А власть эта такова, что поднимись она из последних глубин ада, она не могла бы быть ни более злобной, ни более бесстыдной.

 

Неудивительно, что русский человек, сравнивая прошлое с настоящим, утверждается в мысли, что нынешняя власть еврейскаяи что именно потому она такая осатанелая. Что она для евреев и существует, что она делает еврейское дело — в этом укрепляет его сама власть... <...>

 

Первое место среди течений в еврействе должно отвести сионизму, как по объему его влияния, так и по тому, что и фантастика, и притязательность, и порождаемое ими тяготение к смуте, как к родственной стихии, выражены в нем наиболее ярко. При всем различии и содержания и путей существуют глубокие формальные сходства между сионизмом и большевизмом. <...>

 

Тому и другому чуждо представление о трагическом в жизни как таковой; оба с одинаковой решительностью отрекаются от старого мира, хотя мир одного — не мир другого; один и другой имеют каждый свою обетованную землю, которая течет млеком и медом.

 

Это единство схем накладывает удивительную печать сходства на мышление, обороты речи и повадки сионистов и большевиков.

 

Сионист, как и большевик, не знает пропорций, степеней и мер; любая частность получает у него универсальное значение, горчичное зерно вырастет в баобаб, воображаемый полтинник — в наличный миллиард.

 

Затем большевики не больше сионистов, разумеется, дорожат неприкосновенностью российской территории... С чисто босяцкой щедростью они отказались от им не принадлежавшего, и на западе России возник целый ряд новых государств. <...>

 

Дело не так обстоит, что была смута, гибли евреи и неевреи. <...> Нужно еще прибавить, что евреи были не только объектом воздействия во время этой тяжкой смуты. Они также действовали, даже чрезмерно действовали.

 

Еврей вооружал и беспримерной жестокостью удерживал вместе красные полки, огнем и мечом защищавшие «завоевания революции»; по приказу этого же еврея тысячи русских людей, старики, женщины, бросались в тюрьмы, чтобы залогом их жизни заставить русских офицеров стрелять в своих братьев и отдавать честь и жизнь свою за злейших своих врагов.

 

Одним росчерком пера другой еврей истребил целый род, предав казни всех находившихся на месте представителей дома Романовых, отнюдь не различая даже причастных к политике и к ней не причастных. <... >

 

Кто сеет ветер, пожинает бурю. Это сказал не французский остроумец, не буддийский мудрец, а еврейский пророк— самый душевный, самый скорбный, самый незлобивый из наших пророков. Но и это пророчество, как и многие другие, нами забыто; вместе со многими великими ценностями мы и эту потеряли. Мы сеем бури и ураганы и хотим, чтобы нас ласкали нежные зефиры. Ничего, кроме бедствий, такая слепая, попросту глупая притязательность принести не может. <...>

 

Три тысячи лет уже живет еврейский народ сознательной жизнью на земле, и где у нас хоть следы, хотя бы слабые признаки аристократизма, присущего древним родам? Мы — демократы, и все наше поведение согласуется с кодексом, составленным Ликургами из Психоневрологического института за Невской заставой: этого рода демократизм — начало и конец нашей мудрости. Но история прощает несоответственное поведение еще меньше светского общества: здесь «не принято», там — не приемлется.

 

...слова — отечество, порядок, власть — коробят ухо еврея, как реакционные, черносотенные; слова — демократия, республика, самоопределение — нежат его слух. Вопреки всем жестоким урокам еврей продолжает думать, что в начале было слово — не творческое Слово Божье, а праздное слово краснобая...».

 

Следующим очевидцем, свидетельские показания которого помогут нам в установлении исторической истины, является один из видных политических деятелей царской России, наш с вами соотечественник, киевлянин Василий Витальевич Шульгин. В качестве же фактического материала используем фрагменты его книги «Что нам в них не нравится...», изданной в 1928-м и переизданной в 1930 году в Париже издательством «Russia Minor» («Малая Россия»).

 

Поводом для написания этой книги послужила статья еврейского публициста С. Литовцева «Диспут об антисемитизме» («Последние новости», 29.06.1928 г.), в которой было предложено «без лукавства» высказаться «честным» русским антисемитам, почему «мне не нравится в евреях то-то и то-то». Что Шульгин — честно, без лукавства — и сделал. Более того, он не только ответил, что и почему ему не нравится в евреях, но и провел детальное исследование так называемого «еврейского вопроса» в до- и послереволюционных исторических рамках, снабдив его обширным доказательным фактажом, немалая часть которого относится к событиям и народным настроениям в тогдашней Малороссии, т.е. Украине.

 

Оставив на время вне поля нашего рассмотрения дореволюционный период, обратимся к выводам Шульгина о причинах постреволюционного обострения еврейской темы, которое автор называет «неоантисемитизмом» (курсив — авторский):

 

«Чтобы начертать правдивую летопись о роли еврейства в революции, об участии еврейства в большевистской авантюре, о руководстве ими в коммунистической партии, нужно было бы написать том. И к этому тому текста надо было бы придать несколько томов «приложений», то есть документальных данных, подтверждающих те или иные утверждения. В настоящее время такой труд никому не под силу. <...>

 

Нас спрашивают: «Что вам в нас не нравится?» Я позволю себе ответить за неоантисемитов, народившихся вместе с революцией, а также за одиннадцать лет пребывания евреев у кормила правления советской власти:

 

- Не нравится нам в вас то, что вы приняли слишком выдающееся участие в революции, которая оказалась величайшим обманом и подлогом.

 

Не нравится нам то, что вы явились спинным хребтом и костяком коммунистической партии.

 

Не нравится нам то, что своей организованностью и сцепкой, своей настойчивостью и волей, вы консолидировали и укрепили на долгие годы самое безумное и самое кровавое предприятие, которое человечество знало от сотворения мира.

 

Не нравится нам то, что этот опыт был сделан во исполнение учения еврея — Карла Маркса.

 

Не нравится нам то, что эта ужасная история разыгралась на русской спине и что она стоила нам, русским, всем сообща и каждому в отдельности, потерь неизрекаемых.

 

Не нравится нам то, что вы, евреи, будучи сравнительно малочисленной группой в составе российского населения, приняли в вышеописанном гнусном деянии участие совершенно несоответственное.

 

Не нравится нам то, что вы фактически стали нашими владыками.

 

Не нравится нам то, что, став нашими владыками, вы оказались господами далеко не милостивыми; если вспомнить, какими мы были относительно вас, когда власть была в наших руках, и сравнить с тем, каковы теперь вы, евреи, относительно нас, то разница получается потрясающая.

 

Под вашей властью Россия стала страной безгласных рабов; они не имеют даже силы грызть свои цепи. Вы жаловались, что во время правления «русской исторической власти» бывали еврейские погромы; детскими игрушками кажутся эти погромы перед всероссийским разгромом, который учинен за одиннадцать лет вашего властвования! И вы спрашиваете, что нам в вас не нравится!!!

 

...Такова речь антисемитов новых, антисемитов послереволюционных. Моя передача их образа мыслей крайне бедна. Когда они заговорят сами, то есть когда они будут иметь возможность говорить, мир услышит такой вопль возмущения, что перед ним потускнеют иеремиады всех веков. Откроются неизведанные бездны страдания; и изрыгнут они левиафанов рев к потрясенным небесам».

 

Вместо комментария к вышесказанному могу сказать следующее. Василий Шульгин, будучи до революции издателем и главным редактором газеты «Киевлянин», основанной в 1864 году его отцом, профессором истории Киевского университета Виталием Яковлевичем Шульгиным, неоднократно выступал на страницах своего издания с защитой еврейского населения от погромов, агитировал в пользу Бейлиса в деле о ритуальном убийстве, участвовал в Прогрессивном блоке, ратовавшем за равноправие евреев и пр.

 

Поэтому в данном случае речь вовсе не идет о «патологическом» или «расовом» антисемитизме, который наверняка кому-то здесь пригрезился. Скорее, можно говорить об антисемитизме политического свойства, обусловленном негативным влиянием еврейства на общественно-политическую реальность и желанием противостоять этому процессу.

 

Влияние же евреев ярче всего проявлялось именно в Малороссии (Украине) — малой Родине и вотчине Шульгина, — через которую пролегала «черта оседлости».

 

Определенной ясности в этом вопросе поможет достигнуть небольшой фрагмент из предисловия издателей «Russia Minor» к книге «Что нам в них не нравится...»:

 

«Еврейский вопрос, которому посвящена предлагаемая ныне читателям книга В.В. Шульгина, или, вернее, вопрос об основаниях и формах политического и культурного сожительства русского и еврейского народов под общей государственной кровлей, — остается, несмотря на свое крупное и бесспорное общероссийское значение, вопросом преимущественно малороссийским (т.е. украинским. — Э.Х.).

 

В самом деле, несмотря на происшедшие перемещения еврейского населения России, основная масса русского еврейства сосредоточена по-прежнему в пределах русского Юга. Более того, минувшие столетия совместной жизни с еврейством имели для южнорусского (т.е. украинского — Э.Х.) населения глубокие и сложные последствия, которые играли и будут играть существенную роль и в народной психологии, и в политических событиях и взаимоотношениях на юге России.

 

Наконец, самый подход автора к данному вопросу в известной мере запечатлен «малоруссизмом», отражая и выражая по преимуществу настроения и воззрения, свойственные южнорусской политической мысли».

 

Следующий отрывок из книги В.В. Шульгина представляет нам реальную картину настроений украинских народных масс, ярко очерчивающую разницу в еврейско-украинском и русско-украинском вопросах, — что, на мой взгляд, особенно актуально в контексте обвинений, выдвигаемых сегодня России.

 

Но прежде, во избежание путаницы в терминологии, используемой автором, приведу слова Шульгина о смысле, вкладываемом им в понятие «русский народ»:

 

«Разумеется, под словом «русский народ» я не разумею одних только северян, то есть великороссов. Эти последние имеют, конечно, полное право называться русскими, ибо они бесспорно русские, но все же они имеют это право не столь полное, как южане.

 

Эти последние имеют право на «русскость» полнейшее, ибо слово «Русь» преимущественно связано с Киевом. <...>

 

Русским народом я считаю великороссов, малороссиян и белорусов, а также и всех тех иных кровей, российских граждан, которые подверглись процессу ассимиляции и считают себя русскими».

 

А теперь — о Малороссии, т.е. об Украине, больше чем кто бы то ни было связанной со словом «Русь»:

 

«Если, доверяя историческим свидетельствам о приниженном состоянии русского народа под польско-еврейским владычеством (а это была главнейшая причина казацких восстаний), сравнить это время с положением этого же русского народа в ХХ веке, то надо признать: жизнь русских разительно улучшилась на всем пространстве бывшей Речи Посполитой.

 

По этой, вероятно, причине Московско-Петербургская власть не знала против себя народных южнорусских восстаний — со времени Алексея Михайловича и до последнего Романова. Тот край, который в течение веков непрерывно бунтовался против власти польско-еврейской, ни разу не поднял оружия против власти русской.

 

Бунт Мазепы никакого отношения к народу не имел; он был делом самого гетмана и части реестровых казаков, исполнивших его приказ. Но другая часть казаков осталась верна Петру. <...>

 

...миролюбие малороссиян в отношении Москвы и Петербурга в течение 250 лет поразительно. Одно время можно было думать, что боевая энергия вообще иссякла в мирных хлеборобах. Однако события, наступившие после начала революции 1917 года, показали, что «есть еще порох в пороховницах».

 

В этом можно было, например, убедиться, когда наш край заняли немцы в 1918 году. Правда, часть малороссийской аристократии и интеллигенции предпочла немецкую оккупацию большевистской. Но этого нельзя сказать про деревню. Наша деревня встретила немцев так, как нигде, ни в одной стране, оккупированной германскими войсками в течение войны, их не встречали.

 

Через некоторое время после занятия немцами Киева меня вызвал к себе «для объяснений» начальник немецкой политической полиции, комиссар фон Лешник. При этом произошел исчерпывающий разговор. Между прочим, я ответил комиссару на его вопрос, ужели я не признаю, что немцы внесли успокоение в край, истерзанный большевиками:

 

- В городах это так, но не в деревне. Ибо вам очень хорошо известно, что вне городов вам приходится выдерживать постоянные кровавые столкновения с крестьянами...

 

Фон Лешник не отрицал этого. Да и трудно было отрицать. Хохлы ощетинились против немцев штыками. Конечно, борьба была неравная и совершенно безнадежная; однако это обстоятельство было одной из главнейших причин разочарования в оккупации Украины. Немцы очень быстро учли запасы психической силы этого народа, который способен кусаться, если у него выдирают самое для него важное.

 

Точно так же и большевики должны были в конце концов уступить классическому упрямству хохлов. Земельный коммунизм разбился главным образом о Малороссию. Край, который вывозил сотни миллионов хлеба за границу, вдруг перестал давать что бы то ни было даже для внутреннего потребления. Как это могло случиться?

 

Схема крайне простая. «Не будем пахать, пока будете отбирать у нас наш хлеб, даром». И перестали пахать. И... появился НЭП. Всесильный Ленин оказался бессильным перед дядькой-хлеборобом. Вот вам воскрешенная былина о Микуле Селяниновиче.

 

Этот процесс отпора сопровождался непрерывными восстаниями против большевиков. В лице бесчисленных «атаманов» возродились сотни Бульб, которые могли бы дать много очков вперед гоголевскому Тарасу. Из всех этих восстаний наиболее показательной явилась Алексеевско-Корнилово-Деникино-Врангелевская эпопея. Правда, она руководилась людьми общерусского масштаба, но основа Добровольческой армии была южнорусская. Характерно также и то, что эта армия боролась за «Единую Неделимую Россию», то есть возглавилась словами, написанными на памятнике Богдану Хмельницкому в Киеве. Таким образом, в исторической перспективе, Добровольческая армия явилась продолжателем дела малороссийского казачества XVII века.

 

Другими словами: южнорусская стихия не восставала против Московско-Петербургской общерусской власти в течение двух с половиной веков; а когда эта власть свалилась, она, Южная Россия, нашла в себе самой элементы, которые ярко, воодушевленно и самоотверженно стали бороться за восстановление какой-то общерусской национальной власти по образу и подобию ушедшей».

 

И еще один штрих в продолжение темы — по своей прямолинейности едва ли уступающий «альбуму» «Кати України»:

 

«Многие участники Белой борьбы помнят, конечно, что заставило их пойти «под знамена»: революция оскорбила глубокие тайники души — нечто святое, нечто запрятанное до поры до времени, но что вырвалось вдруг пламенем наружу. Скрежеща зубами шепталось: если и это стерпеть, то уже нельзя называться человеком. Чтобы сохранить в себе человека, люди ринулись в ряды под песню:

«Смело мы в бой пойдем

За Русь святую...»

Увы. Так как в том лагере, откуда шли нестерпимые оскорбления и заушения, заправилами и вдохновителями, словом, «спинным хребтом» оказались евреи, то сама собой сложилась и вторая часть песни:

«И всех жидов побьем.

Сволочь такую...»

Это звучит терпко, но из песни, говорят, слова не выкинешь. А она, песня, в свое время распевалась на всем пространстве «Вооруженных сил Юга России».

 

И так можно продолжать и продолжать... Как справедливо заметил Василий Витальевич Шульгин, чтобы начертать правдивую летопись «об участии еврейства в большевистской авантюре», нужно было бы написать не один том. Но даже бегло приведенного материала вполне достаточно, чтобы разнести в прах безапелляционные утверждения об ответственности России, то есть русского народа, за миллионы украинских жертв, раздавленных Еврейским смерчем.

 

На фоне вышеизложенного особенно любопытно, какие же «исторические» обоснования движут логикой украинской стороны обвинения? Неужели же примитивные ссылки на русские фамилии в списке большевистских палачей?! Если такой «аргумент» действительно имеет место, то его с легкостью можно дезавуировать одним из диагнозов, поставленных Шульгиным:

 

«Не проявляют евреи и особой привязанности к своему еврейскому имени. Любой русский еврей, которого вы спросите, какой он национальности, никогда не ответит, что он еврей — всегда говорит: «я русский». Это обстоятельство, между прочим, очень сердит многих русских в эмиграции. Они говорят:

 

«Почему поляки, грузины и другие не выдают себя за русских,а только евреи?».

 

<...> Но, говорят недовольные, «они выдают себя за русских, и поэтому иностранцы начинают приписывать русским такие свойства, которых русские вовсе не имеют». Ну, с этим ничего не поделаешь; евреи были лишены некоторых прав в России, но право русского гражданства или подданства они имели, и поэтому они имеют право считать себя русскими, поскольку это понятие выражает не расовую, а государственную принадлежность.

 

Но с другой стороны неоспоримо, что легкость, с какой евреи «заделываются» под другие нации, указывает, что они не особенно прочно привязаны к своему национальному имени. <...>

 

Это обстоятельство подмечается и в другом русле явлений: евреи с поразительной легкостью отрекаются не только от своего национального имени, но и от своих личных имен и фамилий, выдающих их еврейское происхождение. Возьмем хотя бы для примера бесконечный список «псевдонимов», которыми евреи расцветили большевизм. Почему все эти евреи отреклись от своих прирожденных имен?

 

Потому, говорят, что во времена «царизма» они, как революционеры, должны были скрываться, и по этой причине меняли фамилии. Пусть так. Но почему они не меняли еврейские фамилии на еврейские же?..»

 

Ответ на последний вопрос, на мой взгляд, предельно прост: видимо, для того чтобы апокалиптический кошмар, коим обернулся для Российской Империи еврейско-большевистский Смерч, вошел в историю под названием «Русская революция» — в качестве лжесвидетельства превалирования русской инициативы и главенствующей роли русского народа в «Великом Октябре» (или, говоря современным политическим языком, «демократического выбора» русского народа). Что ж, еврейский расчет, как всегда, оказался верен: не прошло и 100 лет, как исторические ретушеры свели на нет роль «бедных евреев» в Октябрьском перевороте, сознательно и умело выпятив при этом его мнимую «русскость».

 

Справедливости ради нужно отметить, что в поддержку большевистской революции и советской власти выступила и часть низших слоев практически всех этнических групп и национальностей Империи, но их вклад в революцию был ничтожным по сравнению с тем, который внесли евреи как этническая группа.