левым крылом Западного фронта (командующий В. Д. Соколовский). 15 июля начал контрнаступление Центральный фронт, своим правым флангом нанося удар на северо-запад — навстречу войскам Брянского и Западного фронтов.

[324] 3 августа перешли в наступление войска Воронежского и Степного (командующий И. С. Конев) фронтов. 7 августа перешли в наступление основные силы Западного фронта. Таким образом, контрнаступление развернули пять наших фронтов.

Перейдя в контрнаступление, войска Центрального фронта на себе испытали всю сложность и тяжесть преодоления подготовленной обороны противника, хотя она держалась уже сильно поредевшими, понесшими огромные потери частями и соединениями врага. Немцы оборонялись отчаянно, применяя подвижную оборону, организованно отходили с одного рубежа на другой, бросая все время в контратаки свои танковые части и широко применяя маневр как силами, так и средствами. Вот здесь и уместно вспомнить всю настойчивость Рокоссовского, я бы сказал, всю его изобретательность, с которыми он отстаивал свои предложения о том, чтобы выиграть время и заставить немцев наступать первыми. Оказываемое упорное сопротивление указывало на то, что нанеси мы упреждающий удар, и битва на Курской дуге могла бы иметь иные результаты…

Боевыми действиями Брянского фронта, во взаимодействии с войсками Западного и Центрального фронтов, началась ликвидация орловского плацдарма противника. Оборона немцев была прорвана и, преодолевая ожесточенное сопротивление, наши войска 20 июля освободили Мценск, 23 июля — Болхов, сильный укрепленный район севернее Орла, и, развивая наступление, 5 августа штурмом овладели Орлом. Поддерживая наступательные операции наших войск, АДД бомбила опорные пункты противника, уничтожала его живую силу и технику в местах их сосредоточения, а также и на переднем крае его обороны в районах северо-восточнее и северо-западнее Волхова и восточнее Орла; препятствовала перевозкам противника в районах Брянского и Орловского железнодорожных узлов; разрушала летные поля и уничтожала самолеты противника на аэродромах. За период ликвидации орловского плацдарма противника с 12 июля по 6 августа АДД, произвела 4031 самолето-вылет.