Ой мировой войны в 1940-1941 ГГ.

ранцузская армия и британские экспедиционные войска, которые начали прибывать во Францию с середины сентября 1939 г., с момента объявления войны Германии (3 сентября 1939 г.) в течение девяти месяцев не вели против врага активных боевых действий. Этот период 2-й мировой войны получил в истории наименование „странной войны”.

В отличие от сухопутных войск военно-морской флот Германии с конца сентября 1939 г. вел активные боевые действия на морских коммуникациях. Для блокады Великобритании германские адмиралы использовали подводные лодки и большие надводные корабли – рейдеры. С сентября по декабрь 1939 г. Великобритания потеряла 114 судов, а в 1940 г. – 471 судно. Потери немецких подводных сил в 1939 г. составили 9 единиц. К июлю 1941 года на морских путях англичане потеряли около трети тоннажа торгового флота, что отрицательно сказалось на экономике страны.

апреле-мае 1940 г. немецкие войска захватили Норвегию и Данию. 9 апреля 1940 г. морские десантные отряды Германии одновременно оккупировали с моря основные порты Норвегии на всём побережье протяженностью 1800 км, а воздушные десанты –аэродромы.

На рассвете 10 мая 1940 г.10 танковых, 6 мото-ризованных дивизий и 1 бригада немецко-фашистских войск с 2580 танками и при поддержке 3834 самолетов люфтваффе (военно-воздушных сил) оккупировали территорию Бельгии, Нидерландов (Голландии), Люксембурга. Через территории этих стран подвижные соединения и авиация немцев нанесли мощный главный удар по французской и британской армиям через Арденские горы в обход „линии Мажино” с севера, через северную Францию к побережью Ла-Манша.

14 мая капитулировали Нидерланды. Бельгийская, британская и часть французской армий были окружены во Фландрии (Северной Бельгии). 28 мая 1940 г. прекратила сопротивление бельгийская армия. Бельгия капитулировала. Британские и французские войска в районе Дюнкерка были окружены немецкими подвижными силами. Британской армии и части французских войск удалось переправиться через Ла-Манш в Великобританию. При этом они потеряли всю боевую технику.

Продолжая движение к столице Франции, Парижу, немецко-фашистские войска, прорвали оборону французов на реках Сома и Эн. Париж был сдан немцам без боя. 22 июня 1940 г. было подписано Компьенское соглашение о перемирии. Согласно этому соглашению в северной и центральной частях Франции был установлен оккупационный режим. В южной неоккупированной части к власти пришло правительство „Виши” во главе с маршалом Петеном.

В конце июня 1940 г. в Лондоне был образован Комитет Свободной (с июля 1942 г. – Сражающейся) Франции во главе с генералом Ш. де Голлем для освобо-ждения Франции от немецко-фашистских захватчиков.

10 июня 1940 г. в войну против Великобритании и Франции вступила Италия.

10 мая 1940 г. правительство Н.Чемберлена было заменено правительством У. Черчилля., которое присту-пило к организации эффективной обороны Велико-британии. 2 сентября было подписано соглашение между США и Великобританией о передаче последней 50 устаревших американских эскадренных миноносцев в обмен на британские военные базы в Западном полушарии. Базы были предоставлены США на 99 лет.

16 июля 1940 г. Гитлер подписал директиву („Мор-ской лев”) о вторжении в Великобританию. С августа 1940 г. до мая 1941 г. Великобритания подверглась массиро-ванным германским бомбардировкам с воздуха, однако немцы не смогли разрушить её промышленность, подорвать моральный дух населения, установить господство в воздухе над Ла-Маншем. За этот период немецкое командование не смогло обеспечить создание достаточного количества средств для десантирования. Военно-воздушные силы Германии понесли большие потери. Это было одной из причин отказа немецкого командования от выполнения плана вторжения на Британские острова. Второй причиной отказа от вторжения было решение Гитлера, принятое летом 1940 г., об агрессии против Советского Союза. Германское военное руководство начало перебрасывать свои основные сухопутные силы и авиацию с Запада на Восток и направлять большую часть материальных и финансовых ресурсов на развитие сухопутных воск и авиации.

марта 1941 года немецко-фашистские войска вошли в Болгарию, которая присоединилась к антикоминтерновскому пакту (Берлинский пакт 1940 г.). 6 апреля 1941 г. итальянские, немецкие, а затем и венгерские войска вторглись в Югославию и Грецию. К 18 апреля они оккупировали Югославию, а к 29 апреля – материковую часть Греции. На территории Югославии ими было создано два марионеточных государства: Хорватия и Сербия.

С 20 мая по 2 июня 1941 г. немецкое командование осуществило воздушно-десантную Критскую операцию. Был захвачен остров Крит и другие греческие острова в Эгейском море.

Обстановка в мире была сложной. Агрессор наглел, в мире не было силы, чтобы сорвать его захватнические планы.

ПОСЛЕДНИЙ МИРНЫЙ

УЧЕБНЫЙ ГОД В УЧИЛИЩЕ

последний день пребывания на острове Валаам курсантам набора 1940 года было объявлено, кто на какой факультет училища зачислен. Я был зачислен на паросиловой факультет, о котором почти ничего не знал.

Первый курс обучения в училище оставил в молодых душах неизгладимое впечатление. Нашими воспитателями были профессорско-преподавательский состав, начальники факультета и их заместители, командиры и старшины роты, помощники командиров взводов и командиры отделений. На лекциях, практических занятиях и в строю, в обращении с подчиненными курсантами и командирами и с равными по должности и по воинскому званию, в обращении с женщинами они наглядно показывали нам, как нужно учиться военному делу, выполнять воинские уставы и уважительно относиться к окружающим людям. Они давали нам полезные советы, рекомендации и в то же время строго требовали выполнять учебные задания, хорошо успевать в учебе, соблюдать воинскую дисциплину, содержать в полном порядке личное оружие и обмундирование, соблюдать правила личной гигиены и быть всегда опрятно и по форме одетым. Они перековывали и перестраивали наши молодые и еще гибкие и податливые характеры, учили нас самостоятельной жизни, прививали нам правила хорошего тона, превращали нас из гражданских юнцов в кадровых военных моряков. Личным примером учили нас чётко выражать свои мысли устно и письменно.

Личным оружием в то время у курсанта были: винтовка Мосина образца 1891/1930 гг., противогаз, палаш[7] и лыжи с палками. Палаш считался личным холодным оружием курсанта. Он носился курсантом при увольнении в город и при несении дежурной службы без винтовки. Лыжи были закреплены за каждым курсантом, хранились в помещении роты в специальных пирамидах. Специальной обуви для хождения на лыжах у нас не было. Не было и лыжных креплений. На лыжах мы ходили в обычных ботинках, которые крепились к лыжам с помощью сыромятных ремешков с пряжками. На лыжах с такими креплениями, с бамбуковыми палками и в обычных флотских ботинках в сильный мороз вести боевые действия было тяжело.

Первым командиром роты на 1-м курсе у нас был старший лейтенант Вилков. Он, периодически, перед строем напоминал нам: „Курсант всегда должен иметь молодцеватый внешний вид! Каждый из вас без оговорок должен выполнять это неписанное правило”. Иногда, он вместе с младшими командирами проверял содержание курсантами личного оружия и обмундирования в гардеробе. За небрежно уложенное обмундирование или за нечищеные или пыльные ботинки в гардеробе курсанты наказывались. Им перед строем объявлялись выговоры, строгие выговоры, а иногда, наряды вне очереди или лишение очередного увольнения в город. Старший лейтенант Вилков оставил нашу роту по болезни. Помощником командира роты был техник-интендант 2 ранга Козликов. На рукавах его кителя была одна средняя и одна узкая белая нашивка на чёрном поле. Во время бурного развития Военно-Морского Флота недоставало командиров, в том числе и командиров военно-хозяйственного и административного состава. Для быстрого устранения этого недостатка особо активным и грамотным сверхсрочникам армии, флота и лицам, призывавшимся на службу в Военно-Морской Флот на хозяйственные и административные должности, присваивались воинские звания. Первоначально таким воинским званием для этой категории командиров согласно постановлению Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров СССР от 22 сентября 1935 года было „техник-интендант 2 ранга”, а с 5 августа 1937 г. – „воентехник”, что соответствовало воинскому званию „младший лейтенант”, введенному этим же постановлением. Техник-интендант 2 ранга Козликов вел хозяйство роты и исполнял обязанности помощника командира роты до окончания нами 1-го курса училища. В то время ему было около 40 лет. Он был душевным человеком, любил свою работу, служил исправно, курсантов не наказывал, проявлял к нам отеческую заботу и внимание. Мы к нему, иногда, проявляли жалость: он излишне боялся больших началь-ников, только один их внешний вид мог привести его в стрессовое состояние. Когда мы, курсанты набора 1940 года, в марте 1945 года покидали училище после его окончания, техник-интендант 1 ранга Козликов еще продолжал службу на паросиловом факультете.

Со второго семестра первого курса нашей (6-й) ротой командовал майор береговой службы Шевколович. Он не имел специального педагогического образования, но обладал богатым опытом воспитательной работы с курсантами, был простым доступным человеком, знал толк во взаимоотношениях с бурно развивающимися молодыми людьми, никогда не унижал их чести и достоинства, не проявлял по отношению к ним грубости, не применял необоснованных наказаний за дисципли-нарные проступки и нарушения распорядка дня. В большинстве случаев провинившихся он пытался воспитывать словом, устным наставлением. В ту пору ему уже было немало лет: он приближался к пенсионному возрасту.

В один из обычных дней марта или февраля 1941 года я нес службу на посту дневального по 1-2-ой роте паросилового факультета. Пост находился на третьем этаже внутреннего здания над курсантской столовой, рядом с Черноморскими воротами Адмиралтейства. Черноморские ворота выходят на набережную Невы со стороны Сенатской площади, на которой стоит памятник Петру Великому. Справа от поста дневального находились помещения 1-2-й роты, а слева – 6-й роты. В состав 1-2-й роты входили курсанты 5-го курса нашего факультета. Это были выпускники училища 1940/1941 учебного года, каждый из них имел воинское звание „мичман”. В качестве головного убора у них была уже мичманка с крабом, а не бескозырка с пятиконечной звездой, как у остальных курсантов. Курсанты 1-й роты поступили в училище в 1936 году и учились в училище уже пятый год, а курсанты 2-й роты поступили в училище в 1938 году. Они окончили два курса одного из технических ВУЗов страны, затем, по специальному набору были призваны на службу в Военно-Морской Флот для продолжения образования в Высшем военно-морском инженерном училище им. Ф.Э.Дзержинского. Заниматься в училище они начали в 1938/1939 учебном году. На третьем и четвёртом курсах разница между курсантами этих рот в строевом отношении была значительной: к началу 1938/1939 учебного года курсанты 1-й роты служили в Военно-Морском Флоте уже третий год, а курсанты специального набора эту службу только начинали. На пятом курсе роты были объединены. Объединённая рота стала именоваться „1-2-й ротой”.

Не доходя трех шагов до поста дневального со стороны 6-роты, начинался лестничный трап, который вёл на второй этаж здания. При приближении к посту непосредственных и прямых командиров дневальный обязан был подать команду „Смирно!” и доложить начальнику о случившихся происшествиях на посту.

Было послеобеденное время рабочего дня. Мичманы возвращались в училище с кораблей флотов, где проходили преддипломную практику. В расположении 1-2-й роты прибывавших мичманов встречал командир роты молодой лейтенант Ревин. Только что появившихся в расположении роты мичманов в количестве около десяти человек старшина роты мичман Дмитриев построил в одну шеренгу. К строю вышел лейтенант, заслушал доклад старшины роты и произнес: „Здравствуйте товарищи курсáнты!”. Мичманы молчали. Лейтенант вновь продекламировал: „Здравствуйте товарищи кур-сáнты!”. Молчание повторилось. Лейтенант был неприятно удивлен и обескуражен, но затем быстро сообразил о своей ошибке, улыбнулся и громко сказал: „Здравствуйте товарищи мич-маны!”, на что последовала „Здра-а-а-а!”, что означало „Здравствйте!”. Так в то время отвечал, согласно воинскому уставу, строй военнослужащих на приветствие командира.

Я стоял на посту, около тумбочки дневального, и с большим интересом наблюдал за всеми событиями, которые происходили в роте старших товарищей. Особенно меня заинересовала сцена, когда молодой лейтенант здоровался с только что прибывшими мичманами. При таком несении службы из-под моего контроля выпало всё то, что происходило слева от меня в расположении моей родной 6-й роты. А там… В то же самое время по коридору шёл в моём направлении командир роты майор Шевколович, которого я должен был встретить докладом. Некоторые мичманы подавали мне сигналы о том, что ко мне с левой стороны приближается мой непосредственный командир. Они прикладывали три пальца правой руки к обшлагу форменки левой руки, тем самым молча давали мне знать, что к посту приближается майор Шевколович, у которого на рукавах кителя было как раз три средних золотых нашивки. Я вступил с мичманами в зрительный контакт, пытался расшифровать их условные знаки до тех пор, пока один из мичманов громко крикнул в мою сторону: „Майор Шевколович!” Я быстро повернул голову влево и увидал, что мой командир роты бесшумно миновал меня, начал спускаться по лестничному трапу вниз на второй этаж и в тот трагический для меня момент уже находился на средине лестничного марша. Я подал команду „Смир-но-о!”, на что майор, приложив правую руку к головному убору и повернув голову в мою сторону, ответил „Позд-но-о!”

Я пал духом и подумал, что за потерю бдительности на боевом посту меня строго накажут, посадят в карцер. А это в моём воображении было жестоким наказанием. И каких только мыслей в голове не перебывало за короткий промежуток времени. Прошло около десяти минут, и майор Шевколович вновь появился в моём поле зрения: теперь он поднимался по лестнице вверх на третий этаж и приближался ко мне. Я подал команду „Смирно!” и доложил:

– Товарищ майор! На боевом посту происшествий не случилось. Дневальный по 1-2 роте курсант Лазарев.

– Воль-но! – произнес майор и, как ни в чём не бывало, пошёл по коридору в расположение нашей роты.

В дальнейшем он ни разу не вспомнил об этом моём проступке. Несведущему человеку в воинской службе на первый взгляд покажется, что он простил мне потерю бдительности и внимательности на боевом посту. А на самом-то деле он меня строго наказал: в течение длительного времени я в своём сознании неоднократно возвращался к тому событию, осуждал себя за проявленною беспечность при несении дневальной службы.

В наше время и позднее с майором Шевколовичем случались некоторые истории.

Однажды, в апреле 1941 года, он приказал старшине роты выделить 48 курсантов нашего курса для выполнения незначительной работы по благоустройству внутреннего двора училища, закрепленного за паросиловым факультетом. К назначенному времени группа курсантов была построена. К ней подошел майор Шевколович. Старшина роты встречает майора рапортом:

– Товарищ майор! Группа курсантов в количестве 48 человек по вашему приказанию построена!

Командир роты начинает вслух считать ряды и шеренги строя:

– Раз, два, три,…шесть! Раз, два, три, …семь, восемь! Та-а-к! Шестью восемь сорок! Где восемь человек?

– Товарищ майор, шестью восемь будет сорок восемь!

– Ах! Точно! И в самом же деле шестью восемь сорок восемь. А я что?...Вы правы, товарищ старшина. Ведите курсантов на работу.

С марта 1942 по июнь 1944 года, когда Высшее военно-морское инженерное училище им. Ф.Э.Дзержинского находилось в эвакуации в г. Баку, курсанты училища участвовали в обеспечении соблюдения военного положения и комендантского часа в столице Азербайджанской ССР г. Баку: патрулировали улицы города с двадцати четырех часов ночи до шести часов утра. В этот период времени по улицам могли передвигаться люди и транспорт, имевшие специальные пропуска, действительные только в течении конкретных суток. Гражданские и военные люди и транспортные средства, не имевшие таких пропусков, передвигаться по улицам города не имели права, патрулями задерживались и доставлялись в военную комендатуру города, которая размещалась в городской крепости. Патруль состоял из двух курсантов и одного милиционера Бакинской милиции. Каждый курсант училища участвовал в патрулировании Бакинских улиц в ночное время один раз в неделю, при этом они не освобождались от учебных занятий на следующий день.

Инструктаж и развод патрулей по местам ночного дежурства производился дежурными комендантами военной комендатуры в крепости. У военного коменданта города Баку было отдельное подразделение, которое каждую ночь проверяла несение патрульной комендантской службы. За некачественное несение службы во время ночного комендантского часа командиры частей привлекались к ответственности. Поэтому в училище были назначены ответственные офицеры по организации и осуществлению комендант-ской патрульной службы. Таким ответственным лицом на паросиловом факультете училища был майор Шевколович.

В то время не каждый курсант имел наручные или карманные часы, поэтому трудно было установить начало и окончание патрулирования. Однако, нашлись для этого случая свои ориентиры. Ровно в 24 часа по местному времени радио начинало передавать гимн Советского Союза. С 1918 по 1943 год им был пролетарский международный гимн „Интернационал”. Он начинался словами: „Вставай проклятьем заклейменный…” В первом такте мелодии гимна во время произнесения слова „Вста-вай” каждый мог услышать четкий и отрывистый удар оркестрового барабана „бум” на втором слоге „вай”.

Перед каждым выходом курсантского патрульного отряда в крепость на инструктаж майор Шевколович проводил свой инструктаж участников патрулирования.

– Товарищи курсанты, военный комендант выражает недовольство нерешительностью патрулей: уже идет время комендантского часа, а население, особенно, эти молодые люди, влюбленные, продолжают беспрепятственно двигаться и гулять на улицах города. Их надо немедленно задерживать, хватать и отводить в комендатуру, а патрули бездействуют. Я обращаю ваше внимание на такие факты. Их следует избегать и …

– Товарищ майор! Есть вопрос, – раздался голос из строя.

– Пожалуйста, слушаю ваш вопрос.

– Часов у нас нет, как определить точно, что начался комендантский час и нужно уже задерживать и хватать граждан на улице?

– Очень просто. На каждой улице из всех открытых окон доносятся звуки радио. Как только „Интернационал” „бум”, так хватай.

После этого неугомонный и дотошный курсант начал уточнять детали задержания граждан и задавать дополнительные вопросы.

– А как быть, если „Интернационал” уже „бум”, а гражданин в этот момент уже за ручку двери своей квартиры держится?

– За ручку двери своей квартиры, говорите, держится, – вслух размышлял майор и через небольшой промежуток времени спросил: – А где в этот момент его ноги были?

– Где ноги были?

– Да! Где его ноги были? – пытался доконать дотошного курсанта майор и посадить его в лужу.

– А ноги его были…Э-э-э. Одна нога была на пороге квартиры, а другая на панели, – ответил курсант, усложнив задачку для майора и подумав, что окончательно поставил его в тупиковое положение.

– Одна, говорите, была на пороге, а другая на панели, так?

– Так точно!

– Раз на панели, то хватай! – заключил майор.

В те военные годы первый секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии (большевиков) Азербайджана Багиров заканчивал свой рабочий день, примерно, в три часа ночи. Ежедневно его ЗИС-101 на огромной скорости в сопровождении охраны среди ночи мчался по проспекту Шаумяна в сторону стадиона „Динамо” за город, на дачу, где он жил со своей семьёй. Впереди и сзади автомобиля ЗИС-101 неслись машины охраны, из приоткрытых окон которых торчали стволы пулемётов и автоматов. По расписанию на проспекте Шаумяна патрульную комендантскую службу несли курсанты паросилового факультета нашего училища. Майор Шевколович на инструктажах патрульного наряда неоднократно говорил:

– Товарищи курсанты! Товарищ Багиров недоволен нашим дежурством в ночное время. Он заявил коменданту города Баку, что его машину ночью патрули ни разу не остановили и не проверили его документы. На этом основании он делает вывод, что так и у других машин, движущихся по городу во время комендантского часа, патрули не проверяют документы.

Один из старшин патруля заметил:

– Товарищ майор! Машины с товарищем Багировым по проспекту едут на огромной скорости, и если мы выбежим на проезжую часть, то охрана может принять нас за врагов и в упор расстрелять из пулемётов и автоматов.

На что майор, не думая особо, разъяснил нам.

– Весь личный состав патруля должен находиться в укрытии, внимательно наблюдать за проспектом и ждать приближения товарища Багирова. Как только вдали появится авангард охраны товарища Багирова, старшина патруля мгновенно выскакивает на средину проспекта и поднимает правую руку с винтовкой вверх. Машины останавливаются. Старшина подскакивает к машине товарища Багирова, ловким движением открывает дверцу ЗИС-101. Видит в машине сидит товарищ Багиров. „Товарищ Багиров?”, – должен задать вопрос старшина. Товарищ Багиров сознательный человек, поэтому он подаст какой-то знак, что это действительно он, или предъявить паспорт. После этого старшина должен быстро захлопнуть дверцу машины и скачками, и скачками удалиться в укрытие, где его будут ждать остальные члены наряда.

После такого разъяснения курсанты вопросов не задавали. Никто из них в лицо Багирова не видал, на средину проспекта с поднятой вверх правой рукой с винтовкой никогда не выскакивал, чтобы остановить картёж Багирова, и скачками от его машины в укрытие не удалялся. Мы были уверены, что документы у товарища Багирова должны проверять другие люди.

Мы уважали своего командира, строго выполняли его приказания, относились к нему как к непосред-ственному учителю и командиру и опытному наставнику. Он учил и наставлял нас жизни в училище, помогал нам преодолевать трудности и в учёбе, и в строевой службе. И это уважение было взаимным. К октябрю 1943 года в училище штатные должности ротных вещевых баталеров, которые ранее занимали старшины-сверхсрочники, были замещены гражданскими лицами. В нашей роте вещевым баталером стала супруга майора Шевколовича. Она снабжала нас чистым бельём, носками, ботинками, носовыми платками, одеялами, подушками, бушлатами, шинелями, принимала в ремонт ботинки, фланелки. Она помогала своему мужу командовать ротой в том смысле, что стремилась обеспечить курсантов качественной повседневной формой одежды, следила за тем, чтобы мы были опрятно одеты, заботилась о нас, как женщина. При заходе к ней в баталёрку редкий курсант избегал от неё таких вопросов: „Саша! Покажи-ка мне свой носовой платок” или „Николай! Давай-ка взглянем, в каком состоянии твои носки”. И если у курсанта носовой платок оказывался грязным или на носках оказывались дыры, то она немедленно их заменяла. Перед баней всем нам выдавала чистое белье и полотенца, а после бани принимала от нас бельё в стирку. С начала рабочего дня и до его окончания она постоянно находилась в роте, периодически осматривала кубрик, в котором мы жили, следила, чтобы одеяла и полотенца были чистыми.

Во время первого семестра, старшиной роты и помощниками командиров взводов у нас были курсанты 4-го курса, а командирами отделений – 3-го курса нашего факультета. Во время второго семестра, то есть с 1 января и до 22 июня 1941 года и старшиной роты, и помощниками командиров взводов, и командирами отделений были курсанты 3-го курса. На острове Валааме военному и строевому делу нас учили курсанты 2 курса кораблестроительного факультета. Они нам преподали первые знания по воинской службе и строю. Основную же строевую закалку нам дали курсанты 3-го и 4-го курсов. Они ознакомили нас с традициями училища, научили гордиться тем, что мы курсанты Высшего военно-морского инженерного ордена Ленина училища им. Ф.Э.Дзержинского. Они были нашими первыми советниками в повседневной жизни и учебе, рассказывали нам об учебном процессе училища, давали нам советы как слушать лекции и писать конспекты, как работать над пройденным материалом на самостоятельных занятиях и дополнять конспекты, как готовиться и сдавать экзамены. Они учили нас любовному обращению к курсантской форме одежды, следили, чтобы мы с подъёма и до побудки были опрятно одеты. Они были первыми, кто проверял нашу готовность к увольнению в город.

Мы помним первых своих воспитателей и с большой благодарностью вспоминаем их славные дела. В первом семестре старшиной роты был старшина 1-й статьи, а затем главный старшина Таубин, помощником командира 3-го взвода, в котором я состоял – старшина 1 статьи Федосеев, а командиром 2-го отделения – старшина 2-статьи Королёв Василий Кузьмич. Со второго семестра старшиной 6-й роты был назначен главный старшина Николай Лавренков. В декабре 1950 года я с ним встретился на Дальнем Востоке на острове Русский в Электромеханической школе Учебного отряда Тихоокеанского флота. Тогда он в чине инженер-капитана 3 ранга был начальником школы, а я в звании старшего инженер-лейтенанта и в должности командира электро-механической боевой части лидера эскадренных миноносцев „Тбилиси” эскадры ТОФ прибыл на остров Русский в составе флотской комиссии принимать экзамены у выпускников школы.

ервый год учебы в Высшем военно-морском инженерном училище был для вчерашних школьников-десятиклассников трудным: резко изменились условия и ритм жизни. В училище для вольного молодого человека наступил период планомерной учебы по программе технического ВУЗа, боевой и строевой подготовки в казарме по программе высшего военного училища. И всё это происходило совмещенно. От подъёма и до отбоя, строго по расписанию и установленному распорядку дня, курсант, под руководством профессоров, преподавателей и своих командиров, изучал высшую математику, аналитическую геометрию, физику, техническую химию, теоретическую механику, теорию и конструкции паровых машин, основы навигации, иностранный язык, основы марксизма-ленинизма и другие дисциплины. Одновременно он изучал личное оружие, уставы и наставления РККА и РКВМФ, раз в неделю занимался строевыми занятиями, а также по расписанию, два или три раза в месяц отвлекался от учебного процесса для несения суточного наряда: выполнял обязанности дневального по роте, дневального по классам проектирования или караульного в гарнизонном или училищном карауле, рассыльного дежурного по училищу. Только в воскресенье курсант отдыхал, занимался в кружках художественной самодеятельности, мог посетить днём, после обеда, клуб училища и посмотреть там кинокартину или уволиться в город. Каждое воскресенье с 18.30 до 22.00 часов, в клубе училища, командование организовывало для курсантов вечера танцев. На хорах играл духовой оркестр. На эти вечера командование училища, с помощью районного комитета ВЛКСМ, приглашало студенток ленинградских ВУЗов и старшеклассниц средних школ. Каждый курсант на вечер танцев мог пригласить свою подругу. Курсанты первого курса и в выходной день, как правило, проводили время в учебных классах, устраняли отставания в учебе, делали домашние задания, особенно графические работы по черчению и начертательной геометрии. До 8 ноября 1940 года курсантов первого курса в город не увольняли. В этот день, после завтрака, в торжественной обстановке, в учебных классах, первокурсники приняли военную присягу. И в тот же день, после обеда, состоялось наше первое увольнение в город. Особенно радостным этот день был для курсантов-ленинградцев, которые смогли впервые, после зачисления в училище, встретиться в домашней обстановке со своими близкими родственниками и друзьями. Курсант, имевший неисправленную неудовлетворительную оценку по контрольной работе или не сдавший зачёт к установленному сроку, лишался очередного увольнения в город.

Я, не без улыбки, иногда, вспоминаю своё первое увольнение в город 8 ноября 1940 года. Я и два моих товарища, преодолев все проверки командиров, вышли из-под арки Адмиралтейства на улицу в Александровский сад и подошли к началу Невского проспекта. Там стройным рядом стояли свободные легковые такси. Таксисты ждали курсантов, чтобы подвести их домой после напряженной учёбы и строевой подготовки в течение недели. Они специально подъезжали к этому месту в воскресенье в послеобеденное время. Мы, как бывалые моряки, подошли к первой свободной машине и дружно заняли в ней места. Я оказался на заднем сидении. Водитель, мужчина средних лет, улыбнулся и спросил:

– Куда едем?

– В порт, – с видом морского знатока ответил мой товарищ, сидевший рядом с водителем.

– В какой порт?

– В военно-морской, – произнес наш товарищ.

– Всё понял, – сказал шофер.

Он, действительно понял, что к нему в машину сели юнцы, которые не знали сами, куда и зачем они желают ехать. Он долго петлял по ленинградским улицам, затем привез нас на окраину Ленинграда, в какую-то глушь. Остановил машину, назвал сумму, которую мы должны были ему заплатить, и сказал:

– Приехали. Военный порт.

Мы вышли из машины. Улица грязная, неухоженная, узкая упиралась в большие деревянные ворота, рядом была небольшая проходная, закрытая изнутри.

От „военно-морского порта” мы с большим трудом, пешком, добрались до ближайшей трамвайной остановки и поспешили в свой родной дом – в училище, прибыли, как раз во время, к ужину. Бравая стихийная поездка в „военно-морской порт” обошлась нам очень дорого: мы потратили почти все свои денежные сбережения.

чебный процесс в училище в 1940/1941 году начался 1 октября без задержек. Ежедневно курсант прослушивал шесть часов лекций, примерно, через месяц начались контрольные работы, семинары, на которых проверялась способность каждого первокурсника усваивать лекционный материал и учиться в училище. Появились первые двойки и неудовлетворительные оценки на семинарах и практических занятиях. Их нужно было исправлять, а лекции читались без задержек, новые знания по всем дисциплинам накатывались на курсанта, как огромные волны на берег во время штормовой погоды. Каждый первокурсник быстро осознал своё положение: чтобы не попасть впросак и не оказаться списанным на флот по неуспеваемости, нужно внимательно слушать лекции, хорошо вести конспекты, после лекций тщательно их прорабатывать, дополнять полученные на лекциях знания сведениями из учебников, готовиться к каждой очередной лекции, контрольной работе, семинару, практической работе.

Жизнь в училище пробуждалась в семь часов утра побудкой. После физической зарядки, осмотра внешнего вида курсантов и их личного оружия, которые проводили младшие командиры, и завтрака, следовало четыре часа лекций. Затем курсанты обедали. После обеда было еще два часа лекций, практических занятий или семинарских занятий. С 15.00 до 16.30 все курсанты в обязательном порядке в учебных классах, где у каждого было личное место, закрепляли в своей памяти пройденный материал, штудировали учебники, читали конспекты лекций, готовились к очередным контрольным работам, практическим занятиям и семинарам. Перед ужином был час отдыха. Это время курсант проводил по своему усмотрению: мог, не раздеваясь, отдохнуть на койке в спальне, читать художественную литературу, писать письма родственникам и знакомым, заниматься физическими упражнениями в спортивном зале или на спортивной площадке. Ужин был в 18.00 и состоял, как и обед, из трех блюд.

В 19.00 наступало основное время самостоятельных занятий, которые продолжались до вечернего чая. В 21 час в столовой накрывались столы для вечернего чая. Курсанты пили хороший флотский чай с белым хлебом и сливочным маслом. После вечернего чая они еще сорок пять минут продолжали закреплять лекционный материал, выполнять домашние задания и готовиться к контрольным работам. В 22 часа в училище начиналась вечерняя прогулка. Роты курсантов, одна за другой, выходили из-под арки в Адмиралтейский проезд и со строевыми песнями гуляли двадцать минут на свежем воздухе. После прогулки проводилась вечерняя поверка: проверялось все ли курсанты в строю. В полночь наступал отбой: к этому времени все курсанты должны быть в постели.

В течение рабочего дня все передвижения курсантов по училищу, кроме свободного часа, осуществлялись строем под командованием младших командиров, старшин рот или их заместителей (из курсантов). На первом курсе я был заместителем командира 2-го отделения 3-го взвода (в каждом взводе было два отделения, в составе роты было семь взводов). Заместителем командира 1-го отделения был курсант Финагин Владимир Иванович, заместителем помощника командира взвода был курсант Кацнельсон.

сновными учебными дисциплинами на первом курсе были высшая математика, физика, аналитическая геометрия, теоретическая механика, техническая химия и основы марксизми-ленинизма. Неоправданно много времени курсанты обязаны были тратить на изучение основ марксизма-ленинизма, в связи с чем времени на изучение и освоение высшей математики, физики, теоретической механики, иностранного языка и других общеобразовательных и специальных дисциплин явно недоставало.

Без глубоких знаний высшей математики, теоретической механики, аналитической геометрии, других специальных предметов, а также правил и практических навыков по черчению трудно стать полноценным инженером-исследователем, инженером-конструктором, инженером-механиком, технологом, производственным старшим мастером или мастером, а, следовательно, и руководителем промышленного производства. Это неоспоримый факт, аксиома.

Изучению основ марксизма-ленинизма в училище: отводилось неоправданно много времени. К курсантам предъявлялись неимоверно завышенные требования по конспектированию трудов К.Маркса, Ф.Энгельса, В.И.Ленина и И.В.Сталина. Курсантам при каждом удобном случае специалисты кафедры напоминали, что марксизм-ленинизм является наукой наук, без её освоения ни один курсант не сможет понять, освоить и другие дисциплины, в том числе и высшую математику, теоретическую механику, черчение, иностранный язык и др. Нам разъяснялось, что всякий курсант, который будет плохо учиться по основам марксизма-ленинизма и получать на экзаменах по этой дисциплине неудовлетворительные оценки, не сможет быть „инжене-ром-механиком”, такие курсанты будут отчисляться из училища на флот. И отчислялись.

На кафедре марксизма-ленинизма существовал особый штат политработников, которые руководили семинарами, а также еженедельно, а иногда, и чаще проверяли у каждого курсанта конспекты лекций, конспекты первоисточников и качество усвоения лекционного материала по этой дисциплине. Все они носили воинское звание батальонного комиссара, на рукавах их кителей было три средних золотых нашивки с красным просветом между ними. В классе нашего курса за каждым из них было закреплено по три-четыре человека. Я был прикреплен к батальонному комиссару Грачёву (фамилию того батальонного комиссара я изменил).

Он мне и курсанту второго взвода Новикову Евгению Ивановичу (я пишу только о том, что мне достоверно известно), каждому в отдельности, напоминал, что мы не понимаем „Коммунистический Манифест” и марксизм, а поэтому не можем быть командирами Военно-Морского Флота. Грачёв делал вывод и говорил нам об этом при каждом собеседовании. Он неоднократно напоминал нам, что у него нет другого выхода, как доложить командованию о невозможности нашего дальнейшего обучения в училище и о немедленном отчислении нас из училища на флот. В декабре 1940 года наступил критический момент. Я в течение недели, почти каждый день, исправлял замечания батальонного комис-сара и бегал к нему на кафедру с доказательствами, что я выполнил его требования. Он от меня отступил, а вот Новиков попал в его крепкие объятия: он дал ему еще одну возможность устно доказать, что он понимает марксизм.

В одну из суббот декабря, во время самостоятельных занятий, между 15 и 17 часами приоткрылась входная дверь в классную аудиторию второго взвода. В расщелине двери появилась голова батальонного комиссара Грачёва:

– Товарищ старшина, прошу направить ко мне на беседу курсанта Новикова, – внешне милым голосом промолвил он. – Я буду ждать его в коридоре.

– Ну, Семён, – сказал Евгений, обращаясь к своему другу Певзнеру, – выручай.

Новиков собрал листы неоконченного конспекта, а точнее листы бумаги с обрывочными фразами, выхваченными из текста „Коммунистического Манифеста”, и вышел в коридор. Батальонный комиссар Грачёв стоял у окна, напротив входной двери в класс. Его портфель, набитый какими-то бумагами, лежал на подоконнике. Новиков подошел к батальонному комиссару:

– Товарищ батальонный комиссар, курсант Новиков прибыл по вашему приказанию.

– Я надеюсь, что вы, наконец, поняли основной смысл „Коммунистического Манифеста”, составили конспект и устранили все мои другие замечания, которые я вам дал при последней встречи три дня тому назад. Начнём беседу. Не исключено, что она может быть последней. Вы готовы к разговору?

– Так точно! Готов!

– Давайте посмотрим ваш конспект. Он нам скажет о многом, и, кроме того, хочу предупредить вас, товарищ курсант, что время беседы у нас ограничено: я должен ещё успеть на заседание кафедры. Будьте кратки.

Новиков протянул в сторону батальонного комиссара правую руку со своими листочками, сложенными в обложку от ученической тетради и стал ждать, что будет дальше. На помощь Семёна он уже не надеялся. Дело шло, как он думал, к финалу, к развязке.

– Да, что это у вас? Какие-то обрывочные незаконченные фразы! Да-а-а! Ну и ну… Что же это, товарищ Новиков?!!... И почему всё на каких-то листочках, а не в общей тетради для конспектов первоисточников великих марксистов? Да-а-а?! Чувствуется, что у вас в голове нет ни одной цельной законченной марксистской или ленинской мысли, а одни обрывки, несвязные слова… Ну, знаете,…товарищ Новиков… Да-а-а!!. Да, что же это такое? На что всё это похоже? Нет, нет. Нет, товарищ курсант, дальше терпеть ваше безразличие к науке наук кафедра не намерена. Сам-то „Коммунистический Манифест” вы читали? Это же гениальное творение Карла Маркса. Мне больше нечего вам сказать, товарищ Новиков. Вы перешагнули контрольную черту. Я предупреждал Вас и после всего случившегося, вынужден доложить…

Батальонный комиссар Грачёв не успел закончить фразу и вынести заключение, как перед ним выросла фигура курсанта Певзнера Семёна.

– Товарищ батальонный комиссар, курсант Певзнер. Разрешите обратиться?

– Разрешаю!

– Товарищ батальонный комиссар, разрешите доложить: курсант Новиков сегодня дежурный по отделению. Он утром собрал у нас брюки второго срока и сдал в швальню на глажку. Сейчас он должен идти, а точнее уже бежать, получить их и принести в кубрик. Я к вам бы не обращался, но сегодня заступаю в наряд дневальным по шестой роте. Через двадцать минут я должен быть в глаженых брюках в строю на инструктаже суточного наряда по училищу.

– Это правда, товарищ Новиков?

– Так точно, – не понимая еще, что всё это значило, ответил Новиков.

– Вот, товарищ батальонный комиссар, и квитанция швальни о приёме брюк в глажку, – опять же очень своевременно встрял в разговор курсант Певзнер и извлёк из правого кармана брюк помятую квитанцию. Затем добавил: – Курсант Новиков может меня подвести.

– Да, действительно, квитанция на сдачу четырнадцати пар брюк в глажку с сегодняшним числом, – читал, уточнял и рассуждал вслух батальонный комиссар, а затем неожиданно спросил Певзнера: – А почему квитанция у вас, а не у курсанта Новикова? Вот вы бегите и получайте брюки, а мы с товарищем Новиковым продолжим беседу.

– Я подвахтенный, а дежурный по отделению сегодня у нас курсант Новиков.

Грачёв немного подумал, посмотрел на свои большие карманные часы Московского часового завода им. С.М.Кирова, взялся левой рукой за портфель, затем тут же оставил его в покое, вновь взглянул на часы, взялся за ручку портфеля сызнова и, теперь, уже с портфелем в левой руке повернулся лицом к Новикову.

– Вы действительно подведете своего товарища, и он может оказаться на инструктаже суточного наряда в не глаженых брюках, за что будет наказан. Эх, товарищ Новиков, товарищ Новиков!!...Всё у вас получается как-то не так, не как у нормальных курсантов. Хоть знаете вы о чём говориться в гениальном произведении Карла Маркса „Коммунистическом Манифесте”? Читали ли вы это выдающееся произведение всех времён? Задумывались ли вы над его содержанием?

И в этот миг курсант Новиков покраснел до ушей, надулся как петух, готовый к кровавому бою, несколько наклонил свой корпус в сторону политработника и прокричал во всю силу молодого голоса на весь коридор третьего этажа левого крыла Адмиралтейства:

– Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма!

– Что с вами? Что с вами, товарищ Новиков? Успокойтесь, успокойтесь. Так волноваться излишне. Действительно произведение гениальное. Ну, а с вашей стороны это чувство…э-э-э…слишком. Волнение произведение, безусловно, вызывает, но… Успокойтесь, успокойтесь… Вы очень близко к сердцу приняли…Надо бы немножко…ну, как бы вам сказать…э-э-э…ровнее…

– Призрак бродит и бродил по Европе, призрак коммунизма. Призрак бродит… – продолжал громко выкрикивать курсант.

– Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, – взволнованно упрашивал курсанта Грачёв, – Вы очень глубоко восприняли этот шедевр Карла Маркса. Даже чересчур. Я понял, что „Коммунистический Манифест” впал вам в душу. А это главное. Я ставлю вам зачёт и бегите быстрее за брюками.

Через пятнадцать минут фактический дежурный по отделению курсант Александров Борис получил глаженые брюки из швальни и раздал их курсантам.

Курсанты не были лентяями или лодырями. Они старались выполнять все задания по всем изучавшимся дисциплинам, в том числе и по марксизму-ленинизму. Как на лекциях, так и на семинарах суть этой науки преподносилось курсантам строго по учебнику „История Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков)”. Основной лектор по этой дисциплине на нашем факультете полковой комиссар Богданов А.В., а также руководители семинаров (в третьем взводе – батальонный комиссар Грачёв) не отклонялись от формулировок учебника, не старались и не стремились более подробно раскрыть, например, суть программы РСДРП по крестьянскому вопросу, суть реформ Столыпина в начале ХХ столетия в России, избегали более подробно и понятно рассказывать молодым людям противоречия между лидерами большевиков и меньшевиков, между большевиками и троцкистами и др. Они это делали по двум причинам. Во-первых, каждый из них опасался за свою жизнь и жизнь близких родственников, потому что понимал, что всякое отклонение от партийных установок и рассуждения о их полезных и отрицательных влияниях на массы, могло завершится доносом, приклеиванием ярлыка „врага народа” и печальным концом. Поэтому они положения учебника не уточняли, были очень осторожны в своих суждениях, по сравнению с нами, молодыми людьми. А во-вторых, не каждый из наших преподавателей кафедры марксизма-ленинизма сам хорошо понимал, разбирался и имел способности довести до сознания слушателей и участников семинаров суть теоретических основ марксистско-ленинской философии, практических дел Российской социал-демократической партии (большевиков) и её истории.

Я в 10 классе средней школы был отличником по истории ВКП(б). На первом курсе в высшем военно-морском инженерном училище по этой дисциплине мои преподаватели загнали меня в угол, из которого я не знал, как выбраться, хотя и старался, что было сил. У меня появилась неуверенность, я начал терять способность справиться с неожиданно возникшими трудностями в учёбе. У батальонного комиссара Грачёва я числился курсантом, которого следует по умственным способностям отчислить из училища.

На зимней сессии экзамен по этой дисциплине принимали полковой комиссар Богданов и батальонный комиссар Грачёв. В доставшемся мне экзаменационном билете оказалось два вопроса:

– Третьеиюньский государственный переворот 1907 года.

– Разногласия между Лениным и Мартовым по крестьянскому вопросу на втором съезде РСДРП.

На первый вопрос я ответил слово в слово, что было написано в учебнике. После ответа полковой комиссар Богданов вслух объявил:

– Слабо! Слабо, очень слабо!...Ну так слабо, что дальше ехать некуда…Вы хоть что-нибудь новое можете добавить к тому, о чём нам только что поведали?

– Могу, – сказал я, – и в полном объёме повторил первоначальный ответ.

– И это всё?

– Да, – с грустным оттенком в голосе произнес я.

– Жаль, очень жаль, товарищ курсант, – заключил преподаватель и продолжил: – Послушаем, что вы скажете нам по второму вопросу.

Мой ответ на второй вопрос так же не удовлетворил полкового комиссара Богданова.

– Что с ним будем делать, – обратился он к батальонному комиссару Грачёву? – как обстоять у него дела с конспектированием трудов Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Ленина и товарища Сталина?

– Я на заседании кафедры о нём докладывал. Очень слабый и неуспевающий курсант, – ответил Грачёв…

После окончания экзамена полковой комиссар Богданов зачитал оценки, полученные на экзамене каждым курсантом. Когда он назвал мою фамилию, сделал большую паузу, вдох, глубокий выдох и произнес:

– Едва, едва удовлетворительно.

концу первого семестра мы освоили распорядок дня и уверенно выполняли требования, которые предъявляли к нам командиры и преподаватели как в учёбе, так и в строевой подготовке. Темп изучения общеобразовательных дисциплин (высшая математика, теоретическая механика, техническая химия, физика, черчение) был очень высоким. Контрольные работы и зачёты показывали уровень усвоения нами теоретических положений каждой дисциплины и умение использовать их на практике при решении задач. Каждый курсант уже мог определить слабые места в изучении и освоении лекционного материала и в решении практических задач. На самостоятельных занятиях они работали над устранением пробелов в своих знаниях. Курсанты, которые имели неудовлетворительные оценки, полученные за контрольные работы, или не сдали в срок зачеты, лишались очередного увольнения в город, им не разрешалось участвовать в организованных походов в театр, на городские выставки и спортивные соревнования. Эти ограничения являлись хорошим регулятором загрузки курсантов на самостоятельных занятиях. Каждый, кто имел „хвосты” в учёбе стремился быстрее ликвидировать их: упорно штудировал конспекты, учебники и дополнительную литературу. После исправления неудовлетворительной оценки или сдачи зачёта, ограничения с курсанта снимались.

Кроме непосредственной учёбы курсанты несли дневальную и караульную службу, о чём кратко указывалось ранее. При нахождении в наряде курсант часто вынужден был пропускать лекционные, лабораторные или практические занятия, в связи с чем у него возникали дополнительные обязанности самостоятельно навёрстывать упущенное.

Строевые занятия с винтовками и противогазами на Дворцовой площади играли особую роль для молодого военного человека. Они развивали и повышали наш уровень физической закалки и выносливости, формировали строевую выправку, тренировали правильную координацию частей тела в движении, учили правильно обращаться с личным оружием в строю и вне строя. В то время они проводились один раз в неделю с 15.00 до 17.00 при любой погоде. После строевых занятий проводилась обязательная полная разборка, чистка, смазка и сборка винтовки. Нагрузка на курсантов была большая, но мы не унывали. И, конечно, служба без юмора не обходилась.

нашей роте был заведён негласный порядок: все подвахтенные за пятнадцать-двадцать минут до заступления на вахту собирались у поста дневального по 1-2-й роте, обменивались новостями по службе, а затем шли на боевые посты. Через пять-десять минут сюда же подходили курсанты, сменившиеся с вахты. После краткой беседы они расходились на отдых.

В начале января 1941 года в один из обычных суток, в полночь, дневальным по залам проектирования заступил курсант 3-го взвода (или группы) Владимир Журбин. Он сменил на этом посту автора этих строк. Когда я подошёл к посту дневального по 1-2-ой роте, там уже нес службу курсант Самойлович из пятого взвода. Нас, подвахтенных, было человека четыре. Мы стояли рядом с Самойловичем и разговаривали с ним: делились мнениями о своих новых младших командирах, назначенных к нам с первого января из числа курсантов третьего курса. У дневального зазвонил телефон. Самойлович быстро снял трубку, принял положение по команде „Смирно!” и громко отрапортовал:

– Дневальный по первой-второй роте курсант Самойлович слушает!

– Здравствуйте товарищ Самойлович! – прозвучало из трубки. – Говорит дежурный по училищу. У вас на посту тихо, спокойно?

– Так точно! И тихо, и спокойно товарищ капитан второго ранга.

– Тогда, если спокойно и нет помех, доложите инструкцию дневального по роте.

– Есть! – громко отчеканил Самойлович и начал без лишних слов читать инструкцию дневального по роте, которая висела в хорошей деревянной рамке под стеклом рядом с тумбочкой дневального. – Дневальный по первой-второй роте назначается из числа курсантов первого курса и подчиняется дежурному по этой роте, дежурному по шестой роте и командиру роты. Дневальный обязан…

– Вы инструкцию не знаете.

– Как не знаю! Я же её чита…

– Не знаете. И не пререкайтесь со старшим. Лучше скажите, какая сейчас температура воздуха на боевом посту?

– На посту… сейчас..э-э-э, – глаза Самойловича лихорадочно прочёсывали стены вокруг поста дневального. Термометра нигде не было.

А из трубки звучит назойливый голос:

– Так какая температура? Знаете или нет?

– Приблизительно восемнадцать градусов.

– Точно „синоптически” или приблизительно?

–Я не знаю, что означает точно „синоптически”. А приблизительно восемнадцать-двадцать градусов.

– Точно не знаете?

– Да, не знаю.

– Опять не знаете. Скажите, кто у вас командир отделения и помощник командира взвода?

– Э-э-э…Я не помню. Они только сегодня к нам пришли.

– Вы чувствуете, что опять ничего не знаете! Доложите своему командиру отделения, которого вы не знаете, что вы ничего не знаете.

– Есть доложить!

В трубке загудели короткие гудки. Курсант Самойлович положил трубку на аппарат и стоял в недоумении:

– Вот это да! Что же делать? – только и смог произнести он через несколько минут.

Самойлович, а вместе с ним и мы еще не осознали всего случившегося, как вновь зазвонил телефон дневального:

– Журбин говорит. Ты, кажется, получил разнос от дежурного по училищу?

– Не разнос, а разгром. Что завтра будет со мной, не знаю, – сказал Самойлович.

– Тебе это полезно. Однако не огорчайся: дежурный по училищу это я.

Самойлович обрадовался такому повороту дела, а из трубки неслось:

–Ты не дрефь… Молодца…молодца…молодца!

На втором курсе курсанта Самойловича не было среди нас. Он погиб на фронте под Ленинградом в борьбе с жестоким врагом. Владимир Журбин со второго курса учился на Электротехническом факультете, который успешно и окончил.

Интересный случай произошёл с другим курсантом нашего курса, примерно, в то же время, что и с курсантом Самойловичем. Его фамилию вспомнить не удалось, поэтому назовём его Давыдовым.

Самым плохим местом несения дневальной службы мы, курсанты, считали пост на спортивной площадке. Он был наружным. Особо тяжело было нести службу на этом посту зимой. Да и обязанности дневального по спортивной площадке мы считали мало для нас подходящими. Основные из них звучали так:

– задерживать курсантов, которые будут пытаться самовольно уйти из училища в город через спортплощадку, и

– препятствовать проникновению в училище посторонних лиц, а также задерживать курсантов, возвращавшихся в училище из самовольной отлучки.

Конечно, в инструкции были написаны и другие обязанности. При несении службы на этом посту было скучно: вокруг в нерабочее время ни одной души, а зимой к скуке прибавлялся и мороз. В холодное время на посту дневальный стоял в тулупе. Пост дневального находился под большим деревянным грибом, на его толстой ножке был укреплен телефонный аппарат, на крючке которого висела трубка.

На дворе мороз. Время за полночь. У дневального по спортивной площадке зазвонил телефон.

– Дневальный по спортплощадке курсант Давыдов слушает.

– Говорит дежурный по училищу. На улице вроде мороз усиливается?

– Так точно, товарищ капитан второго ранга, крепчает.

– Как вы себя чувствуете? И от сильного мороза оружие из строя у вас не вышло?

– Чувствую себя нормально. Оружие в порядке.

– А стёкла очков у противогаза от сильного мороза не лопнули?

– Не зна-а-а-ю, – недоумённо ответил Давыдов, а затем быстро добавил: – Сейчас проверю.

– Вот так-то лучше и надёжнее. Проверьте быстренько и доложите, – властно прозвучала команда в телефонной трубке. И через некоторое время: – Ну, что в результате?

– Стёкла целы, не лопнули.

– Вам сильно повезло. На других постах стёкла лопнули. Бдительность не теряйте. Следите за стёклами.

– Есть следить!.

В этом случае шутник остался неизвестным.

В один из рабочих дней февраля 1941 г. 6-я рота была построена для следования на обед на своём штатном месте – на втором этаже внутреннего бытового корпуса, в коридоре напротив курсантской столовой. У входа в расположение роты пост дневального. На посту курсант Рабинович. Одет по форме первого срока, то есть в самое лучшее обмундирование, с боцманской дудкой на груди, противогазом, палашём и с повязкой „рцы” на левом рукаве форменки. На руках белые перчатки. Старшина роты главный старшина Лавренков перед строем делает объявления. Перед дневальным, как из-под земли, выросла фигура заместителя начальника Управления высших учебных заведений ВМФ по строевой части генерал-майора береговой службы Татаринова Алексея Николаевича. Он был требовательным, но справедливым командиром. Рота замерла от неожиданности. Мы стали свидетелями поучительного события.

– Товарищ генерал-майор! Дневальный по шестой роте курсант Рабинович!

– Здравствуйте товарищ курсант! – ответил на доклад дневального генерал-майор, отдал честь и подал ему руку для пожатия.

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор, – отрапортовал Рабинович и начал быстро снимать с правой руки туго натянутую на пальцы белую перчатку. С трудом освободившись от перчатки, вытянул руку вперёд и пытался пожать руку командира. Однако, в этот миг, генерал опустил свою руку вниз так быстро, что дневальный не успел её ухватить.

– Отставить, – прозвучала команда генерала.

На лице дневального появились признаки растерянности. Он начал быстро надевать перчатку на правую руку. Торопливость скорости возвращения перчатки на своё место Рабиновичу не прибавила. С горем пополам перчатка оказалась на правой руке, Рабинович вновь стоял перед генералом навытяжку и ел глазами начальство.

– Здравствуйте товарищ курсант! – повторил генерал своё приветствие, при этом вначале приложил правую руку к козырьку своей фуражки, а затем подал её Рабиновичу для пожатия.

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор! – ответил курсант Рабинович и начал сызнова повторять свой манёвр с правой перчаткой.

Повтор также окончился командой генерал-майора Татаринова: „Отставить!”

Курсант Рабинович перепугался, мысленно ищет выход из создавшегося нелегкого положения: „Что делать? Как вести себя дальше?”. И…вновь:

– Здравствуйте товарищ курсант! – и генерал опять предложил Рабиновичу руку для рукопожатия.

Дневальный в полном замешательстве. Он отдает генералу честь и громко выкрикивает:

– Здра-а-а!

– Отставить! Здравствуйте товарищ курсант!

Рабинович повторяет манёвр с отданием чести и громко продекламировал:

– Служу Советскому Союзу! – и, чтобы было убедительнее, добавил: – и советскому народу!

– Отставить! Здравствуйте товарищ курсант!

Ур-а-а-а!! – заголосил, как только мог, Рабинович.

– Отставить! – улыбнувшись, сказал генерал и пожал правую руку дневального.

Рабинович перевёл дух и выпалил:

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

– Вот так, товарищ Рабинович, будет по флотскому этикету: при исполнении служебных обязанностей на посту военнослужащий не должен снимать белые перчатки для рукопожатия, – заключил генерал-майор.

Так наглядным примером нас учили старшие командиры не только флотской этике, но и военно-морской службе вообще. Описанный эпизод с дневальным по шестой роте некоторые офицеры нашего поколения рассказывают друзьям и товарищам как анекдот, а это быль.

о время второго семестра нам, курсантам-первокурсникам, читался курс лекций, который назывался так: „Тактика морской пехоты”. Программа курса была небольшой – два часа лекционных занятий в неделю. В конце семестра, перед весенней экзаменационной сессией 1941 г., по этой дисциплине мы сдали зачёт. Лекции по „Тактике морской пехоты” на нашем факультете читались для двух потоков. В первый поток входили 1, 2 и 3, во второй – 4, 5, 6 и 7 взвода. Читал лекции и принимал зачёт полковник береговой службы Луковников. Больших аудиторий для проведения потоковых занятий в училище в то время недоставало. Для занятий по этому предмету командование приспособило часть чердака крыла здания Адмиралтейства, которое своим фасадом выходит к памятнику Петру Великому. Помещение имело плохую тепловую изоляцию. В холодное время года и особенно при сильном ветре температура в аудитории быстро сравнивалась с температурой наружного воздуха. Для её поддержания в нормальных пределах вдоль двух стен временного помещения были проложены трубы водяного отопления большого диаметра. Подача горячей воды в эти мощные нагреватели регулировалась вручную. В зимнее время поддерживать постоянную температуру в классе нетренированному человеку было трудно: клапан чуть перекроет – в помещении сразу становится холодно, откроет чуть больше, чем надо – создавалась невыносимая жара. Автоматического регулятора температуры не было. Регулирующий клапан системы отопления находился в коридоре третьего этажа.

Когда мы приходили на лекцию в помещении было тепло: полковник Луковников перед началом лекции сам открывал клапан так, как считал нужным, сообразуясь со своим опытом. Минут через пятнадцать после начала лекции в классе становилось жарко и душно. Полковник подавал команду:

– Дежурный! Прикрыть клапан.

Дежурный выбегал в коридор и…по своему разумению прикрывал клапан. Минут через десять в аудитории уже „дух” было видно, курсанты, а вместе с ними и полковник, ёжились от холода. Лектор громко командовал:

– Дежурный! Приоткрыть клапан.

Постепенно температура в классе повышалась, становилось легче и комфортнее, но не надолго: минут через семь-восемь уже все изнемогали от жары. Следовала команда:

– Дежурный прикрыть клапан.

Через некоторое время:

– Дежурный! Приоткрыть клапан…Затем…Дежур-ный! Прикрыть клапан…Дежурный! Приоткрыть клапан….

Лекция шла своим чередом. Команды: „Дежурный! Приоткрыть клапан” и „Дежурный! Прикрыть клапан” органически вписывались в её ход.

Однажды лекцию по „Тактике морской пехоты” посетил генерал-майор Татаринов А.Н. Появление такого большого начальника вызвало у нашего лектора волнение. При рапорте генералу он несколько раз повторял одни и те же слова. Татаринов принял рапорт преподавателя, поздоровался с ним, а затем и с нами. Начальники обменялись несколькими фразами, после чего Татаринов покинул аудиторию.

После ухода генерала полковник Луковников спросил нас:

– Вы знаете, кто приходил к нам на лекцию?

– Знаем, знаем. Татаринов, – ответили ему курсанты хором с первых рядов

– Как?! – удивился полковник Луковников. – Какой он вам Татаринов? Он вам кто? Сват или брат?

Мы притихли, и он прочитал нам небольшое нас-тавление для памяти:

– Он вам не старый приятель какой-то Татаринов, а генерал-майор береговой службы Татаринов, Заместитель начальника Управления Военно-морских учебных заведений. А зовут его Алексеем Николаевичем. Он заслуженный и уважаемый в Военно-Морском Флоте человек. А вы!? – Татаринов! Татаринов! Как будто он ваш близкий родственник. Нужно быть всегда точным и соблюдать субординацию. Поняли?

– Поняли, – громко и хором ответили курсанты полковнику.

Знания, которые дал полковник Луковников пригодились нам, когда мы столкнулись в прямом бою на суше с коварным врагом в первые дни и месяцы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. И сейчас, вспоминая пережитое, я думаю, что не зря в своё время то прикрывали клапан, то приоткрывали его.

ремя неумолимо шло вперед. После зимней экзаменационной сессии за неуспеваемость семь курсантов-первокурсников нашего факультета были списаны на флот для продолжения службы. Быстро отошли в историю первые недели второго семестра 1940/1941 учебного года. Постепенно мы осваивались с жизнью в казарме.

Приближался праздник – День Красной Армии и Военно-Морского Флота. И вот он наступил. 23 февраля в то время был праздничным выходным днём. С утра после завтрака первокурсники, как и большинство курсантов остальных курсов училища, готовились к увольнению в город: переоделись в форму по первому сроку, то есть во всё лучшее, и ждали команду дежурного по роте о построении на увольнение. Каждое увольнение в город с большим нетерпением ожидали курсанты-ленинградцы. Почти весь день они проводили в кругу семьи, товарищей и друзей по школе, которые учились в гражданских учебных заведениях или работали на промышленных предприятиях. В этот день они отдыхали физически и морально. И для остальных курсантов увольнение в город было отдыхом. С утра они посещали музеи, кинотеатры, катки, а вечером – театры. Каждый курсант, уволившийся в город, имел право прийти в училище на обед и ужин, после чего вновь выйти в город.

Около десяти часов засвистела боцманская дудка и прозвучала команда дневального по роте:

– Шестой роте приготовиться к построению с лыжами. Форма одежды номер пять. Парадная.

Это означало, что каждый курсант должен одеть шинель, зимнюю шапку, перчатки, глаженые суконные брюки и хромовые ботинки на кожаной подошве. Такая команда удивила курсантов и их младших командиров. Большинство начало готовиться к построению, а некоторые курсанты пытались уточнить и узнать, что означало объявление дневального и будет ли увольнение в город. Младшие командиры и старшина роты начали торопить нас быстрее готовиться к построению с лыжами.

Наконец, засвистели боцманские дудки дневального и дежурного по роте и прозвучала команда:

– Шестой роте построиться во дворе с лыжами. Форма одежды номер пять. Парадная.

Курсанты, одетые по установленной форме, бегом устремились к пирамидам с лыжами и бамбуковыми палками. И уже с ними, со второго этажа по относительно узким лестничным маршам, на которых могли с трудом разойтись только два человека, быстро спускались во внутренний двор училища.

Во дворе, около выхода из жилых помещений факультета, уже находились старшина роты старшина 1 статьи Лавренков и начальник строевого отделения факультета капитан Казанцев, который „на людях”, то есть перед строем курсантов, на строевых занятиях на Дворцовой площади или на каких-либо других строевых занятиях, никогда не появлялся и, видимо, в тот день в расположении факультета оказался случайно, а может быть был каким-то ответственным дежурным. Коман-дования факультета и командира роты на построении не было. Курсанты начали понимать, что построение с лыжами незапланированное и внезапное.

Старшина роты построил курсантов по-взводно в колонну по четыре с лыжами в положении „на плечо”. Рота под его командованием начала движение по внутреннему двору в сторону адмиралтейской арки. Капитан Казанцев при построении роты и