не посмеивался. "Да неужели это может быть, - говорил он себе, - чтобы
нашелся на свете такой юноша, который на самом деле мог все это написать!"
Он насчитал несколько фраз по девяти строк. В конце письма он увидел
Заметку, сделанную карандашом.
"Эти письма надо отвозить лично: верхом, в черном галстуке, в синем
Сюртуке. Письмо вручают швейцару; вид при этом следует иметь сокрушенный,
Глубочайшая меланхолия во взоре. Если встретится горничная, надлежит
украдкой смахнуть слезу. Сказать несколько слов горничной".
Все это было в точности исполнено.
"Я поступаю довольно дерзко, - подумал Жюльен, выходя из особняка де
Фервак, - но тем хуже для Коразова. Осмелиться писать даме, столь
прославленной своей добродетелью! Воображаю, каким уничтожающим презрением
она теперь встретит меня! Вот будет потеха! Пожалуй, только эта комедия и
Может меня расшевелить. Да, выставить на посмешище это отвратительное
существо, которое именуется моим "я". Это единственное, что может меня
Позабавить. Будь у меня уверенность, что я способен совершить преступление,
я, бы, не задумываясь, совершил его, только чтобы как-нибудь рассеяться".
Весь этот месяц единственным счастьем в жизни Жюльена были минуты,
Когда он отводил свою лошадь на конюшню. Коразов строго-настрого запретил
ему смотреть на покинувшую его возлюбленную: это не разрешалось ни в коем
Случае, ни под каким предлогом. Но знакомый стук копыт его лошади, манера
Жюльена похлопывать хлыстом по воротам конюшни, чтобы вызвать конюха, иной
Раз невольно тянули Матильду поглядеть из-за занавески в окно. Занавеска
Была такая тоненькая, что Жюльену было видно сквозь нее. Ухитряясь незаметно
Поглядывать из-под полей своей шляпы, Жюльен различал фигуру Матильды, но
глаз ему не было видно "А следовательно, и она не может видеть моих глаз, -
рассуждал он. - Это не значит смотреть на нее".
Вечером г-жа де Фервак встретила его совершенно так же, как если бы она
Не получала этого философически-мистического и религиозного трактата,
Который он с таким меланхолическим видом вручил утром ее швейцару. Накануне
Жюльен случайно открыл способ обрести красноречие: на этот раз он уже
Нарочно уселся так, чтобы ему видны были глаза Матильды. А Матильда тоже,
Едва только появилась маршальша, покинула голубой диван, иначе говоря,
Изменила своему кружку. Г-н де Круазенуа был, по-видимому, крайне удручен
Этим новым капризом; его явное огорчение немножко смягчило жестокие муки
Жюльена.
Эта неожиданная радость вознесла его красноречие в поистине заоблачные
Высоты, а так как тщеславие проникает в любые сердца, даже и в те, что
Служат обителью самой непреклонной добродетели, маршальша, усаживаясь в
карету, решила: "Нет, госпожа де ЛаМоль права: этот юный аббат, несомненно,
Выдающийся человек. Должно быть, первое время он смущался в моем
Присутствии. Ведь в этом доме, в сущности, на кого ни посмотришь, на всех
Лежит отпечаток какого-то легкомыслия, а добродетельные особы, которых
встречаешь здесь, - это добродетели, обретенные в преклонные годы: они
Держатся только при помощи хладной старости. И молодой человек, несомненно,
Почувствовал разницу. Он пишет недурно, но я сильно опасаюсь, не скрывается
Ли в его просьбе просветить его моими советами некое чувство, в котором он
Сам не отдает себе отчета.
А с другой стороны, мало ли мы знаем примеров, когда обращение человека
на путь истинный начиналось именно так? И что особенно внушает мне благие
Надежды - это разница между его стилем и стилем других молодых людей, чьи
Письма мне случалось читать. Нельзя не заметить высокого благочестия,
Проникновенной серьезности и глубокого убеждения в послании этого юного
