После того как в течение второго года жизни ребенок научился «произносить» и «называть», а также пытался выразить себя в неуклюжих фрагментах предложений, вся сфера речи на третий год начинает оживать. Как мы уже упоминали, мы фактически можем ощутить, как беспомощная, собранная из частей «кукла» первых попыток образования предложений постепенно пронизывается жизнью и душой, распрямляется, расширяется и вскоре начинает ходить и прыгать.
Ребенок сейчас осваивает живое сплетение того, что позднее ему предстоит изучать интеллектуально как грамматику. В частности, в нем начинает пробуждаться способность к словообразованию (морфологии) и искусство формирования предложений (синтаксис). Сам язык дает себе жизнь во всем своем величии и красоте. Теперь уже освоены склонение, спряжение и степени сравнения, разумеется, не так, как они будут изучены позднее, но таким образом, что через подражание и живость ребенка сами слова раскрываются, обретая собственную жизнь. Таким образом, возникают бесконечные возможности описания всего вокруг, предоставляемые ребенку разнообразием его переживаний. Даже просто в том факте, что он начинает использовать существительные, глаголы и прилагательные, мир раскрывается перед ним как нечто существующее (существительное), постоянно активное, деятельное и страдательное (глагол), а также как нечто, что можно описать и вынести о нем суждение (прилагательное). Таким образом, существительное, глагол и прилагательное формируют архетипическую картину не только образования предложений, но и всех способов проявления земного существования в целом.
Вместе с началом склонения существительных к ребенку приходят первые ощущения того, каким образом появляются и какое отношение друг к другу имеют различные предметы и существа: в номинативе, именительном падеже, они все еще изолированы, ограничены и связаны лишь с самими собой; в генитиве, родительном, существительные описывают владение, членство, партнерство; в дативе, дательном падеже, обращаются к качеству, месту, времени, а существо или предмет понимаются как объект; в аккузативе, винительном, больше описывается количество, представляется распространение в пространстве и отрезок времени.28
Начинает появляться дифференциация на единственное и множественное число, на мужской, женский и средний род. В говорящем ребенке оживает нечто, похожее на учение о категориях в том виде, в каком они были впервые открыты и описаны Аристотелем. В говорении ребенок повторяет на уровне слова все взаимоотношения предметов и существ в окружающем его мире.
Когда же и глагол вместе со своими спряжениями постепенно становится собственностью ребенка, когда появляются глаголы переходные и непереходные; возвратные и невозвратные; обозначающие действие как таковое (цвести, думать, падать) или относящиеся к человеку или предмету - тогда у ребенка возникает ощущение многообразия всего, что происходит вокруг. Когда через спряжение деятельность или процесс описывается так, что он может быть представлен в зависимости от лица, числа, времени, образа действия и состояния, тогда применение этого учения о категориях распространяется практически без всяких ограничений.
Ребенок начинает говорить о прошлом и будущем и, таким образом, развивается понятие времени, что позднее приводит к прошедшему совершенному и несовершенному или сослагательному наклонению. И, наконец, взрослеющий человек учится все больше определять себя как субъект, действующий в настоящем.
Используя наречие, ребенок учится указывать на отдельные характеристики и приписывать предмету, состоящему из множества связей и качеств, одну определенную характеристику и выделять ее. Эти отдельные особенности обнаруживаются и у других предметов и качественно сравниваются с той, что была найдена первой. Таким образом, постепенно развивается сравнение. То, что эта способность возникает не легко, можно проиллюстрировать на примере следующих исследований ребенка: когда Анхен29, которой было два с половиной года, показали изображения трех башен разного размера, она сказала, что одна из них большая, другая маленькая, а средняя - толстая. Способность к пониманию соотношения размеров еще не присутствовала. Еще некоторое время подобное сравнение казалось Анхен единственно возможным, потому что понимание сравнения трех сходных предметов сформировалось лишь к концу третьего года жизни.
Чтобы продемонстрировать постепенное взросление в понимании живой грамматики, можно привести бесконечное число примеров. Ребенок гораздо более подвижен в склонении, спряжении и использовании слов с избытком формирующей силы, чем взрослый. Он скажет не «обувь», а «обуви» для того, чтобы обозначить разницу между единственным и множественным числом слова.
Но все это пока еще только подготовка к мышлению, а не само мышление. Это бесчисленные борозды и фигуры, запечатленные плугом речи на поле души. Рудольф Штайнер указал однажды на глубокое различие, существующее между мышлением и речью. Он сказал следующее: «Человеческая речь по сравнению с тем, что мы понимаем под человеческим мышлением, под нашими идеями, в большей или меньшей степени бессознательна. Мышление протекает в нас в значительной степени сознательно - речь сознательна вовсе не в такой же степени. Не требуется глубокого самосознания, чтобы понять, что говоришь вовсе не с той степенью сознательности, с которой думаешь.»30 В этом полусознании, которое лежит не так глубоко, как грезящее сознание, а раскрывается в области, находящейся между грезящим и пробужденным состоянием, ребенок и учится говорить.
Когда ребенок образует новые обозначения для предметов, названий которых он пока не знает, когда он совершенно по-новому формирует, комбинирует или преобразует ранее известные ему слова, то вовсе не мышление, а, скорее, врожденная формирующая сила языка действует таким образом и выражает себя через ребенка. Когда Анхен спросили, как зовут ее клоуна (нем. Wurstl), она сначала сказала «Ринка», потом «Ринкус», потом «Пуста». Радостно создавая новые слова, она делала из них некий словесный салат. Эльза Кёлер сделала совершенно точное наблюдение, когда добавила: «Я думаю, что если Анхен совсем уж разойдется, то сможет сымпровизировать еще полдюжины новых слов». Тот же самый ребенок назвал обезжиренное молоко «водяное молоко», кучу щебня - «грязная гора», ступку - «сахарный бокал» или «сахарная толкушка», кондуктора в поезде «Господин Вокзал», объясняя «это человек в поезде... который прищемляет билеты». Но подобное объяснение имеет не мыслительную природу, а просто является описанием и комбинированием чувственного и речевого опыта.
Эти примеры показывают огромную пластическую силу, живущую в речи ребенка. Это напоминает нам о следующем указании Рудольфа Штайнера: «Если бы человек не прошел через грехопадения, человеческая речь никогда не стала бы чем-то фиксированным, постоянным. Это произошло вследствие того, что произошло разделение ее на языки... Фиксированный язык не дает возможности достичь того, что существовало в те далекие времена. На каждый предмет, на каждое впечатление возникал ответный изнутри звучащий жест. Посредством речи человек полностью проникал в любое существо, приближающееся к нему извне. Речь в своем позднейшем развитии была лишь земной проекцией, падшим остатком этого изначального жизненно-текучего языка...»31
След этого изначального состояния вновь возникает в периодически появляющейся способности маленького ребенка создавать новые слова.
Через совокупность грамматических явлений этот «падший остаток» языка несет в себе как образ весь мировой разум. Обо всем этом Рудольф Штайнер подробно говорит и показывает, как живые силы разума пронизывают каждое слово. Так, например, французское слово «courage» (мужество) объединяет слова «coeur» (сердце) и «rage» (гнев), таким образом, указывая на жизненность и исступление, излучающиеся из сердца. Так разум описал бы слово «courage». «Это не просто какие-то изобретения, - говорит Штайнер, - это реальные события, которые происходят на самом деле. Так строятся слова». 32
Теперь мы достигли некоторого понимания той мощной основы, которую дает ребенку мир речи для развития его мышления. В царстве речи, как в неком единстве, обитает всевластный разум, в котором участвует и ребенок, когда говорит. Он пока еще не может мыслить самостоятельно и независимо, но в говорении он упражняется в правилах разума, ибо грамматика - это логика языка, универсальная логика, которая позднее поднимется до уровня индивидуальной логики мыслящей личности.
