Разные фронты и разные командующие

 

Боевая активность частей и соединений АДД все нарастала. В июле мы сделали 4557 самолето-вылетов, а в августе — уже 6112. При этом следует отметить, что в августе 94 процента всех вылетов было проведено для обеспечения боевой деятельности Калининского, Западного и Сталинградского фронтов. Части АДД действовали в тесном контакте с войсками этих фронтов, наши представители находились на общевойсковых командных пунктах, и личное общение значительно помогало организации взаимодействия.

Боевые действия фронтов, в особенности Калининского (командующий генерал-полковник И. С. Конев) и Западного (командующий генерал армии Г. К. Жуков), серьезно затруднили осуществление планов противника на Сталинградском фронте, где фашистским войскам, как уже указывалось, не хватало резервов, которые приходилось перебрасывать из глубоких тылов, на что уходило много времени.

Следующий этап оборонительного сражения за Сталинград начался с отхода наших войск на внутренний оборонительный обвод. В это время, с 3 по 9 сентября, войска Сталинградского фронта предприняли наступление в районе Кузьмичи, и, хотя прорыв линии фронта не был осуществлен, задача отвлечения на себя значительной части наземных войск и авиации противника от центрального направления была выполнена.

АДД активно поддерживала наступление наших войск, бомбардируя вражеские боевые порядки на поле боя в районе Кузьмичи, Городище, Гумрак, Воропоново, противодействуя подвозке резервов и держа под ударами переправы через Дон на участке Вертячий — Калач, нарушала железнодорожные перевозки противника, бомбардируя железнодорожный узел Лихая и станцию Карповскую, уничтожала самолеты и разрушала летные поля на аэродромах Суровкина, Обливская, Сысойкин. Только с 3 по 13 сентября АДД сделала 1259 самолетовылетов. [248] Примерно в это время Верховный, желая иметь объективную информацию, направил под Сталинград члена Государственного Комитета Обороны Г. М. Маленкова и Г. К. Жукова. Вместе с ними был послан и я. Командный пункт фронта находился в балке в районе то ли Большой Ивановки, то ли Новой Ивановки. Юго-Восточным (с 28 сентября Сталинградским) фронтом командовал А. И. Еременко. Ознакомившись с положением дел и посоветовавшись с командованием фронта, было решено провести ночную атаку, предварив ее массированным ударом с воздуха и короткой артиллерийской подготовкой. Дело это было новое. Было решено, что 150–200 самолетов АДД нанесут массированный удар по переднему краю обороны противника, затем артиллерия проведет артиллерийский налет, пехота внезапной атакой ворвется в траншеи противника и, используя растерянность и панику, добьется успеха.

Оперативный отдел фронта, начальником которого был генерал Рухле, должен был организовать светонаведение, а я отправился на ближайший аэродром, куда вызвал командиров дивизий для постановки задач. Вернувшись на КП, я застал там генерала А. И. Еременко и члена Военного совета фронта Н. С. Хрущева, с которым я встретился впервые. Доложив о готовности АДД к нанесению удара, я ушел проверить, как организуется светонаведение.

Нанесение удара было назначено к полуночи, времени впереди было много.

Зная, что ночь будет безлунная, я решил проверить подготовку на месте и понаблюдать, как пойдет дело. Чем ближе к югу, тем темнее ночь. С наступлением темноты в двух шагах ничего не видать. Как-то пойдет атака, тут и направления-то в темноте не выдержишь?

Ожидая на возвышенности появления наших самолетов, я не был уверен, что найду дорогу обратно, так как светомаскировка соблюдалась по всем правилам и лишь со стороны переднего края время от времени поднимались осветительные ракеты да слышна была в ночной тишине отдаленная артиллерийская стрельба.

Вдали послышался шум моторов. Как-то там обозначено светонаведение?

Самолеты шли на небольшой высоте. Вскоре я услышал характерный свист, и мне не пришлось думать, что это такое, рефлексы молниеносно сработали, я распластался на земле. Тут же начались разрывы длинной, прошедшей через меня, серии пятидесятикилограммовых бомб. Сомнений не осталось: по КП отбомбился наш ТБ-3, а гул подходящих самолетов все нарастал. Вскочив, я огляделся по сторонам, в ушах звенело, одна из бомб разорвалась в непосредственной близости, но, как говорят, слава Богу, разрывы прошли поверху балки и миновали КП.

А в это время уже слышалась канонада от рвущихся крупнокалиберных бомб и были видны их всполохи. Некоторое время спустя я услышал, что меня кто-то зовет. [249] Я откликнулся, узнав голос генерала Степанова, бывшего члена Военного совета ВВС, который на одном из этих фронтов занимался делами авиации. Он передал, что меня разыскивает начальство, в чем я уже давно не сомневался, но предпочел остаться на своем месте до конца бомбардировки, ибо по опыту знал, что в связи с часто меняющейся обстановкой страсти быстро меняются. Остывают одни, появляются другие…

Когда я вернулся в блиндаж, Г. К. Жуков уже спал, а это безо всяких слов значило, что из затеи нашей ничего не получилось. Есть люди, которые по ходу развивающихся событий на поле боя почти безошибочно могут сказать, будет успех или не будет. К таким людям, по моим личным наблюдениям, относился и Жуков. По рассказу Маленкова, который еще не спал, события развивались следующим образом.

После обработки переднего края нашими самолетами и артиллерийского огневого налета должен был последовать доклад о начавшейся атаке пехоты.

Однако такого доклада не последовало. Пришлось потребовать сообщения о действиях наших стрелковых частей. Ждать пришлось довольно долго, и лишь после повторных требований последовал доклад о том, что наша пехота ворвалась в первую траншею противника. После неоднократных запросов было сообщено, что взяты пленные. Потребовали доставить пленных, их не оказалось. Потребовали доставить документы пленных, они также отсутствовали. Жуков махнул рукой и лег спать.

Утренний разбор показал, что командование фронтом не провело надлежащей организации ночной атаки в войсках, и последняя не состоялась. Не зная, куда идти, пехота и не пошла. Откуда брал данные о действиях пехоты оперативный отдел фронта, до сих пор для меня осталось загадкой.

В противоположность этому нужно сказать, что в ночных же условиях была организована и начата ночной атакой Берлинская операция и, как известно, она имела успех. Произошло это потому, что организацией ее в войсках занимался лично командующий фронтом Жуков и его штаб. За организацию же вышеописанной атаки пришлось отвечать генералу Рухле.

После проведенного разбора Жуков обратился ко мне и спросил:

— Как, по-твоему, кто нас вчера отбомбил?!

— Я совершенно уверен, что отбомбился наш самолет, — ответил я, — но найти мы его с вами не найдем, потому что каждый экипаж уверен, что бомбил он немца.

— Я тоже вчера решил, что это наши, раз тебя вчера искали и не нашли, — сказал Георгий Константинович, и оба мы рассмеялись. [250] Вскоре командующим Сталинградским фронтом был назначен К. К. Рокоссовский, но фронт был переименован в Донской, а А. И. Еременко и Н. С. Хрущев остались командовать Юго-Восточным фронтом, но был он переименован в Сталинградский. 13 сентября противник прорвал нашу оборону и вышел непосредственно к Сталинграду. Начался новый период оборонительного сражения — уличные бои. В течение этого периода войска Сталинградского фронта неоднократно предпринимали наступательные операции из района Юзовка — Кузьмичи с целью прорваться к Сталинграду. Эти действия, хотя и не имели успеха, сыграли, однако, важнейшую роль в общем ходе боев за Сталинград, заставив противника снять часть войск, штурмующих город, на отражение наступления наших войск в районе Кузьмичи.

АДД в тесном взаимодействии с наземными войсками бомбила противника как непосредственно в городе, так и на ближайших подступах к нему, содействуя наступательным операциям войск Сталинградского фронта. Кроме того, АДД систематически разрушала железнодорожные магистрали, питающие сталинградскую группировку противника, и уничтожала самолеты врага на базовых и оперативных аэродромах.

В сентябре мы произвели 6523 самолето-вылета. Две трети из них были проведены на участке Сталинградского фронта.

Выше уже говорилось, что активными действиями на других фронтах наше Верховное командование стремилось если не совсем пресечь, то, во всяком случае, максимально помешать снятию и переброскам оттуда частей немецкой армии на сталинградское направление. В боевых действиях этих фронтов Авиация дальнего действия принимала самое активное участие. На северо-западном направлении АДД, взаимодействуя с наземными войсками, бомбардировала укрепления и войска противника в районах Синявино, Новосокольники, Великие Луки, Невель; бомбила железнодорожные узлы Мги, Тосно, Дно, Пскова и другие; уничтожала самолеты на аэродромах Гривочки, Кресты, Рельбицы, Коростовичи, Коровье Село (Псков), Городец (Луга), сделав на данном направлении 1468 самолето-вылетов. В частности, по данным, полученным из Невеля, там было уничтожено два склада горючего, два склада боеприпасов, 30 зенитных орудий, 12 танков, разрушена железнодорожная станция, уничтожено и ранено около 4000 немцев.

На западном направлении с 3 по 30 августа только укрепленный район противника в Ржеве подвергался бомбардировкам шестнадцать раз. Самолеты АДД совершили туда 1527 самолето-вылетов. Кроме того, во время сражения за Сталинград АДД на западном направлении подвергла бомбардировкам крупные скопления вражеских войск и техники в районе городов Белый, Вязьма, Белев, Сычевка, железнодорожные узлы Полоцк, Витебск, Орша, Смоленск, Рославль, Вязьма, железнодорожные станции Ярцево, Оленино; аэродромы Витебск, Орша (Балбасово), Смоленск, Шаталово, Боровское, Сеща, совхоз Дугино, Двоевка. Было совершено 7125 самолето-вылетов, из них по войскам — 2609, по железным дорогам — 2810, по аэродромам — 1705.

[251] Хочу привести некоторые данные, полученные нами из тех пунктов, на которые проводились налеты. Совершенно очевидно, что данные эти не полные. 19 июля 1942 года на железнодорожной станции Полоцк было уничтожено два эшелона с живой силой, снарядами и автомашинами, взорван эшелон с боеприпасами и разбит эшелон с живой силой врага. 13 августа на аэродроме Сеща уничтожено 145 самолетов, три склада с боеприпасами, три склада с горючим, пять складов с продовольствием, штаб, электростанция, на железнодорожной станции разбито три эшелона, уничтожено 690 фашистов. 5 октября на станции Орша разрушен железнодорожный вокзал, уничтожено два эшелона — один с войсками, другой с боеприпасами, на аэродроме разбиты офицерские и служебные бараки, уничтожено много гитлеровцев.

В ночь на 29 октября на аэродроме Витебск уничтожено 28 самолетов и склад боеприпасов, а на местной железнодорожной станции — эшелон с боеприпасами и эшелон с продовольствием. При повторном налете в ноябре здесь разбито 500 вагонов с горючим и продовольствием, уничтожен эшелон с автомашинами, два эшелона с боеприпасами, эшелон с живой силой, склад боеприпасов, повреждено 20 паровозов, разрушено полтора километра железнодорожного пути.

На Северном Кавказе АДД уничтожала войска и технику противника в районах Пятигорска, Прохладного, Моздока, разрушала переправы через реку Терек, громила эшелоны на железнодорожных узлах Тихорецк, Кропоткин, Армавир, Минеральные Воды, жгла самолеты противника на действующих аэродромах.

По данным, полученным из Армавира 26 сентября, на аэродроме после нашего налета насчитывалось около 70 полностью уничтоженных самолетов противника. В первых числах ноября на том же аэродроме наши бомбардировщики накрыли 100 самолетов противника, готовых к вылету с подвешенными бомбами. В результате удара было уничтожено и повреждено 75 самолетов. Взрывы на аэродроме продолжались в течение пяти часов. Много гитлеровцев было уничтожено, а около 300 наших военнопленных, пригнанных для тушения пожара, бежали.

В ходе Сталинградского сражения, когда намерения гитлеровцев стали совершенно очевидны и сталинградское направление оказалось действительно направлением главного удара фашистов, наше Верховное командование стало накапливать силы и средства для разгрома вражеской группировки и приступило к подготовке плана осуществления этого замысла. [252] Имелось в виду, что выполнять его будут войска трех фронтов — Юго-Западного, под командованием генерала Н. Ф. Ватутина,[87]Сталинградского, переименованного к тому времени в Донской, под командованием генерала К. К. Рокоссовского, и Юго-Восточного, переименованного в Сталинградский и занимающего участок фронта от Сталинграда на Астрахань, под командованием генерала А. И. Еременко.

Замысел этот имел ярко выраженное стратегическое значение: осуществление его должно было повлиять не только на весь ход Сталинградской битвы, но и на ход войны в целом. Предполагалось войсками Юго-Западного фронта во взаимодействии с Донским нанести главный удар в общем направлении на Калач, а войсками же Сталинградского нанести удар с юга тоже в общем направлении на Калач, разгромить противостоящего противника, соединиться в районе Калача, окружить и в дальнейшем уничтожить вклинившуюся группировку фашистских войск под Сталинградом. Проводить в таких масштабах операции до сих пор нигде и никому не доводилось. Открывалась новая страница в военном искусстве всех времен.

Чтобы все это хорошо понять, читателю нужно отчетливо представить себе, что такое замысел, что он реально собой представляет и что должно быть сделано для того, чтобы успешно претворить его в жизнь. Цель, которую ты хочешь достичь, и пути, какими ты думаешь это сделать, называются замыслом. Масштабы таких замыслов бывают разные. Они могут иметь местное, а говоря военным языком, тактическое значение; могут иметь оперативное значение, и, наконец, замысел может иметь государственное, а говоря военным языком, стратегическое значение. Но всякий замысел является лишь началом дела; чтобы его выполнить, нужны соответствующие, имеющиеся в наличии силы и средства. И чем крупнее масштаб замысла, тем, естественно, должно быть больше в наличии сил и средств для его выполнения. Следовательно, всякий раз, наметив цель, которую ты хочешь достичь, и решив, какими путями ты будешь это делать, нужно сесть и подсчитать: сколько сил и средств потребуется для выполнения твоего замысла, что у тебя есть в наличии, чего и сколько тебе не хватает, как много времени потребуется, чтобы накопить недостающие силы и средства и сможешь ли ты их накопить вообще, и уже после всего этого определить, можешь ли ты или не можешь претворить в жизнь задуманное. В зависимости от таких подсчетов замысел может отпасть совсем как нереальный, то есть не обеспеченный необходимыми силами и средствами; может уточняться, то есть приводиться по своим масштабам в соответствие с теми силами и средствами, которыми ты можешь располагать, и, наконец, замысел может развиться в самые грандиозные масштабы, если государство располагает такими ресурсами и производительными силами, которые могут не только восполнить каждодневные потери в войне, но и создать огромные запасы материальных ценностей. [253] Наличие и количество необходимых средств определяется производительными возможностями заводов и рабочих рук всей страны. Если к этому добавить, что все это исчисляется тысячами, десятками и сотнями тысяч единиц, для производства которых необходимы многие и многие миллионы тонн сырья, становится ясно, что таких резервов или запасов, да еще во время войны, ни в день, ни в два не создашь.

К исходу первых месяцев войны стало ясно, что без стратегических резервов, то есть без резервов, находящихся непосредственно в распоряжении Верховного Главнокомандования, успешно вести войну нельзя.

И эти резервы стали создавать, несмотря на очень тяжелое положение на фронтах. Особую роль, как известно, накопленные резервы сыграли в контрнаступлении под Москвой, хотя создать, а в особенности сберечь эти резервы тогда было очень сложно. Ведь каждый командующий, как читатели знают из воспоминаний Г. К. Жукова, К. К. Рокоссовского и других, требовал тогда резервов для удержания своих позиций. В армии говорят в шутку, что для выполнения той или иной задачи командиру роты всегда не хватает взвода, командиру полка — батальона, а командующему фронтом — армии. И если бы Верховный удовлетворял все эти требования, то от резервов остались бы лишь воспоминания, а на них, как известно, далеко не уедешь. В этой области, в особенности в первую половину войны, существовал серьезный разрыв между запросами военных и возможностями промышленности.

Немногим больше года прошло с начала войны. Ни одна из воюющих стран не выпускала столько военной техники и снаряжения, сколько производил Советский Союз. И, конечно, никто, кроме руководства нашей страной, не мог обеспечить той гармонии, того взаимодействия фронта и тыла, которые тогда существовали. Моральный дух нашей армии и всего советского народа, вера в партию, правительство и Верховное командование были столь высоки, что не было таких трудностей, которые не преодолел бы советский человек как в тылу, так и на фронте. Наши же военачальники, руководя войсками, обеспеченными боевой техникой и снаряжением, вели планирование смелых операций для разгрома врага. Вот и сейчас для того, чтобы претворить в жизнь замысел разгрома немецких войск под Сталинградом, нужно было побывать в войсках и посоветоваться с командующими фронтами — непосредственными исполнителями замыслов Ставки.

Как бы хорошо ни были продуманы замыслы, без командующего фронтом невозможно решить практические вопросы организации наступательной операции, так как никто лучше него не может оценить ни организации обороны противника, ни местности, которую придется преодолевать, ни наиболее слабых и уязвимых мест в обороне противника, ни наиболее выгодных участков фронта для прорыва этой обороны и нанесения главного удара и многого, многого другого. [254] Командующий фронтом лучше, чем кто-либо другой, знает все это. Бывали, конечно, и исключения, но это — явление редкое.

В конце октября или начале ноября Г. К. Жуков был направлен Ставкой на Юго-Западный фронт, а А. М. Василевский — на Сталинградский. Жуков встретился с генералами Ватутиным и Рокоссовским. Довелось и мне быть там.

К тому времени я уже достаточно хорошо знал Георгия Константиновича как волевого и решительного человека, а к таким людям я относился и сейчас отношусь с глубоким уважением. Во время войны эти качества приобретают особую ценность. В то же время, не будучи лично знаком с К. К. Рокоссовским, я слышал, что он пользуется огромным авторитетом в войсках. Особенно это проявилось в битве под Москвой. Не однажды слышал я о нем хорошие отзывы и в Ставке. Рокоссовский заметно выделялся своим военным дарованием. Он сменил командовавшего Сталинградским фронтом генерала Еременко и на этом важном направлении уже провел большую работу по организации войск и укреплению обороны. Сейчас во взаимодействии с Юго-Западным фронтом, которым командовал Ватутин, ему предстояло принять участие в контрнаступлении, целью которого было окружение и уничтожение 6-й армии Паулюса, ведущей бои в районе Сталинграда.

И вот впервые мне довелось встретиться и познакомиться здесь, на Юго-Западном фронте, с Константином Константиновичем. Естественно, он привлек мое внимание. Это был высокий, стройный, подтянутый мужчина с приветливым и спокойным лицом. В ходе разговора он никого не перебивал, отвечал на вопросы коротко, со знанием дела, ясно. Говорил Рокоссовский с еле заметным польским акцентом. Держался просто, но не было и намека на вольность в позе, этим он как-то выделялся среди остальных.

Чувствовалось, что присутствие старших по должности держало его в определенных рамках, к чему он привык за свою долголетнюю службу в армии; все это было у него не подчеркнуто, а естественно, как знак уважения к старшим. При этом он спокойно и твердо высказывал свою точку зрения по тому или иному обсуждаемому вопросу, хотя эта точка зрения иногда и не соответствовала высказываниям или предположениям старших начальников. Но если эти высказывания превращались в указания, он принимал их к неуклонному исполнению. В нем сочетались, с одной стороны, твердость в высказываемых соображениях и тактичность их изложения, а с другой — высокая дисциплинированность, что может быть присуще лишь человеку большой культуры. [256] Из дружеской беседы Жукова и Рокоссовского я узнал, что они, оказывается, старые товарищи и сослуживцы. В свое время, когда Рокоссовский командовал кавалерийской дивизией, Жуков был там одним из командиров полков. Вспоминали старую совместную службу, и Жуков неожиданно сказал:

— Читал я аттестацию, что ты мне написал, когда я командовал полком в твоей дивизии!

— Я могу подтвердить эту аттестацию и сейчас, так как никаких изменений, мне кажется, не произошло, — ответил Рокоссовский. — В аттестации было написано, что ты волевой, решительный и энергичный командир полка.

Достижения поставленной цели добиваешься любыми средствами, и требовательность к подчиненным подчас переходит границы, но требовательность к себе также высока. Этой аттестацией ты представлялся на продвижение по службе. Считаю, что это хорошая и правдивая аттестация. Разве я не прав?

— А я к тебе никаких претензий не имею, — ответил Жуков и продолжил разговор.

Мне впервые довелось быть свидетелем столь откровенного обмена мнениями двух истинных полководцев, военные дарования которых Верховный Главнокомандующий расценивал весьма высоко. Аттестация, о которой идет речь, была написана очень и очень давно, но мне хотелось бы здесь некоторыми примерами показать умение Рокоссовского определять способности и качества людей, с которыми ему доводилось работать.

Известно, что в 1941 году под Ленинградом создалось исключительно тяжелое положение. Командование фронтом в то время там возглавлял К. Е. Ворошилов. В сентябре 1941 года Ставка направила туда Г. К. Жукова.

Разобравшись в сложившейся обстановке, Жуков объявил войскам, что им сформированы пулеметные роты и что любой отходящий с фронта без письменного приказа будет немедленно расстрелян. В первый день после этого поплатился батальон, во второй — рота, а на третий день фронт стабилизировался. Такова реальность на войне. Можно ли было найти другие способы или методы для стабилизации фронта? Сейчас об этом судить трудно. Но мы видим, что Ворошилов использовал все имевшиеся у него возможности, а до Ленинграда немцам оставались считанные километры…

Жуков избрал именно это, с его точки зрения, наиболее эффективное средство и добился в короткий срок стабилизации фронта. Вот это и называется достижением цели любыми средствами. Лично я считаю, что в данном конкретном случае Г. К. Жуков был прав. [256] Вместе с этим хочу привести и другой пример. В конце ноября или начале декабря 1942 года, когда мы с Жуковым были под Великими Луками, у командира эстонского корпуса генерала Л. А. Пэрна не то рота, не то батальон эстонцев ушли к немцам… Жуков вызвал генерала к себе. Я вынужден был уйти из блиндажа, ибо тон разговора не мог выдержать даже и я, непричастный ко всей этой истории человек.

После ухода Пэрна я вернулся в блиндаж и, к своему удивлению, увидел смеющегося Жукова, который при моем появлении сказал: «Хороший командир корпуса, но надо было его проучить, чтобы подобных вещей не повторялось».

У каждого свой стиль общения с людьми.

Но вернемся к замыслу Сталинградской операции и его осуществлению.

Встреча с командующими и обсуждение с ними имеющихся наметок по организации и проведению контрнаступления подтвердили реальность намеченного замысла, и штабы упомянутых фронтов приступили к его подготовке. К этому времени стало правилом для обеспечения максимальной секретности в подготовке операции на первой ее стадии привлекать лишь узкий круг работников штабов. Как была организована и проведена подготовка этого контрнаступления, описано и Г. К. Жуковым и К. К. Рокоссовским в их воспоминаниях.

На другой день после совещания мы собрались лететь в Москву. Погода на трассе была плохая, нелетная. Я предложил Жукову лететь со мной, чтоб наверняка попасть в Москву. На том и порешили. После взлета к нам пристроились истребители сопровождения, но уже через десять — пятнадцать минут из-за сплошной и низкой облачности пришлось перейти на слепой полет. Истребители же, естественно, повернули домой.

Слепой полет продолжался довольно долго, лишь в районе Воронежа появился небольшой просвет, и мы опять перешли на полет в облаках. Дело это привычное, настроение у всех было хорошее. Не долетев километров сто до Москвы, мы перешли на визуальный полет под облаками на высоте триста метров. Скоро должен был появиться аэродром Раменское, где стоит приводная радиостанция, и рядом, можно сказать, Центральный аэродром.

Вот мы скоро и дома! Уже вечерело. Немного времени осталось и до поднятия аэростатов заграждения.

Но, как говорят, иногда и близкое становится далеким. Самолет начал терять высоту, добавление мощности моторам лишь на короткий срок остановило снижение. Добавил еще мощности — повторилось то же самое: самолет обледеневал. Включили антиобледенители — результата никакого.

Пришлось опять добавить мощность двигателям.

В голове с удивительной быстротой мелькали всякие случаи, связанные с обледенением. Наконец появился подобный. В финскую кампанию, вылетев однажды из Ленинграда в сторону Ладожского озера и пройдя под облаками десять-двенадцать минут, я заметил, что самолет стал терять высоту.

[257] Добавление мощности двигателям и включение антиобледенителей положения не изменили. На форсаже развернулся обратно и бреющим еле дотянул до аэродрома. На самолете оказалось бугристое обледенение, которое нарушало его обтекаемость или, как принято говорить, аэродинамику. Естественно, нормально лететь самолет не мог, а попытка продолжать полет привела бы к печальному исходу.

Вот и сейчас надо было думать не о Центральном аэродроме, а о том, как бы дотянуть до Раменского. И этот очень короткий участок пути, да еще с таким «пассажиром», уже не доставлял нам, то есть экипажу, мягко говоря, никакого удовольствия. Наконец показался аэродром, и мы на полном газу приземлились.

У каждого летчика, достаточно полетавшего, не однажды в его летной жизни бывали случаи, которые ставили его, если так можно выразиться, на грань бытия. Но несмотря на это он все же продолжает летать, ибо летное дело, подчеркну еще раз, — это не ремесло, а искусство, которое является призванием и овладев которым — бросить уже невозможно.

Везет в жизни нашему брату летчику, как я уже говорил, не так уж редко, да к этому везенью еще добавляются иной раз и приятные неожиданности.

Так получилось и на этот раз. Вызвав из штаба машину, я предоставил ее в распоряжение Жукову, а сам остался на аэродроме. Машиной этой была видавшая всякие виды «эмка». Жуков дорогой поинтересовался у шофера, на чьей машине он едет. Шофер ответил, что на машине командующего АДД.

Георгий Константинович не поверил и переспросил. Шофер повторил — да, на машине командующего. На этом разговор закончился.

Несколько дней спустя, работая в штабе, я подошел к окну и увидел у подъезда новенький голубого цвета «ЗИС». Позвал порученца и спросил, кто это приехал.

— Сейчас уточню!

Возвратившись, порученец доложил, что эту машину прислал мне Жуков.

Вскоре в штаб позвонил генерал Минюк, который состоял при Жукове для особых поручений, и сообщил, что Георгий Константинович послал мне машину «на память о нашем полете».

Действительно, полет был памятный. Не одну тысячу часов пришлось мне провести в воздухе и лишь дважды за всю свою летную жизнь довелось встретиться с таким редчайшим видом обледенения, которое появляется стремительно и может быстро расправиться с тобой, если не будет немедленно принято решение.

В октябре 1942 года, несмотря на плохую погоду, — из тридцати одного дня было лишь семь летных, а двадцать четыре ночи мы летали в сложных и плохих метеоусловиях, — АДД, сделала 5634 самолето-вылета. 60 процентов — в интересах Сталинграда. [258] Нашим войскам, оборонявшим Сталинград, была поставлена задача — держаться во что бы то ни стало. Положение было весьма напряженным.

Управлять войсками было очень трудно, связь все время прерывалась.

Командный пункт 62-й армии, оборонявший Сталинград, находился в каком-нибудь километре от переднего края.

Вот две телеграммы, которые характеризуют создавшееся в конце октября положение:

«Шифровка № 4242, подана 14.10 в 21.40, принята 22.15: Военному совету фронта. Армия разрезана на две части. Штаб армии находится 800 метров от противника. Управление идет только радио через радиоузел на левом берегу реки. Телефон все время рвется. Прошу разрешить перейти на запасной КП левом берегу сегодня ночью иначе управление невозможно. Чуйков[88] Гуров Лебедев Крылов[89] № 1884/ш.

Шифровка № 4311, подана 15.10. 16.30, принята 18.45. т.т. Еременко, Хрущеву. Противник введя новые силы пехоты танков наступает северную группу Горохова одновременно развивает удар на юг подошел Минусинск. 37 и 95 сд всего 200 человек не могут задержать противника двигающегося на юг и выходящего на КП штарма и тыл 308 сд. Положение осложнилось. Оставаться дальше на КП невозможно разрешите переход КП левый берег другого места нет. Чуйков, Гуров, Крылов».

Такого разрешения получено не было, и, несмотря на всю сложность обстановки, командный пункт армии по приказанию командующего фронтом оставался в Сталинграде и руководил своими войсками.

На заключительном этапе оборонительного сражения в Сталинграде АДД сделала 3334 самолето-вылета с целью уничтожения войск противника в черте города и на его окраинах. Бомбовые удары наносились и по частям противника, расположенным на ближних подступах к Сталинграду: в районах Рынок, Орловка, Акатовка, Винновка, Городище, Александровка, Разгуляевка, Сталинградский, Гумрак, Опытная станция, Каменный буерак, Н. Надежда, Конный разъезд, Б. Россошка, Западновка, хутор Гончара, Воропоново, Песчанка, Старо-Дубровка, Зел. Поляна, Верх. Елынанка, Студеная, Яблоновка, Елхи, Попов. На перечисленные цели было совершено 2520 самолето-вылетов. За этот же период на железнодорожные участки Лихая — Сталинград, Сальск — Абганерово, железнодорожный узел Миллерово, станция Вальково, Суровкино, Чир, Карповская и другие сделано 1138 самолето-вылетов. На аэродромы Морозовский, Обливская, Тацинская и другие — 846 самолето-вылетов. Таким образом, всего за последний этап оборонительного сражения АДД совершила 7828 самолето-вылетов. Это 63 процента всех вылетов Авиации дальнего действия в тот период на всех участках советско-германского фронта. [259] 19 ноября 1942 года войска Юго-Западного фронта под командованием Н. Ф. Ватутина во взаимодействии с войсками Донского фронта под командованием К. К. Рокоссовского перешли в решительное наступление. Прорвав оборону противника в районах Большой и Клетской (севернее Сталинграда), войска Юго-Западного фронта окружили части 4-го и 5-го армейских корпусов противника. К 23 ноября части фронта вышли к Дону в районе Калача.

Войска Сталинградского фронта, перейдя в наступление 20 ноября из районов Тундутово (южнее Сталинграда), соединились 23 ноября с войсками Юго-Западного фронта в районе Советский. Этим было завершено оперативное окружение гитлеровских войск под Сталинградом.

Зарубежная пресса широко комментировала наше наступление. Тогда нам было не до этих статей, но сегодня их почитать любопытно. Английская газета «Ивнинг ньюс» писала 24 ноября 1942 года:

«Никогда в истории ни одна армия не сражалась с таким хладнокровием и стойкостью, с таким непревзойденным мастерством, с такой неослабевающей мощью, как армия, руководимая Сталиным. Давайте искренне признаем, что, не будь подвигов Красной Армии, судьба свободных народов была бы поистине мрачной».

Этой газете вторила и «Дейли геральд» от 27 ноября:

«Эта блестящая операция, очевидно, является лишь началом наступления, которое окажет неоценимую услугу делу союзников…»

После завершения окружения огромной по численности армии противника перед нашим Верховным командованием встал вопрос: что делать дальше?

Приступить ли к ликвидации окруженной группировки, раскалывая ее на части, или продолжать наступление на запад, оставив окруженную группировку в тылу, и уже после, когда фронт продвинется на запад, заняться ее ликвидацией?

В то время предполагалось, что окружено около ста тысяч солдат и офицеров противника. Опыта таких крупных операций по окружению и ликвидации войск противника у нас еще не было, и потому мнения разделились.

Для того чтобы не дать возможности противнику при проведении контрнаступления наших войск под Сталинградом снимать войска с пассивных участков фронтов, было решено силами Калининского и Западного фронтов провести операцию по ликвидации ржевского выступа, расположенного против них. Координация боевыми действиями этих фронтов была возложена на Г. К. Жукова. Вместе с ним был направлен туда и я. [260] На Калининском фронте произошла смена руководства. И. С. Конев, который командовал фронтом, был назначен командующим Западным фронтом, а на его место пришел генерал М. А. Пуркаев,[90]командовавший армией на этом же фронте. Естественно, к нему и решил сначала направиться Жуков.

Мы находились в одной из армий, когда позвонили из Ставки. Сталин имел привычку советоваться по тому или иному вопросу с разными товарищами, дабы, имея ряд мнений, остановиться на более целесообразном. Между Сталиным и Жуковым состоялся довольно длительный разговор по поводу окруженной группировки, точнее, о том, что делать дальше. После окончания разговора Георгий Константинович рассказал мне о его содержании и повторил, что он высказался за «Кольцо» (так оно и именовалось в дальнейшем) — быстрейшее наступление на запад с тем, чтобы отбросить нижнечирскую и котельническую группировки противника от его же войск, окруженных в районе Сталинграда, создать там плотный боевой порядок, чем пресечь возможную попытку их соединения. Что касается войск противника, находящихся в кольце окружения, их следует рассечь и уничтожать по частям. На другой день Жуков послал в Ставку телеграмму, где уже были указаны конкретные мероприятия. Они опубликованы в печати.

В принципе за такое решение высказалось большинство, и оно было принято Сталиным. Так впервые за время войны в невиданных масштабах был создан внешний и внутренний фронт окружения противника.

Сейчас, конечно, невозможно сказать, какие были бы приняты решения, будь известно, что окружено не сто, а более трехсот тысяч фашистов.

Соотношение сил всегда имеет серьезное значение, и не учитывать его на войне нельзя. Но иногда неведение имеет и неплохие, как увидим, последствия.

Наше пребывание у командующего Калининским фронтом генерала Пуркаева осталось в памяти. Деревня, где размещался штаб фронта, была небольшой.

Один дом в ней занимал командующий фронтом, а рядом разместились мы с Жуковым. Находились мы там, то уезжая в войска, то возвращаясь, несколько дней. А разведка у немцев, видимо, не дремала. Однажды, вернувшись из поездки, Жуков решил проехать на Западный фронт и посмотреть, как там идут дела, а я остался помыться в бане. Зашел в крайний дом, где размещались товарищи из нашей маленькой оперативной группы, и пригласил их в баню. Замечу, что погода в тот день была нелетная.

Хорошо в промозглую зимнюю пору попариться в деревенской баньке березовым веничком, особенно после длительных поездок по бездорожью, когда даже у молодого начинают побаливать кости! Помывшись, я сидел в предбаннике, подшивая к гимнастерке чистый подворотничок. И в эту минуту услышал гул моторов одиночного самолета. «Зачем выпустили разведчика? — подумал я. — Погода нелетная, и вылеты отменены». [261] Но по резонансу моторов приближавшегося самолета я понял, что это был не наш самолет. В ту же секунду сильнейший удар в спину отбросил меня от окна, я больно ударился о противоположную стену и очутился на земле. Все это произошло в какой-то миг. Кругом было темно и тихо. Лишь удаляющийся, рявкающий гул в небе напоминал, что это не сон, а действительность.

Майор Цоглин и лейтенант Усачев зажгли спички. В мерцающем свете я увидел, что правый бок у лейтенанта в крови. У меня же шумело в ушах и ломило всю голову. Я провел рукой по волосам и почувствовал, что они выпачканы землей… Мало-помалу стал приходить в себя. Тут прибежали пограничники — охрана командующего — узнать, не случилось ли что с нами.

Оказалось, вражеский самолет сбросил серию бомб, взрывы которых я уже не слышал из-за контузии. Первая бомба из этой серии ударила в угол бани.

Штабистов как ветром сдуло из деревни в лес, в блиндажи. Лишь по чистой случайности, а сколько этих «случайностей» на войне, мы, очутившись внутри взрывной волны, уцелели. Нам, конечно, после всего этого нужна была другая баня или хотя бы просто вода, чтобы отмыться от земли.

Кстати, вторая бомба попала прямо в центр дома, в котором мы жили с Жуковым. Еще одна попала в столовую, где убило несколько человек. По серии сброшенных бомб было ясно, что самолет точно вывели не только на деревню, но и на заданную цель.

Прийти в такую погоду и точно выполнить задание — нужно быть истинным мастером своего дела. Тут ничего не скажешь. Искусство есть искусство, если даже им владеет твой враг.

Наша группа потерь не понесла, если не считать того, что измельченное оконное стекло бани оказалось в виде бекасинника в боку лейтенанта Евгения Усачева, да и я был выведен из строя на несколько дней: наутро, несмотря на все мои попытки, не мог ни встать, ни шевельнуться из-за сильной боли в спине.

Каково же было удивление всех, а особенно мое, когда на третий день утром, проснувшись, я как ни в чем не бывало встал, совершенно забыв о том, что у меня что-то болело. Молодость есть молодость…

Жуков на Калининский фронт больше не вернулся. Вскоре и я был отозван и направлен на Сталинградский фронт. Хотя поставленной Ставкой цели — овладение ржевским выступом — наши войска и не достигли, но тем не менее их усилиями была сорвана возможная переброска немецких войск с этого направления под Сталинград.

Немало довелось мне побывать и поездить с Г. К. Жуковым в 1942 году.

Многое приходится слышать, многое и видеть. Особенно это ощущается на войне, где условности, недомолвки как-то стираются и где человек может откровенно, без всяких обиняков, рассказать о каких-либо необычных событиях в его жизни, чего он в других условиях, возможно, и не сделал бы. Каждый побывавший на войне, мне думается, слышал такие рассказы. [262] Вот об одном из них, смысл которого, мне кажется, не потерял, если не приобрел еще большего значения и сейчас, я и хотел бы здесь рассказать.

С Георгием Константиновичем довелось мне побывать у одного из командующих генерала П., которого Жуков не только давно знал, но и вместе с ним служил. После завершения деловых разговоров мы отправились к нему на обед. За столом Георгий Константинович обратился к своему бывшему сослуживцу и попросил рассказать о его приключениях в бытность военным атташе в гитлеровской Германии. И вот что рассказал нам генерал П.

Когда ему предложили поехать военным атташе в Германию, он прилагал много сил и энергии, чтобы как-нибудь избавиться от этого назначения, изыскивая массу всяких поводов и причин. Но поехать ему все-таки пришлось. И там с ним произошло непредвиденное. Квартиру, где он жил, убирала привлекательная немка. Шло время, и в один прекрасный день ему позвонили из генерального штаба немецкой армии и попросили приема. Это не было необычным, и генерал назначил время посещения.

Явившийся оказался капитаном немецкой армии, который без всяких обиняков предложил генералу работать на немецкую военную разведку. В первый момент генерал был несколько озадачен нахальством немецкого офицера, а затем предложил капитану покинуть помещение. Ничтоже сумняшеся капитан встал, бросил запечатанный пакет на стол и, сказав: «Ознакомьтесь с содержимым, а я вам еще позвоню», — ушел. Вскрыв пакет, генерал был ошеломлен.

В пакете была серия фотографий, запечатлевших его со знакомой нам немкой. Ошибки быть не могло. И какие же это были фотографии! Невольно опустившись на стул, генерал долго не мог прийти в себя. Единственная мысль, которая была в голове: что делать?! Шли часы, а действительность есть действительность, и она не расплывалась, к сожалению, в сознании, как сон. Мозг сверлила одна мысль: что делать?! Могло быть лишь два решения: или принять предложение капитана и стать предателем, или отправиться в Москву и доложить о происшедшем. Наконец, приняв решение, генерал послал телеграмму в Москву и попросил вызова. Занимаемая им должность была тогда столь важна, что вызов последовал немедленно.

Забрав пакет с фотографиями, генерал улетел в Москву. Явившись к начальству, он был принят с распростертыми объятиями, но, собрав все свое мужество, генерал сказал: «Я просил вас не посылать меня на эту работу, посмотрите, что из этого получилось», — и положил пакет с фотографиями на стол. Начальник, взяв фотографии и посмотрев их, на какое-то время лишился дара речи. Через некоторое время он сказал:

«Хорош, нечего сказать!» [263] «Ну что же, если я виноват, меня и судите, а предателем я не буду», — ответил генерал и рассказал, как его вербовали в немецкие агенты. Ему предложили выйти и подождать в коридоре. Вскоре явилась и охрана. Прошел день, а затем и вечер. Никто ему не приносил ни попить, ни поесть.

Менялась лишь охрана. Ночью за ним пришли незнакомые люди и предложили следовать за ними. «Ну вот и все», — подумал генерал.

Куда его везли, он не обратил внимания, но когда вылезал из машины, увидел, что двери здания не похожи на тюрьму. Несколькими минутами позже он оказался в кабинете, и к нему навстречу шел Сталин: «Спасибо вам за вашу честность. Отправляйтесь в Берлин и продолжайте свою работу. Мы вам верим. Всего хорошего».

Не успев сказать ни слова, генерал вышел. Здесь уже был его начальник, встретивший его как ни в чем не бывало. Через несколько часов генерал отправился в обратный путь, напутствуемый всякими добрыми пожеланиями.

Явившегося к нему гитлеровского капитана он вышвырнул с особым удовольствием. А немка пропала, как в воду канула. Ее кипучая деятельность не принесла на этот раз ожидаемой пользы фюреру.

Эпизод мне кажется весьма поучительным. Как уже упоминалось выше, людей, допустивших ту или иную ошибку, но переживших и признавших ее, как бы ни тяжела была эта ошибка, Сталин никогда не стремился наказывать. Хорошо это или плохо, пусть судит сам читатель. У каждого бывает свое мнение, и, может быть, каждый по-своему прав. Но прежде чем делать те или иные выводы, мне кажется, следует поставить себя на место того, поступки которого ты хочешь разобрать. Мне лично такая практика всегда помогала найти то или иное решение.

На меня рассказ этот произвел впечатление, в первую очередь, силой того решения, которое было принято Сталиным. … 12 декабря 1942 года противник силами девяти дивизий, из которых две были танковые, предпринял наступление вдоль железной дороги Котельниково — Сталинград с целью оказания помощи окруженной группировке Паулюса. Добившись первоначального успеха и введя в бой еще одну танковую дивизию, противник вышел на рубеж реки Мышкова. Видимо, высшее командование немцев было уверено, что этих сил будет вполне достаточно, чтобы соединиться с Паулюсом. Иначе, не имея такой уверенности, Маыштейн не ограничился бы названными силами и уж, во всяком случае, потребовал бы встречного удара со стороны Паулюса. [264] Как раз в то время там находился начальник Генерального штаба Красной Армии А. М. Василевский, который заменил Б. М. Шапошникова на этом посту в июне 1942 года. Василевский прибыл туда по поручению Ставки для организации взаимодействия Донского и Сталинградского фронтов по разгрому окруженной группировки Паулюса. Оценив создавшееся положение и предвидя возможные последствия прорыва группы Манштейна к Паулюсу, Александр Михайлович поставил перед Ставкой вопрос о том, что 2-ю гвардейскую армию, которой командовал генерал Р. Я. Малиновский и которая сосредоточивалась для ликвидации окруженной группировки Паулюса, необходимо повернуть против Манштейна.

Это предложение он сделал в интересах общего дела, хотя армия Малиновского назначалась для операции, за которую Василевский нес прямую ответственность. К боевым действиям внешнего фронта он в данное время прямого отношения не имел. Верховный торопил с ликвидацией окруженной группировки и не выразил восторга от предложения Василевского. Несмотря на это, начальник Генштаба настаивал на быстрейшей переброске 2-й гвардейской армии в район реки Мышкова, нацелив армию на разгром Манштейна. Наконец согласие Ставки было получено с одновременным указанием, что Василевский назначается ответственным за проведение этой операции. 2-я гвардейская армия быстро вышла в назначенный район и вступила в бой с соединениями Манштейна. В течение 22–30 декабря 1942 года контрнаступление противника было сорвано, а остатки разбитых дивизий отошли в район юго-западнее Котельникова.

Войска Юго-Западного фронта, перешедшие 16 декабря в наступление, к 30 декабря нанесли серьезное поражение противостоящей группировке противника и оттеснили внешний фронт до рубежа Миллерово, тем самым сделав невозможными дальнейшие попытки прийти на помощь Паулюсу. На войне всякое бывает: и ожидаемое, и неожиданное. Трудно сейчас сказать, чем бы закончились наступательные действия группы Манштейна, не добейся А. М. Василевский ввода в действие 2-й гвардейской армии. Это не только ликвидировало угрозу соединения двух крупных группировок, но и содействовало успешному оттеснению внешнего фронта окружения.

Считаю нужным привести здесь этот эпизод, потому что в книге А. И. Еременко «Сталинград» описан он не только не правдиво, но и приписаны А. М. Василевскому схоластические, с военной точки зрения безграмотные действия, которых на самом деле никогда не было. Непосредственное руководство Василевского всей операцией по отражению наступления группы Манштейна, безусловно, сыграло свою положительную роль и в дальнейшей ликвидации окруженной Сталинградской группировки войск противника. [265] Как известно, против окруженной группировки Паулюса действовало два фронта — Донской и Сталинградский. Командующий Донским фронтом К. К. Рокоссовский поставил перед Ставкой вопрос о том, что он считает неправильным, чтобы ликвидацией противника занимались два фронта. Он доложил, что в столь важном деле должно быть единое командование. В связи с этим он предложил упразднить один из фронтов и поручить ликвидацию окруженной группировки Паулюса кому-либо из двух командующих фронтами: ему или А. И. Еременко, — и для пользы дела соглашался упразднить свою должность.

Выдвинутый вопрос обсуждался довольно долго, так как не все были согласны с этим предложением, хотя очевидная разумность и логика в предложениях Рокоссовского была налицо. Наконец Сталин прямо поставил вопрос: кому поручить ликвидацию окруженной группировки — Еременко или Рокоссовскому? Такая постановка вопроса говорила о том, что Верховный уже принял решение о целесообразности единого руководства данной операцией и сейчас стоял лишь вопрос, кому ее поручить.

В книге Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления» говорится о том, что на этот вопрос Сталина он ответил, что «оба командующих достойны, но что Еременко будет обижен, если войска Сталинградского фронта подчинят Рокоссовскому». Кто-то из присутствующих предложил назначить именно Рокоссовского.

Победили разум и целесообразность. 30 декабря 1942 года Ставкой было принято решение о передаче 57-й, 62-й и 64-й армий Сталинградского фронта в состав Донского и о преобразовании штаба и управления Сталинградского фронта в штаб и управление Южного фронта. Сталинградский фронт с 1 января 1943 года был ликвидирован.

Руководство ликвидацией окруженной группировки было поручено Рокоссовскому, который блестяще справился с этой задачей.

Непосредственно общаясь с ним во время проведения этой операции, я всегда видел перед собой уравновешенного, с глубокими военными познаниями человека, доступного для любого, кто с ним работал.

Вежливость и тактичное обращение были его характерными чертами, а личная скромность в быту дополняла его облик.

Таков был Рокоссовский, с которым мне довелось там близко познакомиться.

Дальнейшее общение с ним уже в других местах и на других фронтах лишь укрепило во мне то глубокое уважение, которое можно иметь к человеку, умеющему направить всю энергию работающих с ним людей в нужном направлении и в то же самое время остающемуся как бы незаметным и скромным человеком. …За время оборонительных боев на сталинградском направлении с 17 июля по 19 ноября 1942 года АДД сделала 11 317 самолето-вылетов, что составило 49 процентов всех боевых вылетов АДД за этот период. В ноябре и декабре, несмотря на весьма плохие метеорологические условия, АДД продолжала свою боевую деятельность на сталинградском направлении, уничтожала войска и технику противника как в районах самого Сталинграда, так и на близких подступах к нему. [266] Нужно сказать, что противник, находясь в окружении, мог обеспечиваться всем необходимым, а главное — продовольствием, только по воздуху.

Естественно, одной из главных наших задач в то время являлось уничтожение немецких самолетов на аэродромах, которые нам были хорошо известны. Однако, чтобы избежать больших потерь, враг шел на хитрости и стал принимать свои самолеты на полевых, то есть временно подготовленных аэродромах, все время меняя их. В ту холодную зиму, чтобы подготовить полевой аэродром, требовалось время, необходимое лишь для укатки снега.

Заправку и техническое обслуживание самолетов противник проводил на своих базовых аэродромах. Такие полевые аэродромы ввиду их частой смены приходилось разыскивать с воздуха и после обнаружения передавать с борта их координаты для последующего вылета в этот район наших бомбардировщиков. Задача для бомбардировщиков, прямо скажем, необычная.

Приведу здесь один из примеров ее выполнения. 752-й авиационный полк АДД вел напряженную боевую работу в период Сталинградской битвы. Командиру экипажа этого полка Ивану Тимофеевичу Гросулу с его штурманом Леонидом Петровичем Глущенко была поставлена боевая задача: днем нанести удар по позициям противника, расположенным в районе Гумрака, после чего заняться поисками полевых аэродромов внутри кольца окружения. Выполнив задачу по бомбометанию, экипаж пошел на поиски полевых аэродромов. Через некоторое время они обнаружили такой аэродром с большим числом транспортных самолетов Ю-52 и истребителей.

Передав на командный пункт своей части координаты обнаруженного аэродрома и о наличии там самолетов, экипаж развернулся и пошел на свою базу, одновременно зафиксировав взлет истребителей противника.

На другой день полк получил задачу — уничтожить самолеты противника, обнаруженные накануне экипажем И. Т. Гросула. Для уточнения наличия самолетов на разведку в район аэродрома был направлен экипаж летчика Захарова с штурманом Петровым, который донес, что в указанных координатах ни аэродрома, ни самолетов он не обнаружил. Вылет был отложен, экипаж Гросула был снова послан для уточнения места нахождения цели. Вслед за ним был послан экипаж летчика Ф. К. Паращенко со штурманом В. Т. Сенатором с той же задачей.

Самолет Гросула пришел на обнаруженный им вчера аэродром, но на нем уже ничего не было. На высоте трех тысяч метров экипаж начал поиски улетевших самолетов и обнаружил их в 40 километрах от того места, где они были вчера. [267] Здесь находилось до 80 самолетов.

Сообщив координаты вновь обнаруженного аэродрома, экипаж приступил к выполнению задания и лег на боевой курс. Разрыв первой бомбы произошел в центре укатанной полосы, дальнейшие разрывы пошли к стоянкам самолетов и завершились прямыми попаданиями в Ю-52. В это время стрелок-радист Черноока доложил, что четыре истребителя противника идут за самолетом на той же высоте и догоняют. Надо уходить в облачность, но до нее нужно еще долететь. Бой принимать бессмысленно, ибо исход его при таком соотношении сил очевиден. Экипаж на максимально возможной скорости идет к облакам. Кто скорее?! Только люди, побывавшие в таких переделках и уже знающие, чем и как это кончается, могут, читая эти строки, пережить еще раз свои ощущения. Трудно сопоставить с чем-либо эти ощущения и переживания… Абсолютно реальная возможность быть этому полету последним, и в то же самое время очевидная возможность выйти из такого положения победителем, если будут сохранены ясность ума, выдержка и воля. Малейшая растерянность, потеря даже на какой-то малый отрезок времени самообладания обязательно перенесет вас в небытие. …Наконец, истребители противника открывают огонь с дальних дистанций.

Значит, у них нет уверенности в возможности догнать наш самолет, а где пропадает уверенность, там пропадает и настойчивость. Для наших это уже половина победы. Трасса снарядов проходит выше бомбардировщика, и вскоре самолет входит в облака. И вот здесь, в который уже раз, каждый из членов экипажа мог подумать: «А что было бы, если?.. Что-то будет с экипажем Паращенко?!»

Вернувшись на свой аэродром, экипаж Гросула не застал там однополчан, следовательно, получив его радиограмму, они улетели на бомбардировку вновь обнаруженного аэродрома. К исходу дня все экипажи вернулись на свой аэродром, кроме экипажа Ф. К. Паращенко со штурманом В. Т. Сенатором, стрелком-радистом Пашинкиным и стрелком Гершером. Это был отличный экипаж, а его стрелки — непременные участники полковой самодеятельности.

Через трое суток неожиданно появились командир корабля Паращенко и его штурман Сенатор. И вот что они рассказали.

Ведя поиск аэродрома противника, они на значительном от себя расстоянии увидели разрывы бомб, сброшенных с самолета Гросула, а когда подошли ближе, обнаружили аэродром и на нем самолеты. Сделав расчеты, легли на боевой курс. После того как отбомбились и пошли домой, были атакованы четырьмя фашистскими истребителями. В этом неравном бою были убиты стрелки, а вскоре был сбит и оставшийся без огневой защиты самолет.

Летчик и штурман выбросились на парашютах и приземлились между вражескими и нашими позициями. [268] Немцы открыли по ним огонь, а наши по немцам. Экипаж спрятался в большую воронку. Попытки наших солдат пробраться к экипажу пресекались интенсивным огнем гитлеровцев. И лишь ночью наши разведчики пробрались к ним, вывели их к своим войскам, откуда Паращенко и Сенатор были отправлены в свою часть. На другом самолете, с новым составом экипажа продолжали они свою боевую работу.

Все они в дальнейшем стали Героями Советского Союза. И. Т. Гросул совершил за войну 346 боевых вылетов и побывал во многих и многих переделках; Л. П. Глушенко сделал 340 боевых вылетов; Ф. К. Паращенко — 388, а его штурман В. Т. Сенатор — 353 боевых вылета и погиб в сентябре 1944 года…

Наша авиация нарушала перевозки противника, нанося удары по железнодорожным станциям на участках Лихая — Морозовский, а в период наступления группы Манштейна из района Котельниково держала под своим воздействием железную дорогу Сальск — Котельниково и уничтожала авиацию противника на аэродромах. В ноябре АДД сделала 2733 самолето-вылета. В декабре при не менее сложных метеорологических условиях сделано 3949 самолето-вылетов.

Удачное размещение частей и соединений АДД по фронту давало возможность наносить мощные удары по гитлеровцам не только в тактической, но и в оперативной глубине независимо от наземной обстановки и изменения линии фронта.

Подводя итоги боевой деятельности АДД в 1942 году, прежде всего нужно сказать о том, какие задачи она выполняла: — разрушала административно-политические и военно-промышленные объекты в глубоком тылу противника, в городах Берлине, Данциге, Кенигсберге, Будапеште, Бухаресте и других; — содействовала операциям наших войск на северо-западном, западном, юго-западном и южном направлениях, бомбардируя войска, оборонительные сооружения, железнодорожные узлы, станции и аэродромы гитлеровцев; — противодействовала противнику при прорыве им обороны наших войск на воронежском, сталинградском направлениях и на Северном Кавказе; содействовала войскам Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов в окружении и разгроме противника под Сталинградом; препятствовала железнодорожным перевозкам противника, нарушая оперативные переброски войск и техники; — уничтожала авиацию противника на аэродромах базирования на севере Финляндии и Норвегии с целью предотвращения ее налетов на караваны судов наших союзников; — обеспечивала доставку людей, грузов в тыл противника и вывозила раненых партизан, а также выполняла специальные полеты в глубокий вражеский тыл. [269] За неполных десять месяцев с момента ее организации АДД, произвела 38154 самолето-вылета, не имея в своей работе ни пауз, ни перерывов. Если сегодня заканчивалась боевая работа на одном фронте, завтра она требовалась на другом. Из месяца в месяц наращивалось число боевых вылетов.

За 1942 год, несмотря на трудности, связанные с эвакуацией авиационной промышленности на восток, мы получили 650 новых самолетов, которые с лихвой восполнили наши потери. Огромную работу проделал командный состав по вводу в строй новых боевых экипажей.

Несмотря на то что мы потеряли за это время 477 самолетов и 320 экипажей, мы имели уже налицо 699 экипажей, из них 580 ночников, при 564 боевых самолетах, что показывает наличие серьезного резерва в подготовленных экипажах.

Увеличивающийся с каждым месяцем выпуск самолетов-бомбардировщиков, налаженная подготовка экипажей вселяли уверенность в то, что, несмотря на потери, которые приходилось нести (потери американцев и англичан намного превосходили наши в процентном отношении к числу боевых вылетов), Авиации дальнего действия предстоял дальнейший рост, а следовательно, и увеличение объема боевой работы.

В 1942 году мне довелось (и не однажды) побывать на различных фронтах для организации и проведения боевых действий АДД. Я был на Ленинградском, Волховском, Калининском, Западном, Юго-Западном, Сталинградском, Донском фронтах, познакомился со многими военачальниками, приглядывался к людям, к обстановке и организации работы штабов. Незаметно для самого себя от простого ознакомления и познавания новой обстановки, в которой мне доводилось оказываться, я пришел и к сравнениям, сопоставлениям, выводам. Не единожды в жизни мне приходилось убеждаться в том, что поговорка «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» — мудрая поговорка.

Были разные фронты, были и разные командующие с присущим только им стилем работы и общения с людьми. Одни горячие, другие более уравновешенные, а иногда и флегматичные. Одни нетерпеливые и легко возбудимые, другие степенные и спокойные. Со многими командующими фронтами и армиями довелось мне встречаться, и про каждого из них можно написать целую книгу. Поистине нет иного места, чем фронт, где бы жизнь десятков и сотен тысяч людей столь зависела от правильных или неправильных действий одного-единственного человека — командующего.

Именно это привлекало мое внимание. И у меня, как и у любого другого человека, на основании личных впечатлений и общений, естественно, начинало складываться и сугубо личное мнение о людях, с которыми довелось соприкасаться за этот очень напряженный, очень тяжелый 1942 год. [270] Мне довелось видеть многих людей в Ставке, у Сталина, где решалось огромное число различных вопросов, довелось познакомиться с товарищами, возглавлявшими ту или иную отрасль промышленности, с конструкторами.

Меня нередко приглашали в Кремль, когда решались вопросы, никакого отношения к моей деятельности не имевшие. Этому я поначалу удивлялся, но потом привык и решил: раз зовут, значит, так нужно (не замечая того, что область моих познаний расширяется). Так мало-помалу я становился свидетелем той титанической работы, которая кипела в нашей стране, где было все нацелено на борьбу с врагом. Я увидел также и то, что кабинет Сталина является тем главным центром, где решаются не только военные и хозяйственные, но и огромной важности политические вопросы.

Я понял, что не все бывает именно так, как пишется в прессе, и что выражения, которыми заканчиваются те или иные послания, например, «верьте мне» или «искренне Ваш», в особенности у таких лиц, как У. Черчилль, нередко являются пустой фразой. Оказалось для меня откровением и то, что чем больше было заявлений о монолитности и единстве, — я имею в виду союзников, — тем меньше было монолитности и единства в действительности.

Был я не раз свидетелем и того, как разбирался вопрос об обещаемой помощи союзников путем посылок нам караванов с боевой техникой и другим имуществом, необходимым для ведения войны, и как наши союзники, в особенности англичане, на словах все отправляли, а наделе оттягивали отправку караванов под любыми возможными и невозможными причинами.

Было еще много и всяких иных вопросов, присутствуя при обсуждении которых я постепенно приобретал познания в других, самых разных, в том числе совсем невоенных областях жизни человеческой.

Новый, 1943 год довелось нам встречать у К. К. Рокоссовского. Вначале произошел небольшой инцидент между генералом А. А. Новиковым — Главкомом ВВС и В. Д. Ивановым[91]— заместителем начальника Генерального штаба. В самом начале Новиков, будучи уже немного навеселе, предложил поднять первый тост за Г. К. Жукова. Иванов встал и заявил, что за Жукова пить он не будет, тогда встал и Новиков. Дело начинало принимать нежелательный оборот, мне тоже пришлось встать и, поскольку оба они были небольшого роста, не составило особого труда усадить их на свои места. Тем временем Константин Константинович поднял свой бокал (граненый чайный стакан) и предложил первый тост за товарища Сталина, что в то время было обычно и с этого всегда все начиналось. Вечер прошел очень хорошо, все мы желали Константину Константиновичу успехов в разгроме и ликвидации группировки противника и, как говорят, мирно разошлись отдыхать, ибо впереди была напряженная работа. [271] Приведенный здесь «инцидент» я бы и не упоминал, если бы в дальнейшем развитии событий он не играл бы никакой роли. Всем нам было хорошо известно об особом расположении А. А. Новикова к Жукову, но в то же самое время было и недоумение, почему Александр Александрович нарушил обычный ритуал и предложил выпить первый тост не за Сталина.

Под утро 1 января 1943 года мне позвонил Верховный и сообщил, что Указы на представленную к наградам группу личного состава АДД подписаны и что он поздравляет первого в АДД, дважды Героя Советского Союза А. И. Молодчего и других летчиков, которым в первый раз присвоено это высокое звание, а также весь личный состав АДД, с Новым годом и желает всем дальнейших успехов в боевой работе.

Высокие награды Родины радовали. Мы видели в них не только знаки, отмечающие воинскую доблесть и героизм. В этих наградах нам виделось зарево близящейся победы над гитлеровской Германией. И в самом деле, главным итогом года можно было считать провал фашистских планов нанесения удара южнее Москвы сначала в районе Воронежа, а затем в районе Сталинграда и на Северном Кавказе с тем, чтобы окончательно разгромить Красную Армию и закончить войну против СССР в 1942 году. Эти планы не только провалились, но как и в декабре 1941 года, так и в ноябре 1942 года советские армии перешли в решительное наступление. Таких масштабов военных действий история еще не знала.

Зарево победы видели не только советские люди. Вот некоторые комментарии зарубежной печати за декабрь 1942 года.

Американская газета «Тайме», выходящая в штате Техас, 26 декабря 1942 года писала:

«Россия по заслугам карает фашистских тиранов. Цивилизация находится в долгу перед Россией».

Другая американская газета «Орегониан» 31 декабря заявляла:

«Народы находятся в огромном долгу перед Советским Союзом за уничтожение легенды о непобедимости германской армии».

Выходящая в Индии газета «Тайме оф Индиа» 27 декабря писала: «История редко бывает свидетельницей таких событий». Газета «Вашингтон пост» от 31 декабря 1942 года:

«Союзники России лишь теперь начинают понимать ту роль, которую играет в борьбе Советского Союза с гитлеризмом чувство гордости советского народа своим новым обществом».

Американская газета «Трибюн» 28 декабря 1942 года констатировала:

«До тех пор пока хвастливый Гитлер не был поставлен на колени у ворот Москвы в прошлом году, многие в США не сознавали, что Советский Союз обладает большой военной мощью, что его генералы — первоклассные стратеги, что Сталин является одним из величайших руководителей в мире. Ныне Россия топит честолюбивые замыслы Гитлера в крови его же армии».

В передовой английской «Дейли телеграф энд морнинг пост» отмечалось: [272] «…совершенство организации наступления советских войск, выдержка в р