Сага о людях из Лососьей долины 29 страница

Тут Торд сказал:
— Дай мне совет, следует ли мне объявить о своем разводе с Ауд здесь на тинге
или у себя в округе, где я смогу сделать это с одобрения других, поскольку те,
кто почувствует себя обиженным, если я так сделаю, — люди гордые.
Гудрун отвечала, немного помолчав:
— Только боязливый ожидает вечера.
Тут Торд вскочил, и пошел к Скале Закона, и назвал свидетелей в том, что он
объявляет о своем разводе с Ауд, и указал в качестве причины, что она носит
штаны, застегнутые сзади, как у мужчины. Братьям Ауд это не понравилось, но все
оставалось спокойно. Торд уехал с тинга вместе с сыновьями Освивра. Но когда Ауд
услышала об этом известии, она сказала:
Весть пришла, я знаю:
Он меня покинул.
После этого Торд с одиннадцатью людьми отправился для раздела имущества на
запад, в Саурбёр, и все прошло гладко, поскольку Торд мало заботился о том, как
происходит дележ. Торд пригнал много домашнего скота с запада в Лаугар. После
этого он посватался к Гудрун. Освивр быстро согласился на его предложение, и
Гудрун не противилась ему. Свадьбу должны были сыграть в Лаугаре за десять
недель до конца лета. Празднество было очень пышным. Совместная жизнь Торда и
Гурдун была счастливой. Торкель Щенок и Кнут потому не возбуждали иска против
Торда, сына Ингунн, что не находили достаточной поддержки для этого.
Следующим летом люди из Холя выгнали скот на пастбище в Хваммсдале. Ауд была на
выгоне. Люди из Лаугара выгнали скот на пастбище в Ламбадале (Долина Ламби),
которое простирается к западу от Селингсдаля, в горах. Ауд спросила человека,
который пас стада, как часто он встречает пастуха из Лаугара. Тот сказал, что
это бывает каждый день, чего и следовало ожидать, потому что между выгонами был
только небольшой кряж. Тогда Ауд сказала:
— Ты должен встретиться сегодня с пастухом из Лаугара, а потом расскажешь мне,
кто из людей остался дома, а кто на выгоне. Но только говори о Торде дружелюбно,
как это и подобает.
Пастух сказал, что сделает так, как она велела. И вечером, когда он вернулся
домой, Ауд спросила его, что нового. Пастух отвечал:
— Я узнал одну новость, которая тебе покажется хорошей: постели Торда и Гурдун
теперь далеко друг от друга, потому что она на выгоне, а он занят постройкой
нового дома, и с ним в доме остался только Освивр.
— Ты все хорошо разузнал, — сказала она, — теперь оседлай двух коней, когда люди
уснут.
Пастух сделал так, как она велела.
Незадолго до захода солнца Ауд села верхом, и на этот раз она действительно была
в штанах. Пастух скакал на другом коне и с трудом поспевал за ней, так она гнала
своего коня. Она скакала к югу через Селингсдальхейд, не делая остановок до тех
пор, пока не достигла изгороди вокруг двора Лаугар. Тут она спешилась и велела
пастуху подержать лошадей, пока она войдет в дом. Ауд подошла к дверям. Они были
раскрыты. Она вошла в главный дом и подошла к каморке, где Торд лежал и спал.
Дверь была закрыта, но не заперта. Она вошла в каморку, а Торд спал, лежа па
спине. Тут Ауд разбудила Торда, и он повернулся на бок, когда увидел, что пришел
какой-то человек. Она выхватила меч и ударила Торда, и нанесла ему сильную рану.
Она ранила ему правую руку и оба соска. Она нанесла удар с такой силой, что меч
вонзился в нары. После этого Ауд вышла, подошла к своему коню, села верхом и
поскакала домой.
Торд хотел вскочить, когда ему была нанесена рана, но не мог этого сделать,
потому что ослабел от потери крови. Между тем проснулся Освивр и спросил, что
случилось, и Торд сказал, что он ранен. Освивр спросил, знает ли он, кто на него
напал, и встал и перевязал его раны. Торд отвечал, что, как он полагает, это
сделала Ауд. Освивр предложил поскакать за ней и сказал, что она, вероятно,
приезжала с немногими людьми и что она вполне заслужила наказание. Торд отвечал,
что этого ни в коем случае не надо делать и что она поступила так, как должна
была поступить.
Ауд вернулась домой с восходом солнца, и братья спросили се, где она была. Ауд
отвечала, что была в Лаугаре, и рассказала им, что произошло во время ее
поездки. Они обрадовались и сказали, что слишком мало было сделано. Торд долго
пролежал из-за своих ран. Раны на груди зажили хорошо, но своей рукой он владел
хуже, чем раньше. В течение зимы все было тихо.
Но следующей весной приехала Ингунн, мать Торда, с запада, из Скальмарнеса. Он
хорошо ее принял. Она сказала, что Торд должен взять ее под свое
покровительство, и рассказала, что Коткель и его жена и сыновья наносят ей
большой ущерб своими грабежами и колдовством и что годи Халльстейн всегда служил
им крепкой защитой. Торд тотчас же ответил на эти слова согласием и сказал, что
привлечет этих воров к суду, даже если Халльстейн будет против него. Он тотчас
же снарядился в путь с девятью людьми. Ингунн также поехала на запад вместе с
ними. В Тьялданесе (Щитовой Мыс) он раздобыл себе корабль. Затем они пошли под
парусами на запад, к Скальмарнесу. Торд велел перенести на корабль все движимое
имущество, которое было у его матери, скот же должны были перегнать сушей. Их
было на корабле всего двенадцать человек. Там была Ингунн и еще одна женщина.
Торд явился на двор к Коткелю с девятью людьми. Сыновей Коткеля не было дома.
Тогда он вызвал Коткеля и Грима, а также их сыновей, на суд по обвинению в
воровстве и колдовстве и потребовал объявления их вне закона. Он вызвал их на
альтинг и после этого вернулся на корабль. Халльбьёрн и Стиганди явились домой,
когда Торд уже отчалил от берега, но не успел далеко уйти. Коткель рассказал
своим сыновьям, что произошло. Братья были вне себя и сказали, что никогда еще
никто не наносил им удара так открыто и с такой враждебностью. После этого
Коткель велел соорудить большой помост для колдовства. Все они поднялись на
него. Тут они запели зловредные песнопения. Это были волшебные заклинания. Сразу
же после этого разразилась сильная гроза.
Это заметил Торд, сын Ингунн, а также его спутники, которые плыли по морю,
потому что непогода была направлена против них. Корабль понесло на запад, к
Скальмарнесу. Торд выказал большое присутствие духа и искусство в вождении
корабля. Люди на берегу увидели, что он выбросил за борт все, что утяжеляло
корабль, кроме людей. Люди, которые были на берегу, надеялись, что Торд
достигнет берега, так как он уже миновал те места, где было больше всего
подводных камней. Тогда около берега забурлила вода над подводным камнем,
которого на памяти людей никто не видел, и корабль ударился так, что киль сразу
же повернулся кверху. Тут Торд утонул, и вместе с ним все его спутники, а
корабль разбился в щепы, и киль отнесло к острову, который с тех пор называется
Кьяларей (Килевой Остров). Щит Торда отнесло к островку, который называется
Скьяльдарей (Щитовой Остров). Тела Торда и его спутников волны выбросили на
берег. Над их телами был насыпан курган, и это место с тех пор называется
Хаугснес (Курганный Мыс).
XXXVI
Весть об этом распространилась далеко и вызвала большое возмущение. Люди считали
достойными смерти тех, кто, как Коткель и его семья, пускали в ход такое
колдовство. Гудрун тогда была беременна и скоро должна была родить. Гудрун
родила мальчика. Он был окроплен водой и назван Торд.
В это время в Хельгафелле (Священная Гора) жил Снорри Годи. Он был родичем
Освивра и его другом. Гудрун и ее родичи имели в нем могучую опору. Снорри Годи
приехал к Освивру в гости. Тогда Гудрун пожаловалась на свое трудное положение,
и он обещал ей свою помощь, если сочтет это нужным, и предложил ей в утешение
воспитать ее ребенка. Гудрун согласилась на это и сказала, что будет следовать
его советам. Этого Торда прозвали Кот. Он был отцом скальда Стува. Тогда Гест,
сын Оддлейва, отправился к годи Халльстейну и велел ему выбрать одно из двух:
либо он прогонит этих колдунов, либо, сказал он, они будут убиты, — и это
следовало сделать раньше. Халльстейн быстро сделал выбор и велел им уехать и не
останавливаться прежде, чем они минуют Далахейд (Долинная Пустошь), и сказал,
что было бы лучше, если бы они были убиты.
Тогда Коткель со своими родичами уехал, и было у них скота всего-навсего четыре
племенные лошади. Жеребец был черный. Он был большой и красивый, и испытанный в
конских боях. Об их поездке сообщается только, что они явились в Камбснес к
Торлейку, сыну Хёскульда. Тот стал торговать у них лошадей, так как видел, что
это ценные животные. Коткель отвечал:
— Я хочу тебе кое-что предложить. Возьми лошадей и предоставь мне какое-нибудь
жилище, где-нибудь здесь, поблизости от тебя.
Торлейк сказал:
— Тогда лошади обошлись бы мне очень дорого, потому что, как я слышал, здесь, в
этой местности, вам следует ждать значительных неприятностей.
Коткель спросил:
— Это ты имеешь в виду людей из Лаугара?
Торлейк сказал, что это так. Тогда Коткель сказал:
— С этой тяжбой Гудрун и ее братьев против нас дело обстоит несколько иначе, чем
тебе рассказывали. Нас осыпают бранью без какой-либо причины. Возьми лошадей, не
обращая внимания на это. Судя по тому, что о тебе говорят, здешние люди не
посягнут на нас, если мы можем рассчитывать на твою поддержку.
Торлейк поразмыслил, и лошади показались ему превосходными, а Коткель ловко вел
дело. И Торлейк взял лошадей. Он дал Коткелю Лейдольвсстадир (Двор Лейдольва) в
Лососьей Долине. Он также помог ему скотом. Тут люди из Лаугара услышали об
этом, и сыновья Освивра сразу решили напасть на Коткеля и его сыновей. Освивр
сказал:
— Последуем советам Снорри Годи и предоставим это дело другим, потому что
пройдет совсем немного времени, и у соседей Коткеля возникнут с ним новые
раздоры, и хуже всего будет, как он того и заслуживает, самому Торлейку. Скоро у
него появится много врагов и среди тех, которые прежде его уважали. Однако я не
буду вас удерживать от того, чтобы причинить Коткелю и его людям столько зла,
сколько вам будет по нраву, если не найдутся другие люди, которые выгонят их из
нашей местности или вообще лишат их жизни, после того как пройдет три зимы.
Гудрун и ее братья сказали, что так и будет. Коткель и его люди не очень-то
много работали для своего пропитания, но к зиме им не нужно было покупать ни
сена, ни съестных припасов. Всем было неприятно, что они здесь поселились. Но
никто не решался задевать их из страха перед Торлейком.
XXXVII
Однажды летом во время тинга, когда Торлейк сидел в своей палатке, к нему вошел
человек высокого роста. Он приветствовал Торлейка, и тот ответил на его привет и
спросил, как его зовут и откуда он. Тот отвечал, что зовут его Эльдгрим и что
живет он около Боргарфьорда во Дворе Эльдгрима. Этот двор расположен в долине,
которая вклинивается с востока в горы между Мули (Круча) и Грисартунгой
(Междуречье Гриса). Она теперь называется Долиной Грима. Торлейк сказал:
— Я слышал о тебе, что ты не последний человек.
Эльдгрим сказал:
— Я пришел к тебе потому, что хочу купить у тебя твоих племенных лошадей,
которых Коткель дал тебе прошлым летом.
Торлейк отвечал:
— Эти лошади не продаются.
Эльдгрим сказал:
— Я дам за них столько же коней и еще кое-что в придачу, и многие скажут, что я
предложил тебе двойную цену.
Торлейк сказал:
— Я не торговец лошадьми, так что этих лошадей ты не получишь никогда, хотя бы
ты дал мне тройную цену.
Эльдгрим сказал:
— Поистине не лгут те люди, которые говорят, что ты горд и упрям. Я хотел бы,
чтобы ты получил меньшую цену, чем та, что я тебе предложил, и все же должен был
бы отдать коней.
Торлейк сильно покраснел при этих словах и сказал:
— Тебе придется, Эльдгрим, пойти еще дальше, если ты хочешь заставить меня
отдать тебе лошадей.
Эльдгрим сказал:
— Тебе покажется неправдоподобным, чтобы я одержал верх над тобой, однако этим
летом я приеду, чтобы смотреть коней, кому бы из нас ни суждено было владеть ими
в будущем.
Торлейк сказал:
— Приезжай, но только не угрожай мне перевесом своих сил.
После этого они прекратили разговор. Люди, которые слышали это, говорили, что ни
один из них при этой беседе не остался в долгу. Затем люди отправились домой с
тинга, и все было спокойно.
Однажды ранним утром один человек в Хрутсстадире у бонда Хрута, сына Херьольва,
отлучился на некоторое время. И когда он вернулся, Хрут спросил его, нет ли
чего-нибудь нового. Тот отвечал, что не может рассказать ни о каких новостях, но
сказал, что видел человека, который верхом пробирался вброд туда, где находились
кони Торлейка, и там этот человек спешился и что-то делал около лошадей. Хрут
спросил, где пасутся лошади. Работник отвечал:
— Они снова выбрали неплохой луг, они паслись на твоих лугах недалеко от
изгороди.
Хрут сказал:
— Это правда, что мой родич Торлейк, не стесняясь, выбирает пастбище, где ему
нравится, и я не думаю, что коней прогонят по его приказанию.
После этого Хрут вскочил, в рубашке и полотняных штанах, и набросил на себя
серый плащ, и взял в руки большую секиру с рукояткой, отделанной золотом,
которую подарил ему конунг Харальд. Он вышел довольно быстро и увидел, что
какой-то человек проехал верхом вместе с лошадьми около изгороди. Хрут вышел ему
навстречу и увидел, что это Эльдгрим гнал коней. Хрут его приветствовал.
Эльдгрим ответил на его приветствие, но не сразу. Хрут спросил, куда он гонит
коней. Эльдгрим отвечал:
— Я не хочу от тебя ничего скрывать, хотя знаю о твоем родстве с Торлсейком. Я
угоняю коней, с тем чтобы никогда их ему не отдавать. Я выполнил также то, что
обещал ему на тинге, — не явился за конями с большим числом людей.
Хрут сказал:
— Нет большой храбрости в том, чтобы забрать лошадей, пока Торлейк лежит в своей
постели и спит. Ты лучше выполнишь то, что вы с ним вместе порешили, если
встретишься с ним, прежде чем уехать отсюда с конями.
Эльдгрим сказал:
— Дай знать Торлейку, если хочешь, так как ты видишь, что я к этому готов и что
мне будет приятно встретиться с ним.
И при этом он взмахнул крючковатым копьем, которое держал в руках. У него был
также шлем на голове, за поясом — меч и на боку — щит. Он был в кольчуге.
Хрут сказал:
— Я лучше попытаюсь сделать что-либо другое, чем ехать в Камбсенес, потому что я
тяжел на подъем. Но я не позволю ограбить Торлейка, если смогу этому помешать,
хотя наше родство для меня не слишком много значит.
Эльдгрим сказал:
— Не думаешь ли ты отнять у меня коней?
Хрут отвечал:
— Я дам тебе других племенных коней, если ты отпустишь этих, хотя возможно, что
мои окажутся не такими хорошими, как эти.
Эльдгрим сказал:
— Ты красно говоришь, Хрут, но раз уж я наложил руку на коней Торлейка, ты их у
меня не отнимешь ни подкупом, ни угрозой.
Тут Хрут отвечал:
— Я думаю, что ты избираешь для нас обоих такой путь, который окажется самым
опасным.
Эльдгрим хотел на этом кончить и погнал коня. Однако, когда Хрут это увидел, он
взмахнул секирой и ударил Эльдгрима между лопаток, так что кольчуга лопнула и
секира рассекла спину и грудь. Эльдгрим упал мертвый с коня, как и следовало
ожидать. Затем Хрут прикрыл его тело23. Это место к югу от Камбснеса называется
Эльдгримсхольт (Холм Эльдгрима).
После этого Хрут поехал вниз, в Камбснес, и рассказал Торлейку, что произошло.
Того охватил гнев, и он решил, что это событие означает для него большой позор,
хотя Хрут думал оказать ему дружескую помощь. Торлейк сказал, что с ним
поступили плохо и что ничего хорошего нельзя ожидать от него в ответ. Хрут
сказал, чтобы он делал как знает. Они расстались недружелюбно. Хруту было
восемьдесят лет, когда он убил Эльдгрима, и этот поступок придал ему величия.
Торлейку не казалось, что заслуги Хрута возрастают, если его поступок
превозносится всеми. Он был уверен, что сам бы победил Эльдгрима, если бы они
друг с другом померились силами, потому что Эльдгриму не было суждено большой
удачи.
И Торлейк отправился к Коткелю и Гриме, которых он поселил на своей земле, и
попросил их сделать что-нибудь такое, что навлекло бы позор на Хрута. Они охотно
дали согласие и сказали, что они совершенно готовы к этому. Затем Торлейк
возвратился домой.
Вскоре после этого они отправились в путь, Коткель, Грима и их сыновья. Это было
ночью. Они приехали ко двору Хрута и приступили там к великому колдовству. И
когда понеслись колдовские звуки, то люди, которые находились в доме, не могли
понять, что это означает. Но пение их дивно было слушать. Один только Хрут знал,
что это за звуки, и запретил людям выглядывать из дома этой ночью.
— Пусть каждый бодрствует, — сказал он, — сколько сможет, тогда нам не будет
вреда, если это будет продолжаться.
Но все же они уснули. Хрут дольше всех не спал, но и он в конце концов уснул.
Одного из сыновей Хрута звали Кари, ему тогда было двенадцать лет, и он был
лучшим из сыновей Хрута. Хрут очень его любил. Кари почти совсем не спал, потому
что колдовство было направлено против него. Он не находил себе покоя. Он вскочил
и выглянул. Он пошел к тому месту, где происходило колдовство, и тут же упал
мертвым. Хрут утром проснулся со своими людьми и не доискался своего сына. Его
нашли недалеко от дверей. Хрут счел это величайшей утратой и велел насыпать
курган над телом Кари.
Затем он поехал к Олаву, сыну Хёскульда, сообщил ему, что случилось, и
рассказал, как все это было. Олав был вне себя от гнева, услышав, что случилось,
и сказал, что было величайшим безрассудством разрешить таким скверным людям, как
Коткель и его родичи, селиться рядом с ними. Он сказал, что Торлейк плохо
поступил по отношению к Хруту, но что произошли еще более серьезные дела, чем он
хотел. Олав сказал, что они сейчас же убьют Коткеля, его жену и сыновей.
— И это уже давно нужно было сделать, — добавил он.
Олав и Хрут выехали с пятнадцатью людьми. И когда Коткель и его домочадцы
увидели, что приближаются всадники, они бежали в горы. Тут поймали Халльбьёрпа
Дырку в Точильном Камне и на голову ему накинули мешок24.
Сразу же были выделены люди, чтобы сторожить его, а другие отправились
преследовать Коткеля, Гриму и Стиганди в горах. Коткеля и Гриму настигли на
горном кряже между Хаукадалем (Ястребиная Долина) и Лососьей Долиной. Там их
убили камнями25, и над ними насыпали груду камней, остатки которой еще можно
видеть, и место это называется Скраттаварди (Колдовские Камни). Стиганди бежал с
горного кряжа вниз к югу, в Хаукадаль, и там они его потеряли из виду.
Хрут и его сыновья повели Халльбьёрна с собой на берег. Они спустили на воду
лодку и вместе с ним отплыли от берега. Затем они сняли с его головы мешок и
привязали ему камень на шею. Тут Халльбьёрн посмотрел на берег, и его взгляд не
обещал ничего хорошего. Халльбьёрн сказал:
— Плохой это был для нас день, когда наша семья явилась в Камбснес и встретилась
с Торлейком. Пусть, — сказал он, — у Торлейка с этих пор не будет ни одного
радостного дня, и всех, кто поселится в его жилье, должно постигнуть несчастье.
Это проклятье, по-видимому, подействовало.
Они утопили его и поплыли к берегу.
Вскоре после этого Хрут явился к своему родичу Олаву и сказал ему, что он не
хочет оставить так дело с Торлейком, и попросил у него людей, чтобы напасть на
Торлейка. Олав отвечает:
— Не годится, чтобы вы, родичи, поднимали руку друг на друга. Для Торлейка все
это сложилось неудачно. Мы попытаемся лучше вас помирить. Ведь уже был случай,
когда ты долго и с честью выжидал, пока не было восстановлено твое право.
Хрут говорит:
— Здесь этого не случится. Наша вражда никогда не уляжется. И я бы хотел, чтобы
мы оба не жили больше в Лососьей Долине рядом.
Олав отвечает:
— Тебе не принесет пользы, если ты ополчишься на Торлейка в большей мере, чем я
позволю. Если ты это сделаешь, то очень похоже, что за долиной последует холм, а
за малым — большее.
Хрут понял, что тут его ожидает сильное сопротивление. Он отправился домой и был
очень недоволен, но с виду все было тихо. И люди этот год жили спокойно.
XXXVIII
А теперь нужно рассказать о Стиганди. Он стал разбойником, и с ним плохо было
иметь дело. Жил человек по имени Торд. Его двор назывался Хундадаль (Долина
Хунди). Он был богатым человеком, но не очень знатным. Однажды летом в Хундадале
заметили, что скот дает мало молока. За скотом там смотрела одна женщина. Тут
обнаружилось, что у нее появились драгоценности и что она подолгу отсутствовала,
так что никто не знал, где она была. Торд заставил ее сознаться, и когда ей
пригрозили, она сказала, что ее посещает какой-то человек.
— Он высок ростом, — сказала она, — и кажется мне красивым.
Тут Торд спросил, скоро ли этот человек снова посетит ее. Она отвечала, что, как
ей кажется, это будет скоро. После этого Торд отправился к Олаву и сказал ему,
что Стиганди где-то близко, и просил его явиться со своими людьми и схватить
его. Олав сразу же дал согласие и поехал в Хундадаль. Служанку призвали к
ответу. Олав спросил ее, где жилище Стиганди. Она сказала, что не знает этого.
Олав обещал ей заплатить, если она выдаст им Стиганди. Эта сделка состоялась.
В тот же день она отправилась к своему стаду. Туда явился Стиганди, чтобы
увидеться с ней. Она встретила его приветливо и предложила поискать у него в
голове. Он положил свою голову к ней на колени и вскоре уснул. Тогда она
высвободилась из-под его головы и отправилась к Олаву, и сказала ему, что
произошло. Они отправились к Стиганди и договорились между собой, что с ним не
будет так, как с его братом, — что он не должен увидеть столько, чтобы успеть
навести порчу своим глазом. Они взяли мешок и набросили ему на голову. Стиганди
при этом проснулся и сначала не пытался сопротивляться, потому что их было много
против одного. Но в мешке была дырка, и Стиганди удалось бросить взгляд на склон
горы. Тут была тучная земля, и росла густая трава. Но сделалось так, как будто
налетел вихрь. Земля была взрыта, так что никогда с тех пор здесь не росла
трава. Это место с тех пор называется Бренна (Пожар). Затем они убили Стиганди
камнями и набросали над ним кучу камней. Олав хорошо заплатил служанке и дал ей
свободу, и она вернулась вместе с ним в Хьярдархольт.
Прилив выбросил на берег тело Халльбьёрна Дырки в Точильном Камне вскоре после
того, как его утопили. Его погребли под грудой камней на месте, которое
называется Кнаррарнес (Корабельный Мыс). Он потом часто являлся.
Рассказывают об одном человеке, которого звали Торкель Лысый. Он жил в
Тюккваскоге на отцовских землях. Он был человек бесстрашный и очень сильный.
Однажды вечером в Тюккваскоге потерялась корова, Торкель вышел ее поискать, а с
ним вместе его работник. Это было после захода солнца, и светила луна. Торкель
сказал, что они должны искать в разных направлениях, и когда Торкель остался
один, ему показалось, что он видит на прогалине корову, но когда он к ней
подошел, то это был Дырка в Точильном Камне, а не корова. Они схватились со
страшной силой. Халльбьёрн попытался освободиться, и не успел Торкель
оглянуться, как тот выскользнул у него из рук и ушел в землю. После этого
Торкель вернулся домой. Работник уже был дома, он нашел корову. С тех пор от
Халльбьёрна не было никакого вреда.
Торбьёрн Хилый к тому времени уже умер, а также Мелькорка. Они оба лежат под
камнем в Лососьей Долине, а двор их унаследовал их сын Ламби. Он был очень
воинственный человек и владел большим богатством. Ламби был у людей в большем
почете, чем его отец, из-за родичей со стороны матери. С Олавом он хорошо ладил.

Прошла еще одна зима после смерти Коткеля. Весною встретились братья Олав и
Торлейк. Олав спросил, собирается ли Торлейк сохранить свой двор. Торлейк
сказал, что это так. Олав сказал:
— Я хотел просить вас, брат мой, чтобы вы оставили здесь ваше хозяйство и уехали
отсюда. Куда бы ты ни явился, тебя будут считать знатным человеком, а я
подозреваю, что наш дядя Хрут после того, что случилось, стал твоим врагом. Я не
хотел бы, чтобы впредь вы жили так близко друг от друга. Хрут могуществен, а
сыновья его все люди гордые и воинственные. Я попаду в трудное положение, если
вы начнете враждовать, поскольку вы оба мои родичи.
Торлейк сказал:
— Я не боюсь, что мне не удастся устоять против Хрута и его сыновей, и я не
собирался из-за них покидать свою землю. Но если для тебя, родич, это так много
значит и ты боишься оказаться в очень трудном положении, то я поступлю согласно
твоему желанию, тем более, что мне жилось лучше всего тогда, когда я был на
чужбине. Я знаю также, что ты будешь не менее добр к моему сыну Болли, если меня
не будет больше поблизости, а его я люблю больше всех. Олав отвечал:
— Ты поступишь хорошо, если исполнишь мою просьбу. Что до Болли, то я думаю в
будущем относиться к нему, как до сих пор, и обращаться с ним, как если бы он
был моим сыном.
После этого оба брата расстались очень дружелюбно. Торлейк продал свои земли и
запасся деньгами для поездки за море. Он купил корабль, который стоял в
Дёгурдарнесс. И когда он был снабжен всем необходимым, он отправился на корабль
со своей женой и своими домочадцами. Их путешествие было удачно, и они осенью
прибыли в Норвегию. Отсюда он отправился на юг, в Данию, так как в Норвегии ему
не понравилось. Его родичи и друзья умерли, а некоторые были изгнаны из страны.
Затем Торлейк отправился в Гаутланд. Рассказывают, что Торлейк не дожил до
глубокой старости, но был в большом почете, пока жил. И на этом заканчивается
сага о Торлейке.
XXXIX
Много говорилось в долинах Брейдафьорда о том, что произошло между Хрутом и
Торлейком и как Хрут тяжело пострадал от Коткеля и его сыновей. Тут Освивр
обратился к Гудрун и к ее братьям и просил их поразмыслить, хорошо ли получилось
бы, если бы они сами связались с такими дьявольскими людьми, какими были Коткель
и его близкие. Гудрун сказала:
— Не останется без доброго совета тот, кто может обратиться за советом к тебе,
отец.
Олав жил в это время на своих землях и был в большом почете, и все его сыновья
были дома, а также Болли, их родич и названый брат. Кьяртан был первым среди
сыновей Олава. Кьяртан и Болли любили друг друга больше всех. Болли всюду
сопровождал Кьяртана. Кьяртап часто ездил к горячему источнику в Сслингсдале.
Обычно случалось так, что и Гудрун бывала у источника. Кьяртану нравилось
говорить с Гудрун, потому что она была умна и красноречива. Такова была общая
молва, что Кьяртан и Гудрун подходили друг к другу больше, чем кто-либо другой
из молодежи в то время. Большая дружба была также между Олавом и Освивром, и они
часто приглашали друг друга в гости, и все это ничуть не умалялось тем, что
молодые люди любили друг друга.
Однажды Олав повел речь с Кьяртаном.
— Не знаю почему, — сказал он, — но сердце мое сжимается всякий раз, когда ты
едешь в Лаугар и беседуешь с Гудруy. И это не потому, что я не ставлю Гудрун
выше всех других женщин, и не потому, что она не кажется мне единственной,
которая полностью подходила бы тебе. Но у меня такое предчувствие, — однако я не
хочу, чтобы это было прорицанием, — что наши родичи и люди из Лаугара не вечно
будут связаны дружбой.
Кьяртан отвечал, что не хочет поступать против воли своего отца, насколько это
зависит от него, но надеется, что все закончится лучше, чем полагает отец.
Кьяртан посещал Гудрун, как прежде. Болли был всегда с ним. Так прошел год.
XL
Жил человек по имени Асгейр, а прозвище его было Отчаянная Голова. Его двор
назывался Асгейрса (Река Асгейра). Он был в Видидале. Асгейр был сыном Аудуна
Оглобли, который первым из людей своего рода приехал в Исландию. Он занял долину
Видидаль. Второго сына Аудуна звали Торгрим Седая Голова. Он был отцом Асмунда,
отца Греттира26. У Асгейра Отчаянной Головы было пятеро детей. Одного сына звали
Аудун. Он был отцом Асгейра, отца Аудуна, отца Эгиля, который был женат на
Ульвейд, дочери Эйольва Хромого. Их сын был Эйольв, который был убит на
альтинге. Другого сына Асгейра звали Торвальд. Дочь его была Далла. Она была
женой епископа Ислейва.
Их сын был епископ Гицур. Третьего сына Асгейра звали Кальв. Все сыновья Асгейра
были способными людьми. Кальв, сын Асгейра, был в то время в странствиях, и его
считали достойным человеком. Дочь Асгейра звалась Турид. Она была замужем за
Торкелем Кугги, сыном Торда Ревуна. Их сына звали Торстейн. Вторая дочь Асгейра
звалась Хревна. Она была самой красивой девушкой на севере страны, и ее все
почитали. Асгейр был влиятельным человеком.
Однажды, как рассказывают, Кьяртан, сын Олава, отправился на юг, в Боргарфьорд.
О его путешествии ничего не сообщается, пока он не прибыл в Борг. Там жил тогда
Торстейн, сын Эгиля, его дядя по матери. Болли тоже был вместе с ним, потому что
так велика была любовь между назваными братьями, что они не могли жить врозь.
Торстейн принял Кьяртана очень дружелюбно и сказал, что будет благодарен ему,
если он останется у него как можно дольше. Кьяртан оставался в Борге некоторое
время.
Этим летом в устье Гувы (Паровая Река) стоял корабль. Этот корабль принадлежал
Кальву, сыну Асгейра. Он гостил всю зиму у Торстейна, сына Эгиля. Кьяртан тайно
сказал Торстейну, что свое путешествие на юг он предпринял главным образом для
того, чтобы купить половину корабля Кальва.
— Мне хотелось бы побывать за морем, — сказал он. И он спросил Торстейна, что
тот думает о Кальве.
Торстейн ответил, что Кальв, как он думает, достойный человек.
— Легко понять, родич, — сказал Торстейн, — что тебе захотелось узнать чужие
нравы и обычаи. Твое путешествие будет во всех отношениях примечательным. Для
твоих родичей многое зависит от того, каким будет твое путешествие.
Кьяртан сказал, что оно, вероятно, пройдет благополучно. После этого Кьяртан
купил половину корабля у Кальва, и они договорились делить все добро пополам.
Кьяртан должен был явиться на корабль через десять недель после начала лета.
Кьяртан уехал из Борга с подарками. Он и Болли поехали затем домой. Но когда
Олав узнал о новом намерении Кьяртана, то ему подумалось, что Кьяртан слишком
быстро решился на поездку за море. Однако он сказал, что не хочет ему
противиться. Через некоторое время Кьяртан поехал в Лаугар и рассказал Гудрун о
своей поездке. Гудрун сказала:
— Быстро ты на это решился, Кьяртаи.
Она добавила к этому еще несколько слов, из которых Кьяртан мог заключить, что
Гудрун не очень-то была довольна этим. Кьяртан сказал:
— Не досадуй, я сделаю и то, что тебе будет по душе.
Гудрун сказала:
— Так сдержи слово, потому что я сейчас скажу, чего я хочу.
Кьяртан попросил ее сделать это. Гудрун сказала:
— Тогда позволь мне поехать с тобой этим летом, и ты загладишь передо мной свою
вину за слишком быстрое решение, потому что я не люблю Исландию.
— Это невозможно, — сказал Кьяртан, — твои братья еще малы, а твой отец стар, и
они лишились бы всякой помощи, если бы ты уехала из Исландии, но ты жди меня три
года.
Гудрун сказала, что этого она обещать не может, и каждый остался при своем, и с
тем они расстались. Кьяртан уехал домой.
Летом Олав поехал на тинг. Кьяртан вместе со своим отцом поехал из Хьярдархольта
на юг, и они расстались в Нордрардале (Долина Северной Реки). Оттуда Кьяртан
направился к своему кораблю, и его родич Болли поехал с ним. Всего собралось
десять исландцев, тех, что отправились в путь вместе с Кьяртаном и не хотели
расставаться с ним из любви к нему. С этими спутниками Кьяртан поехал к кораблю.
Кальв, сын Асгейра, принял их хорошо. Кьяртан и Болли взяли с собой в
путешествие много добра. Они теперь были заняты тем, чтобы подготовить все
необходимое, и как только подул ветер, они подняли парус и поплыли по
Боргарфьорду и при легком попутном ветре вышли в море. Путешествие их было
благополучным, они достигли Норвегии на севере, у Трандхейма, вошли во фьорд у
мыса Агданес и встретили там людей, с которыми можно было побеседовать и узнать
новости. Им рассказали, что в стране сменились правители — ярл Хакон пал, а
конунг Олав, сын Трюггви, пришел на его место, и вся Норвегия ему покорилась.
Конунг Олав повелел изменить в Норвегии веру. Люди приняли это по-разному.
Кьяртан и его спутники направили свое судно в устье реки Нид.
В это время в Норвегии было немало знатных людей из Исландии. У причалов стояли
три корабля, которые все принадлежали людям из Исландии. Один корабль
принадлежал Бранду Щедрому, сыну Вермунда, сына Торгрима. Второй корабль
принадлежал Халльфреду Беспокойному Скальду. Третий корабль принадлежал двум
братьям. Одного из них звали Бьярни, второго Торхалль. Это были сыновья Скегги
из Брейды (Широкая Река), из Фелльсхверви (Горные Дворы), на востоке.
Все эти люди намеревались отчалить летом в Исландию, но конунг запретил им всем
выезд из Норвегии, потому что они не хотели принять его веру, как он того желал.
Кьяртана дружески приветствовали все исландцы, а особенно Бранд, потому что они
и раньше хорошо знали друг друга. Исландцы держали друг с другом совет, и было
между ними решено отвергнуть веру, провозглашенную конунгом, и к этому союзу
принадлежали все те, кто был прежде назван. Кьяртан и его спутники поставили
корабль у причала, разгрузили его и позаботились о своей клади.
Конунг Олав был в городе. Он услышал о прибытии корабля и одновременно о том,
что там находилось много видных мужей.
Был погожий осенний день, и люди из города отправились поплавать в реке Нид.
Кьяртан и его спутники увидели это. Тогда Кьяртан предложил своим товарищам тоже
пойти поплавать, чтобы скоротать время. Так они и сделали. Один человек плавал
там лучше всех. Тогда Кьяртан спросил Болли, не хочет ли он вступить в
состязание с этим человеком из города. Болли отвечал:
— Я полагаю, что это превосходит мои силы.
— Не знаю, куда девалась твоя удаль, — сказал Кьяртан, — тогда попробую я.
Болли ответил:
— Попытайся, если у тебя есть охота.
Тогда Кьяртан бросился в реку и поплыл к тому человеку, который казался лучшим
пловцом, и сейчас же нырнул вместе с ним и держал его под водой некоторое время.
Затем Кьяртан дал ему вынырнуть. И когда они недолго пробыли на поверхности
воды, тот человек схватил Кьяртана и повлек его вниз, и они оставались под водой
несколько дольше, чем Кьяртану это казалось желательным. Затем они вынырнули.
Они не сказали друг другу ни слова. В третий раз опускаются они вниз и остаются
под водой дольше всего. Кьяртан не мог себе представить, чем кончится эта игра,
и ему казалось, что он никогда еще прежде не попадал в такое трудное положение.
В конце концов они вынырнули и поплыли к берегу. Тогда человек из города
спросил:
— Что ты за человек?
Кьяртан назвал свое имя. Человек из города сказал:
— Ты хороший пловец. Так же ли ты искусен во всем остальном, как в этом?
Кьяртан отвечал, но несколько неохотно:
— Так говорили, когда я был в Исландии, что и в остальном я точно таков. Однако
это, как видно, не многого стоит.
Человек из города сказал:
— Это зависит еще от того, с кем тебе пришлось иметь дело. Но почему ты меня ни
о чем не спрашиваешь?
Кьяртан ответил:
— Мне нет дела до твоего имени.
Человек из города сказал:
— Верно то, что ты искусный человек, но верно и то, что ты очень высокомерен. Но
все же ты должен узнать мое имя, а также с кем ты состязался в плавании. Перед
тобой конунг Олав, сын Трюггви.
Кьяртан ничего не ответил и тотчас же повернулся, чтобы уйти. Он был без плаща и
в пурпурной одежде. Конунг был почти совсем одет. Он крикнул Кьяртану вслед,
чтобы тот не уходил так скоро. Кьяртан вернулся, но довольно медленно. Тогда
конунг снял со своих плеч хороший плащ и дал его Кьяртану, и сказал, что он не
должен без плаща возвращаться к своим людям. Кьяртап поблагодарил конунга за
подарок и пошел к своим людям, и показал им плащ. Его спутники не проявили
радости по этому поводу. Они полагали, что Кьяртан таким образом кое в чем
признал над собой власть конунга. Но все оставалось спокойно.
Погода осенью стала суровой. Наступили большие морозы и холода. Язычники считали
неудивительным, что погода стала плохой.
— Это наказание за нововведения конунга и за его новую веру, которая разгневала
богов, — говорили они.
Исландцы оставались зимой все вместе в городе. Кьяртан был первым среди них.
Погода стала лучше, и в город явилось множество людей по приказанию конунга
Олава. Многие приняли христианство в Трандхейме, однако те, что были против, все
же составляли большинство. Однажды конунг созвал в городе у реки тинг и произнес
перед людьми длинную и красивую речь. У трандхеймцев была немалая воинская сила,
и они вызвали короля на бой. Конунг ответил, что ему приходилось, как им следует
знать, биться и с более могучим противником, нежели мужичье из Трандхейма. Тогда
мужество бондов дрогнуло, и они предоставили все воле конунга, и много народу
крестилось. И затем тинг кончился.
В тот самый вечер конунг послал людей к жилью исландцев и велел этим людям
узнать, что там говорилось. Они туда отправились. Оттуда раздавался громкий
говор. Тут заговорил Кьяртан и обратился к Болли:
— Склонен ли ты, родич, принять веру, которую провозгласил конунг?
— Я не склонен делать это, — отвечал Болли, — так как их вера кажется мне
слишком расслабленной.
Кьяртан спросил:
— Не показалось ли вам, что конунг угрожал всем, кто не захочет подчиниться его
воле?
Болли отвечал:
— Для нас не оставалось и тени сомнения в том, что конунг угрожал им тяжелым
наказанием.
— Ничье насилие не заставит меня подчиниться, — сказал Кьяртан, — до тех пор,
пока я стою на ногах и держу в руках оружие. Мне также кажется недостойным мужа,
чтобы меня взяли, как овцу из стада или как лисицу из западни. Мне кажется, что
гораздо лучше, когда человек вынужден умереть, совершивраньше такой поступок, о
котором еще долгое время впоследствии будут вспоминать.
Болли спросил:
— Что ты хочешь сделать?
— Об этом я не умолчу, — сказал Кьяртап: — сжечь конунга в его доме.
— Это я не могу назвать поступком, не достойным мужа, — сказал Болли, — но это,
как мне кажется, невозможно будет выполнить. На стороне конунга окажется счастье
и удача. Кроме того, надежная стража охраняет его и днем, и ночью.
Кьяртан сказал, что храбрость неустойчива у большинства людей, даже у самых
отважных. Болли ответил, что еще трудно решать, у кого недостает храбрости. Но
большинство их спутников вмешалось в этот разговор, утверждая, что это
бессмысленные речи. И когда люди конунга услышали эти слова, они вернулись
обратно и пересказали конунгу весь разговор.
На следующее утро конунг велел созвать тинг. Туда были приглашены все исландцы.
И когда тинг собрался, конунг встал и поблагодарил тех из пришедших, которые
хотят стать его друзьями и приняли его веру. Он призвал к себе для беседы
исландцев. Конунг спросил, хотят ли они принять крещение. Они изъявили мало
склонности к этому. Конунг сказал, что тогда они изберут себе участь, которая им
будет менее по душе.
— Однако, — сказал он, — кому из вас казалось, что правильнее всего сжечь меня в
моем доме?
Тут Кьяртан ответил:
— Быть может, вы полагаете, что у того человека, который это сказал, не хватит
мужества в этом признаться? Здесь вы можете его видеть.
— Видеть тебя я могу, — сказал конунг, — человека, помышляющего не о пустяках.
Однако тебе не суждено будет повергнуть меня, и ты заслужил того, чтобы тебе
помешали угрожать конунгам сожжением за то, что они учат тебя лучшей вере. Но
так как я не знаю, держал ли ты свою речь всерьез, и так как ты сознался, как
подобает настоящему мужу, то я не отниму у тебя жизнь за это. Может также
случиться, что ты тем крепче будешь держаться новой веры, чем решительнее ты
выступаешь против нес. Я думаю также, что люди целыми кораблями будут принимать
новую веру в тот день, когда ты добровольно позволишь себя окрестить. Мне
кажется также вероятным, что ваши родичи и друзья прислушаются к тому, что вы им
расскажете, когда вернетесь в Исландию. У меня предчувствие, что ты, Кьяртан,
когда отчалишь от берегов Норвегии, будешь предан лучшей вере, нежели когда ты
приплыл сюда. Отправляйтесь теперь с миром под моей защитой куда хотите с этого
тинга. Я не буду силой заставлять вас принять христианство, потому что Бог
сказал, что он не хочет, чтоб кого-либо силой принуждали идти к нему.
Речь конунга была принята с одобрением, но главным образом христианами. Язычники
же предоставили Кьяртану отвечать, как он сам решит. Тогда Кьяртан сказал:
— Благодарю вас, конунг, за то, что вы отпускаете нас с миром, и таким путем ты
можешь нас легче уговорить обратиться к новой вере, если простишь нам наши
проступки и лишь дружески будешь просить у нас чего желаешь, и как раз в такой
день, когда наша судьба в ваших руках. Что до меня, то я предполагаю принять
твою веру в Норвегии, так что я не очень-то стану почитать Тора следующей зимой,
когда вернусь в Исландию.
Тут конунг сказал и при этом улыбнулся:
— По Кьяртану видно, что он больше надеется на свою силу и на свое оружие,
нежели на силу Тора и Одина.
После этого тинг кончился.
Когда прошло некоторое время, многие люди стали уговаривать конунга, чтобы он
принудил Кьяртана и его спутников к перемене веры, и считали нежелательным,
чтобы так много язычников было около них. Конунг гневно возразил им и сказал,
что, как он думает, существует немало христиан, которые не отличаются таким
благородным образом мыслей, как Кьяртан и его спутники.
— Таких людей я буду терпеливо ждать, — добавил он. Конунг велел этой зимой
сделать много полезного: он велел построить церковь и сильно расширить город.
Церковь была готова к Рождеству. Тогда Кьяртан сказал, что они пройдут так
близко мимо церкви, чтобы можно было увидеть, что делают там христиане. Многие
согласились с Кьяртаном и сказали, что это будет большое развлечение. Кьяртан со
своими спутниками и с Болли отправился туда. Был с ними также Халльфред и многие
из исландцев. Конунг говорил перед людьми, он произнес длинную и красивую речь,
и слова его имели большой успех у христиан. И когда Кьяртан вместе со своими
спутниками вернулся в свое жилье, они много говорили о том, как им понравился
конунг во время празднества, которое христиане считают своим вторым по важности
праздником.
— Ведь конунг сказал, — говорили они, — и притом так, что мы все могли это
слышать, что сегодня ночью родился хёвдинг, в которого мы отныне должны верить,
если мы сделаем так, как повелел нам конунг.
Кьяртан сказал:
— Когда я увидел конунга в первый раз, он мне так понравился, что я сразу же
заметил, какой он выдающийся человек, и убеждался в этом каждый раз позднее,
когда видел его на тингах. Но более всего он все же понравился мне сегодня, и я
твердо уверен, что для нас будет лучше всего, если мы поверим в того Бога,
которого конунг нам возвестил, и копунг не мог бы желать сильнее, чтобы я принял
его веру, нежели я желаю своего крещения, и только одно удерживает меня от того,
чтобы немедленно пойти к конунгу, — это то, что сейчас уже поздно, так что
конунг, верно, сидит за столом; поэтому пройдет еще целый день до тех пор, пока
мы, земляки, примем крещение.
Болли согласился с этим и предоставил Кьяртану самому решать. То, о чем Кьяртан
говорил со своими спутниками, стало известно конунгу прежде, чем были вынесены
столы, потому что у него были свои люди в жилье язычников. Конунг очень
обрадовался этому и сказал:
— Кьяртан подтвердил истинность поговорки, что праздничные дни — самые
счастливые.
И ранним утром следующего дня, когда конунг отправился в церковь, Кьяртан с
большой толпой людей встретил его на улице. Кьяртан очень почтительно
приветствовал конунга и сказал, что должен ему сообщить нечто важное. Конунг
ответил на его приветствие и сказал, что уже слышал, в чем дело.
— Твое желание должно быть исполнено, — добавил он. Кьяртан просил его не
мешкать с водой для крещения и сказал, что для этого потребуется довольно много
воды. Конунг ответил и при этом улыбнулся.
— Да, Кьяртан, — сказал он, — никакое упрямство не могло бы здесь внести разлад
между нами, хотя бы ты достался и более дорогой ценой.
После этого Кьяртан и Болли приняли крещение, а также все их спутники с корабля
и много других людей. Это было на второй день Рождества перед богослужением.
После этого конунг пригласил Кьяртана на празднование Рождества, а также Болли,
его названого брата. Многие рассказывали, что Кьяртан в тот самый день, когда
принял крещение, стал дружинником конунга Олава, и Болли вместе с ним. Халльфред
в этот день не принял крещения, потому что он поставил условием, чтобы конунг
сам был его крестным отцом. Конунг согласился сделать это на следующий день.
Кьяртан и Болли оставались у конунга Олава до конца зимы. Конунг ценил Кьяртана
больше, чем всех других людей, за его происхождение и за его искусность во всех
делах. Все так полюбили Кьяртана, что никто среди людей конунга, как
рассказывают, ему не завидовал. Точно так же все говорили, что никогда еще из
Исландии не приезжал такой муж, как Кьяртан. Болли также был доблестным мужем, и
его ценили все достойные люди. Так прошла зима. И когда пришла весна, люди стали
готовиться к отъезду, каждый по своему усмотрению.
XLI
Кальв, сын Асгейра, явился к Кьяртану и спросил, что он намеревается предпринять
летом. Кьяртан отвечал:
— Я бы больше всего хотел, чтобы мы повели наш корабль в Англию, потому что там
хороший торг для христиан. Все же я хочу поговорить с конунгом, прежде чем
решусь на это, потому что, как мне кажется, он не был доволен, когда я недавно
беседовал с ним о моем отъезде.
После этого Кальв ушел, а Кьяртан отправился к конунгу и почтительно
приветствовал его. Конунг дружелюбно принял его и спросил, о чем он говорил со
своими спутниками. Кьяртан рассказал об их первом намерении и сказал, что пришел
сначала к конунгу, чтобы попросить у него разрешения на путешествие. Конунг
отвечал:
— Я дам тебе на это разрешение, Кьяртан, если ты поедешь летом в Исландию и
обратишь народ в христианскую веру, силой или убеждением. Если же тебе это
покажется слишком трудным, то я ни в коем случае не хотел бы тебя потерять,
потому что я полагаю, что тебе более подобает служить высокопоставленным людям,
нежели сделаться торговым человеком.
Кьяртан предпочел остаться с конунгом, а не ехать в Исландию и там вводить новую
веру, и он сказал, что у него нет желания применять насилие против своих
родичей.
— К тому же, — добавил он, — я думаю, что мой отец и другие хевдинги, которые
приходятся мне близкими родичами, менее упорно будут противиться твоей воле,
если я буду находиться у тебя на почетной службе.
Конунг отвечал:
— Это сказано и разумно, и благородно.
Конунг подарил Кьяртану заново сшитое пурпурное одеяние. Оно было как раз по
нем, ибо говорят, что они, конунг Олав и Кьяртан, были одного роста, когда
мерились.
Конунг Олав послал в Исландию своего священника, которого звали Тангбранд. Тот
прибыл на своем корабле в Альфта-фьорд (Лебединый Фьорд) и провел зиму у Халля с
Побережья в Тваттс (Купальная Река), и проповедовал людям новую веру как
дружелюбными речами, так и суровыми угрозами. Тангбранд убил двух людей, которые
особенно резко ему возражали. Халль принял новую веру весной и был крещен в
субботу перед Пасхой, а с ним и все его домочадцы. Тогда приняли крещение также
Гицур Белый, Хьяльти, сын Скегги, и много других хёвдингов. И все же было
гораздо больше тех, которые возражали, и отношения между язычниками и
христианами стали враждебными. Хевдинги сговорились убить Тангбранда и тех
людей, которые ему будут оказывать помощь. Узнав об этой угрозе, Тангбранд бежал
в Норвегию и явился к конунгу Олаву, и рассказал ему, что с ним произошло во
время его поездки, и сказал, что не думает, чтобы в Исландии было принято
христианство. Конунг был очень разгневан, услышав это, и сказал, что многие
исландцы, как он полагает, сильно пострадают, если только не одумаются. Тем же
летом Хьяльти, сын Скегги, был осужден на тинге за богохульство. Его обвинил
Рунольв, сын Ульва. Он жил в Долине под Островной Горой и был видным хсвдингом.
Тем же летом Гицур покинул Исландию, и Хьяльти вместе с ним. Они прибыли в
Норвегию и тотчас же явились к конунгу Олаву. Конунг дружелюбно принял их и
сказал, что они поступили хорошо, и пригласил их остаться у него, и они приняли
это приглашение. Там был Свертинг, сын Рунольва из Долины. Он провел в Норвегии
зиму и намеревался летом поехать в Исландию. Его корабль стоял снаряженный у
причала и ждал попутного ветра. Но конунг запретил ему выехать и сказал, что
этим летом ни один корабль не пойдет в Исландию. Свертинг явился к конунгу и
рассказал ему о своем деле. Он просил разрешения уехать и сказал, что ему очень
не хотелось бы снова разгружать корабль. Конунг, разгневанный, ответил:
— Очень хорошо, что сын идолопоклонника остается там, где ему не хочется быть.
И Свертинг не смог уехать. Всю зиму после этого не произошло ничего нового.
Следующим летом конунг послал Гицура Белого и Хьяльти, сына Скегги, в Исландию,
чтобы снова проповедовать веру, и оставил у себя четырех людей заложниками:
Кьяртана, сына Олава, Халльдора, сына Гудмунда Могучего, Кольбейна, сына Торда
Годи Фрейра, и Свертинга, сына Рунольва из Долины. Тут Болли решил ехать с
Гицуром и Хьяльти. Он отправился к Кьяртану, своему родичу, и сказал:
— Я собрался в путь, но я стал бы ожидать тебя и следующую зиму, если бы
следующим летом твой отъезд был менее затруднителен, чем теперь. Однако можно
легко предвидеть, что конунг ни за что не отпустит тебя, и я убежден, что пока
ты сидишь и беседуешь с Ингибьёрг, сестрой конунга, тебе мало дела до забав,
какие можно сыскать в Исландии.
Она была тогда при дворе конунга Олава и была самой красивой женщиной во всей
стране. Кьяртан отвечал:
— Не говори пустых слов, но я прошу тебя, передай мой привет родичам, а также
друзьям.
XLII
После этого Кьяртан и Болли расстались. Гицур и Хьяльти отплыли из Норвегии, и
путешествие их прошло благополучно. Они прибыли на Вестманнаэйяр (Острова
Ирландцев) во время альтинга и переправились в Исландию. Там они собирались и
совещались со своими родичами. После этого они отправились на альтинг, и
проповедовали новую веру перед народом, и держали долгие и красивые речи. Тут
все люди в Исландии приняли новую веру.
Болли после тинга отправился в Хьярдархольт с Олавом, своим родичем. Олав принял
его очень дружелюбно. Болли поехал в Лаугар, чтобы развлечься, после того как он
короткое время побыл дома. Его там хорошо приняли. Гудрун расспрашивала его
подробно о его поездке, а затем о Кьяртане. Болли охотно отвечал на все вопросы,
которые ему задала Гудрун, и сказал, что во время путешествия не произошло
ничего особенного:
— Что же касается Кьяртана, то, по правде сказать, о нем можно сообщить лишь
самые лестные вещи, потому что он при дворе конунга Олава, и его ценят там
больше, чем всех других мужей. И я не буду удивлен, если мы здесь, в Исландии,
не увидим его и будущей зимой.
Гудрун спросила, нет ли тут какой-либо другой причины, кроме дружбы с конунгом.
Болли сказал, что люди говорили о дружбе Кьяртана с Ингибьёрг, сестрой конунга,
и сказал, что, по его мнению, конунг охотнее даст ему в жены Ингибьёрг, чем
отпустит его, если он должен будет сделать выбор. Гудрун сказала, что это
хорошая новость:
— Потому что хорошей женщиной должна быть та, которая достойна Кьяртана.
После этого она прекратила разговор, пошла прочь и очень покраснела. И кое-кто
сомневался, так ли по вкусу была ей эта новость, как она хотела показать.
Болли пробыл дома, в Хьярдархольте, все лето и пользовался большим почетом после
своего путешествия. Все его родичи и те, кто знал его, высоко ценили его
доблесть. Болли привез также много добра. Он часто приходил в Лаугар и беседовал
с Гудрун. Однажды Болли спросил Гудрун, что бы она ему ответила, если бы он
посватался к ней. Тогда Гудрун сказала поспешно:
— Ты не должен об этом говорить, Болли. Ни за одного человека я не выйду замуж,
пока жив Кьяртан.
Болли отвечал:
— Тогда, думается мне, ты не один год просидишь без мужа, если будешь ждать
Кьяртана. Он воспользовался бы случаем и передал бы со мной какое-нибудь
поручение тебе, если бы это дело казалось ему важным.
Они обменялись еще несколькими словами, и каждый остался при своем мнении. После
этого Болли поехал домой.
XLIII
Через некоторое время после этого Болли повел разговор с Олавом, своим родичем,
и сказал:
— Пришло время, родич, когда я почувствовал желание прочно осесть и жениться.
Мне кажется, что я теперь уже совсем взрослый. И я хотел бы получить от тебя
помощь и поощрение словами, потому что большинство людей здесь придают большое
значение твоим словам.
Олав отвечал:
— Я полагаю, что не найдется женщины, для которой не было бы честью твое
сватовство. Но ты, наверное, не стал бы говорить со мной, если бы не решил
заранее, о чем поведешь речь дальше.
Болли отвечал:
— Я не хотел бы свататься в чужих краях, пока имеются достойные невесты
поблизости. Я хочу посвататься к Гудрун, дочери Освивра. Она первая среди
женщин.
Олав сказал:
— Это такое дело, в которое я не хочу вмешиваться. Тебе, Болли, известно не
менее, чем мне, что говорили о любви между Кьяртаном и Гудрун. Однако, если это
так важно для тебя, то я не буду тебе препятствовать, если уже имеется согласие
Освивра. Говорил ли ты что-нибудь Гудрун?
Болли отвечал, что он уже однажды говорил с ней об этом деле, но она не очень-то
пошла ему навстречу.
— Я надеюсь, — сказал он, — что Освивр будет иметь первое слово в этом деле.
Олав сказал, чтобы он поступал так, как ему кажется лучше. Вскоре после этого
Болли отправился из дому, и с ним сыновья Олава, Халльдор и Стейнтор. Их было
всего двенадцать человек. Они поехали в Лаугар. Освивр принял их хорошо, а также
его сыновья. Болли сказал Освивру, что хочет с ним поговорить, и приступил к
своему сватовству, и просил Освивра отдать ему в жены Гудрун, его дочь. Но
Освивр отвечал следующее:
— Как ты знаешь, Болли, Гудрун — вдова, и сама распоряжается собой. Однако я
поддержу твое сватовоство.
Освивр пошел к Гудрун и сказал ей, что приехал Болли, сын Торлейка:
— Он сватается к тебе. Тебе решать в этом деле. Но если ты хочешь меня
послушаться, мое желание, чтобы Болли не было отказано.
Гудрун отвечала:
— Быстро решаешь ты это дело. Болли однажды уже говорил об этом со мной, и я ему
ответила полным отказом, и таково мое намерение и сейчас.
Тут Освивр сказал:
— Многие решат, что в тебе больше говорит гордость, нежели благоразумие, если ты
откажешь такому человеку, как Болли. Но пока я жив, я должен нести заботу о вас,
моих детях, по той причине, что я вижу дальше и яснее, чем вы.
И поскольку Освивр был так недоволен, Гудрун не осмелилась противиться ему и
согласилась, хотя и с большой неохотой. Сыновья Освивра очень уговаривали ее.
Родство с Болли казалось им очень выгодным. Долго ли коротко ли шла речь об этом
деле, но в конце концов все договорились, и состоялась помолвка, а свадьба была
назначена на первые зимние ночи. После этого Болли поехал домой, в Хьярдархольт,
и рассказал Олаву о своей помолвке. Тот проявил мало радости по этому поводу.
Болли оставался дома до тех пор, пока не настало время ехать на свадьбу. Он
пригласил Олава, своего родича, но тот не спешил согласиться, однако все же
приехал по просьбе Болли. Свадьбу праздновали в Лаугаре с большим великолепием.
Болли оставался там в течение всей зимы. Совместная жизнь Болли с женой была не
особенно счастлива по вине Гудрун.
И когда пришло лето, то корабли поплыли из одной страны в другую. Тут в Норвегию
пришла весть из Исландии, что там все приняли христианство. Конунг Олав
обрадовался этому и дал разрешение всем исландцам, которых он держал как
заложников, ехать, куда они пожелают. Кьяртан ответил, — потому что он был
первым среди всех людей, которых держали как заложников:
— Велика наша благодарность. Мы намереваемся этим летом посетить Исландию.
Тогда конунг Олав сказал:
— Я не возьму обратно свои слова, Кьяртан. Однако они были сказаны, пожалуй,
другим людям, а не тебе, потому что, думается нам, Кьяртан, ты здесь скорее был
гостем, чем заложником. Хотел бы я, чтобы ты не выказывал пожелания уехать в
Исландию, хотя у тебя там есть знатные родичи, потому что от тебя зависит занять
такое положение в Норвегии, какое не было бы возможным в Исландии.
Тут Кьяртан отвечал:
— Пусть Господь воздаст вам за ту честь, которую вы мне оказывали с тех пор, как
я нахожусь у вас на службе. Но все же я надеюсь, что вы дадите мне разрешение
уехать, так же как и другим, кого вы здесь некоторое время задерживали.
Конунг сказал, что так тому и быть, и добавил, что среди людей без высокого
звания вряд ли найдется человек, равный Кьяртану.
Этой зимой Кальв, сын Асгейра, был в Норвегии. Еще предыдущей осенью он вернулся
с запада, из Англии, на корабле своем и Кьяртана с выручкой за товары, и после
того, как Кьяртан получил разрешение на путешествие в Исландию, Кальв и Кьяртан
начали готовиться к отплытию. И когда корабль был готов к отплытию, Кьяртан
отправился к Ингибьёрг, сестре конунга. Она хорошо приняла его и позволила ему
сесть рядом с собой, и они повели беседу. Тут Кьяртан сказал Ингибьёрг, что он
собирается ехать в Исландию. Тогда она ответила:
— Я полагаю, Кьяртан, что ты делаешь это больше по собственному желанию, нежели
по чьему-либо совету.
И после этого у них не хватило слов для дальнейшей беседы. Между тем Ингибьёрг
протянула руку к сосуду, который стоял возле нее. Она вынула из него белый
головной платок, вышитый золотом, и дала его Кьяртану, и сказала, что он очень
хорошо подойдет Гудрун, дочери Освивра.
— Это будет твой свадебный подарок ей. Я хочу, чтобы исландские женщины видели,
что та женщина, с которой ты беседовал в Норвегии, не низкого происхождения.
Платок лежал в бархатном мешке. Это была очень дорогая вещь.
— Я не буду тебя провожать, — сказала Ингибьёрг. — Желаю тебе счастливого
путешествия и будь здоров.
После этого Кьяртан встал и поцеловал Ингибьёрг, и все видели, что им тяжело
было расставаться.
Кьяртан ушел и отправился к конунгу. Он сказал ему, что готов к отъезду. Конунг
Олав проводил Кьяртана на корабль, и с ним было множество народу. И когда они
пришли туда, где стоял корабль, — с берега на него перекинули сходни, — то
конунг произнес:
— Вот тебе меч, Кьяртан! Ты должен взять его от меня на прощанье. Пусть этот меч
служит тебе, и я думаю, что никто никаким оружием не победит тебя, пока ты
держишь в руках этот меч.
Это была великолепная драгоценность, богато украшенная.
Кьяртан поблагодарил конунга учтивыми словами за всю честь и уважение, которые
были ему оказаны, пока он был в Норвегии.
Тут конунг сказал:
— Я хочу просить тебя, Кьяртан, чтобы ты твердо держался своей веры.
После этого они, конунг и Кьяртан, расстались большими друзьями. Затем Кьяртан
взошел на корабль. Конунг глядел ему вслед и сказал:
— Большие несчастья угрожают Кьяртану и его роду, и нелегко отвратить этот злой
рок.
XLIV
Кьяртан и Кальв вышли в море. Дул попутный ветер, и они недолго были в пути. Они
прибыли в устье Хвиты (Белая Река) в Боргарфьорде. Весть о прибытии Кьяртана
распространилась далеко вокруг. Об этом узнал Олав, отец его, а также другие его
родичи, и все были очень этим обрадованы. Олав сейчас же выехал верхом с запада,
из Долин, на юг, в Боргарфьорд. Радостной была встреча отца с сыном. Олав
пригласил Кьяртана к себе вместе со столькими людьми, сколько он пожелает взять
с собой. Кьяртан охотно принял это приглашение. Он сказал, что и не желал
никакого другого пристанища в Исландии. Олав поехал после этого в Хьярдархольт,
но Кьяртан оставался у корабля в течение всего лета. Он узнал о браке Гудрун и
как будто не повел и бровью. Однако для многих это было основанием для
беспокойства.
Гудмунд, сын Сёльмунда, зять Кьяртана, и Турид, сестра его, явились на корабль.
Кьяртан приветливо их встретил. Асгейр Отчаянная Голова также явился на корабль,
чтобы повидать Кальва, своего сына. С ним приехала Хревна, его дочь. Она была
очень красивая девушка. Кьяртан предложил сестре своей Турид выбрать себе из
товаров, что ей захочется. То же самое Кальв предложил Хревне. Кальв открыл при
этом большой ларь и предложил им посмотреть, что в нем есть.
Днем подул сильный ветер, и Кьяртан вместе со своими спутниками выбежал, чтобы
крепче пришвартовать корабль. И когда они с этим покончили, они вернулись в свои
палатки. Кальв первый вошел в палатку. Турид и Хревна уже успели вынуть много
вещей из ларя. Тут Хревна достала головной платок, который Ингибьёрг дала
Кьяртану, и развернула его. Они стали говорить о том, какая это дорогая вещь.
Тогда Хревна сказала, что она хотела бы накинуть на себя этот платок. Турид
одобрила ее желание. И тогда Хревна накинула платок. Кальв увидел и сказал, что
не надо было этого делать, и попросил ее сейчас же снять платок.
— Это единственная вещь, — сказал он, — которой мы с Кьяртаном не владеем
совместно.
В то время, как они так говорили, Кьяртан вошел в палатку. Он слышал их слова и
сразу же вмешался в разговор, и сказал, что это ничего не значит. Хревна все еще
сидела в платке. Кьяртан долго смотрел на нее и сказал:
— Тебе очень идет этот платок, Хревна. Думается мне, было бы лучше всего, если
бы моими были и платок, и девушка. Тут Хревна отвечала:
— Надо полагать, что ты не захочешь жениться так поспешно, но ты, верно,
получишь в жены ту девушку, к которой сначала посватаешься.
Кьяртан сказал, что для него не так уж важно, на ком он женится, но что он не
хочет тратить время попусту на сватовство, если это не будет наверняка:
— Я вижу, что это украшение тебе к лицу, и поэтому будет справедливо, если ты
станешь моей женой.
Тут Хревна сняла платок и отдала Кьяртану, и он спрятал его. Гудмунд и Турид
пригласили Кьяртана к себе на север погостить у них эту зиму. Кьяртаи обещал им
приехать. Кальв, сын Асгейра, поехал на север со своим отцом. Кьяртан расторг
свое соглашение с ним, и это произошло мирно и дружелюбно. После этого Кьяртан
уехал с корабля на запад, в Долины. Их было всего двенадцать человек. Кьяртан
приехал в Хьярдархольт, и все были ему рады. Он велел осенью привезти с корабля
все свое добро. Двенадцать человек, которые приехали на запад вм