Партизанской тропой Гайдара 15 страница

- Огонь! — кричит Горелов.

Ударили пулеметы, забили автоматы, рванули, осветив все вокруг, гранаты. И фашисты, кто медленно, мешком, кто быстро и ловко, упали на землю, открыв ответную стрельбу.

Бой начался.

Из-за кустов, из-за первой шеренги немецких солдат тяжелым перестуком застучали подтянутые пулеметы. И через минуту трудно было разобрать, кто и откуда палит.

Едва началась перестрелка, из окопа выскочил и побежал в глубь леса, прыгая через корни и пни, петляя между деревьями, Филимон Шаповал. И некому было обернуться, чтобы пустить вдогонку ему пулю: уж очень близко подошли немцы.

С нашей стороны появились раненые. Двое или трое партизан замерли в неудобных позах, словно разгорающаяся схватка их уже больше не касалась.

А немцы — это было видно — прибывали и прибывали. Бой становился яростней и напряженней.

Несколько раз звучала немецкая команда. После нее фашисты пробовали прорваться вперед то в одном, то в другом месте. Тогда в них снова летели гранаты, и они опять откатывались. Неожиданно у Михаила Кравченко отказал пулемет. В отчаянии стал он лупить по затвору гранатой, ежесекундно рискуя взорваться, потому что была граната с запалом, но затвор не поддавался — заело. Весь дрожа от постигшей его неудачи, Михаил Кравченко начал стрелять из карабина.

У партизан оставался единственный пулемет на левом фланге...

Горелов по-прежнему находился в глубине лагеря. Отсюда он рассылал связных с приказаниями то к командиру взвода, то к начальнику штаба Тютюннику, все время прислушиваясь, не обходят ли фашисты лагерь.

Обхода справа он не боялся. Партизан защищало болото, а вот если слева, то положение будет хуже: создать круговую оборону на большом участке с той полусотней бойцов, что у него оставалась, он не мог.

Между тем партизаны вошли в нормальный ритм боя. Стрельба их стала неторопливой и точной. И с того мгновения, как раздался первый залп, гитлеровцы не продвинулись вперед ни на метр, хотя карателей и было в несколько раз больше, пока не случилось то, чего больше всего и опасался Горелов: выстрелы послышались слева. Немцы начали окружение лагеря, рассчитывая прижать бойцов к непроходимому болоту.

Дальнейшая оборона ничего, кроме новых потерь, не сулила. И командир приказал:

- По пять человек с правого фланга — к переправе!

Переправой служила толстая спиленная сосна, переброшенная через топь. Пень от нее и был «креслом» Гайдара, рабочим его кабинетом.

Первыми прошли женщины-разведчицы, среди которых находилась Маша. Потом перевели раненых. Вести их по гладкому, скользкому стволу было неудобно. И бойцы, которые сопровождали раненых товарищей, то и дело срывались в воду, увязая в трясине и с трудом выбираясь из нее.

Затем уже не по пять, как велел Горелов, а по одному, чтобы не так было заметно, стали перебегать остальные.

Или гитлеровцы все-таки заметили, что началось отступление, или просто ощутили, что сопротивление ослабло, но только стали они вдруг наседать на левом фланге, считая его наименее защищенным. И раз случилось такое, партизаны спешили покинуть лагерь и поскорей перебраться на другую сторону болота, где рос запущенный осинник и где ни автоматные, ни пулеметные очереди были уже не страшны.

Дошел черед и до Василия Скрыпника, двадцатилетнего’ лейтенанта, самого молодого, после Маши, бойца отряда. Понимая, что в лагерь он уже не вернется, Скрыпник побежал к землянке забрать свой мешок. На поясе его в потемневшей кобуре висел длинноствольный наган, а трофейный карабин ему только что разбило пулей.

У землянки Скрыпник увидел Горелова и двух его адъютантов. Перекрикивая стрельбу, командир отдавал приказание унести за болото ящики с патронами и насыпанные кучей, прямо на земле, гранаты.

- Вася, где Аркадий Петрович?— озабоченно и даже тревожно спросил Горелов. Заметно было, что вопрос этот задавал он уже не раз и никто не мог ему толком ответить.

- Там, на левом фланге, с пулеметом,— торопливо сказал Вася, махнув для убедительности в ту сторону рукой, и приоткрыл дверь землянки, чтобы спуститься за мешком.

- Давай, Вася, беги скоренько туда и скажи, чтобы брал пулемет и отходил. Скажи, мы все отходим.

- Хорошо, — вздохнув, ответил Вася.

Он вытащил из кобуры наган и побежал. Но тут же бросился на землю, потому что вокруг него по деревьям защелкали пули и дальше можно было только ползти, почти совсем прижавшись к земле, все двести — триста метров рискованного этого пути.

...Гайдар заметил, что отряд обходят, едва ли не первый, когда пули взбили фонтанчики песка с левой стороны.

Ведя огонь с невысокого пригорка, Аркадий Петрович следил и про себя отмечал всякое, даже малейшее передвижение среди немцев. Но автоматчики, стрелявшие в него слева, все же подобрались незаметно. Это было признаком тревожным.

Он приподнял пулемет и легко переставил его на другой край окопа. И тут он увидел, что стреляют по нему, охотятся за ним не один или два, а много автоматчиков, потому что кусты шевелятся в разных местах: и возле раздвоенной сосны, и у высокой муравьиной кучи, и там, дальше, у тропы.

Видимо, фашисты, отчаясь взять лагерь в лоб и неся заметные потери, решили ударить в спину.

Место для пулемета было выбрано удачно. Гайдар мог, если бы пришлось, вести круговую оборону с этого бугорка и один, благо патронов пока хватало и Тонковид бесперебойно подавал ему ленты взамен быстро пустевших.

Но рядом, справа, еще оставались товарищи, и главным сейчас было задержать немцев, пока все бойцы покинут лагерь. (О приказе Горелова Аркадий Петрович знал — ему передали по цепи).

И Гайдар, еще круче развернув пулемет, ударил, очередь за очередью, по тем автоматчикам, которым удалось подобраться к холму ближе всего.

Началась дуэль. По Гайдару били из-за дубов, из-за сосен, из-за старых трухлявых пней. Пули жужжали и пели над головой, роя песок у самого края окопа. Раза два рвались гранаты, но гитлеровцы бросали их лежа, и они не долетали.

Аркадий Петрович, водя и перенося, почти перебрасывая, пулемет, молниеносно отвечал на новую вспышку огня, и непременно короткими очередями, и не иначе, как прицелившись. Все чаще после его очередей, в мимолетных паузах, доносился из кустов испуганный крик, или тяжелый стон, или бормотание на чужом языке.

А Гайдар бил, менял ленту и стрелял снова, держа в поле зрения все пространство перед бугром и радуясь, что немцы, сдерживаемые его огнем, дальше покамест не пошли и если им теперь все-таки вздумается осуществить обход, то они вынуждены будут углубиться в лес и сделать немалый крюк, требующий времени, того самого времени, которое Гайдару нужно было любой ценой выиграть, чтобы дать товарищам возможность отойти.

- Аркадий Петрович, Аркадий Петрович,— раздался сзади горячий, торопливый шепот.

Гайдар и Тонковид испуганно обернулись. Возле окопа, с лицом, испачканным землей, с наганом в руке, лежал невесть откуда взявшийся Вася Скрыпник.

- Что тебе? — недовольно и резко спросил Гайдар.

Вася перевел дыхание:

- Горелов велел брать пулемет и отходить...

Гайдар досадливо махнул рукой, словно хотел сказать: да не болтай ты ерунды и убирайся поскорей отсюда, пока тебя не убило.

И Скрыпник увидел, как задрожала от длинной очереди широкая, в шинели с оторвавшимся хлястиком, спина.

- Готовь ленты!— нетерпеливо закричал вдруг Аркадий Петрович второму номеру.

Тонковид стал поспешно открывать новую коробку. Очереди последовали с малым очень промежутком.

Скрыпник подождал, не зная, что делать дальше. С одной стороны — приказ командира он передал. С другой — Гайдар по-прежнему оставался вместе с Тонковидом на пригорке, не собираясь трогаться с места.

- Аркадий Петрович, — неуверенно позвал Вася снова.— Но ведь командир велел... Аркадий Петрович...

На этот раз ни Гайдар, ни Тонковид даже не оглянулись. Они не слышали. Они просто о нем забыли.

Скрыпник пополз обратно. По дороге он видел, что партизан в окопах оставалось уже совсем мало.

Командира Вася нашел недалеко от поваленной сосны.

- Ну что, где Аркадий Петрович?— требовательно спросил Горелов, заметя Скрыпника, который уже не полз, а устало брел, благо сюда, в низину, залетали только шальные пули.

- Гайдар не хочет уходить... Я ему сказал, как вы велели, а он махнул рукой.

— Что значит — не хочет?!— закричал Горелов.— Возвращайся назад и передай ему, чтобы они с Тонковидом немедленно оттуда ушли!

Скрыпник похолодел при одной лишь мысли, что ему придется повторить тот же путь. Но приказ есть приказ. И, пробежав «мертвое пространство», он снова бросился на землю и быстро пополз. Вот и окоп. Скрыпник подобрался к нему совсем близко. Он боялся, что за грохотом пулемета и немецких автоматов его не услышат.

Аркадий Петрович,— волнуясь, но громко прокричал лейтенант,— вас и Тонковида вызывает Горелов... Сердится он очень,— доверительно прибавил Вася.

Гайдар обернулся и посмотрел на него злыми глазами.

- Уходи отсюда и не мешай,— полупрося, полуприказывая, произнес Гайдар,— Видишь, что здесь творится?

- Вижу.

- Ну и беги!

Аркадий Петрович отвернулся и, приподняв пулемет, переставил его на другое место, влево, а Тонковид торопливо добавил:

- Когда можно будет, мы сами уйдем. Так и передай Горелову.

И тоже отвернулся.

 

РАССКАЗ О БОЕ ПРОДОЛЖАЕТ МИХАИЛ ФЕДОРОВИЧ ТОНКОВИД

 

Помню ли бой у лесопилки? — Он горько улыбнулся.— Такое не забудешь... Позиция у нас была хорошая: на бугре. И вот видим — немцы. Выходят они из лесу — не слева откуда-нибудь и не справа, где болото. А вот прямо, как нынешние самолеты по радиомаяку — точь-в-точь.

Лес там, конечно, не густой. Не тайга. Но со своим секретом. Хитрые там очень дорожки, которых видимо-невидимо. Возвращаешься другой раз из Леплявы усталый. Думаешь, сверну-ка на эту тропку. Она, кажется, короче. А тропа заводит тебя совсем в другую сторону.

А тут немцы выходят прямо к нашей линии обороны. Кто- то вел их. Понимаете?

Да и лейтенанта молоденького, который от Горелова два раза приползал, помню тоже. Только ведь не он один нас с собою звал. Последним был Александров из НКВД. Перед тем как бежать к сосне, он тоже к нам подполз, чтоб мы вместе с ним отступали.

Но попробуйте заставить Гайдара, чтобы он отступил... Попробуйте!.. Это ж невозможное дело!.. А он еще в азарт вошел: надо же суметь одному с оравой такой, будто на дуэли, стреляться. А у него получается. Тем более, что ленты у нас еще есть и продержаться на этой позиции можно.

Александров же нервничает и уходить без нас не хочет. Его Горелов, как он придет, сразу спросит: «Ты почему сам ушел, а Гайдара там покинул, коли ты есть первый сосед его справа?»

И придумал тогда Александров Гайдара из нашего окопа за ноги тянуть.

Будь обстановка не такой, я б, наверное, со смеху помер. За одну-то ногу Александров его тянет, а другой Аркадий Петрович в окоп упирается. И поглядеть — чисто малые дети. Слово даю.

- Отцепись, Андрей!— рассердился под конец Гайдар и даже немного резковатых слов добавил...

- Я ж,— говорит Александров,— для вашего, дураков, спасения.

И мы это понимаем. И перед человеком вроде неудобно, но где ты будешь с ним сейчас объясняться, когда немцы к бугру все ползут и ползут?

Гайдар со своим пулеметом держал сотни полторы, не меньше. И выпрыгни мы из окопа, они бы, как саранча, ринулись на пригорок, а там и в самый лагерь, где еще оставались наши люди.

Мы с Аркадием Петровичем не очень-то себе представляли, как выберемся отсюда, да и выберемся ли вообще. Правда, говорить ничего не говорили, но когда два человека, да еще в таком положении, сидят в тесной яме, они понимают один другого без слов.

Однако было нам с ним ясно, что уходить сейчас, сию минуту, ни в коем случае нельзя. Немцы успели подобраться к самому бугру, метров на сто. И здесь уже не убежишь от них и не скроешься. И мы убедились в этом очень скоро.

Пошел наперекос патрон, и пулемет умолк. Мне бы осторожно ленту вынуть, но я не успел. Аркадий Петрович с досады дернул ее что было сил. И всё... Гитлеровская машинка теперь окончательно замолчала.

Вообще, должен вам сказать, иметь дело с трофейным оружием хуже нет. Подведет. Так и получилось. И стало тихо.

То без конца стрельба — они в нас, мы — в них. А то тихо.

Они, видно, заметили, что пулемет наш молчит, и тоже перестали стрелять, как бы сомневаясь и желая удостовериться, что русский пулемет умолк, что русский пулеметчик, который не давал все это время поднять голову от земли, больше не стреляет: или у него кончились патроны, или он мертв.

Видят, не показалось: пулемет в самом деле молчит. И тогда они поднялись. Из кустов и сосен вышло их столько, что зарябило в глазах.

И впервые за те три часа, что продолжался бой, сделалось мне тоскливо. А немцы, строча на ходу, двинулись на бугор.

Я повернулся к Гайдару. Он смотрел на бегущих солдат. Глаза его были широко открыты. Он устало дышал.

Потом отодвинул пулемет: «Займись!..» Быстро поста* вил ногу на край окопа. Поднялся на бугре во весь рост. Закричал: «Ура!»— и стал бросать гранаты-лимонки, которыми всегда были полны его карманы.

Я, например, не представляю, когда он успел так натренироваться в бросании гранат. Думаете, еще в гражданскую?.. Может, вы и правы... Только кидал он их так метко и настолько велика была их дальность, что я диву давался.

- Давай твои! — наклонился он ко мне.

У меня на поясе тоже висело шесть лимонок. Я все их протянул ему вместе с поясом. И он снова закричал «ура» и снова стал их бросать то влево, то в право, то прямо перед собой.

Вы бы поглядели на него в ту минуту — вы бы никогда потом не забыли. В короткой шинели с распахнутой грудью, в сбившемся на затылок рыжем треухе, с широко открытым ртом, из которого неслось с ужасающей силой «ура», с гранатами в каждой руке, он был просто страшен,— страшен верой в свою неуязвимость и в личную свою над ними, вот этими бегущими автоматчиками, победу.

И хотя их было много, а он стоял на бугре один (я то возился с пулеметом), и хотя одной только очереди вполне хватило, чтобы его убить, — ни у кого из немцев недостало смелости остановиться, прицелиться и пустить в него очередь.

Ни у кого... И я их понимаю.

Случается, наступает батальон на батальон. Рота на роту. Наконец, рота — на взвод, на двадцать человек, и такое на войне случается тоже.

Но когда к холму бежит полторы сотни солдат, а навстречу, в полный рост, подымается один-единственный человек и атакующие видят, что он их не боится, — это невыносимо страшно. Это невозможно выдержать.

И они не выдержали.

-Побежали.

Мне удалось наконец вытащить злосчастную ленту и вставить другую. Гайдар подхватил с земли пулемет и, с легкостью вскинув его, будто мелкокалиберную винтовку, начал бить им вслед, не давая опомниться.

Держа коробку с последней лентой, я поднялся рядом, следя за тем, чтобы не вышло нового перекоса.

Когда кончились патроны, Аркадий Петрович с сожалением опустил пулемет. Спрыгнул в окоп. И осипшим от крика голосом сказал:

- Теперь, Миша, беги. Я за тобой.

 

Глава XXXVIII

ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ

 

К переправе Гайдар пришел последним. Кроме Тонковида, его ждали Горелов, Кравченко, Денис Ваченко и Бутенко.

Аркадий Петрович тяжело дышал. Возбуждение боя проходило. Перебираясь по стволу через трясину, он дважды оступился.

Партизаны удалились от лагеря километра на два и сдедали привал. Кто выливал воду из сапог и перематывал портянки, кто выжимал шинель и сушил гимнастерку, кто заново и потому особенно остро переживал все перипетии недавней схватки и нервно курил.

Изредка доносились автоматные очереди: немцы продолжали прочесывать лес. Но опушка, где сидели сейчас бойцы, казалась глубоким тылом. Наконец смолкли и выстрелы. В лесу стало тихо.

- Надо бы посмотреть, что в лагере делается,— негромко сказал Горелов.— Кто пойдет?

- Я пойду,— ответил Скрыпник.— И тут же смущенно добавил:— Интересно все-таки.

- Я могу пойти,— вызвался Денис Ваченко.

- И я,— произнес Гайдар.

- Тебе, Аркадий Петрович, можно бы и посидеть, — ответил Горелов.— Ты свое сегодня отходил.

- Нет, я пойду тоже,— настаивал Гайдар.

Пошли. Аркадий Петрович прихватил с собой чью-то винтовку, положив в карман несколько обойм.

До лагеря оставалось не более ста метров. Партизаны притаились в кустарнике за болотом. Гитлеровцы хозяйничали вовсю: они выкапывали ящики и мешки, с помощью миноискателей находили оружие и боеприпасы, шарили в землянках, выбрасывая оттуда одеяла, подушки, полушубки, книги, посуду...

Из дверей штабной землянки показался фашист. В руках он нес черное кожаное пальто. Это был летный реглан полковника Орлова, причинявший в свое время немало забот всей группе..

Кожаное пальто резко выделялось среди шинелей. Стоило где-нибудь в пути встретить хотя бы одного немца, как он норовил попасть непременно в Орлова.

Среди товарищей всерьез считалось: возле полковника — «опасная зона».

Аркадий Петрович в те дни бросил даже клич: «Экипируем полковника». Возвращаясь с заданий, бойцы приносили шинели, макинтоши. Но ростом бог Орлова не обидел, и все оказывалось мало, пока Гайдар не добыл трофейную плащ- палатку, длинную, до пят. Полковник носил ее поверх пальто.

Перед уходом из отряда Орлову дали полушубок, а реглан свой он оставил в лагере.

...Немец крикнул что-то, прибежало сразу несколько человек, и он всей стал показывать свою находку— сначала с лицевой стороны, а потом даже подкладку. Другие солдаты трогали, качали головой и что-то говорили;

- Эх, убить бы еще одного гада!— с тоской произнес Гайдар и вскинул винтовку.

Раздался выстрел. Фашист, который показывал пальто, вздрогнул и упал, накрывшись черным регланом Орлова, как саваном.

Гитлеровцы открыли' по кустам бешеную стрельбу. Но партизан там уже не было.

 

 

Глава XXXIX

ЛАГЕРЬ У ПРОХОРОВКИ

 

Путь к Степанцам показался на этот раз неимоверно долгим. Сначала гуськом, со всеми предосторожностями двигались по лесу. Но вот в полутьме проступили редкие могучие дубы. Лес кончался. Начиналась Леплява.

Взошла луна, и партизаны свернули в болото, в шуршащие камыши, пока слева, на пригорке, не вырисовалась крыша Степанцовой хаты.

Гайдар и Горелов замерли, долго, зорко всматриваясь в унылые огороды с разбросанной ботвой и видные отсюда, снизу дворы соседних изб.

Шепнув товарищам: «По двое», Горелов и Гайдар стали быстро взбираться по пологому склону.

У хаты опять остановились. Оглянулись. Бойцы (их было человек двадцать) стояли, прижавшись к стенам сарая, готовые разом проникнуть в дом или повернуть назад, в камыши.

Аркадий Петрович приблизился к маленькому окошку, что выходило сюда, на огород, легко отодвинул створчатый ставень и постучал по стеклу.

В проеме появилась старушечья голова в платочке. При свете луны было видно, как старушка испуганно всплеснула руками. Аркадий Петрович подал знак. От сарая отделились партизаны. Стараясь не шуметь, обогнули хату и поднялись по ступенькам в дом.

О бое село уже знало. И потому Афанасия Федоровна и баба Устя, закрыв за бойцами дверь, вопросительно и тревожно уставились на ночных гостей.

- Разбили нас, Федоровна,— сказал Горелов.— Одно хорошо - людей спасли...

Баба Устя накинула на голову теплый платок.

- Бабуся, вы куда? — остановил ее Гайдар.

- Я, Аркашенька, постою, посторожу.

- Не надо, на дворе холодно. И все равно там наши хлопцы.

- Прости меня, сынок, но я уже так загадала: пока буду сторожить вас на дворе, с вами ничего не случится...

Аркадий Петрович подошел к старушке и поцеловал ее в морщинистый лоб.

За столом места всем не хватило, и партизаны пристроились на лавках, на полатях, а двое, по лагерной привычке,— прямо на полу. Говорили о бое, разбирая все с самого начала — с двух выстрелов, что раздались у лесопильного завода,— до последних минут отступления.

И чем дольше продолжался разговор, тем чаще возвращались партизаны к одному и тому же: откуда каратели так хорошо знали расположение лагеря?

И снова вспомнили Погорелова.

Аркадий Петрович в этот вечер все больше молчал. Даже мальчишкам, Вите и Коле, которые опять проснулись, он только покивал головой.

Но когда заспорили о Погорелове, у него вдруг стало такое же ненавидящее лицо, как утром, в окопе, когда бежали к холму немцы. И, хлопнув по столу ладонью, так что подпрыгнули стоявшие на нем миски, Аркадии Петрович раздельно произнес:

- Попадись мне теперь этот Погорелов — задушил бы своими руками,— и поднялся с лавки, не доев.

После ужина Горелов, Гайдар, Сесько и еще двое партизан снова сели за стол, с которого хозяйка торопливо убрала посуду.

Возвращаться на старое место было нельзя. Оставаться в Лепляве тем более. Самое позднее к утру сюда нагрянут немцы. Куда ж идти?..

Раньше партизаны всерьез не думали, что им придется покинуть свою базу. Однако на всякий случай близ Прохоровки, километрах в восьми от Леплявы, имелся запасной лагерь. В реденьком лесу еще летом выкопаны были две землянки. Долго жить в них, разумеется, было нельзя. А продержаться какое-то время можно.

Условились, что Горелов с двумя бойцами пойдет на поиски другого отряда или, в крайнем случае, места для новой базы. Остальные должны ждать его или связных в землянках у Прохоровки. Командование оставшейся частью отряда на это время переходило к Гайдару.

Аркадий Петрович дал знак подыматься. Во дворе попрощались с бабой Устей. Всю ночь простояла она на ветру под разлапистым, сохнущим тополем, выглядывая, не крадется ли кто по дороге к их дому.

Бойцы по очереди пожимали ей руку. И каждого баба Устя быстро, словно ставя метку на лбу, крестила. А когда подошел к ней Гайдар, пригнула его голову к себе, прижалась старушечьими губами к щеке его и молитвенно произнесла:

«Храни тебя, Аркашенька, бог...»

В двух землянках, кроме нар, маленьких «буржуек» и сухих, заранее заготовленных дров, ничего не было: ни щепотки соли, ни сухаря.

Леонид Довгань и Василий Сесько — они были родом из Прохоровки — тут же сходили домой и принесли хлеб, сало и вареную картошку.

Партизаны отсыпались. Чистили оружие. Стояли по очереди в дозорах. Рассказывали случаи из своей жизни. Гайдар, у которого давно уже не было так много свободного времени, писал.

Внешне безмятежное существование на самом деле утомляло. Новый лагерь выглядел ненадежно, и каждый помимо своей воли все время прислушивался: не идет ли кто...

Сесько с Довганем еще и еще раз пробирались в родное село.

Однако того, что они приносили из дому, с трудом хватало лишь на день: это ведь не шутка — накормить двадцать человек.

По всем статьям выходило, что нужно из рощицы этой поскорей, пока не поздно, убираться. Но следовало ждать Горелова.

...Федор Дмитриевич появился на третий день. Спросил, как они тут.

Бойцы пожали плечами и коротко ответили:

- «Пятачок».

Горелов весело засмеялся:

Ничего... Мы это скоро исправим. Перебираемся, хлопцы, на новое место. Человек один объяснил: есть там подготовленная база. Немцы туда дороги не найдут.

Вообще заметно было, что вернулся Горелов в хорошем настроении.

Лагерь, в который предстояло перебраться, находился километрах в восьмидесяти. Нужно было достать продукты на дорогу и на самое первое время, чтобы не раскапывать аварийный склад, заготовленный близ тех же мест.

Сесько заикнулся было, что они с Довганем принесут. На них зашикали. Парни и так притащили все, что могли. Хватит.

И тогда стали думать.

Старый лагерь немцы разграбили. Но они могли не знать про сало и копченую свинину, которая была подвешена к деревьям после налета на ферму в Калениках. А если и знали, попробуй обыщи все деревья в лесу...

Мяса там было много: тонны полторы. Забрать все невозможно, а унести полтораста — двести килограммов не составит особого труда.

Горелов собрал мешки.

Их оказалось всего пять.

И пустое ведро, в которое могло войти еще полпуда.

Пять мешков. Пять человек. Ведро можно нести в руке.

- Кто пойдет? — спросил Горелов.

- Я, — сказал Скрыпник.

- Я, - произнес Александров.

- Я,— повторил вслед за ним Никитченко.

- Я,— вызвался Гайдар.

- И я тоже, — присоединился лейтенант Абрамов.

- Аркадий Петрович, вы не пойдете,— почему-то встревожился Горелов.

— А что, Федор Дмитриевич,— спросил Гайдар,— тут делать? А так хоть прогулка.

У Гайдара случались минуты, когда, приняв решение, он уже потом его не менял.

...Это шло от привычки, которая выработалась уже на войне, — настоять на своем, если тебя от чего-то удерживают.

Это шло от мучительного стыда: ведь никого больше не опекают, а тебя, как маленького, опекают, и совестно после даже взглянуть в глаза товарищам, будто их жизнь стоит меньшего.

И потом — черта чисто журналистская — всегда боялся куда-нибудь не поспеть и чего-нибудь не увидеть.

Правда, ничего захватывающего в том, чтобы дойти до старого лагеря, не было, но и риска никакого не было тоже. И если уж спрашивают: «Кто желает?», то почему любой пойти может, а он нет?

Почему?

И Гайдар ушел.

 

 

Глава XL

«СКРЫПНИК ИЗ БЕЛОЙ ЦЕРКВИ»

 

В самый первый мой приезд в Лепляву Афанасия Федоровна сказала:

- Был в отряде еще такой Скрыпник. Военный. Имени не помню, а только помню, что попал он в лес после окружения. Молодой, моложе их всех. Ростом невелик, чернявый, но уж веселый, спасу нет. Придут партизаны к нам вечером — усталые, заморенные, едва до лавок доберутся. А он вдруг песню споет. Сплясал даже раз. Без музыки, без всего. Просто взял и сплясал.

Может, я бы и его не запомнила, как не запомнила других, но он был такой веселый, такой веселый, и все любили к нему обращаться: «Скрыпник... Скрыпник».

И еще помню: когда возвращался Аркадий Петрович ночью в старый лагерь и забежали они впятером к нам, то был с ним в тот раз и Скрыпник.

А когда убили Гайдара, то хлопцы вроде говорили, что Скрыпник отправился в Белую Церковь: там у него родня. Конечно, он многое мог бы вам рассказать, да и приходил, бывало, все с ним, с Аркадием Петровичем. Только думаю, что до Белой Церкви своей он так и не дошел или после погиб.

И в очерке «Партизанской тропой Гайдара», напечатанном в «Юности», я со слов Афанасии Федоровны написал: Наступило... двадцать шестое октября. Накануне партизаны повечеряли, отдохнули. Их было пятеро: Гайдар, работник милиции Александров, секретарь Сквирского райкома партии Никитченко, Скрыпник из Белой Церкви и еще один...

Однажды утром мне позвонили из «Юности»:

— Приезжайте скорей, для вас есть очень интересное письмо... От кого? Придете, сами увидите.

Я тут же приехал. Писала заведующая библиотекой из города Гайсина Винницкой области Галина Даниловна Усольцева. Она сообщала: «Скрыпник из Белой Церкви», который был с Гайдаром 26 октября и которого, как она поняла из очерка, я считаю убитым, на самом деле жив. Его адрес...

Пусть простит меня Галина Даниловна, но письму ее поначалу я побоялся даже поверить. Найти после двадцати с лишним лет человека, который был с Гайдаром до последнего часа, до последней минуты... Человека, на глазах которого Аркадий Петрович, по всей видимости, погиб... В это страшно было поверить, чтобы потом не разочароваться.

И я написал Скрыпнику письмо с одной-единственной просьбой: подтвердить, что он, Василий Иванович, действительно был в отряде Горелова и встречался с Гайдаром...

Такое подтверждение пришло.

Чем больше я вчитывался в то, что писал мне Скрыпник, тем сильнее ощущал, как много несказанного остается за этими страницами. Запрятав в самый дальний ящик стола наполовину готовую рукопись, я снова уехал.

Путь мой лежал в Киев, Канев, снова в Лепляву, затем — в Калеберду, Гельмязево, тогдашний райцентр Драбово, областной центр Черкассы (там, в партархиве, хранились документы об отряде), затем в Гайсин и Львов, где живет семья Швайко. Везде меня ждали новые встречи и новые рассказы о Гайдаре.

...В Гайсин автобус прибыл вечером. Закинув в гостиницу чемодан, я отправился на поиски нужной мне улицы. Фонари еще не зажигали, номеров на домах я не мог разглядеть и наугад поднялся на крыльцо окруженного деревьями дома, чтобы спросить: где тут номер девятый?

Стучу, открывается дверь.

— Входите,— слышу я, — мы вас уже несколько дней ждем.

Передо мной Василий Иванович Скрыпник.

Знакомлюсь с семьей. Садимся ужинать. И, до поздней ночи длится первая наша беседа. В гостиницу меня уже не отпускают. Укладывают в столовой на диване.

Долго лежу в темноте с открытыми глазами. Уснуть не дает мысль, что ведь это один из последних рубежей поиска.

...У Скрыпника я прожил несколько дней. Рассказал Василий Иванович о своей непростой судьбе». Об окружении (он находился в Тридцать седьмой армии) под Киевом. Oб участии с 1942 года в подполье родного Гайсина. О звании «лейтенант-автоматчику полученном и 1943 году в штрафной роте (он находился в ней до первого ранения по нелепому обвинению— «за пребывание на оккупированной врагом территории»). О встречах с Гайдаром осенью сорок первого. О бое у лесопильного завода. О лагере у Прохоровки. О том, что случилось после...