Э. Кёлер описывает, как Анхен впервые пыталась мыслить в возрасте двух с половиной лет: «Когда Анхен встречается с чем-то, что она не до конца понимает, она задумывается и тихо стоит, держа руки за спиной; глаза ее расширяются и взгляд устремляется вдаль; губы ее слегка шевелятся, но она молчит; после такого напряжения она немного устает; выражение исчезает; природа заботится о расслаблении.»40
Здесь пробуждающееся мышление проявляет себя во внешнем жесте. Ребенок покидает мир чувственных впечатлений, превозмогая желание двигаться, и занимает позицию, сходную с позицией слушания. Девочка начинает прислушиваться к своим пробуждающимся мыслям.
Эти первые, слабо еще звучащие мысли несут в себе рождение понимания того, что в мире предметов и существ царят таинственные взаимоотношения, что там и тут, в разных местах могут случаться одни и те же вещи, что сегодня и завтра могут происходить одни и те же события; что определенные объекты выполняют соответствующие им функции и что каждый человек определенным образом связан с другими людьми.
Так, Анхен на втором году жизни научилась называть своего отца «папа», а всех остальных мужчин «дядя». До этого все мужчины были для нее «папа», ее папа. Но к концу третьего года, когда она увидела молодого человека с собакой, она сказала: «Посмотрите, собачка вышла погулять со своим папой». Она осознала связь ребенок-отец и показала это позднее, когда назвала своего дядю, с сыном которого она играла, «другой папа».
Примерно в это же время Анхен играет со своим отцом в вопросы и ответы. На ее вопрос: «Кто делает платья?» он отвечает: «Портниха». Анхен не отстает и упорно продолжает: «Кто делает фартуки?» В этот момент она помнит, что фартучек, надетый на неё, сшит мамой. Отец, который об этом ничего не знает, отвечает: «Портниха». Анхен перебивает и говорит: «Нет, мамочка! Мамочка - портниха». Так ребенок узнает о роде деятельности, который может выполняться не только портнихой, но и ее мамой. Происходит идентификация некой деятельности, и мир ребенка становится богаче, пополнившись новой связью.
Подобные отождествления начинают возникать в течение третьего года жизни и поначалу весьма просты, но со временем становятся все сложнее и многообразнее. Той же Анхен, когда ей было два года и пять месяцев, подарили куклу по имени Тони. Однажды ее тетя нарисовала на листке бумаги портрет Тони. Девочка пришла в волнение, потому что осознала идентичность, но все-таки чувствовала, что рисунок как-то отличается от самого объекта. Она разыскала Тони и принесла его тете, которая спросила ее о том, что изображено на рисунке. Девочка ответила: «Куколка... как эта!» Как только появилось понимание, напряжение исчезло. Предмет и его изображение узнаны!
Посредством речи ребенок впервые находит доступ к новому достижению мышления, которое, как и идентификация, имеет огромное значение: он познает отношения, выражающиеся словами «Если.., то...», «потому что» или «так как»; тот факт, что одно, событие может произойти, если или потому что происходит другое событие. Формирование первых, пока еще примитивных, придаточных предложений позволяет ребенку сделать большой шаг вперед. Б. Штерн называет это четвертой стадией развития речи и говорит так: «Как и флексия (словоизменение), гипотаксис (подчинение одного предложения другому) - это речевая форма, которой недостает многим языкам; они могут выразить отношения зависимости одной мысли от другой только тем, что помещают предложения рядом (паратаксис). Ребенок, принадлежащий к европейской цивилизации, проходит эту стадию в возрасте примерно двух с половиной лет и доказывает тем самым, что способен понять не только логическую связь мыслей, но также и их смысловое взаимоотношение, что представляется в виде главного и придаточного предложений.»41
Маленькая Хильда Штерн справлялась с подобными формулировками предложений уже к концу третьего года. «Сегодня он двигается так потому, что сломан»; «Ты не получишь бутерброд, потому что плохо себя ведешь»; «Надо отодвинуть кровати, чтобы я смогла выбраться»; «Кукла мне мешает, поэтому я не могу спать». Теперь уже осознается бесчисленное количество пространственных, временных, причинных и сущностных связей. То, что в начале третьего года было скрыто в сумерках и прояснялось лишь отдельными светлыми пятнами, оказалось теперь все более в сфере чистого света. Стало очевидно, что предметы в мире объединены между собой множеством связей. Категорий Аристотеля открылись дня ребенка как основа для достижений его мышления.
На третий год жизни ребенка солнце мышления появляется над горизонтом и ярко освещает отношения, сформированные между всеми его переживаниями. Ребенок вступает в пробуждающийся день своей развивающейся жизни.
Не только предметы, но и действия, и свойства включаются в эти взаимоотношения. Так Анхен, городской ребенок, постоянно видя в магазине консервированный горошек, постигает взаимосвязь: «Горох растет в жестяных консервных банках, а бобы растут в стеклянных», - потому что последние она видела дома, хранящимися в стеклянной посудине. Где же им еще расти? Четыре недели спустя (в два года и семь месяцев) ей показали картинку, изображающую цветущий луг, и она сказала: «Маленькие цветочки на лугу... растут там!»
Э. Кёлер, преисполненная впечатлений от наблюдений за Анхен, пишет: «С коллекцией понятий, да и в самом процессе коллекционирования с этого момента развивается продуктивное мышление по своим собственным законам, которые изнутри должны определять духовное развитие. Вдоль и поперек распространяются нити, все связывается, уравнивается, разделяется, выделяется там, где это необходимо. Суждения уже находятся в пределах достижимого, даже если речевые формулировки пока еще не соответствуют этому уровню.»42
Теперь мышление даже превосходит речь, оно опережает ее, и сами речевые формулировки уже частично определяются мыслями ребенка. Теперь не только речь звучит в словах, но мыслительный опыт ребенка начинает использовать речь. Движения и речь, прежде самовластно следовавшие своим собственным законам, переходят под владычество размышления и суждения. Шаг за шагом мышление становится царем души, чьи функции склоняются перед его исполненным светом величием и подчиняются ему.
Существует коренное различие между ходьбой и говорением, с одной стороны, и мышлением, с другой. Ходьбе и говорению учатся; они раскрываются шаг за шагом, постепенно придавая ребенку уверенность при движении в пространстве и в поведении в мире предметов и существ. Умение ходить дает ему возможность овладевать пространством, а умение говорить обладать миром вокруг себя и называть его. С другой стороны, мышление как душевная сила не использует никакой телесный инструмент. Оно не использует ни конечности, ни речевой аппарат; оно появляется как свет, который должен был существовать и ранее, но до сих пор не был виден. Если бы мы считали, что в каждом ребенке оно создается заново, то мы могли бы с тем же успехом думать, что Солнце -звезда, заново возникающая каждое утро.
ПРОБУЖДЕНИЕ Я
Мышление заполняет существо ребенка с самого начала. Оно существует и действует, но пока еще не имеет возможности проявить себя. Оно обитает в сокровенных глубинах существа ребенка, которое в первые два года занято близостью тела, его чувственными впечатлениями, его ощущениями и чувствами. Терновая изгородь, за которой в замке головы спит мышление, вырастает из многообразия первых переживаний. Лишь случайно, иногда даже в раннем младенчестве, оно может пробуждаться почти ощутимо, но, не произнося ни слова. Это происходит, когда спяще-грезящее существование маленького ребенка прерывается мучительной болезнью. Тогда глаза ребенка пробуждаются и становятся глубоко серьезными посланцами его индивидуальности. Я и сам часто наблюдал подобные случаи. Мать, ребенок которой был прооперирован в возрасте шести месяцев, так описала мне это: «Она тихая и мирная, все еще серьезная, но явно вне своего возраста, то есть совсем уже человек. Младенец почти отошел на задний план. Это можно наблюдать лишь с уважением и любовью». Как только болезнь отступает, малыш появляется снова, и мышление уходит до тех пор, пока не возникнет вновь в течение третьего года и не начнет проявлять свою деятельность с помощью речи, памяти и фантазии.
Мышление - оно как спящая красавица, пробужденная поцелуем принца. Этот феномен проявляется в каждом ребенке в течение третьего года его жизни и относится к наиболее таинственным событиям, происходящим в царстве человеческой души. Индивидуальность растущего ребенка прорывается сквозь терновую изгородь ежедневных переживаний и пробуждает его дремлющее мышление. И в тот момент, когда они сталкиваются лицом к лицу, впервые пробуждается сознание собственного Я. Это особое мгновение, о котором некоторые взрослые все еще помнят, является поворотной точкой в жизни человека. Начиная с этого момента, существует неразрывная нить памяти, несущая непрерывность сознания своего Я. Даже если многое из этого забывается в последующие годы, остается смутное чувство единства собственной личности, простирающееся назад до этой точки во времени. За ней находится раннее детство, скрытое во мраке.
В своей автобиографии издатель и писатель Карл Раух (Rauch) захватывающе описывает этот особенный момент: «В моей памяти сохранился отчетливый образ весеннего дня. Мне, должно быть, около трех лет, и я нахожусь среди других детей. Светило солнце, было позднее утро. К нам приехали двоюродные братья и сестры. Должно быть, это был день рожденья одного из многочисленных детей в нашей семье. Мы шумно играли среди цветочных клумб, а затем побежали через широкий участок земли, который должен был быть вскоре вскопан, через весь сад к канаве, где проклевывалась первая зеленая травка, между которой в изобилии рос розовато-коричневый белокопытник. Я все еще отчетливо помню, как Л бежал, ясно вижу мою старшую сестру, бегущую впереди меня как лидер всей ватаги несущихся вперед детей. И когда я сегодня вспоминаю это, я совершенно сознательно чувствую, как я внезапно остановился, оглянулся назад и увидел позади около дюжины детей, мчащихся наперегонки. Как только я вновь повернулся вперед по направлению к моей сестре и канаве, ко мне пришло впервые прорвавшееся и духовно-ясное сознание себя самого, и вспыхнула мысль: «Я - это я, Я - впереди меня моя сестра, позади все остальные, но здесь - Я, я сам». А затем гонка продолжилась. Я догнал сестру, быстро на бегу схватил ее за руку и обогнал ее. Сразу же после этого все вновь пропало, охваченное суматохой толпы играющих детей...»43
Внезапно, неожиданно и непредсказуемо эта молния познания ударяет в детскую душу посреди бешеной игры, и с этого момента с ним остается сознание своей собственной личности.
Мориц Карье (Carriere) описывает этот же феномен так: «Отделять себя от мира, противопоставлять себя внешним предметам и осознавать себя я начал позднее (после двух лет). Я стоял во дворе на улице (я и сегодня могу показать точное место). Я был немного удивлен этим событием, или, скорее, этим действием». 44
А Жан Поль (Faul) описал этот момент, пожалуй, наиболее красиво: «Никогда я не забуду то явление, о котором прежде никому не рассказывал, когда я стоял на пороге рождения сознания себя самого. Я могу назвать время и место этого события. Однажды утром я - маленький ребенок - стоял перед входной дверью и смотрел влево на кучу дров, как вдруг внезапно внутреннее видение того, что я - это Я, сверкнуло передо мной как вспышка молнии с небес и с тех пор осталось сиять. Здесь мое Я увидело себя впервые и навсегда. Здесь вряд ли можно думать об обмане памяти, ибо никакой рассказ не может смешаться с тем, что произошло не где-то, а за покрывалом святая святых человеческой души, обновление которой придало постоянный характер подобным ежедневным обстоятельствам.»
Поэт до конца понимает и осознает это событие, происходящее в «святая святых человеческой души», где невеста «Познание» пробуждается ото сна царским сыном - «Индивидуальностью». С этого момента они остаются едины как брат и сестра до самой смерти.
В пробуждении мышления становится ясным нечто, что не было столь очевидно в случае с ходьбой и говорением, а именно, что все эти три способности преобразовались из предземных видов деятельности для того, чтобы у ребенка появились земные одежды. Рудольф Штайнер дал по этому поводу конкретные указания. В течение эмбрионального периода эти три высшие человеческие способности формируют некую куколку, чтобы шаг за шагом появиться из нее после рождения. Ибо до зачатия, в жизни до рождения ходьба, говорение и мышление были тремя духовными способностями, данными человеку в его духовном существовании.
Спящее мышление пробуждается по зову личности, которая находит себя. Те, кто помнят этот момент, во всех деталях видят обстоятельства, сопровождавшие его. Запоминается все до последней детали, потому что впечатление настолько сильно и прочно, что ни одна его часть не может быть забыта.
С этого момента ребенок с полным сознанием говорит о себе «Я», потому что он чувствует, что это слово уже больше не имя, а «имя имен».
Все, что имеет имя, в некоторой степени имеет и Я. Однако человек знает это и способен выразить свое знание; он называет себя не как вещь или существо, но как самую сокровенную часть всего сущего, которая в пробудившемся мышлении научилась осознавать себя как «Я».
ПЕРВЫЙ ПЕРИОД УПРЯМСТВА
К концу третьего года, когда ходьба, говорение и мышление в основном уже освоены ребенком, заканчивается первая фаза развития детства и ее место занимает нечто совершенно новое. Ребенок вступает в первый возраст упрямства. Буземан45 (Busemann) описывает это как фазу возбуждения, потому что чувства и воля, действуя вместе как аффект, выступают вперед и определяют поведение ребенка.
Чувство Я также усиливается, а вместе с ним защита и отказ постоянно прорывается в форме непослушания. Внезапно ребенок больше не хочет быть ведомым. Он высвобождает свою руку из руки взрослого и шагает один. Он хочет сам одеваться и раздеваться и часто отказывается присоединиться к игре с другими детьми, становясь на время «одиночкой». Конфликты с окружающим миром накапливаются, и родители и воспитатели, не имеющие интуиции и понимания, применяют власть и наказание там, где помощь и собственный пример, нежное водительство и интуитивное прощение являются единственно правильными мерами.
Э. Кёлер так описывает свой опыт, пережитый ею с Анхен: «Она стала чем-то новым для самой себя. То, что является в ней чувством и волей – нечто новое для нее, от чего мышление отошло пока еще не далеко. Внутри нее происходит великое соревнование. Как только прорыв чувств и воли оканчивается и почти недифференцированное аффектированное воление раннего детства заменяется более высокоразвитыми чувством и волей, тогда мышление может освободиться от того, что его связывало. Если на предыдущем этапе ребенок прокладывал путь к объективизации мира, то теперь он продолжает эту объективизацию, противопоставляя миру свое Я как нечто полностью осознанное, наделенное собственным чувством и волей. Это можно назвать личностью. Автор считает себя вправе рассматривать это кризисное время как момент рождения высшего Я.»46
Как ни обоснованно описание в целом, заключение, последовавшее из него, конечно же, не кажется справедливым. Кризисное время, упомянутое здесь, представляет собой не рождение Я, а его результат. Я рождается в пробуждающемся мышлении, и результатом этого события является возраст упрямства, непослушания, который за всем этим следует. Это не рождение высшего Я, но, скорее, его смерть. Сейчас на свет выходит низшее Я, которое будет сопровождать человека сквозь всю его земную жизнь.
Рудольф Штайнер охарактеризовал этот момент в свете духовной науки. Он сказал: «Ясновидящий, достигший достаточного духовного развития для того, чтобы быть свидетелем подлинных духовных событий, видит нечто чрезвычайно важное в тот момент, когда Я обретает сознание, это самая ранняя точка, к которой в более поздние годы способна вернуться память. Если то, что мы называем аурой ребенка, окружает всего ребенка в ранние годы его жизни как прекрасная человеческая и сверхчеловеческая сила, и, будучи истинно высшей частью ребенка, всюду продолжается в духовный мир, то в тот момент, к которому возвращается память, эта аура все глубже и глубже погружается во внутреннее существо ребенка. Человек способен чувствовать себя как непрерывное Я только до. этой точки во времени, потому что тогда то, что ранее было в тесной связи с высшими мирами, проникло в его Я. Отныне сознание в каждой своей точке взаимосвязано с внешним миром.»47
Это точное описание духовного процесса, который скрыт за событиями периода упрямства. Первая длительная фаза детства подходит к концу, а воля и побуждение пробуждаются к рождению низшего Я.
Нам следует постепенно научиться видеть эту фазу первых трех лет детства в новом свете, не так, как Бюлер и его последователи, считавшие ребенка до той или иной степени животным, которое постепенно вырастает из «возраста шимпанзе» и проходит «всю филогенетическую эволюцию животных» к третьему году своей жизни.
Ремпляйн (Remplein), описывая эту фазу, говорит: «На протяжении первой фазы эти побуждения и инстинкты преобладают и просто служат сохранению жизни, но затем к ним присоединяются импульсы, содействующие раскрытию телесно-душевного организма... Такая руководящая роль инстинкта является определяющей характеристикой этой стадии в целом.»48
Если бы все так и было, ребенок не научился бы ни ходить, ни говорить, ни думать, потому что все эти достижения никак не могут возникнуть из инстинктивной природы младенца. В жизни человека нет периода более свободного от аффекта или инстинкта, как первые три года его жизни. Ребенок скорее объективное, чем субъективное существо. Хотя он всецело пребывает в себе, лишь медленно развивает связи с окружающим миром и постепенно становится личностью, он вряд ли сознает себя, а значит, он не эгоистичен. Он - маленький мир, существующий сам в себе, который может ожидать от окружающего мира всего, что кажется ему приятным и приемлемым. Где же мы можем найти требования или хотя бы самоопределение, направленность на себя в маленьком ребенке? Он принимает то, что ему дается и по необходимости расстается с тем, что у него забирают.
Рудольф Штайнер говорит так: «Человек переживает вещи так, как если бы его окружал мир грез. Человек работает над собой с помощью мудрости, которая находится не в нем самом. Эта мудрость более могущественна и обширна, чем любая сознательная мудрость последующих лет. Высшая мудрость становится смутной в человеческой душе, которая взамен получает сознание. Что-то из духовного мира продолжает струиться в ауру ребенка, который как индивидуальное существо напрямую руководится всем духовным миром, к которому он принадлежит.... Именно эти силы дают ребенку возможность установить определенные взаимоотношения с силой тяжести. Они формируют гортань и придают мозгу такую форму, что он становится живым инструментом для выражения мышления, чувства и воли.»49
Здесь мы встречаемся, с теми силами мудрости, которые дают ребенку способность ходить, говорить и мыслить. В ходьбе он приходит к согласию не только с силами гравитации, преодолевая их, но через это действие он отделяет себя как индивидуальное существо от мира, частью которого он был до этого. Б говорении ребенок учится не только душевному общению с другими людьми, но и по-новому овладевает предметами и существами, так что они вновь принадлежат ему. И, наконец, в мышлении он еще раз достигает высшего уровня, которого он достиг, научившись ходить. Он заново выделяет себя из мира, но теперь он более тверд и закрыт. Как пастух, он вновь смешивается со стадом, состоящим из имен всех предметов, окружающих его. Он вновь приобретает их, давая им имена, но теперь он сам не должен оставаться только именем. Он проникает в глубины сущности имени, зная, как назвать себя вне своего имени. Это слово «Я», и человек таким образом познает себя как часть Мирового Я, которое, как и Слово, было началом всего Творения.
Именно по этой причине Рудольф Штайнер сказал о первых трех годах жизни следующее: «Знаменательны слова, в которых Существо Я Христа выразило себя: «Я есть Путь, Истина и Жизнь!» Как неосознаваемые ребенком высшие духовные силы формируют его организм, чтобы он стал телесным выражением пути, истины и жизни, так дух человека, проникнутый Христом, постепенно становится сознательным носителем пути, истины и жизни».
