Марти Шварц - Чемпион среди трейдеров

 

С Марти Шварцем мы беседовали в его офисе после окончания торгов. На меня он произвел впечатление человека с устоявшимися взглядами и ревностным отношением к биржевой торговле.

Когда его задевают за живое (например при обсуждении программной торговли), он злится, порой позволяя эмоциям выплескиваться через край. Более того, Шварц охотно признает, что считает злость полезной для торговли. Плыть по течению рынка — не для него. Рынок представляется ему ареной боя, а другие трейдеры — соперниками.

А еще меня поразила любовь Марти Шварца к повседневной работе. Придя на встречу с ним, я застал его за анализом рынка. По ходу нашей беседы он продолжил просматривать свои выкладки.

Вечером, когда я уходил от него, этот анализ еще не был закончен. Хотя Марти выглядел очень усталым, я не сомневался, что работу он завершит в тот же вечер. Девять последних лет он фанатично следует своему рабочему распорядку.

Шварцу десять лет не везло в торговле, пока он не обрел успеха в качестве необыкновенно удачливого профессионального трейдера. В начале своей карьеры он был хорошо оплачиваемым аналитиком рынка ценных бумаг, но, как сам он говорит, вечно бедствовал из-за проигрышей. В конце концов он пересмотрел свой подход к торговле и начал превращаться из хронического неудачника в поразительно стабильного победителя. С 1979 года, став профессиональным трейдером, Шварц не только ежегодно закрывался с огромным процентом прибыли, но при этом ни разу не терял более трех процентов своего торгового капитала за календарный месяц.

Шварц ни от кого не зависит и торгует прямо из своего домашнего офиса. Он гордится тем, что обходится без наемного персонала. Трейдеры-одиночки такого типа обычно не известны широкой публике, какими бы ни были их успехи. Шварц же снискал определенную известность благодаря неоднократному участию во Всеамериканских торговых чемпионатах, проводимых профессором Стенфордского университета Нормой Заде. Остается лишь поражаться результатам Шварца. В девяти из десяти таких четырехмесячных чемпионатов, в которых он участвовал (обычно с начальным капиталом в 400000 долл.), Шварц выиграл больше всех остальных участников вместе взятых. Его средний доход в этих девяти соревнованиях составил 210 процентов — причем без пересчета на год! (Еще в одном соревновании он остался почти при своих.) Единственный раз, приняв участие в годичном соревновании, он закрылся с прибылью в 781 процент. Шварц участвует в этих соревнованиях, чтобы таким образом заявить о себе как о самом лучшем трейдере. С точки зрения показателя «риск/прибыль», возможно, так оно и есть.

Начните, пожалуйста, с рассказа о вашей юности.

Насколько издалека мне нужно начать? Как считаете нужным.

Ну, тогда стоит начать с детства, и все начистоту. Может, мне прилечь на кушетку, как на приеме у психоаналитика? Я вырос в Нью-Хейвене, в семье со скромным достатком. Мне приходилось трудиться в поте лица. Уже лет в семь или восемь я с лопатой в руках зарабатывал 10 долл. на уборке снега после снегопада.

Я и теперь работаю по двенадцать часов в сутки. Без дела я чувствую себя не в своей тарелке, поэтому работаю даже сейчас, попутно с нашей беседой. Я рассчитываю множество математических показателей и осцилляторов, кроме того, я сам веду свои графики. Мое кредо таково: всегда быть подготовленным лучше тех, с кем я соревнуюсь. А готовлюсь я, лично выполняя эту работу каждый вечер.

Повзрослев, я понял, что моей «путевкой в жизнь» будет образование, скорее всего потому, что оно было в большом почете в моей семье. Я упорно учился и был отличником в старших классах.

Потом я поступил в Колледж Амхерста, учеба в котором стала одним из важнейших этапов моей жизни. На ознакомительной беседе с первокурсниками нам сказали: «Оглянитесь вокруг и постарайтесь понять, что половина из Вас станет лучшей частью группы, а другая часть — худшей».

Большинство из моих сокурсников, и я в их числе, были в школе отличниками — то есть составляли лучшие 5 процентов у себя в классе. Мне было нелегко осознать, что я не смогу быть лидером во всем.

Впервые в жизни мне пришлось бороться. Мне даже пришлось нанять репетитора по математике, потому что мне просто не давалась теория. Но когда, наконец, я освоил ее, то прояснившаяся картина впечатлила меня своим великолепием. Я тогда по-настоящему ощутил радость от упорной учебы и труда. Раньше учеба была для меня лишь средством достижения цели. Теперь же я понял, что и от самого процесса учебы можно получать настоящее удовольствие. Амхерст очень сильно повлиял на меня.

После окончания колледжа в 1967 году я поступил в Колумбийскую бизнес-школу. Как раз к этому времени правительство отменило отсрочку от военной службы для аспирантов. Не получив отсрочки для учебы, но и не горя желанием воевать во Вьетнаме, я пошел служить в резервные части морской пехоты США, которые набирали добровольцев в младший офицерский состав.

В морской пехоте нужно быть слегка «тронутым» — это весьма необычная служба. Там человека загоняют в угол и переделывают на свой лад. Тем не менее, у меня сложилось очень уважительное отношение к несгибаемому солдафонству, благодаря которому ведется методичная подготовка личного состава на протяжении всей истории морской пехоты США. В подчинении младшего лейтенанта находятся сорок шесть человек, поэтому он должен быть хорошо подготовленным. А тот, кто не справлялся со своими обязанностями, не получал офицерских погон. У нас отчисляли, как я полагаю, почти половину.

В то время я был единственным резервистом среди курсантов школы младших офицеров в Куонтико. 199 наших выпускников из регулярных войск отправились во Вьетнам, и только я — домой: такое соглашение я заключил еще при поступлении. Кроме того, я был там единственным евреем, а евреев недолюбливали. Как-то раз взводный сержант нарисовал маркером у меня на лбу звезду Давида. Я готов был вышибить дух из этого типа, но потом подумал, что ведь он же не знает, какова историческая суть этого знака. Я догадался, что сержант просто искал какую-нибудь слабинку, чтобы сломать меня. Труднее всего было справиться с краской на лбу — она никак не оттиралась. Вот зараза![63]Но я не сдавался и, в конце концов, победил. Считаю это своим большим достижением. Эмоции со временем улеглись, а вместе с ними забылась и боль от пережитого.

Суровая подготовка морского пехотинца дала мне уверенность в том, что я могу быть лучше, чем ожидал. Точно так же, как Амхерст укрепил меня интеллектуально, морская пехота закалила меня телесно. Пройдя через оба эти испытания, я поверил, что мне по силам почти всё — надо только упорно трудиться и создать фундамент своего успеха в торговле. Не поймите так, будто все это сразу сработало. Вовсе нет.

Уйдя со службы, я вернулся в Колумбийскую школу и подрабатывал всякой повременной тягомотиной, пока не получил степень магистра управления и бизнеса (М.В.А.). Первую настоящую работу в качестве аналитика рынка ценных бумаг я получил в фирме «Kuhn Loeb». Я специализировался на частных инвестициях в области здравоохранения и пробыл там два года. Мне стало ясно, что, для того чтобы добиться повышения зарплаты в этом бизнесе лучше всего сменить место работы. Ведь работодатели, на которых ты уже работаешь, ни за что не согласятся платить столько, сколько те, кто только еще зазывает к себе.

В 1972 году я перешел на работу в фирму «N». Не уточняю ее названия и прочих деталей по причинам, которые станут понятны далее. Этот период оказался одним из самых трудных в моей жизни и карьере. В фирме работали тридцать аналитиков, поделенных на три группы из десяти человек каждая. Поскольку директор по исследованиям сам работать не хотел, он поручил одному из старших аналитиков каждой группы рецензировать работу других аналитиков. Цель этого заключалась в том, чтобы до публикации наших исследовательских отчетов их изучили и покритиковали другие члены подгрупп.

Я подготовил медвежий прогноз по акциям холдингов медицинских стационаров, утверждавший, что со временем эта отрасль опустится до уровня доходности сферы коммунальных услуг. Согласно установленному порядку, мой проект был роздан коллегам-аналитикам, один из которых, возвращаясь на самолете из Калифорнии, крепко выпил и проболтался о прогнозе клиенту. Более того, он даже переслал ему копию еще не законченного отчета. Как он посмел разглашать мой прогноз?! В результате акции пошли на дно еще до выхода отчета, потому что этот клиент начал распространять слухи о том, что к публикации готовится негативный прогноз.

Это был горький опыт. Целых шесть часов мне пришлось давать свидетельские показания перед комиссией Нью-Йоркской фондовой биржи. «Мы поддержим вас, но только до тех пор, пока наши интересы будут совпадать», — предупредил меня юрисконсульт нашей фирмы.

Вы понимали тогда, что произошло?

Нет. Но я решил, что всё уладится, если я скажу правду, как и сделал. И был полностью оправдан; на бирже поняли, что меня подставили. В конце концов, тот аналитик из лекарственного сектора во всем признался, ибо один из чиновников биржи, сопоставив все факты, понял, что произошло. Да, это было тяжелое, мучительное испытание для меня, мне было просто тошно. Я закрылся в своем кабинете и перестал работать. У меня не осталось ни сил, ни воли, ни желания успеха.

Чем вы тогда занимались?

По-прежнему составлял отчеты, но не вкладывал в них душу. Вдобавок ко всему пережитому это было в начале 1973 года, и я чувствовал, что рынок формирует вершину. К тому времени я всерьез увлекся техническим анализом и знал, что уже много месяцев назад линия роста/падения прошла крупную вершину. Для меня это означало, что и рынок, и акции, которые я отслеживал, пойдут вниз.

Люди же по-прежнему интересовались ценами на всякие бантики, предлагавшиеся компаниями. У меня не хватало духу писать бычьи отчеты. Ведь если цены на акции компании идут вниз, то какая разница, сколько продается таких приманок. Я отслеживал акции роста, которые тогда продавались с превышением доходности в сорок-пятьдесят раз. Все это было так смешно!

Вам мешали писать медвежьи отчеты? Кстати, какова судьба того разглашенного прогноза?

В то время никто на Уолл-стрит не делал медвежьих прогнозов. Мне разрешили закончить тот отчет по медицинским холдингам, но вряд ли его собирались оглашать. Однако после произошедшей утечки руководство, естественно, было вынуждено срочно его напечатать, чтобы спасти свою шкуру.

И чем всё кончилось?

На медвежьем рынке я потерял работу и четыре месяца был не у дел. Это было очень интересное время, так как, по-моему, лучше всего учишься на трудностях. У меня было около 20000 долл. — огромная по тем временам сумма, — и я собрался торговать. Мне подвернулся один парень, который был по-настоящему одержим разработкой компьютерных программ для торговли на товарных рынках. Для прогона этих программ, которые теперь могут крутиться на любом персональном компьютере, ему приходилось арендовать время на тогдашних громадных машинах. Парнишка использовал варианты скользящих средних и тому подобное. Я вложил в это свои деньги и потерял большую их часть вместе с мечтами об успехе.

Растеряв капитал, я решил, что мне следует вернуться на работу. Я и не подозревал, какое потрясение меня ожидало. Моя репутация человека абсолютно честного и прямого теперь оказалась запятнанной. «Погодите, ведь это, кажется, вы написали тот прогноз?» И уже не в счет, что моя честность была полностью реабилитирована. Люди не хотели связываться с человеком, попавшим в сомнительную историю, даже если он в этом был не виноват.

Один из моих друзей помог мне устроиться на работу в фирму «Edwards & Hanly», которая, хотя и ориентировалась на частных инвесторов, имела группу аналитиков, ставших настоящими звездами.

Там я познакомился с Бобом Зёльнером — главным партнером фирмы. Это был великий, величайший трейдер. В 1974 году он чуть ли не в одиночку удерживал фирму на плаву, играя на понижение акций и принося деньги на счет фирмы, в то время как она несла потери от своей основной деятельности. В 1976 году Боб основал собственный хеджевый фонд и продолжил восхождение к замечательному успеху.

У меня, как у аналитика рынка ценных бумаг, всегда было хорошо развито чувство опасности, которое неожиданно сослужило мне добрую службу. Заметив, как шеф исследовательского отдела, который раньше никогда не отлучался на ленч, начал систематически обедать вне конторы, я стал подыскивать другое место работы. Так что, когда осенью 1975 года фирма разорилась, я уже работал в «Loeb Rhoades».

В 1976 году я встретил свою будущую жену, оказавшую на меня весьма глубокое воздействие.

Благодаря ей я понял, что моя жизнь — это не генеральная репетиция, а само представление, которое я без устали проваливал. Несмотря на то что я всегда получал приличную зарплату, я продолжал балансировать на грани разорения, так как неизменно проигрывал деньги на рынке.

Мы поженились в марте 1978 года. К тому времени я работал в фирме «E.F. Mutton». Семейная жизнь всё меньше располагала к командировкам. Когда тебе двадцать пять, ездить по городам и встречаться там с бывшими однокурсниками — одно удовольствие, но когда переваливает за тридцать, это всерьез надоедает. Жене приходилось буквально выпихивать меня за порог, когда нужно было ехать в очередную командировку.

Меня обижала эта, как я ее называл, чечетка, которая превращает тебя просто в кусок мяса. Вы встречаетесь с портфельными менеджерами и излагаете им прогнозы по отслеживаемым вами акциям, для того чтобы они поручили вашей фирме выполнение комиссионных операций. За обычную командировку у Вас может быть пять встреч в Хьюстоне, перелет к ужину в Сан-Антонио и тем же вечером перелет в Даллас, для того чтобы успеть к завтраку. Меня мутило от такой жизни.

Мне хотелось иметь семью, но я понимал, что не в состоянии содержать ее. Поэтому я всё отказывался от мысли о женитьбе, опасаясь, что жена выставит меня за дверь. Но тогда я вдруг подумал: а не накликал ли я свои беды сам? Похоже, люди страдают от неудач, которые сами же и вызывают. Это превращается в подобие порочного круга: навредил — страдай, и так до бесконечности.

К середине 1978 года я уже восемь лет был аналитиком рынка ценных бумаг, и это мне опротивело.

Мне казалось, что надо заняться чем-то другим. Я всегда знал, чего хотел: работать на себя, без всяких клиентов, без всякого начальства. Это было моей высшей целью «Почему мне не везет, ведь я же подготовлен для успеха?» — годами спрашивал я себя. И решил, что пришло время реванша.

Когда брокерская фирма хочет заполучить тебя, она готова дать все, что угодно. А заполучив, становится гораздо менее отзывчивой. Поэтому, ведя переговоры с фирмой «Hutton», я попросил, чтобы в моем кабинете был котировочный аппарат. И стал единственным из всех аналитиков ценных бумаг, у кого он был. В последний год работы в «Hutton» я начал закрываться в своем кабинете, чтобы понаблюдать за рынком. Я по нескольку раз в день разговаривал со своим другом Бобом Зёльнером и научился у него анализировать поведение рынка. Например, если рынок получил хорошую новость и идет вниз, то это значит, что он очень слаб. А если после плохой новости рынок идет вверх, то это говорит о его силе.

В тот год я стал набирать пробные подписки множества всяких бюллетеней. Я видел себя синтезатором идей, который не нуждается в новой методике, а берет несколько различных подходов и сплавляет их воедино в собственной системе.

Я отыскал одного парня, Терри Лондри из Нантакета, имевшего оригинальную методику под названием «Волшебный Т-прогноз». Терри был выпускником инженерного факультета Массачусетского технологического института и разбирался в математике — как раз то, что мне было нужно. Его основная идея заключалась в том, что продолжительность движений рынка и вверх, и вниз одинакова — различны лишь амплитуды этих движений.

Но, по моим наблюдениям, рынки падают много быстрее, чем растут. Не противоречит ли это такой теории?

До начала падения рынка на нем может происходить некий процесс распределения. Я называю такие процессы М-образными вершинами. Длительность нужно отсчитывать не от ценового максимума, а от максимума осциллятора, который предшествует ценовому. Это, по существу, является краеугольным камнем его теории. У нее много различных достоинств, изучив которые, я извлек огромную пользу.

Для сведения читателей, как называется книга Лондри?

А книги нет. Лондри просто пропагандировал свою теорию через всевозможные бюллетени. Кроме того, он написал несколько брошюр. Вообще говоря, это было довольно странно. После того как я упомянул о нем в статье «Barren's», он получил массу запросов на эти брошюры. Будучи несколько эксцентричным человеком, в ответ он сообщил: «Свободных экземпляров не имею». А нужно было допечатать еще и заработать на этом.

Я разработал самостоятельно и синтезировал несколько индикаторов, которые использовал для выявления таких состояний рынка, когда войти в него можно с наименьшим риском. Мое внимание было сосредоточено на статистической оценке вероятностей. Конечно, иногда рынок колеблется в границах трех, а не двух стандартных отклонений. Однако, учитывая, что 98 процентов колебаний рынка (Согласно так называемому правилу «трех сигм», в пределах двух стандартных отклонений будет содержаться примерно 95%, а не 98% всех нормально распределенных колебаний цены.) ограничивается двумя стандартными отклонениями, я ежедневно делаю ставку на это. В случае ошибки задействуется правило управления риском и я останавливаюсь, потеряв не более X долл. Это — самый важный момент.

В общем, я подписался на все эти бюллетени, разработал методику и развил бешеную торговлю.

Всего за два года, то есть к середине 1979 г., я прошел от 5000 до 140000 долл.

Когда вы из неудачника превратились в лидера?

Когда научился изолировать свои амбиции от торговли. Когда научился признавать свою неправоту.

Раньше признаться в ошибке было для меня тяжелее, чем потерять деньги. Я пытался, можно сказать, заставить произойти нужные мне события. Раз я всё взвесил, то не могу ошибиться. Теперь, когда мне сопутствует удача, я говорю себе: «Да, я всё рассчитал, но в случае ошибки поспешу выйти из рынка. Ведь мне нужно сберечь деньги для следующей сделки». Если жить по принципу, что все твои победы еще впереди, то проигрывать станет уже не так тяжело. Пусть я ошибся, что же из того!

Вы полностью переключились с фундаментального анализа на технический?

Полностью. Мне всегда смешно, когда кто-нибудь говорит: «Ни разу не встречал богатого технического аналитика!» Нет, вы только послушайте! Какое высокомерие! Какая глупость! Я девять лет использовал фундаментальный анализ, но разбогател лишь с помощью технического.

Но, работая аналитиком, вы по-прежнему делали прогнозы на основе фундаментальных факторов?

Да, чтобы отработать зарплату. Но жена мне сказала: «Становись самостоятельным. Тебе уже 34, и ты всегда хотел работать на самого себя. В худшем случае просто вернешься к тому, чем занимался раньше».

Я всегда казался себе смелым, мужественным и сильным, но, когда пришло время рискнуть, я безумно испугался. У меня было тогда 140000 долл., из которых 30000 предназначались на налоги, а

92 500 пошли на оплату места на Американской фондовой бирже. Итого у меня оставалось около

20000 долл., с которыми я в качестве маркет-мейкера вошел в биржевой зал. Добавив к ним еще

50000, занятых у родственников жены, я получил 70000 долл. торгового капитала.

Первые же два дня моей карьеры закончились проигрышем. Я тогда занялся опционами «Mesa Petroleum», которые, по мнению глубоко уважаемого мною Зёльнера, были серьезно недооцененными. На второй день я позвонил ему прямо из зала: «Ты уверен, что прав?» Всего у меня было 10 опционов. Потеряв на них 1800 долл., я погибал. Я буквально окаменел от ужаса, потому что в моем понимании проиграл почти 10 процентов, поскольку не считал деньги родственников жены собственными. На третий день опционы «Mesa» начали расти, и я уже больше не оглядывался назад.

За первые четыре месяца я продвинулся на 100000 долл. На следующий год я заработал уже 600000 долл. После 1981 года моя прибыль никогда не опускалась ниже семизначной. Помню, как в 1979 году я сказал одному хорошему знакомому: «Сомневаюсь, что на торговле опционами можно заработать 40000 долл. в месяц». Сейчас я легко могу сделать это за день.

На бирже у Вас все было прекрасно. Почему же вы оттуда ушли?

В те годы торговля в обеденное время шла там очень вяло. Поэтому я обычно поднимался обедать в кабинет наверху. Сидя за рабочим столом с бутербродом в руке, я попутно строил графики и прикидывал разные варианты. В конце концов я понял, что, сидя за столом и следя за котировочным аппаратом, смогу увидеть гораздо больше, чем торгуя опционами в зале. В зале специалисты выбирают символы, которые они хотели бы держать на котировочных табло, поскольку платят за это аренду. Поэтому всякий раз приходилось кружить по залу, чтобы увидеть желаемое. А наверху мне было гораздо удобнее.

Года через полтора, когда я начал зарабатывать массу денег, торговый зал стал для меня тесен. Для игры имелась куда более широкая арена. На мой уход повлиял и еще один фактор — это изменение налогового законодательства в 1981 году, вследствие чего стало выгоднее торговать фьючерсами, чем акциями и опционами.

Торгуя фьючерсами, я не стремился зарабатывать по схеме удвоения итога: вдвое в первый год, вчетверо — во второй, в восемь раз — в третий, и так далее. В 1987 году я зарабатывал на фьючерсах не намного больше, чем в 1982-м, так как вкладывал прибыль в недвижимость и делал прочие приобретения, чтобы повысить качество своей жизни.

Я уже сидел без денег в 1970-е годы и не хотел повторения этой истории. Мой принцип был таков: если зарабатывать каждый месяц, то никакие беды тебе не грозят. Да, самым богатым не станешь.

Но самым богатым не станешь и никаким иным способом. Тогда какая разница? Я горжусь своими достижениями во фьючерсной торговле: ведь, начав с 40000 долл., я увеличил их почти до 20 миллионов и никогда не проигрывал больше трех процентов.

В то время вы продолжали торговать акциями?

Да, но в несколько ином плане. Я торговал акциями в более длинном временном горизонте. Когда у меня 100000 акций, они не так сильно давят на меня, как 100 контрактов на S&P.

Вы одинаково охотно играете и на повышение, и на понижение акций?

Нет, я считаю, что играть на понижение акций сложнее. Из-за правила «тика вверх»?

Нет. Потому что проще сыграть на понижение индекса S&P, ибо это дает гораздо большую отдачу.

Кроме того, я терпеть не могу систему биржевых специалистов: они только и смотрят, как бы вконец ободрать тебя. Что касается этих специалистов, то я вам так скажу: не знаю больших бездарей, которые получали бы столь непропорционально много по сравнению со своими способностями.

Книжка специалиста дает исключительный шанс, о котором можно только мечтать. При нормальных рынках специалисты всегда могут оценить свой риск. Например, если у них есть предложение на покупку 20000 акций с понижением на '/8, то они могут спокойно покупать, зная, что всегда могут выйти из сделки ниже на '/8. То есть они защищены. Я всегда советую знакомым выдавать своих дочерей за сыновей специалистов.

Что вы пережили за неделю краха рынка акций 19 октября?

Я играл на повышение. Я уже размышлял над этим и пришел к выводу, что снова сделал бы то же самое. Почему? Потому что 16 октября рынок опустился на 108 пунктов, что было тогда самым крупным дневным падением во всей истории фондовой биржи. Ситуация казалась мне переломной и благоприятной для покупки. Единственное «но» было в том, что все это случилось в пятницу: обычно падение в пятницу сопровождается падением и в понедельник.

Мне кажется, тот понедельник не стал бы настолько черным, если бы в выходные министр финансов Джеймс Бейкер не принялся буквально стращать немцев изменением процентных ставок. Бейкер был по-настоящему грозен. Услышав его, я понял, что пропал.

То есть в выходные вы уже знали о том, что попали в беду?

Да. В вечернем выпуске «Wall Street Week» за пятницу о возможном спаде написал и мой приятель Марти Цвейг. Я позвонил ему на следующий же день, и он сказал, что рынку, очевидно, грозит падение еще на 500 пунктов. Конечно, он тогда не знал, что это произойдет за один день.

Чем был вызван его пессимизм?

Думаю, что его финансовые индикаторы были чрезвычайно негативны. Напомню, что облигации тогда стремительно падали.

Что случилось в тот понедельник? Когда вы закрылись?

В понедельник максимум по S&P составил 269. Я ликвидировал длинную позицию при 267,5 и очень гордился этим, поскольку очень нелегко заставить себя выйти из сделки с потерей. Я же вышел полностью. В начале дня у меня было 40 длинных контрактов и я потерял 315000 долл.

Самое гиблое дело в торговле — добавлять к убыточной позиции. Поступи я так, и мог бы потерять в тот день 5 миллионов долл. Я мучился, терял деньги, но не отступился от своих пределов по риску и выстоял.

Это еще один случай, когда пригодилась моя служба в морской пехоте. Там человека приучают ни в коем случае не оставаться на месте, когда на него нападают. Одна из тактик, которая предложена в наставлении для офицеров морской пехоты, — двигаться либо вперед, либо назад. Если из тебя собираются выбить душу, то нельзя просто сидеть и терпеть. Даже отступление является в данном случае наступательным приемом, потому что вы продолжаете действовать. То же самое и на рынке.

Самое главное — сохранить столько пороха, чтобы его хватило на новую игру. После 19 октября мои дела пошли действительно хорошо. По сути, 1987 год был у меня самым прибыльным.

Вы очень удачно ликвидировали длинную позицию 19 октября. А не подумывали ли вы сыграть на понижение?

Я думал об этом, но потом сказал себе: «Сейчас не время заботиться о прибыли. Сейчас надо заняться тем, чтобы сохранить уже полученное». Всякий раз во время действительно трудного периода я стараюсь уйти в оборону и только в оборону. Уверен, что нужно сохранить то, что имеешь.

В день краха я вышел из большинства своих позиций и защитил свою семью. Затем, в 13:30, когда индекс Доу упал на 275 пунктов, я направился в банк к своей депозитной ячейке и забрал всё свое золото. Еще через полчаса я пошел в другой банк и стал выписывать чеки, для того чтобы вытащить оттуда свои деньги. Я начал покупать казначейские векселя, готовясь к худшему. Тогда происходило такое, чего я еще не видывал.

Вы всерьез опасались, что банки лопнут?

А что в этом удивительного? То, что я впоследствии услышал от банковских операционистов, просто «зарезало» бы всю клиентуру, узнай она о происходящем. Банки не выполняли ни одно из требований брокерских фирм. Во вторник утром до полного краха оставались считанные часы.

Поэтому мои действия были вполне обоснованными.

Видимо, мой страх перед депрессией был как-то связан с тем, что мой отец окончил колледж именно в 1929 году. Когда разговариваешь с выпускниками этого года, то складывается впечатление, будто целых десять лет просто выпали из их жизни. Тогда в стране просто-напросто ничего существенного не происходило. Это меня так напугало, что навсегда засело в голове. Видимо, это и есть одна из причин, по которой я не стремлюсь к геометрическому росту своего дохода. В день краха, взглянув на сына в кроватке, я подумал, что не хотел бы когда-нибудь услышать от него: «Папа, почему ты не сделал всего, что мог?»

Когда вы снова начали торговать?

В среду на той же неделе. Ситуация была необычной, и я начал всего с одного или двух контрактов по индексу S&P за раз. Тогда S&P шел с приращением в целый пункт[64]. Но я не знал, как этим воспользоваться. Прошлый опыт подсказывал, что в каком-то смысле это был благоприятный период, однако при этом менялись правила торговли. Мой принцип — никогда не рисковать благополучием семьи. Я не поставил бы его на то, чтобы заработать еще больше. В среду рынок поднялся до области, где следовало бы сыграть на понижение. Среду я закончил с крошечной для меня короткой позицией из двенадцати контрактов по S&P.

Тем же вечером Боб Пректер[65]опубликовал экстренный отрицательный прогноз. Наутро рынок подвергся сильному давлению — отчасти из-за этого прогноза, но в основном из-за того, что управляющий одним из крупнейших фондов в стране попытался ликвидировать огромную длинную позицию. Утверждается, что он потерял за это время 800 миллионов долл.

Утром я позвонил на площадку S&P как раз перед открытием, и мой клерк стал диктовать: «Декабрьские предлагаются по 230, по 220, по 210, по 200». -«Закрывай!» — крикнул я. И заработал четверть миллиона долл. всего на двенадцати контрактах! Эта сделка стала одной из самых памятных в моей жизни.

Что вы думаете о программной торговле?[66]

Я испытываю к ней отвращение. Раньше рынок бурлил и перекатывался естественным образом, а программная торговля это заглушила. Фирмы, занимающиеся программной торговлей, имеют исключительно мощные рычаги управления колебаниями рынка, так что брокерам и трейдерам, работающим в зале, остается лишь примкнуть к ним. У меня нет патологической ненависти к программной торговле: ведь я приспособился к ней, причем вполне успешно. Но она мне отвратительна.

Некоторые говорят, что вся эта критика программной торговли — сплошная чушь.

Значит, они просто глупы.

Да нет. Среди них есть и очень умные люди.

Нет, глупые. Готов доказать любому из них, что они глупы. Как именно доказать?

Я хотел бы, чтобы биржевые контролеры провели кое-какие расследования. Теперь рынок закрывается вблизи дневного максимума или минимума гораздо чаше, чем бывало. За последние два года он закрывался в пределах двух процентов от максимума или минимума дня почти в двадцати процентах всех случаев. С математической точки зрения такое распределение не может быть случайным.

Вы говорите о программной торговле как о чем-то безнравственном. Что неэтичного в торговле акциями против фьючерсов?

В том, что программные трейдеры обладают двусторонней информацией. На бирже площадки инвестиционных банкиров и арбитражеров разделены так называемой «китайской стеной» из опасения, что их представители начнут переговариваться между собой, сидя рядом. Вот я и хотел бы, чтобы чиновники из Комиссии по ценным бумагам и биржам (SEC) объяснили мне, как же они позволяют, чтобы агенты программных трейдеров сидели рядом с представителями трейдеров- принципалов, торгующих за свой счет.

В вашем примере затронут фактор опережения (Неэтичная биржевая практика, когда дилер, располагающий информацией о предстоящей крупной операции, которая наверняка повлияет на курс пенной бумаги, заранее заключает опционную сделку на данную бумагу для получения прибыли от изменения цен.), который затемняет суть вопроса.

Я хотел понять, почему безнравственно покупать акции и продавать фьючерсы (или наоборот), когда цены на них рассогласовываются?

Потому, что я знаю случаи, когда фирмы получали информацию о свопе (Операция по обмену обязательствами или активами для улучшения их структуры, получения прибыли с целью снижения рисков и затрат) «долг/активы» за день до его реализации. Например, когда власти штата Нью-Джерси, решили перейти из акций в облигации в объеме двух миллиардов долл., накануне об этом стало известно некой фирме. Зная о том, что назавтра, с 16:00 до 16:15, будет проведена продажа акций на сумму два миллиарда долл., эта фирма продала тысячи фьючерсных контрактов, для того чтобы заработать на этой сделке. Это плохо пахнет.

Ваш пример включает: а) использование конфиденциальной информации; б) опережение и в) прямую сделку. Это не программная торговля. Позвольте привести свой пример. Допустим, у некой торговой фирмы есть компьютерная программа, которая подает сигналы, когда акции переоценены или недооценены по сравнению с фьючерсами, и сама эта фирма не выполняет никаких поручений клиентов...

Минуточку! Выслушайте сначала меня. Если этим брокерским фирмам для открытия клиентских позиций нужно, чтобы программа сигнализировала о достижении 80 процентного дисконта, то свою позицию они откроют уже при дисконте в 50 процентов. Они имеют преимущество и могут опередить своих клиентов, потому что их затраты на сделку ниже — ведь они же не платят комиссионных самим себе.

Попытаюсь еще раз разграничить эти вещи. Возьмем пример, когда нет ни опережения клиента, ни его самого — просто кто-то торгует за собственный счет и старается получить арбитражную прибыль. Чем такая тактика хуже вашей?

Своей глупостью. Всякий, кто ставит на корзину акций, чтобы заработать на 80 базисных пунктов больше, чем дают казначейские облигации, просто глуп! Он так же глуп, как и те, от кого я хотел уйти, бросив анализ ценных бумаг. За каким дьяволом нужно карабкаться на 80 базисных пунктов выше казначейских облигаций?! Брокерские фирмы продадут вам что угодно, лишь бы увеличить поток торговых приказов: ведь на Уолл-стрит за ним теперь решающее слово.

Вы хотите сказать, что программная торговля вредна даже для субъектов, не торгующих на деньги клиентов?

Я сформировался, будучи аналитиком рынка ценных бумаг, анализируя происходящее и покупая ценное. Торговля акциями против фьючерсов на индекс акций или наоборот не служит никакой полезной цели.

Они покупают и продают. Вы тоже покупаете и продаете. В чем разница?

Торгуя, я стараюсь выиграть неограниченно много.

Чем же этот стиль правильнее того, который нацелен на арбитраж рынка?

Полагаю, что это их конституционное право и они могут этим заниматься. Следствием же являются невероятные злоупотребления. «Нет у Вас ни стыда, ни совести! — возмущаюсь я ребятами, которые работают на эти брокерские фирмы. — Да вы знаете, чем это закончится?! Вы загубите всю игру!» А теперь они меня проклинают. «Ну что, доволен? Добился своего?» — наскочили они на меня, когда их заказчики прекратили операции программной торговли. «Добился, но не до конца», — ответил я.

Я не рассказал им о финале, который наступит, когда они уже больше не будут получать по 300000 долл. с лишним в год и поймут, чего стоят на самом деле, когда окажутся на улице и не смогут найти работу даже за 50000 долл. в год. Тогда этот круг и замкнется.

Кстати, о круге. Похоже, мы крутимся по одному из них. Давайте пойдем дальше. Расскажите о самом драматичном случае из вашей торговой практики.

Самым отвратительным был ноябрь 1982 года. Тогда мой чистый капитал был гораздо меньше, и я за день потерял 600000 долл.

Каким образом?

Это произошло в день выборов в конгресс. Республиканцы набрали гораздо больше голосов, чем ожидалось. Рынок вырос на 43 пункта, что было на тот момент одним из самых крупных подъемов в истории. Я играл на понижение и, как последний дурак, продал еще, когда S&P замер на верхнем пределе в 500 пунктах от меня. И это меньше чем за час до окончания торговой сессии.

У жены — она тогда работала вместе со мной — был выходной. На следующий день, приступив к работе, она повторяла через каждые десять минут: «Сокращайся! Сокращайся!» И я продолжал фиксировать потери, просто выходя из позиции.

Терпеть поражение всегда очень тяжело эмоционально. Большинство трейдеров стараются сразу же отыграться, стремятся увеличить позицию. Но всякая попытка взять реванш что называется «с ходу» чаще всего обречена на провал. Так происходит везде — ив инвестициях, и в торговле, и в азартной игре. За игральным столом в Лас-Вегасе я усвоил, что надо иметь при себе лишь X долл. и никогда не брать в кредит, потому что самое страшное — это отыгрываться. Если вы в состоянии принудить себя уйти из казино, что эквивалентно переходу в нейтралы при торговле фьючерсами, то можете посмотреть на ситуацию под совершенно иным углом зрения.

После сокрушительной потери я всегда играю совсем помалу и стремлюсь только к положительному балансу, любому. Суть не в том, чтобы побольше заработать, а в том, чтобы вернуться в свою колею и вновь обрести уверенность. Я урезаю позицию до предела — до пятой или десятой части обычной для меня величины. И это оправдывается. Помнится, ноябрь 1982 года я закончил с убытком лишь в

57000 долл., после того как 4 ноября потерял 600000 долл.

Можно ли выделить какую-то конкретную торговую ошибку, приведшую Вас к потерям в день выборов 1982 года?

Да. Довольно глупо увеличивать короткие позиции, когда фьючерсный рынок уже остановлен на верхнем ценовом пределе, а наличный рынок выше него на 200 пунктов.

Вспоминая этот эпизод, спрашиваете ли вы себя: «Почему я это сделал?»

Думаю, что это произошло потому, что в предыдущем месяце я получил очень крупную прибыль.

Все мои крупнейшие поражения следовали за крупнейшими победами. Я был неосторожен.

Вы по-прежнему совершаете торговые ошибки? Я имею в виду отступление от торговых принципов, которые считаете действенными, а не убыточные сделки.

Без ошибок не обойтись. Совсем недавно я опять страшно оплошал. Играя на понижение и S&P, и облигаций, я занервничал, когда облигации поднялись выше своего скользящего среднего, а казначейские векселя — нет. Одно из моих правил таково: не иметь открытых позиций, когда скользящие средние казначейских векселей и облигаций рассогласовываются, то есть когда одно скользящее среднее находится выше цен, а другое — ниже, поскольку процентные ставки не могут разойтись слишком далеко, они должны подтверждать друг друга. Согласно моим правилам, я должен был бы перейти из короткой позиции по облигациям в нейтральную. Вместо этого я поменял ее на длинную. И дорого заплатил за свою ошибку. Если сначала я потерял на исходной короткой позиции лишь 20000 долл., то на следующий день потеря стала уже шестизначной — моей самой крупной потерей за год.

Работа трейдера хороша именно тем, что в ней нет предела совершенству. Каким бы удачливым ты ни был, всегда знаешь, сколько раз ты промахнулся. Большинство людей в большинстве профессий стараются скрывать свои ошибки. Трейдер же вынужден смотреть им в лицо, ибо цифры не лгут.

Вы уже не раз упоминали о своих торговых правилах. Нельзя ли перечислить их?[67]

Прежде чем открыть позицию, я всегда справляюсь с графиками и скользящими средними: где цена — выше или ниже скользящего среднего? Это срабатывает лучше любого инструмента, который у меня есть. Я стараюсь не идти вразрез со скользящими средними — иначе можно навредить самому себе.

Удержалась ли акция над своим последним минимумом после того, как рынок прорвал свой последний минимум? Если да, то она гораздо сильнее рынка. Это и есть те два вида расхождений, которые я всегда отслеживаю.

Прежде чем открыть позицию, я обязательно спрашиваю себя, действительно ли она мне нужна.

После удачного периода вознаградите себя выходным. По моим наблюдениям, трудно поддерживать высокую результативность торговли больше двух недель подряд. У меня бывали периоды, когда мне удавалось выигрывать по двенадцать дней кряду, но эта непрерывная борьба, в конце концов, истощала мои силы. Поэтому после мощной серии побед я стараюсь играть меньшими, а не большими объемами. Мои крупнейшие потери всегда следовали за моими крупнейшими прибылями.

Еще одно правило (лично у меня с ним большая проблема): приходится постоянно удерживаться от его нарушения. Оно таково: попытки поймать основание рынка — это одна из самых разорительных форм азартной игры. Иногда это правило можно и нарушить, если, конечно, это достаточно оправдано. Например, сегодня я купил S&P, когда он резко упал. Полмесяца назад я наметил уровень 248,45 в качестве оптимального для покупки S&P. Сегодня минимум составил 248,50.

Следовательно, я мог купить на сегодняшнем падении и заработать кучу денег. У меня был план, я его реализовал, и он сработал. Но так бывает не всегда. Это было рискованно, но я отчаянно наращивал позицию за счет текущей прибыли, ибо знал, чем именно я рискую.

Отсюда вытекает мое следующее правило: прежде чем открыть позицию, обязательно определите для себя, сколько вы готовы потерять. Определите свою «норму ростовщика» и придерживайтесь ее.

У меня есть такой болевой порог, дойдя до которого, я должен выйти из рынка.

Если казначейские облигации и казначейские векселя расходятся в том, как в каждом случае соотносятся цена и ее скользящее среднее, то есть одна выше скользящего среднего, а другая — ниже, то не держите открытых позиций, пока эти соотношения не подтвердят друг друга.[68]

А в конце этого перечня я бы написал: труд, труд и еще раз труд.

Вы ничего не добавите к этому перечню?

Самое главное — это управление капиталом. Спросите любого, кто преуспел, и он скажет то же самое.

Есть еще одна область, где я постоянно стараюсь совершенствоваться: не прерывать рост прибыли.

Я еще не умею делать это хорошо. Но постоянно учусь. И буду учиться, наверное, до конца дней своих.

Почему? Вы делаете что-то не так?

Просто мне нравится снимать прибыль. Для меня кассовый аппарат звучит как музыка. Ирония в том, что нет смысла рисковать 400 пунктами на стоп-лоссе в случае падения, чтобы затем снять только 200 пунктов от подъема в 1000 пунктов.

В отношении риска у Вас есть свой подход или план. А вы не пробовали использовать похожую процедуру и в отношении прибыли?

Пробовал, но не смог повысить прибыльность. Я занимался этим с переменным успехом, однако по- прежнему больше всего не доволен собой именно в этом аспекте.

В чем же тут сложность?

Думаю, она связана с моими страхами перед неким разрушительным катаклизмом. Подобно У.К.

Филдсу, я завел несколько банковских счетов и несколько сейфов для хранения золота и наличности.

Мои активы на редкость хорошо диверсифицированы. Логика моих действий такова: на случай краха в одном месте у меня всегда будет спасательный круг — в другом.

Не припомните ли еще какие-нибудь правила?

Если вы когда-либо сильно обеспокоитесь тем, стоит ли оставлять позицию до утра или, что еще серьезнее, на выходные, и можете выйти по много лучшей цене, чем рассчитывали во время торгов, то вам лучше сохранить эту позицию. Например, недавно я играл на понижение S&P и забеспокоился из-за того, что рынок облигаций вечером очень вырос. На следующее утро рынок акций почти не изменился. Я обрадовался, что могу выйти, и закрыл позицию. Это было ошибкой.

Чуть позже в тот же день S&P рухнул. Если ваши худшие опасения не сбылись, то лучше, пожалуй, увеличить позицию.

Каков был ваш самый больший проигрыш в процентах?

Мои успехи только что оценивались на предмет заключения договора об управлении капиталом. За всю карьеру профессионального трейдера мой самый больший убыток за календарный месяц составил 3 процента. Два моих самых убыточных месяца пришлись на рождение двух моих детей, потому что тогда меня более заботили успехи на семейных курсах Lamaze. (Метод подготовки к родам, предусматривающий психологическую и физическую подготовку будущей матери при деятельном участии отца ребенка.)

Я всегда придерживался принципа: старайся, чтобы прибыльным был каждый месяц. Я даже пытался добиваться прибыли ежедневно. У меня было несколько необычайных периодов, когда прибыльные месяцы составляли более 90 процентов. Я особенно горжусь тем, что фактически любой год до апреля у меня шел без проигрыша. Из-за этого я, вероятно, зарабатывал меньше, чем мог бы, но меня больше заботит ограничение потерь.

Вы начинаете каждый год с чистого листа?

Да. Таково уж мое правило: на 1 января я беден.

В январе вы торгуете меньшими объемами?

Необязательно. Просто действую осмотрительнее. В январе вы быстрее пресекаете потери?

Нет. Я всегда быстро пресекаю потери. В этом, наверное, основа моего успеха. Сделку всегда можно отложить, и тогда, перейдя в нейтралы, видишь ситуацию иначе.

Яснее?

Гораздо яснее, потому что давление убыточной позиции вводит в ступор.

Вернемся к управлению капиталом. Мне непонятно, что побуждает Вас заниматься чужими деньгами после стольких лет успешной торговли за свой счет?

Я почувствовал, что начинаю застаиваться, а управление капиталом — это новый вызов. Кроме того, после октября 1987 года я понял, что риск проигрыша нельзя измерить адекватно. И чтобы получить в свое распоряжение дополнительный рычаг, нужен внешний источник денег.

Какой же суммой вы собираетесь управлять?

Я не хотел бы называть точную сумму. Скажу только, что не буду брать больше одного-двух крупных финансовых источников. Я не хочу иметь дело с массой инвесторов, хотя и не сомневаюсь, что мог бы собрать гораздо больше денег, если бы организовал публичную подписку.

Чем больше людей вовлекаешь в дело, тем больше головной боли. Например, когда я познакомился с управляющим крупного фонда, он поинтересовался, сколько у меня служащих. «Ни одного», — ответил я. А у него, как выяснилось, их семьдесят. Когда он захочет закрыть дело, это будет сделать сложнее, потому что он отвечает и за их судьбы. Мне таких забот не надо.

Похоже, здесь вы довольно изолированы. Вам нравится работать в одиночку?

У меня ушло несколько лет на то, чтобы решиться работать в одиночку. Раньше я работал в офисе, расположенном в деловой части города, потому что там у меня было много друзей. Но со временем их число уменьшилось, и офис стал гораздо менее привлекательным. Теперь у меня есть с полдюжины собеседников, с которыми я каждый день разговариваю по телефону. Многих из них я обучил своим методам, но у них есть и собственные разработки.

Вы когда-нибудь пробовали готовить трейдеров для работы на себя?

Я нанимал четверых, но никто не выдержал. Все они испугались. Я попытался клонировать себя, но ничего не получилось. Я обучил их всем своим методам, но постичь логику действий — это лишь часть дела. Индивидуальность передать нельзя.

Почему большинство трейдеров проигрывают?

Потому что они лучше проиграют, чем признают свою ошибку. Какова суть аргументации трейдера в убыточной позиции? «Выйду, когда буду при своих». Почему ему так важно выйти при своих?

Потому что это тешит его самолюбие. Я стал успешным трейдером, лишь когда сумел сказать себе: «К черту самолюбие! Делать деньги — вот что важнее».

Что вы говорите тем, кто обращается к вам за советом?

Стараюсь всегда поддержать тех, кто собирается торговать для себя. «Настройте себя на то, что вполне можете преуспеть больше, чем даже мечтали: ведь перед вами — живой тому пример». У меня есть свобода, к которой я всегда стремился как в финансовом, так и в организационном плане.

Я могу отправиться в отпуск в любой момент. Полгода я живу в Уэстхэмптон-Бич, а другие полгода — в Нью-Йорке. Я веду чудесный образ жизни. Мои дети думают, что все отцы работают дома.

Каков ваш главный совет рядовому трейдеру, стремящемуся повысить свое мастерство?

Учитесь пресекать потери. Когда делаешь деньги, самое главное — не терять контроля над потерями. Кроме того, не надо увеличивать позицию, пока вы не удвоили или не утроили свой капитал. Большинство делают ошибку, когда увеличивают ставки, едва получив прибыль. Это — быстрый путь к полному краху.

История Марти Шварца должна ободрить тех, чьи первые шаги в торговле окончились неудачей.

Ведь перед нами трейдер, которому не везло целых десять лет и который умудрялся проигрывать столько, что едва сводил концы с концами, несмотря на хорошую и стабильную зарплату. Ведь смог же он, в конце концов, переломить положение и стать одним из лучших трейдеров в мире!

Каким образом? Его успех слагался из двух основных составляющих. Во-первых, он нашел подходящий для себя метод. Все десять убыточных лет Шварц строил свои сделки на основе фундаментального анализа. Но добился успеха, лишь углубившись в технический анализ. Дело не в том, что технический анализ лучше фундаментального, а в том, что он подходил для Шварца методологически. Некоторые другие трейдеры из числа героев моей книги, такие как Джеймс Роджерс, весьма преуспели как раз с помощью фундаментального анализа, полностью игнорируя анализ технический. Главный вывод отсюда таков: каждый трейдер должен найти метод, который лучше всего подходит лично ему.

Вторая составляющая превращения Шварца в удачливого трейдера — это перемена в его мотивациях. Он говорит, что ему стало везти, когда желание победить взяло верх над стремлением утвердиться в своей правоте.

Контроль над риском — это основополагающий элемент торгового стиля Шварца, о чем свидетельствуют невероятно низкие показатели его потерь. Контроль обеспечивается тем, что в каждой сделке Шварц постоянно отслеживает свою «норму ростовщика». Правило резко уменьшать объем торговли после крупных потерь, как и после длительных выигрышных серий, безусловно, значительно способствует его успеху. Логика уменьшения объема торговли после дестабилизирующей потери очевидна. Обоснованность тех же мер после выигрышной серии требует дальнейшего разъяснения. По словам Шварца, самые крупные потери у него всегда следуют за самыми крупными победами. Подозреваю, что то же самое происходит с большинством трейдеров.

Серии удач расслабляют, а расслабление ведет к небрежности в торговле.

Большинство трейдеров ссылаются на одни и те же правила, которым они обязаны своим успехом (вроде дисциплинированности и трудолюбия). Поэтому весьма отрадно, когда трейдер самого высокого уровня предлагает некое оригинальное правило, которое звучит весьма убедительно. Меня восхитила рекомендация Шварца сохранять тревожащую позицию после того, как рынок не подтвердит ваших опасений. При этом подразумевается, что если позиция, которая обоснованно вас тревожит (например, из-за неблагоприятного изменения фундаментальных факторов или технического прорыва в противоположном направлении), тем не менее не идет против вас, то за этим должны стоять какие-то мощные силы, действующие в пользу исходного направления позиции.

 

Часть 3. Всего понемногу