Грезится готический собор, величественные витражи, и слабый дух мой уже

Видит священнослужителя, молящегося у этих окон... Душа моя узнала бы его,

Душа моя нуждается в нем... Но вместо этого я вижу какого-то разряженного

Фата с прилизанными волосами... чуть ли не шевалье де Бовуази, только безо

Всех его приятностей.

Но вот если бы настоящий духовный пастырь, такой, как Массильон или

Фенелон... Массильон рукоположил Дюбуа.. И Фенелон после "Мемуаров"

Сен-Симона стал для меня уже не тем. Но вот если бы был настоящий священник.

Тогда бы души, наделенные способностью чувствовать, обрели в мире некую

Возможность единения... Мы не были бы так одиноки... Этот добрый пастырь

говорил бы нам о боге. Но о каком боге? Не о библейском боге, мелочном,

Жестоком тиране, исполненном жаждой отмщения... но о боге Вольтера,

справедливом, добром, бесконечном..?"

Его волновали нахлынувшие воспоминания о Новом завете, который он знал

наизусть... "Но как можно, когда соберутся трое, верить в это великое имя

бога, после того, как им так чудовищно злоупотребляли наши попы?

Жить в одиночестве!.. Какое мучение!?"

- Я схожу с ума, я неправ, - сказал Жюльен, ударяя себя по лбу. - Я

Одинок здесь, в этой тюрьме, но я не жил в одиночестве на земле;

Могущественная идея долга одушевляла меня. И этот долг, который я сам

Предписал себе, - заблуждался ли я или был прав, - был для меня словно ство-

Лом мощного дерева, на который я опирался во время грозы. Конечно, я

Колебался, меня бросало из стороны в сторону. Ведь я всего лишь человек...

Но я не срывался.

"Эта промозглая сырость здесь, в тюрьме, - вот что наводит меня на

Мысли об одиночестве...

Но зачем я все-таки лицемерю, проклиная лицемерие? Ведь это вовсе не

Смерть, не тюрьма, не сырость, а то, что со мной нет госпожи де Реналь, -

Вот что меня угнетает. Если бы в Верьере, для того, чтобы видеть ее, я

Вынужден был неделями сидеть, спрятавшись в подвале ее дома, разве я стал бы

жаловаться?"

- Вот оно, влияние современников! - сказал он вслух, горько

Посмеиваясь. - Говорю один, сам с собой, в двух шагах от смерти и все-таки

лицемерю... О девятнадцатый век!

"... Охотник в лесу стреляет из ружья, добыча его падает, он бросается

За ней, попадает сапогом в огромную муравьиную кучу, разрушает жилище

Муравьев, и муравьи и их яйца летят во все стороны... И самые мудрейшие

Философы из муравьиного рода, никогда не постигнут, что это было за

Огромное, черное, страшное тело, этот сапог охотника, который так внезапно и

Молниеносно ворвался в их обитель вслед за ужасающим грохотом и ярким снопом

Рыжего пламени.

Так вот, и смерть, и жизнь, и вечность - все это должно быть очень

Просто для того, кто обладает достаточно мощными органами чувств, способными

Это объять... Мушка-однодневка появляется на свет в девять часов утра в

Теплый летний день, а на исходе дня, в пять часов, она уже умирает; откуда

ей знать, что означает слово "ночь"?

Дайте ей еще десять часов существования, и ома увидит и поймет, что

Такое ночь.

Вот так и я - я умру в двадцать три года. Дайте мне еще пять лет жизни,

чтобы я мог пожить подле госпожи де Реналь..?"

И он захохотал, как Мефистофель. "Какое безумие - рассуждать об этих

великих вопросах!

Я не перестаю лицемерить - точно здесь кто-то есть, кто слушает

Меня.

Я забываю жить и любить, когда мне осталось жить так мало дней...

Увы! Госпожи де Реналь нет со мной; пожалуй, муж не отпустит ее больше в

Безансон, чтобы она не позорила себя.

Вот откуда мое одиночество, а вовсе не оттого, что в мире нет бога

справедливого, доброго, всемогущего, чуждого злобы и мстительности!..

О, если бы он только существовал!.. Я бы упал к его ногам. "Я заслужил

Смерть, - сказал бы я ему, - но, великий боже, добрый, милосердный боже,

отдай мне ту, кого я люблю!"

Было уже далеко за полночь. Он заснул и проспал мирно часа два. Затем

Явился Фуке.

Жюльен чувствовал себя твердым и решительным, как человек, который ясно