Два позабытых произведения 5 страница

Твен пародировал и английского поэта Колриджа и американца Лонгфелло. Но особенно часто доставалось от него Вальтеру Скотту. Твен не видит в творчестве Вальтера Скотта почти ничего, кроме идеализации средневековья, и готов приписать великому английскому писателю самое отрицательное влияние не только на литературу США, но чуть ли не на весь политический уклад страны, особенно южных штатов. В «Жизни на Миссисипи» Твен пишет, что Вальтер Скотт на протяжении двух-трех поколений сводил всех с ума «своими средневековыми романами. Юг еще не оправился от расслабляющего влияния его книг». Американский писатель противопоставляет «фантастическим» героям Вальтера Скотта с их «нелепыми», по его выражению, подвигами «оздоровляющий практический дух» XIX века с запахом бумагопрядильных фабрик и локомотивов. Он бичует «вальтерскоттовскую» болезнь, проявлением которой являются, по его словам, напыщенный язык, романтическое «мальчишество», «увлечение всяким вздором».

Марк Твен сознательно ставил перед собой и своими современниками задачу создания литературы реализма, произведений, рисующих подлинную жизнь, реальные характеры. Есть немало статей и отдельных афоризмов Твена, в которых его кредо реалиста находит вполне ясное и точное выражение. Вообще высказывания Твена по вопросам литературы гораздо более интересны и ценны, чем это кажется буржуазным историкам, которые обычно изображают Твена импровизатором, не умевшим вносить в литературный процесс какое-либо рациональное начало и уж подавно лишенным способности осмысливать свое творчество и общие вопросы литературы.

Конечно, Марк Твен не был литературоведом или критиком-профессионалом. В его суждениях есть немало комической эксцентрики, крайностей. Так, например, он с совершенно неоправданной резкостью судил о творчестве Купера. Но в основе взглядов Твена на литературу лежит нетерпимость ко всякой фальши в искусстве и решительное требование последовательно реалистического изображения жизни.

Критический реализм возник в Америке позднее, чем в крупнейших странах Европы. Вспомним, что еще в первой половине прошлого столетия в России появились Пушкин и Гоголь. Франция уже имела Стендаля и Бальзака, Англия — Диккенса и Теккерея.

Задержку в становлении критического реализма в США нельзя объяснить только сравнительной культурной отсталостью молодой республики. Отрицательное влияние на развитие американской литературы и искусства в целом оказали буржуазно-пуританские традиции. Свою роль сыграло и то обстоятельство, что в первой половине прошлого столетия социальные противоречия в буржуазно-рабовладельческой Америке еще не получили полного развития — первоочередной исторической задачей, стоявшей тогда перед страной, была борьба с рабством негров, но аболиционистское движение не приняло еще массового характера.

Реалистическое направление все-таки завоевало известные позиции в литературе США в 40-х и особенно в 50-х годах, то есть в самый канун Гражданской войны. Однако американский критический реализм окончательно утвердился лишь в послевоенные годы, когда капитализм за океаном двинулся вперед семимильными шагами и определяющее значение в общественной жизни страны приобрели классовые столкновения между буржуазией и растущим рабочим классом, а также фермерами.

Твен ярче, нежели какой-нибудь другой писатель XIX века, отразил нарастание в США капиталистических противоречий и порождаемых ими конфликтов. Но реализм давал себя знать и в творчестве других американских писателей того времени.

Это были Уильям Дин Гоуэлс, Эдгар Хоу, крупнейшее реалистическое произведение которого — «История маленького городка» — было встречено Твеном очень сочувственно, Альбион Турже, Генри Джеймс, Хемлин Гарленд, Джон де Форест, а позднее — Гарольд Фредерик, Генри Фуллер, Стивен Крейн и другие.

Лучшие американские прозаики конца XIX века с той или иной силой и глубиной отражали горькое разочарование трудящихся США в результатах Гражданской войны. Они видели эгоизм и духовное ничтожество стяжателя-буржуа. Иные из них с болью взирали на страдания негров, оставшихся на положении полурабов, с волнением воспринимали тяжелую судьбу фермеров в послевоенной Америке, а порою даже откликались на события пролетарской борьбы.

Но эти писатели вынуждены были прокладывать себе дорогу в борьбе с целой армией романистов, которые ставили перед собой задачу развлечь читателя, зачастую рисовали буржуазные порядки в апологетическом духе, а то и прямо проповедовали реакционнейшие идеи. Десятками и сотнями выходили книги, в которых были изображены идиллические американские девушки, покоряющие сердца европейских аристократов. Сильвестр Джед рисовал даже американских фабричных работниц чуть ли не принцессами. Хорошо знакомый Твену поэт Томас Олдрич написал роман, в котором были показаны устрашающего вида брюнеты — выходцы из Южной Европы, пытающиеся — о ужас! — внушить революционные идеи американским рабочим, всецело довольным своей судьбой.

К числу основоположников социального романа в США принадлежит Турже, который не только резко осудил сохранившиеся и после Гражданской войны рабовладельческие нравы, но увидел также некоторые темные стороны жизни буржуазного Севера.

Характерный творческий путь, в некоторых отношениях сходный с твеновским, прошел де Форест, писатель, обладавший, однако, гораздо менее значительным дарованием, нежели Твен. До Гражданской войны он написал книгу о путешествии в Европу, в которой с гордостью противопоставил Америку Старому Свету. В годы войны и сразу же после нее де Форест утверждал величие дела Севера (его лучшее произведение: «Мисс Рэвенел переходит на сторону Севера»). В романе «Честный Джон Вейн», изданном вскоре после «Позолоченного века», он изобразил члена конгресса США жуликом и вором.

Гарленд написал ряд талантливых новелл, в которых показаны истинные, весьма мрачные, условия жизни американского фермера. О беспросветном быте обитателей маленьких аграрных поселений рассказал Хоу.

Заметное место в американской литературе тех десятилетий, когда расцвел талант Твена, принадлежит Генри Джеймсу, автору большого числа романов, в которых внутренний мир американских рантье и европейских аристократов зачастую показан с реалистической точностью. В некоторых книгах Джеймса наблюдаются, однако, заметные упадочнические тенденции. Подробнейшие описания психологии духовно ограниченных представителей высшего света, столь часто встречающиеся у Джеймса, пользуются ныне за океаном большим признанием в кругах эстетствующих буржуазных литературоведов, нежели даже самые лучшие страницы из произведений Твена. В этом сказались специфические склонности иных современных исследователей литературы в США. Несомненно, впрочем, что и Генри Джеймс сделал существенный вклад в развитие критического реализма.

Если в 70-х и начале 80-х годов Уильям Гоуэлс еще находился (по выражению одного американского историка литературы) в стадии «консервативной удовлетворенности» действительностью, то позднее (и особенно после расправы капиталистов с руководителями американского рабочего движения Парсонсом и другими во второй половине 80-х годов) он создал несколько романов, в которых показан, хотя и в несколько смягченном виде, конфликт между трудом и капиталом в США. Далеко не все произведения Гоуэлса принадлежат к категории «трагедий в стакане воды», как назвал их известный американский реалист Фрэнк Норрис. После казни Парсонса и трех его товарищей, осужденных по ложному обвинению в убийстве, Гоуэлс писал, что с точки зрения истории «Америка казнила четырех человек за их убеждения. Теперь дело совершено, но впереди приговор истории…». Такие романы самого Гоуэлса, как «Путешественник из Альтрурии», показывают, что он сознавал, каков будет этот приговор.

Твен имел немало соратников в борьбе за реализм.

Надо сказать, что творчество американских писателей конца XIX столетия (за исключением немногих) еще изучено слабо. Произведения литераторов, создававших обличительные романы, повести, новеллы и стихи в условиях «позолоченного века», редко привлекают внимание буржуазных историков литературы. Но по мере того как исследователям удается стряхнуть пыль забвения с книг американских прозаиков того времени, становится все яснее, сколь широк был на самом деле круг реалистической литературы, создававшейся в США в последней трети прошлого века.

Твен писал свои книги не в безвоздушном пространстве. Но нет сомнения в том, что автор «Приключений Гекльберри Финна» был самым крупным американским реалистом XIX столетия. Наиболее талантливый из всех современных ему прозаиков Америки, он был силен своей способностью проникать в душу народа.

Твен не разделял социалистических устремлений, которые были присущи значительной части американских трудящихся, устремлений, надо добавить, носивших зачастую довольно смутный характер и проявлявших себя в самых разнообразных и сложных формах, но он очень хорошо знал жизнь широких масс, особенно фермеров, делил их радости и мучительные тревоги. Вот почему зрелое творчество Твена насквозь проникнуто гуманизмом, глубоко демократично. Вот почему оно сравнительно свободно от натуралистических черт, которые были присущи — в той или иной мере — произведениям почти всех американских реалистов конца века.

Твен унаследовал и развил реалистические традиции Бичер-Стоу и простонародных юмористов. Он выступал как реалист в самом начале своего творческого пути. Об этом свидетельствуют «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса», «Журналистика в Теннесси», «Позолоченный век». Реалистическое начало дает себя знать и в повести о Томе Сойере.

Нового, более высокого уровня зрелости реализм Твена достигает в 80-х годах, и прежде всего в книге «Приключения Гекльберри Финна».

Начинается третий, предпоследний период развития творчества писателя. Этот период, который приходится на самый канун эпохи империализма, ознаменовался созданием крупнейших реалистических романов Твена — не только книги о Геке, но и «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Тогда же были написаны повести «Американский претендент», «Простофиля Вильсон», «Том Сойер за границей», роман о Жанне д'Арк.

«Приключения Гекльберри Финна» были опубликованы в Англии в самом конце 1884 года и в США в начале следующего, 1885 года. Исторические события в Чикаго, свидетельствовавшие об еще невиданном обострении вражды между рабочими и капиталистами в США, произошли в 1886 году. Однако интуиция большого художника-демократа помогла Твену еще в первой половине десятилетия уловить, как быстро нарастало среди простых американцев то недовольство действительностью, которое стало очевидным для большинства видных писателей США лишь позднее.

 

«Приключения Гекльберри Финна»

Роман о Геке начинается точно простое продолжение книги о Томе Сойере. Геку не нравятся строгие порядки, заведенные добродетельной и сердобольной вдовой Дуглас, которая взяла его на воспитание, ему не сидится в ее доме. Неутомимый Том берет на себя инициативу организации новых приключений.

В первых главах книги читатель обнаруживает добродушный юмор и легкую сатиру, совсем как в «Приключениях Тома Сойера». Здесь есть и забавные пародии на приключенческие романы и знакомое противопоставление трезвого разума религиозным предрассудкам скучных ханжей.

Но вскоре становится ясно, что «Приключения Гекльберри Финна» резко отличаются от повести о приключениях Тома Сойера.

Гек и Том теперь куда менее сходны обликом, чем раньше. Поступки Тома все чаще носят характер забав, милых и наивных. Не случайно Твен постоянно подчеркивает, что источником фантазии Тома по большей части служат книги. Эти бесстрашные и кровожадные разбойники, в кругу которых он хочет жить, ничего общего с подлинной действительностью, конечно, не имеют. Том обитает в мире выдумки. Ему ничего не стоит вообразить, например, что школьники на прогулке в лесу — это караван богатых арабов. Он упрекает Гека за незнание книжных правил поведения разбойников. Но в этой книге Том бледен. Центральная фигура здесь Гек.

Он выглядит полнокровным, живым, убедительным. Его чувства сложны и глубоки. Устремления Гека порождены миром подлинных человеческих отношений. Он хочет жить свободно, так, чтобы его не стесняли, не мучали. Это вполне реалистический образ.

И жизнь, окружающая Гека, — реальная жизнь.

Начиная с пятой главы романа, где рассказывается о том, как в городок вернулся отец Гека, все повествование принимает суровый и даже мрачный оттенок.

Нет ничего от романтической выдумки уже в первой сцене встречи героя книги с его отцом. В «Приключениях Тома Сойера» отец Гека, о котором сообщалось лишь мимоходом, казался просто занятным бродягой. Теперь роль этого бродяги и пьяницы в судьбе ребенка показана со всей серьезностью.

Находясь в доме вдовы Дуглас, где многое его раздражало, Гек все же вспоминал о прошлой жизни, жизни с отцом, без всякой радости. Мысль о возможности возвращения отца даже внушала ему ужас. Мальчик не верил, что навсегда избавлен от встречи с ним. И он не ошибся.

Вот как рассказывает Гек о появлении отца: «Я затворил за собой дверь. Потом повернулся, смотрю — вот он, папаша! Я его всегда боялся — уж очень здорово он меня драл. Мне показалось, будто я и теперь испугался, а потом я понял, что ошибся, то есть сперва-то, конечно, встряска была порядочная, у меня даже дух захватило — так он неожиданно появился, только я сразу же опомнился и увидел, что вовсе не боюсь, даже и говорить не о чем».

Но читатель по-настоящему встревожен. Ведь страшного человека, которого рисует Твен, видишь с полной отчетливостью. У этого отвратительного пьяницы черные волосы «совсем без седины», а шляпа с провалившимся верхом похожа на обыкновенную кастрюльку с крышкой. Лицо у него белое, как «рыбье брюхо».

Самые кровавые сцены в «Приключениях Тома Сойера» не производят такого жуткого впечатления, как картины жизни мальчика с отцом в «Приключениях Гекльберри Финна».

«Папаша» заставляет Гека поселиться с ним. Старик Финн пьян, как всегда. Он заболевает белой горячкой, и каждый час пребывания с отцом становится для Гека пыткой. «Отец как сумасшедший, — рассказывает мальчик, — метался во все стороны и кричал: «Змеи!» Он жаловался, что змеи ползают у него по ногам… Я не видывал, чтобы у человека были такие дикие глаза… Скоро он сбросил одеяло, — продолжает Гек, — вскочил на ноги как полоумный, увидел меня и давай за мной гоняться. Он гонялся за мной по всей комнате со складным ножом, звал меня Ангелом Смерти, кричал, что он меня убьет и тогда я уже больше не приду за ним. Я его просил успокоиться, говорил, что это я, Гек; а он только смеялся, да так страшно!.. Он очень скоро задремал. Тогда я взял старый стул с провалившимся сиденьем, влез на него как можно осторожнее, чтоб не наделать шуму, и снял со стены ружье. Я засунул в него шомпол, чтоб проверить, заряжено оно или нет, потом пристроил ружье на бочонок с репой, а сам уселся за бочонком, нацелился в папашу и стал дожидаться, когда он проснется».

Ни одним словом не выражает мальчик любви к своему отцу. В читателе тоже не просыпается жалость к старому бродяге. И Твен правдиво обосновывает это — ведь отец Гека не только пьяница, который избивает сына, он еще и негроненавистник. По убеждению этого нищего человека, рабовладельческое правительство США еще недостаточно жестоко обращается с неграми.

С решительностью и сосредоточенностью взрослого Гек задумывает и осуществляет побег. Наконец он на воле. Вдвоем с негром Джимом они вывели плот и поплыли.

У Джима есть достаточно своих собственных оснований, чтобы покинуть Санкт-Петербург. Он узнал, что хозяйка собирается продать его на плантации далекого Юга. Джим и Гек мечтают доплыть на своем плоту до места впадения в Миссисипи притока Огайо, ведущего в «свободные» штаты. Там Джим приобретет свободу. Но ночью плот минует устье Огайо. Вверх по течению плыть нельзя, а на берегу беглый негр будет сейчас же пойман, и невольные путешественники вынуждены двигаться все дальше на Юг, в районы хлопковых плантаций и самого жестокого рабовладения.

Если быть придирчивым, то можно сказать, что к книге есть некоторая несуразность. Джиму не нужно было плыть до Огайо, чтобы попасть в штаты, где нет рабовладельчества. Ему достаточно было пересечь Миссисипи в том месте, где находится городок Тома и Гека, чтоб очутиться в «свободном» штате Иллинойс.

Но читатель, взволнованно листающий «Приключения Гекльберри Финна», обычно не обращает на это внимания. И читатель прав. Условность, введенная в роман, оправдана всем его содержанием — ведь это в значительной мере книга о рабовладельческой Америке, и писатель рассказывает правду о судьбе раба на Юге.

«Приключения Гекльберри Финна» вышли в свет через два десятилетия после освобождения негров-рабов. Однако чернокожие по-прежнему оставались на Юге (и не только на Юге) в положении зависимых, эксплуатируемых, повседневно унижаемых «полулюдей». Твен понимал это. И потому такого возмущения полны страницы книги, рассказывающие о жизни невольников.

Нескольких невольников продали торговцам неграми. Они увезли «двоих сыновей вверх по реке, в Мемфис, а их мать — вниз по реке, в Новый Орлеан». «Я думал, — говорит Гек, — что… у негров сердце разорвется от горя…»

Как относились на Юге к неграм, видно также из знаменитого по краткости и выразительности диалога между Геком и сердобольной женой фермера. Гек упомянул о том, что на пароходе взорвалась головка цилиндра. Женщина спрашивает:

«— Господи помилуй! Кто-нибудь пострадал?

— Нет, мэм. Убило негра…

— Ну, это вам повезло, а то бывает, что и ранит кого-нибудь».

Главный путь обличения рабства для Твена — через раскрытие духовного богатства человека с черной кожей, через изображение истинно человеческого в душе негра.

Джим — обаятельнейшее существо, человек, способный на самопожертвование и героизм. Этот беглый негр идет на страшный риск и всякие муки во имя свободы. Он облегчает своему юному другу тяготы путешествия на плоту. Он ставит жизнь на карту, чтобы оказать раненому мальчику помощь.

Джим — истинно сердечный человек, и потому так трогает его обида, когда Гек, как это принято среди белых, начинает «врать да морочить голову старику Джиму».

С какой теплотой и человечностью написана сцена, изображающая, как Джим вспоминает семью, оставленную при побеге! Гек говорит: «Я лег спать, и Джим не стал будить меня, когда подошла моя очередь. Он часто так делал. Когда я проснулся на рассвете, он сидел и, опустив голову на колени, стонал и плакал. Обыкновенно я в таких случаях не обращал на него внимания, даже виду не подавал. Я знал, в чем дело. Это он вспоминал про жену и детей и тосковал по дому, потому что никогда в жизни не расставался с семьей…»

И дальше Твен вкладывает в уста Гека слова, полные сарказма. Мальчик говорит, что Джим любил своих детей не меньше, чем «всякий белый человек», и добавляет: «Может, это покажется странным, но так оно и есть».

Наконец следует рассказ негра о том, как он обидел свою крохотную дочь, — рассказ, который нельзя читать без волнения.

«— Вот отчего мне сейчас так тяжело, — говорит Джим, — я только что слышал, как на берегу что-то шлепнуло или хлопнуло, — от этого мне и вспомнилось, как я обидел один раз мою маленькую Лизабет. Ей было тогда всего четыре года, она схватила скарлатину и очень тяжело болела, потом поправилась; вот как-то раз стоит она рядом со мной, а я ей и говорю:

— Закрой дверь!

Она не закрывает, стоит себе и стоит, да еще глядит на меня и улыбается. Меня это разозлило; я опять ей говорю, громко так говорю:

— Не слышишь, что ли? Закрой дверь!

А она стоит все так же и улыбается. Я взбесился и прикрикнул:

— Ну, так я же тебя заставлю!

Да как шлепну ее по голове, так она у меня и полетела на пол. Потом ушел в другую комнату, пробыл там минут десять и прихожу обратно; смотрю, дверь так же открыта настежь, девочка стоит около самой двери, опустила голову и плачет, а тут как раз — дверь эта отворялась наружу — налетел ветер и — «трах!» — захлопнул ее за спиной у девочки, а она и с места не тронулась. Я так и обмер, а уже что я почувствовал, просто и сказать не могу. Подкрался, — а сам весь дрожу, — подкрался на цыпочках, открыл потихоньку дверь у нее за спиной, просунул осторожно голову да как крикну во все горло! Она даже не пошевельнулась! Да, Гек, тут я как заплачу! Схватил ее на руки и говорю:

— Ох ты, моя бедняжка! Прости, господи, старика Джима, а сам он никогда себе не простит!

Ведь она совсем оглохла, Гек, совсем оглохла, а я так ее обидел!»

Чудовищно, что подлинный человек — а Джим именно таков! — невольник. К этому выводу подводит читателя Твен.

Действие и «Приключений Тома Сойера» и «Приключений Гекльберри Финна» развертывается лет за десять-пятнадцать до Гражданской войны. Основные герои книги те же, и они не успели состариться. Но, читая и перечитывая роман о Геке, видишь, как много черт реальной жизни Америки середины прошлого века, обойденных вниманием в повести о Томе, теперь находят вполне очевидное и яркое отражение. В книге проявилось также отношение Твена к американской буржуазной действительности конца XIX века. Оно дает себя знать и в общей резко критической тональности романа о далеком довоенном прошлом страны и в некоторых существенных особенностях важнейших его образов.

В городке, где происходят события первой из этих двух книг, очень многое дышало довольством и прелестью. Но теперь Америка поворачивается к читателю своей теневой стороной.

На жителей маленьких земледельческих поселений времен своего детства Твен смотрит глазами человека, который не может отрешиться от впечатлений и мыслей самого последнего времени. Он хорошо помнит, в частности, все, что видел во время недавней поездки по реке. Разочарование простых людей Америки в том, что принесла им жизнь, рост капитализма в сельском хозяйстве, страдания рабочих и их борьба против угнетателей, сомнения в буржуазной демократии — все это с еще невиданной силой сказалось на картинах жизни, нарисованных Твеном, придало новой книге совсем иные тона.

Вспомним солнечный Санкт-Петербург и сравним его с городком, куда попал Гек и где он был свидетелем некоторых важных происшествий. Этот маленький городок, расположенный в чудесном месте, изображен самыми черными красками. Там все говорит о нищете, упадке, навевает тоску. «Почти все лавки и дома здесь были старые, рассохшиеся и испокон веку не крашенные; все это едва держалось от ветхости. Дома стояли точно на ходулях, фута на три, на четыре от земли, чтобы река не затопила, когда разольется. При домах были и садики, только в них ничего не росло, кроме дурмана и подсолнуха, да на кучах золы валялись рваные сапоги и башмаки, битые бутылки, тряпье и помятые ржавые жестянки. Заборы, сколоченные из разнокалиберных досок, набитых как попало одна на другую, покривились в разные стороны, и калитки в них держались всего на одной петле — да и та была кожаная».

Рисуя рядовых американцев из долины Миссисипи, автор книги о Геке будто заливает их светом ярчайшего прожектора, позволяющего разглядеть все морщины, все уродливые черточки этих людей. Твен повторяет нам снова и снова: они лодыри, бездельники. «Под навесами, — говорит Гек, — на пустых ящиках из-под товара, целыми днями сидели здешние лодыри, строгали палочки карманными ножами фирмы Барлоу, а еще жевали табак, зевали и потягивались, — сказать по правде, все это был препустой народ. Все они ходили в желтых соломенных шляпах, чуть не с зонтик величиной, зато без сюртуков и жилетов, звали друг друга попросту Билл, Бак, Хэнк, Джо и Энди, говорили лениво и врастяжку и не могли обойтись без ругани. Почти каждый столбик подпирал какой-нибудь лодырь, засунув руки в карманы штанов; вынимал он их оттуда только для того, чтобы почесаться или одолжить кому-нибудь жвачку табаку».

Обитатели города весьма неумны. Мошенники «король» и «герцог», как и проходимцы проповедники, легко их обманывают.

Если в книге о Томе Сойере возникают образы добрых, трудолюбивых, хотя и несколько ограниченных людей, то в «Приключениях Гекльберри Финна» мы видим нечто совершенно иное. Отупевшие обыватели «гекфинновского» городка не только ленивы и легко поддаются любому влиянию, они жестоки. Их, пишет Твен, «ничем нельзя… так расшевелить и порадовать, как собачьей дракой, разве только если смазать бездомную собачонку скипидаром и поджечь ее…». Они охотно готовы принять участие и в погоне за беглым негром.

Есть в «Приключениях Гекльберри Финна» страшные и замечательные по силе воплощенного в них реализма страницы, повествующие о том, как южанин-«аристократ» Шерборн убил надоедавшего ему, но, по сути дела, безвредного нищего старика Богса. Этот эпизод романа, несомненно, перекликается с историей убийства Смарра ганнибальским торговцем Оусли.

Гек рассказывает:

«Я обернулся поглядеть, кто это крикнул, а это был тот самый полковник Шерборн. Он стоял неподвижно посреди улицы, и в руках у него был двуствольный пистолет со взведенными курками, — он не целился, а просто так держал его дулом кверху. В ту же минуту я увидел, что к нам бежит молоденькая девушка, а за ней двое мужчин. Богс и его приятели обернулись посмотреть, кто это его зовет, и, как только увидели пистолет, оба приятеля отскочили в сторону, а пистолет медленно опустился, так что оба ствола со взведенными курками глядели в цель. Богс вскинул руки кверху и крикнул:

— О господи! Не стреляйте!

«Бах!» — раздался первый выстрел, и Богс зашатался, хватая руками воздух. «Бах!» — второй выстрел, и он, раскинув руки, повалился на землю, тяжело и неуклюже. Молодая девушка вскрикнула, бросилась к отцу и упала на его тело, рыдая и крича:

— Он убил его, убил!»

После того как свершилось это преступление, толпа бросилась к дому Шерборна, чтобы наказать его. Однако полковник вышел с двустволкой на крышу веранды, один против целой толпы, и заставил ее отступить.

Шерборн обращается к собравшимся с речью.

«— Неужели я вас не знаю? — говорит он. — Знаю как свои пять пальцев. Я родился и вырос на Юге, жил на Севере, так что среднего человека я знаю наизусть. Средний человек всегда трус… Ваши газеты так часто называли вас храбрецами, что вы считаете себя храбрей всех, — а ведь вы такие же трусы, ничуть не лучше… Самое жалкое, что есть на свете, — это толпа… Теперь вам остается только поджать хвост, идти домой и забиться в угол».

Итак, этот южный «аристократ» и безжалостный убийца бросает вызов целой толпе. Он обвиняет «среднего человека» в трусости. И Твен с глубокой горечью показывает, что противники Шерборна действительно оказались трусами.

Немало осложнений внесли в жизнь Гека и Джима встретившиеся на их пути мошенники «король» и «герцог». Есть в «короле» и «герцоге» что-то от персонажей из рассказов ранних американских юмористов.

Им нельзя отказать в ловкости. Они присваивают себе имена знаменитых актеров «Дэвида Гаррика-Младшего» и «Эдмунда Кина-Старшего». Они ловко водят за нос провинциалов. Ведь все дураки в городе, по ядовитому замечанию «короля», за них стоят.

Писатель вкладывает в их уста уморительную пародию на знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть». Когда «герцог» читал этот монолог, говорит Гек, он «и зубами скрипел, и завывал, и бил себя в грудь, и декламировал — одним словом, — заключает он, — все другие актеры, каких я только видел, и в подметки ему не годились».

Итак, жулики, проходимцы фигурируют в качестве «короля» и «герцога». Это дает Твену возможность выпустить несколько новых стрел в адрес монархии и дворянства. Замечание Джима, что «наши короли — сущие мошенники», вызывает у Гека возглас: «Ну, а я что тебе говорю: почти что все короли мошенники, дело известное».

Однако настойчивее всего Твен подчеркивает в «короле» и «герцоге» те черты, которые делают их родными братьями американских дельцов. Ведь в конечном счете «король» и «герцог» — бессовестные стяжатели.

Желая завладеть наследством некоего кожевника, они выдали себя за его родственников и стали изображать безутешное горе. Геку это не показалось смешным. Ему сделалось «стыдно за род человеческий». Он все время мечтал избавиться от непрошеных попутчиков. Казалось, что его желание, наконец, осуществилось. Когда же Гек обнаружил, что «король» и «герцог» нагоняют его и Джима в лодке, он «повалился прямо на плот и едва-едва удержался, чтобы не заплакать».

Такую острую неприязнь эти люди вполне заслужили. Они выше всего на свете ценят деньги и ради золота готовы погубить кого угодно. Вспомним, как «король» и «герцог» жадно хватали золото руками, пропускали его сквозь пальцы, со звоном роняли на пол. Великолепно показал Твен алчность этих воров. Они захватили обманом много денег, принадлежавших кожевнику, но не удовлетворились этим. «Что? А остальное имущество так и не продадим? — говорит «король». — Уйдем, как дураки, и оставим на восемь, на девять тысяч добра, которое только того и дожидается, чтобы его прибрали к рукам?» Позднее у этих мерзавцев «хватило духу», как с презрением восклицает Гек, продать Джима, «опять продать его в рабство на всю жизнь за какие-то паршивые сорок долларов, да еще чужим людям».

В конечном итоге «король» и «герцог» — живое воплощение буржуазного духа, достигшего зрелости в Америке послевоенных лет. Это образы-близнецы, и они усиливают друг друга, заставляя читателя полнее ощутить, что частное здесь слепок с целого.

«Приключения Гекльберри Финна» — очень емкая книга. Перед нами целая панорама жизни в США. Твен рассказывает в романе и о буржуазных сторонах американской действительности, и об уходящих в прошлое специфических особенностях быта плантаторского Юга. Он изображает и «белых бедняков» — ремесленников, захудалых фермеров — и богатых рабовладельцев.