Пропустить воскресную мессу; она всякий раз непременно отправлялась в

Церковь вместе с матерью. Если в гостиной особняка де Ла-Моль какой-нибудь

Неосторожный гость забывал о том, где он находится, и позволял себе хотя бы

Самый отдаленный намек на шутку, задевающую истинные или предполагаемые

Интересы трона или церкви, Матильда немедленно облекалась в ледяную

Суровость. И взгляд ее, обычно такой задорный, внезапно приобретал

Бесстрастную надменность старинного фамильного портрета.

Однако Жюльен наверняка знал, что у нее в комнате всегда лежат один или

Два тома наиболее философических сочинений Вольтера. Он и сам частенько

Тайком уносил к себе по нескольку томов этого прекрасного издания в таких

Замечательных переплетах. Раздвигая немного расставленные на полке соседние

Тома, он маскировал таким образом отсутствие тех, которые он вытащил; но

Вскоре он обнаружил, что не он один читает Вольтера. Он прибег к семинарской

Хитрости и положил несколько волосков на те тома, которые, как он полагал,

Могли заинтересовать м-ль де Ла-Моль. Они исчезли на целые недели.

Господин де Ла-Моль, выведенный из терпения своим книгопродавцем,

Который присылал ему всякие подложные мемуары, поручил Жюльену покупать все

Мало-мальски занимательные новинки. Но, чтобы яд не распространялся в доме,

Секретарю было дано указание ставить эти книги в шкаф, находящийся в комнате

Самого маркиза. И вскоре Жюльен убедился, что как только среди этих новинок

Попадалось что-либо, хоть чуточку враждебное интересам трона или церкви,

Книги эти немедленно исчезали. Ясное дело, их читал не Норбер.

Жюльен преувеличивал значение этого открытия, подозревая в Матильде

Чуть ли не макиавеллиевское двуличие. Это предполагаемое коварство придавало

Ей в глазах Жюльена какое-то очарование. Пожалуй, это было единственное ее

Душевное качество, которое пленяло его. Лицемерие и до смерти надоевшие ему

Душеспасительные разговоры - вот что заставило его удариться в такую

Крайность.

Он больше возбуждал свое воображение, чем был увлечен любовью.

Когда он, забываясь в мечтах, представлял себе прелестную фигуру м-ль

Де Ла-Моль, ее изысканные наряды, ее белоснежную ручку, изумительные плечи,

Непринужденную грацию всех ее движений, он чувствовал себя влюбленным. И

Тогда, чтобы усилить очарование, он воображал ее Екатериной Медичи. И тут уж

Он наделял ее таким непостижимым характером, которому было под стать любое

Злодейство, любое черное вероломство. Это был идеал Малонов, Фрилеров,

Кастанедов, которыми он налюбовался в юности. Словом, это был для него идеал

Парижа.

Непостижимая глубина и злодейство - что может быть потешнее такого

представления о характере парижан?

"Вполне возможно, что это трио издевается надо мной", - думал Жюльен.

Всякий, кто хоть немного знает его характер, может представить себе, каким

Мрачным, ледяным взглядом отвечал он на взоры Матильды. С язвительнейшей

Иронией отверг он уверения в дружбе, с которыми изумленная м-ль де Ла-Моль

Дватри раза пыталась обратиться к нему.

Эта неожиданная странность уязвила молодую девушку, и ее обычно

Холодное, скучающее и послушное только рассудку сердце запылало всей силой

Страсти, на какую она была способна. Но в характере Матильды было также

Слишком много гордости, и это пробудившееся в ней чувство, открывшее ей, что

Счастье ее отныне зависит от другого человека, погрузило ее в мрачное

Уныние.

Жюльен кое-чему научился с тех пор, как приехал в Париж, и ясно видел,

что это - совсем не черствое уныние скуки! Вместо того, чтобы жадно искать

Удовольствий, разъезжать по вечерам, по театрам и придумывать разные

Развлечения, как бывало раньше, Матильда теперь всего этого избегала.

Мадемуазель де Ла-Моль терпеть не могла французского пения: оно

Нагоняло на нее смертельную скуку, - и, однако, Жюльен, который считал своим