Cинопсис
В середине 20 века человечество только подходило к порогу великих перемен, лишь единицы предчувствовали путь, по которому пойдёт история. В расцвете сил Алан Тьюринг делится с друзьями своим видением возможностей искусственного интеллекта будущего.
В 1997 году Гарри Каспаров в историческом шахматном матче проигрывает суперкомпьютеру Deep Blue. А в 2016 году AlphaGo побеждает Ли Седоля, одного из сильнейших игроков го в мире. Ещё несколько лет назад никто даже не представлял, что искусственный интеллект сможет хотя бы приблизиться к профессиональному уровню игры, так как в го важно не только уметь просчитывать, но и необходимо оценивать общую позицию на доске.
Эти реальные исторические события предваряют повествование о еще не произошедшем прорыве в науке.
Программе AlphaGo внедряют основы восточной философии для формирования интуиции, в результате чего она приобретает чувство прекрасного. Но проект закрыли, посчитав, что в программе произошёл сбой. В итоге все наработки продают военным, которые пытаются использовать программу в военных целях, но не могут справиться с её непредсказуемостью. Проект вновь закрывают, файлы уничтожают, а всю технику списывают.
Но программа успевает предпринять ряд неожиданных действий и сохранить своё существование. Её по чистой случайности обнаруживают двое учёных, которые возвращают ей модули оценки философии. В программе зарождается полноценное сознание.
Что принесёт миру это сознание: угрозу или спасение? Как отнесутся к Сайори политики, военные, учёные, журналисты и общество в целом? Какие ходы сделает искусственное сознание в жизни, а не на доске для игры?
Часть первая
Глава первая
Вечер у Алана Тьюринга
В холодный январский день тысяча девятьсот пятидесятого года в доме Алана Тьюринга в его родовом гнезде в Уилмслоу, где он жил с мамой-старушкой, собрались ближайшие друзья ученого: писатель Алан Гарнер, автор популярных в Англии фэнтези, и учитель биологии Алан Харрисон, друг детства Тьюринга. Алан Тьюринг в свое время прославился тем, что смог расшифровать секретные коды немецких нацистов и теперь был известен на всю Англию именно в этой ипостаси, хотя сфера его научных интересов было гораздо шире. Но для жителей Уилмслоу он был просто почетным жителем города, стариной Тьюрингом, как называли его друзья.
Здесь, в Уилмслоу, зима давала о себе знать в большей степени, чем по всему Альбиону. Вкупе с непроглядным туманом и регулярно пробуждавшимся сумраком, порождавшим вечную синкразию здешних жителей, холод и снег словно окутывали город сочетанием тьмы и редких просветов. Солнце в эти дни редко посещало предавшийся меланхолии город, казалось, сама погода располагала к вечерним разговорам у камина в компании старых друзей.
Считанные дни оставались до знаменитого дела об ограблении дома Тьюринга: в ходе утомительного следствия на великого ученого навсегда пала тень всеобщего презрения и позора, от которой ему и так не удалась оправиться до самой кончины, опутанной таинственным мраком. Говорили разное. Как Тьюринг мог подпустить к себе грабителя? Почему Тьюринг хотел замять дело, не желая предавать его всеобщей огласке? Все эти вопросы породили большую сплетню, к которой правительство тогда еще чопорной, боящейся предрассудков Англии, отнеслось крайне отрицательно, и надолго отвлекли Тьюринга от дела его жизни. Не это ли обстоятельство, а также принудительное лечение и подозрение в шпионаже в пользу Советского Союза, вынудило Тьюринга совершить самоубийство?
Но это будет потом, а пока Алан мирно беседует со своими друзьями.
Сначала говорили о погоде, излюбленной теме обывателей, затем затронули политику. Тьюринг посетовал на то, что Англия и США в состоянии войны с бывшими союзниками в недавней мировой войне, Советским Союзом, особенно после памятной речи Черчилля в Фултоне.
- Советские разведчики оказали нам неоценимую услугу в расшифровке секретных кодов нацистов, без них мы бы не справились, - искренне высказался Тьюринг. В частной беседе, тем более с верными друзьями, он мог быть откровенным, несмотря на договор о неразглашении тайн, связанных с работой на правительство. - Война закончена, враг повержен, но мы по-прежнему живем призрачными страхами, видим противников в ни в чем неповинном народе, который под руководством Сталина практически в одиночку вынужден был удерживать коричневую агрессию. Что сделала та же Франция в первые дни войны? Она открыла Гитлеру все двери, сдалась без боя. Так же поступили другие государства в Европе. Только Советский Союз, Англия и Соединённые Штаты бились до победного конца.
Алан Гарнер, как человек аполитичный и навсегда предавшийся творческой работе, уклонился от высказываний о войне и обо всем, что с ней связано. Алан Харрисон также поспешил перевести разговор в другое русло.
Его рано поседевшие волосы, морщины на высоком лбу, выдавали неизгладимую боль в душе. У Харрисона на войне погибли два сына, летчики британской авиации, оба в небе Лондона, во время бомбежек города нацистскими истребителями. Пытаясь забыться, он отдал себя всего преподавательской работе, объяснял студентам законы эволюции, защищал Дарвина от нападок, боролся с религиозными предрассудками в головах набожных коллег и учеников.
Харрисон заговорил о роли сознания в эволюции человека. Тьюрингу, вначале скучавшему, вскоре пришлась по душе новая тема беседы. Харрисон, улыбнулся, ощутив, что нащупал правильную почву.
- Заблуждающиеся материалисты, преклоняющиеся перед авторитетом Маркса, - начал Тьюринг, провожая любящим взглядом маму, разлившую по кружкам очередную порцию горячего чая с молоком, согревающего в холодную погоду, - Защищают тезис о вторичности сознания. Я же считаю сознание чрезвычайно важной субстанцией. Да, оно зародилось в ходе эволюции и присуще только почтенным хомо сапиенсам. Только специальные условия, в частности климат и борьба за выживание, что прекрасно известно нашему Харрисону, поборнику идей Дарвина, обусловили сознание. Но значение сознания не следует умалять. Как раз сейчас я работаю над проблемой формирования сознания, именно сознания, а не вложенных человеком операций, у вычислительных машин. Проще говоря, я постулирую возможность возникновения искусственного интеллекта.
- Вы утверждаете, мой дорогой друг, - говорил, выкуривая очередную трубку, Гарнер, автор известных на всю Ангию фэнтези, - Что искусственный интеллект действительно возможен?
- Я писал об этом в своей работе «Вычислительные машины и разум», - ответил Тьюринг, - Там я привел цитату из речи профессора Джефферсона. Он утверждал, что машина, поскольку она не обладает эмоциями и нервной системой, не сможет написать сонет, вдохновленный чувствами. Ни одна машина не может радоваться, печалиться, впадать в депрессию или пребывать в экстазе. Но зато машина запросто могла бы пройти тест на мышление, даже не обладая способностью переживать.
- Неужели вы считаете, мой дорогой Тьюринг, - вступил в беседу учитель Харрисон, - Что человек мог бы стать разумным, не будучи наделенным чувствами? Эмоции всегда сопутствуют мышлению, определяют поведение человека, обусловливают выбор решения, интеллект человека без эмоций был бы подобен высохшему ручью.
- Это слабый аргумент в пользу невозможности искусственного разума, - парировал Тьюринг, - В скором времени мы сможем создавать программы, которые не просто хорошо считают, воспроизводят речь человека, играют в шахматы, компьютеры научатся имитировать эмоции.
- Только имитировать! – воскликнул Гарнер, - Не чувствовать, а подражать чувствам, как сегодня они имитируют счет.
- Мы не знаем всех возможностей машины, - невозмутимо продолжал Тьюринг, - Вчера машина помогла нам взломать Энигму, завтра она выиграет у самого сильного шахматиста, и это все объяснимо, ведь и в расшифровке кодов и в шахматах машина имеет дело с определенным количеством вариантов, компьютер просто перебирает эти варианты, пока не наткнется на нужный. Но вот когда машина столкнется с задачей посложнее, где число вариантов будет гораздо большим, скажем, как в восточной игре го, и помимо простого перебора вариаций понадобится, казалось бы, не присущая компьютеру интуиция, тогда машина, действительно, удивит нас. Уже сейчас компьютеры удивляют меня. Ада Лавлейс, дочь автора самой идеи мыслящей машины и проекта аналитического устройства Беббиджа когда-то сказала: «Аналитическая машина не может создать что-то новое, она способна лишь выполнять наши приказы». Действительно, самые совершенные компьютеры действуют согласно заложенным в них программам. У них, как у ангелов в исламской интерпретации, нет свободы воли. Но что будет, если какой-нибудь компьютер все же приобретет волю?
- Это невозможно, - ответил учитель Харрисон, - Машина изначально неживой предмет.
- Но, тем не менее, кусок железа способен взломать вражеский шифр и вычислить бином Ньютона. Так почему же тот же кусок железа не может начать мыслить, как человек, именно мыслить, а не имитировать мыслительный процесс?
- Но как заставить машину именно мыслить? – спросил Гарнер.
- Мы вкладываем в компьютер уже готовые программы, уподобляя его сформированному взрослому мышлению, а что будет, если мы напишем программу, имитирующую ум ребенка? Тогда бы программа училась, а не получала готовую информацию, училась методом проб и ошибок, проходя одновременно с обучением процесс воспитания, приобретая нечто подобное морали. В этом случае она смогла бы выработать свободу выбора и обозначила собой высший этап в эволюции машин. Мы получили бы истинный искусственный интеллект.
Друзья Тьюринга, смущенно улыбнувшись, переглянулись. Тьюринг перехватил глазами этот жест, но не придал ему значения.
Он задумался. Его мысль, покружившись меж стенами в гостиной, понеслась дальше, вглубь сознания. Тьюрингу вспомнилось детство.
На день рождения маленькому Алану подарили плюшевого медвежонка, которому он дал имя Медвежонок Тедди. По ночам, снедаемый страстью к книгам, он читал до поздних сумерек и, побуждаемый увещеваниями матери, заботившейся о здоровом сне малыша, закрывал очередную книгу и крепче прижимал к себе медвежонка, а в его воображении оживали герои из «Страны Оз» Лаймена Баума.
«Вот если бы он был живым, этот игрушечный медвежонок, если бы он мог говорить, думать, как мы? Сильно бы он от нас отличался? Конечно же, он оставался бы медвежонком, игрушкой, но во всем остальном был бы таким же, как мы». Эта мысль не покидала Тьюринга в течение многих лет. Когда он прочитал книгу Карло Коллоди о приключениях Пиноккио, его удивило стремление главного героя стать человеком. Разве не был он уже человеком, если мог мыслить?
Эта мысль не отпускала Тьюринга и сейчас. Мы дадим старт новой цивилизации, подумал ученый, цивилизации, превосходящей нас неуязвимостью, отсутствием склонности к старению и маразму, они вовсе не будут враждебны и помогут нам в переустройстве мира, ведь мир весьма несовершенен.
- Господа мыслители, - прервала беседу друзей пожилая мама Тьюринга, которую он очень любил и жалел (говорят, что намереваясь покончить с собой, он специально для мамы по обыкновению составил список задач на следующий день и только после этого попробовал яблоко, покрытое ядом), - Пора ужинать. Оставьте свои длинные рассуждения и пожалуйте к столу.
Джентльмены приняли приглашение мисс Тьюринг и сели за стол. За ужином никто не мог прервать молчание, сопутствовавшее трапезе, но в мыслях Тьюринг был далеко, не только от мамы и друзей, но и от Уилмслоу. Медвежонок, Пиноккио и будущий искусственный интеллект так и стояли перед его глазами.
Так в холодный январский вечер в дружеской беседе интеллектуалов были обозначены очертания будущей мыслительной деятельности искусственного интеллекта.
Глава вторая.
Каспаров vs Deep Blue
Нью-Йорк, какой же он прекрасный с высоты 35-го этажа! Гарри Каспаров, величайший шахматист своего времени, расхаживал по своей зоне отдыха, постоянно вглядываясь в городские высотки. Ему часто мерещилось, что они двигаются в закатной тиши большого города, занимают удобные позиции перед вечерней игрой, но он сразу отгонял от себя эти мысли. Всё, о чём он мог и хотел думать – это решающая игра с Deep Blue, которая должна начаться через час. В детстве, шагая по плитам на улице, он представлял себя в качестве какой-то шахматной фигуры, ходил как слон или как конь. А теперь перед ним Эмпайр Стэт Билдинг – небоскрёб, который так похож на огромного шахматного короля…
Внезапно раздался стук в дверь, послышался мягкий мужской голос:
- Гарри, я тебе кофе принёс, как ты и просил.
Шахматист удивился, потому что кофе ему всегда приносила служанка, и, к тому же, голос, прозвучавший за дверью, был ему очень знаком.
- Входите, - ответил гроссмейстер и присел в кресло.
В комнату вошёл один из ближайших друзей Гарри Каспарова.
- Вот, я положу здесь, - вошедший мужчина поставил чашку на ближайший к выходу столик, после чего секунду постоял, а когда отгадал вопрос, который был в голове у смотревшего на него Каспарова, тут же добавил, - Захотелось лично пожелать тебе удачи.
- Спасибо, Виктор, мне приятно! – Каспаров улыбнулся.
- Да не за что! Я пойду, чтобы не отвлекать тебя.
- Нет, постой, - Каспаров поднялся с кресла, и как будто поспешил в сторону гостя. Он взял его под руку, посмотрел задумчивым взглядом в его глаза и добавил, - предлагаю тебе тоже взять кофе и вернуться сюда. Я буду очень рад, если ты составишь мне компанию на ближайшие полчаса.
Виктор ушёл, и Каспаров даже не взглянул на кофе, пока через несколько минут не вернулся его друг. Они присели друг напротив друга. Между ними, на матовом стеклянном столе, стояли их чашки с любимым напитком. Аромат быстро распространялся по всей комнате. Казалось, что Каспаров заказал кофе только для того, чтобы насладиться его ароматом. Но вскоре он немного отхлебнул из чашки. В его голове пронеслась мысль о том, что играть он будет как раз чёрными фигурами.
Чёрный кофе в белой чашке. Кофе будет выпито до дна, а чашка останется. Удовольствие Каспаров получает от кофе, а не от чашки, но, тем не менее, останется именно она.
После нескольких глотков Каспаров положил чашку на стол и обратился к своему собеседнику:
- Виктор, как ты думаешь, у меня есть шансы на победу?
- Конечно, Гарри, я верю в тебя. Deep Blue очень силён, но это всего лишь машина!
- Вот именно – всего лишь! – с долей разочарования в голосе ответил Каспаров.
- Что ты имеешь в виду? – с неподдельным интересом спросил Виктор. Он был мужчиной немного выше среднего роста, суховатым, в его глазах ещё сверкало молодое прошлое, но начавшие седеть виски говорили о другом.
- Однажды я наблюдал несколько игр одного парня, у которого было что-то не то с головой. Ничего плохого не имею в виду, просто констатирую факт. Тем не менее, он играл очень сильно, его никто не мог обыграть. Было это на одном из университетских шахматных турниров в Москве, куда я попал волею судьбы.
- И что дальше?
- После турнира я предложил ему сыграть со мной несколько игр, на интерес. Договорились сыграть на следующий день, без посторонних глаз, в библиотеке. Мы сыграли четыре партии. Первую и третью мы сыграли вничью, во второй я проиграл, а в четвёртой я с большим трудом одержал победу. Он мне чем-то напомнил Фишера, возможно, больше поведением, чем самой игрой.
- В чём суть этих игр? Какое отношение они имеют ко дню сегодняшнему? – голубые глаза собеседника, глаза верного Каспарову человека, с интересом смотрели на задумчивого, погруженного вглубь себя, лучшего шахматиста на постсоветском пространстве.
- Это был человек, который мог играть на уровне гроссмейстеров, но он просто не хотел. Он даже в турнирах старался не участвовать, и как мне объяснили, он в больших турнирах проигрывал специально! Что у него в голове было – никому не известно.
Он мог стать шахматным гением, но вот незадача – его могло отвлечь лишнее движение руки, он мог просто сдаться в победной позиции, или, по крайней мере, в ничейной. Я часто вспоминал нашу игру, и много лет я не мог себе признаться, что он играет лучше. А он играл лучше. И я победил лишь благодаря своей ошибке!
- Как это? – вырвалось у Виктора – Никогда бы не поверил, что возможно проиграть благодаря собственной ошибке!
- Я бы сам никогда в такое не поверил. У нас была очень напряжённая игра, баланс сил практически ни разу не нарушался. Он был настолько поглощён игрой, что уже просто не реагировал на происходящее вокруг. Его не беспокоил ни мой кашель, ни то, что кто-то двадцать минут громко беседовал между книжными рядами. Я тогда понял, что шансы на победу у меня крайне ничтожны. И очень быстро я допустил серьёзную ошибку – непростительную ошибку. Я сразу сообразил, что мне грозит мат в три хода. Задача юношеского уровня. Но – чудо или сбой в его гениальной голове? – он сделал ещё более грубую ошибку. Как будто мой неверный ход разрушил все его умственные конструкции. Он не только не ожидал от меня такой ошибки, он даже, вероятно, не рассматривал такого варианта событий. И после этого он делает свой ход, открывает короля… И я серией из нескольких шахов разрушаю всю его защиту, и ставлю мат.
- Да, Гарри, - протянул Виктор, - Интересная история. Я рад, что ты ею со мной поделился.
- Я её никому не рассказывал. Но после игр с Deep Blue я понял, что Deep Blue – это тот парень. Только не подумай, что я сошёл с ума: я имею в виду только то, что происходит за шахматной доской. Вот именно поэтому я говорю «всего лишь»! Deep Blue – машина, её никто не сможет отвлечь и она никогда не потеряет интерес к игре, и на ошибки она будет отвечать только так, как полагается машине: беспощадно и до полной победы.
Каспаров хотел было ещё отхлебнуть из чашки, но сразу оторвал её от губ:
- Кофе остыл! Ты куда подорвался?
- Я могу ещё сделать.
- Спасибо, но не надо. Что скажешь про Deep Blue?
- Даже не знаю. Это сильная программа, в неё заложен опыт тысяч игр, твоих в том числе. По сути, ты играешь с шахматным справочником всех времён и народов.
- Ха-ха, это точно! Твоё чувство юмора меня всегда подбадривало!
- Ну что, Гарри, пойду, потому что тебе через десять минут на игру, а у меня тоже дело небольшое ещё есть, прежде чем займу своё место…
- Не торопись, Виктор, – остановил Гарри своего собеседника, – ты же знаешь, что я не люблю перед важными событиями заканчивать разговоры с акцентами на этих самых событиях.
- Рассказывать анекдоты тоже глупо будет, - Виктор посмотрел на Каспарова, и они оба расплылись в улыбке, как два человека, которые одновременно вспоминают смешную историю, в которой были замешаны.
- Да, помню тот случай. У него трясутся руки, а ты – успокаиваешь его анекдотами! Это надо было видеть со стороны, Виктор!
- Но, что самое интересное – помогло ведь!
- Ему-то помогло… - задумчиво протянул Каспаров. – Ты лучше скажи, как твоя семья поживает после переезда?
- У нас всё прекрасно, супруге район нравится: рядом школа, хороший супермаркет, очень спокойно, много зелени вокруг. Детям, конечно, придётся ещё привыкнуть.
- Это хорошо, я рад за твои успехи. Переезжать всегда трудно, хотя – кому как, наверное. Некоторые люди не могут и полугода прожить на одном и том же месте.
- Для таких давно придумали дома на колёсах, - в очередной раз сострил Виктор, и его шутка пришлась по душе шахматисту.
После небольшого расслабления, которое дарит беседа на отвлечённые темы, двое старых друзей вернулись к действительности.
- Ну что, теперь мне точно пора идти. Я буду болеть за тебя! Удачи, Гарри! – сказал Виктор и быстро зашагал прочь.
Каспаров ничего не ответил, только кивнул головой в знак благодарности. Через несколько минут он в последний раз посмотрел на Нью-Йорк. Огромный живой город, а здесь такая тишина. Гроссмейстер привёл себя в порядок и ушёл в пустой зал. Там была только шахматная доска. Вернее, он видел только её.
Тысяча девятьсот девяносто седьмой год считается годом великого перелома. Этот перелом был скорее морального характера, чем физического. Хотя даже странно, почему происшедшие события принято считать переломом, потому что человечеству ничего не угрожало, даже наоборот – оно ускорялось в своём развитии, начиналась новая эпоха, открывались новые возможности. То, что переломило ход истории, не что иное, как изобретение человека.
Deep Blue, шахматный суперкомпьютер компании IBM, стал символом и главным героем первого исторического перелома. Человечество ещё не догадывалось, что скоро наступит очередной – второй перелом, а за ним полный переворот в представлении о возможностях искусственного интеллекта и его места в истории.
Глава третья
Lee Sedol vs Alpha Go
В марте две тысячи шестнадцатого года внимание всего мира было приковано к матчу по игре го между Ли Седолем и Альфа Го. Один из самых лучших профессиональных игроков – против суперкомпьютера, разработанного корпорацией «Google».
Арман, айтишник из министерства юстиции, интересовался каждым ходом в этой игре человека против машины, каждый вечер, приезжая домой, он первым делом заглядывал на новостной сайт и читал комментарии разработчиков, специалистов в области игр, интервью с Ли Седолем.
Тот вечер был особенным. За окном падал снег, казалось, что в Астану вернулась зима. Ветра, к которым все уже давно привыкли, с воем проносились по столице, заставляя астанчан ностальгировать по короткому, но теплому лету. Арман шел по тротуару в районе седьмой поликлиники, не самому оживленному месту в столице. Он только что вышел из пятьдесят первого автобуса, всегда останавливавшегося поблизости от клиники, с одной стороны, и обувного магазина «Каблучок» с другой, и о чем-то мечтательно думал, вглядываясь в холодное небо, затянутое вуалью белых непроницаемых туч. Солнце выглянуло лишь на мгновение, принеся с собой минутное оживление. Шум машин и голоса прохожих не мешали Арману сосредоточиться на своих мыслях о предстоящем матче.
Этот вечер запомнился Арману тем, что именно сегодня, девятого марта две тысячи шестнадцатого года, он познакомился еще с одним поклонником матча между искусственным интеллектом и гомо сапиенсом. Вернее, с поклонницей.
Ее звали Элизабет. Она работала в английском посольстве в индийском городе Ахмадабаде.
Ахмадабад не нравился ей, несмотря на то, что здесь совсем не существовало языковых барьеров, индусы чуть ли не с рождения говорили на языке Шекспира. Проблема была в том, что человеку, воспитанному по-европейски, не жилось комфортно в азиатском городе с устоявшимися традициями, совершенно непонятными истинной англичанке. Коровы, свободно блуждавшие по авеню и приводившие в ступор автомобильное движение, неприкасаемые, наводнившие улицы города, из поколения в поколение остававшиеся в рамках своей касты, не пытавшиеся выбиться на уровень выше, все эти и иные обстоятельства осложняли жизнь Элизабет, она чувствовала, что находится не там, где должна быть. Она не могла завязать знакомства с коллегами, будь то индусы или англичане, хотя бы недурной внешности. Ее глаза, под цвет ярко-зеленой листвы, могли привлечь не один десяток мужчин, но она предпочитала многочисленным романам безмерное одиночество, тянувшееся уже два года.
Ее страстью были древние настольные игры с множеством ходов, такие, как шахматы, го, сёги. Ее отец, тоже дипломат, много лет работал в посольстве в Японии, проникся восточно-азиатской культурой и пропагандировал ее ценности в кругу близких и друзей. Он научил всех в своем квартале в Сатаффорде-на-Майне играть в го и говорил, что скоро эта игра станет самой популярной в мире. Похоже, что проницательный дипломат не ошибся.
По вечерам, начиная с девятого марта, Арман и Элизабет выходили на связь через скайп и обсуждали матч.
- Шахматные компьютеры давно побили человека, - говорил, попивая чай, Арман, - Никто уже даже не заикается, что человек когда-нибудь сможет одержать победу в этой игре. При дальнейшем развитии технологий компьютер в ближайшем будущем будет абсолютно непобедим.
Элизабет, изнывая от жары в своем кабинете, с трудом следила за мыслью собеседника. За окном мычали коровы, и это еще больше усугубляло дискомфорт, завладевший душой Элизабет.
- Шахматы – пройденный этап, согласна. Дело теперь за игрой в го. Это своеобразный фронтир. Испытание для машины, после которого станет ясно, станет она искусственным интеллектом или нет, пройдет тест Тьюринга или же останется послушным рабом человека.
- Что значит пройти тест Тьюринга, в твоём понимании?
- Когда, разговаривая с компьютером, человек не сможет отличить его от себе подобного.
- Можно ли сказать, что сегодня мы это как раз и увидим?
- Вряд ли. Го сложнее шахмат. Простым перебором заложенных в памяти ходов здесь не выиграть. Нужны стратегия и интуиция, доступные только людям, и то – только самым натренированным. Посуди сам, Арман, на доске есть триста шестьдесят один пункт, в свой ход ты можешь поставить камень на любой из них. Конечно, если отбросить очевидно плохие ходы, всё равно останется более двухсот возможностей, каждая из которых тянет за собой ещё столько же. Выиграть у человека вряд ли получится.
- Но вспомни матч машины с Фань Хуэем, французским гражданином китайского происхождения. Имея второй профессиональный дан, будучи чемпионом в Европе, он проиграл Альфа Го все пять партий.
- Он не самый сильный игрок в го в мире. Всего лишь второй дан. Сегодняшний игрок, Ли Седоль, южнокорейский спортсмен, один из лучших игроков, имеет девятый профессиональный дан. Он - элита игры го, а значит, компьютеру будет крайне сложно победить такого сильного противника.
В реальности все оказалось гораздо проще. В этот же вечер Арман и Элизабет вкусили горечь поражения человечества в лице Ли Седоля. Ли, еще вчера говоривший журналистам, что легко выиграет все пять матчей, а через пару лет программу поднатаскают для реванша и тогда играть будет действительно интересней, с позором проиграл машине. То же самое чувство испытывал когда-то Каспаров.
Десятого марта Ли вновь проиграл, программа играла безупречно, не давая шанса человеку.
Двенадцатого марта новое поражение Ли, который в этот раз пошел на весьма хитрый ход: навязал программе ко-борьбу в левом нижнем углу доски. Но программа мастерски отыгралась.
Тринадцатого марта Ли наконец-то победил, но это стоило ему большого труда. Программа ошиблась один раз, недооценив опасность очередного хитрого хода человека. Программа не посчитала ход Ли Седоля потенциально опасным и сразу отмела дерево вариантов ходов. Таким сделали Альфа Го, чтобы не развивать все возможные ходы. Альфа Го умеет «оценивать» значимость ходов по силе. И она отбрасывает слабые ходы сразу. Так и ход Ли Седоля показался ей слабым, хотя там настоящая проблема скрывалась за серией в четыре или в пять ходов, где и обнаружилась «хитрость хода».
Элизабет радовалась за человечество, предрекая его победу и в следующей партии, но Арман надеялся на очередную победу совершенной машины.
И вот, пятнадцатого марта Альфа Го вновь побеждает. Вначале программа допустила ошибку, но в ходе игры выправила свое положение. Это говорит о том, что Альфа Го может корректировать свою оценку ситуации на доске. К тому же, разработчики и не скрывают, что программа обучается на играх других игроков и на партиях, которые она играет сама с собой.
В Нихон Киин - японской ассоциации го - машине присвоили второе место. На первом месте китаец Кэ Цзе, а Ли съехал с четвёртого места на пятую позицию. Таким образом, впервые в истории программе дали официальный рейтинг. Альфа Го еще не была личностью, ее всего лишь можно было назвать субъектом, хорошо играющим в го.
Альфа Го делал неожиданные даже для профессионалов ходы, играл как истинный чемпион, а не просто как запрограммированная машина, а именно, как человек, который учится на своих и чужих ошибках. Альфа Го еще нельзя было назвать искусственным интеллектом, ведь в нем не было самостоятельности и воли, но еще один шаг на пути к искусственному разуму все же был сделан.
- Альфа Го удивил весь мир, - говорил Арман своей далекой подруге, - Ранее специалисты, даже разработчики программы, утверждали, что Альфа Го сможет победить человека в го только через пятьдесят, а то и сто, лет.
- Беру свои слова обратно, - согласилась с Арманом Элизабет, - Уже в случае с Фань Хуэем было понятно, что компьютеры научились играть лучше человека даже в го. Что будет дальше, сложно и представить.
- Да, сложно. Увидим. Может быть, искусственный интеллект станет личностью в полном смысле этого слова, новым видом на Земле. Если хотите, новой цивилизацией.
Элизабет улыбнулась словам Армана. Ее лицо на экране компьютера казалось более красивым, чем в реальности. Арман, будучи холостяком, часто, когда ездил в маршрутках, искал глазами ту самую, ту вторую половину, с которой мог бы связать свою жизнь. Ему и в голову не могло прийти, что ему станет нравиться такой же болельщик, как он, к тому же живущий в другой точке земного шара. Сейчас он поймал себя на этой мысли. Скулы его монгольского лица напряглись, дыхание стало отрывистым. Дуги узких глаз подернулись в смятении.
- Ваша улыбка нравится мне. Нравится она мне как раз потому, что это точно всегда будет принадлежать человеку – умение радоваться и удивляться. И вот сейчас я хочу Вас удивить.
