Некоторые технические замечания 3 страница

Исследование генезиса неосознаваемой тенденции саморазрушения я осуществил при анализе неврозных нарушений кровообращения и дыхания, например, при бронхиальной астме и, кроме того, при анатомически необъяснимых явлениях потери аппетита и исхудания. Эти симптомы соответствовали общей тенденции пациентов к суициду. В ряде случаев при ретроспективном анализе попыток самоубийства я трактовал эти явления как бессознательный возврат к инфантильным судорогам голосовых связок и гортани. Это лишь предположения, которые, возможно, будут подкреплены наблюдениями педиатров. Оба моих пациента появились на свет в качестве нежеланных детей. Один — десятый ребенок у измученной матери, другой — от смертельно больного, вскоре умершего отца. Все признаки говорят о том, что сознательно или бессознательно дети быстро уловили негативный оттенок в отношении к ним со стороны матери, а это повлияло на интерес к жизни. Даже при сравнительно ничтожных поводах они мечтали о смерти, что компенсировалось сильной волей. Заметными чертами их характеров стали нравственный и философский пессимизм, скептицизм и недоверие. Можно отметить также едва скрываемую тоску о нежности, отвращение к работе, неспособность к длительному физическому напряжению, некоторый эмоциональный инфантилизм, правда, с попытками форсировать укрепление характера.

Особенно тяжелый случай возникшего еще в детстве отвращения к жизни зафиксирован в алкоголизме юной особы, которая в трудные моменты хотела прибегнуть к самоубийству. Она, третья девочка в семье, претерпевала крайне недружелюбное отношение, по-своему объясняя себе ненависть и нетерпение матери. С детских лет она размышляла о том, что ей вообще не надо было появляться на свет. Выйдя замуж, долго не могла привыкнуть к супружеской жизни. Она осталась фригидной. Характерно, что и другие наблюдаемые мной «нежеланные дети» (мужчины) в большей или меньшей мере страдали импотенцией.

Подтвердилась и отмеченная Джонсом (органически трудно объясняемая) склонность к ночным простудам в подобных случаях. Конечно, в мою задачу не входит даже частичное объяснение причин этого вида заболевания. Необходим большой опыт исследований и анализа. Я хотел лишь отметить вероятность того, что грубое или неприязненное отношение к детям в семье ведет к тому, что дети легко и охотно умирают. Или же, избежав этой судьбы, впадают в длительные проявления тяжелого пессимизма. Существуют различные теоретические воззрения на эффективность инстинктов жизни и смерти в разные возрастные периоды. Наблюдая впечатляющие темпы развития организма в начале жизни, исследователи считали, что у младенцев абсолютно высок инстинкт жизни, а в глубокой старости он равен нулю. Однако это не совсем так. Конечно, в начальный период все органы и функции развиваются особенно полноценно и быстро, но лишь при особых условиях предродового режима и ухода за ребенком. Необходимы необычайная любовь, нежность и забота, чтобы ребенок простил родителям свое (без его ведома) появление на свет. Иначе вскоре начинают пробуждаться инстинкты разрушения. И это неудивительно: ведь у младенца «небытие» до рождения ближе, чем у взрослого с его опытом жизни. «Сила жизни» не является чисто природной, она должна быть тактично укреплена заботой и воспитанием, создавая постепенно иммунитет к физическим и психическим испытаниям. У людей в зрелом возрасте, судя по снижению уровня смертности в середине жизни, обе тенденции примерно уравновешены.

Если мы приведем к одному ряду эти случаи с исчерпывающе разработанными Фрейдом невротическими «типами заболеваний», то «неврозами отказа» отмечен переход от болезней внутреннего происхождения к экзогенным заболеваниям. Лица с ранними проявлениями отвращения к жизни характеризуются слабой приспособляемостью, однако в наших случаях это болезненное состояние, видимо, замаскировано ранней психической травмой. Разумеется, еще предстоит задача установления тонких различий в симптоматике неврозов у детей с различными уровнями воспитания и условиями ухода — от начально насильственных до слишком изнеженных. Естественно, встает вопрос о целесообразности терапии для этой группы заболеваний. В соответствии с моими суждениями об «эластичной» технике анализа я постепенно пришел к убеждению, что в случаях утраты интереса к жизни надо быть более гибким и уступчивым в своих требованиях к пациенту, к его умению адаптироваться к условиям существования. Наконец я решил, что в течение какого-то времени к пациенту надо относиться как к ребенку. В известной мере это совпадает с «предпочтением», которое Анна Фрейд считает необходимым в анализе поведения детей. Такая гибкость позволяет пациенту впервые ощутить безответственность детского возраста, что равнозначно образованию положительных импульсов жизни и мотивов для существования. И лишь позднее можно осторожно перейти к «требованиям отказа», характерным для нашего психоанализа с его завершением в виде приспособления к полной противоречий реальности. И наконец способности насладиться счастьем в возможной реальности.

Одна весьма интеллигентная дама, испытавшая одностороннее воздействие «я - психологии», возразила мне, что нежность к детям может стать сексуальной предысторией невроза. Мой ответ был убедительно прост. Я заметил, что проявления самых маленьких детей абсолютно эротичны, но незаметны, пока не разовьется специальный эротический орган, неопровержимо свидетельствующий о сексуальности. Тем самым я вообще ответил всем противникам либидо-теоретического учения Фрейда о неврозах.

22. Приспособление семьи к ребенку
(1928)

Заголовок этого доклада является в некоторой степени необычным, поскольку мы занимаемся, как правило, только приспособлением ребенка к семье, но не семьи к ребенку. Однако наши психологические исследования продемонстрировали, что первый шаг к приспособлению должен исходить именно от нас, этот шаг мы делаем тогда, когда понимаем ребенка. Психоанализ часто упрекают в том, что он сверх меры занимается примитивным, связанным с патологией, материалом. Это верно. Однако исследование анома лий дает нам возможность с большей пользой применить свой опыт, работая с нормальными людьми. В равной степени мы не могли бы столь далеко продвинуться в познании физиологии мозга без исследования процессов, имеющих место при функциональных расстройствах: поведение невротиков и душевнобольных с помощью психоанализа показало скрытые за внешней поверхностью различные зоны или слои, или различные виды функциональной деятельности. При наблюдении за первобытными людьми и поведением детей мы обнаруживаем такие тенденции, которые не отмечены у людей более высокой цивилизации; фактически мы обязаны детям за уроки в области психологии, и самым логичным способом оплаты этого долга (что находится в плоскости как нашего, так и их интереса) является стремление лучше понять их с помощью наших психоаналитических исследований.

Я должен признаться, что нам еще только предстоит разобраться в подробностях воспитательного значения психоанализа; в частности, мы еще не можем дать никаких практических рекомендаций воспитателю. Так как психоанализ рассматривает явления, которыми совсем не занимается педагогика или же занимается совсем неверным способом, его советы и выводы отличаются большей степенью предосторожности. Итак, аналитик мог бы скорее сказать, как не следует воспитывать ребенка, чем сказать, как вы должны его воспитывать. Последнее гораздо более сложный вопрос, однако мы надеемся, что однажды сможем получить ответ на него.

Приспособление семьи к ребенку начинается с уяснения родителями определенных представлений о принципах духовной жизни. До сих пор казалось, что следует рассматривать как само собой разумеющееся, что родители от природы знают, как должно воспитывать детей. Правда, существует и противоположное суждение, принадлежащее немцам: отцом стать легче, чем быть отцом. Изъян начинается уже с того, что родители забывают о своих детских годах. Мы обнаруживаем у большинства нормальных людей поразительное отсутствие воспоминаний, связанных с первыми пятью годами жизни, в патологических же случаях эта амнезия заходит еще дальше. А ведь именно в эти годы ребенок фактически достигает большинства духовных способностей взрослых. И все-таки эти годы пребывают в забвении! Это отсутствие понимания, чем жила душа в детские годы, является самым большим препятствием для родителей в постижении существенных вопросов воспитания.

Прежде чем я подойду к теме воспитания, позвольте мне высказать пару замечаний о приспособлении и о его роли в психической жизни в целом. Известно, что слово «приспособление» взято из биологии и имеет несколько различных толкований: дарвиновское, ламаркистское и третье, которое мы могли бы назвать психологическим. Первое относится к естественному отбору и в сущности представляет собой «статическое объяснение» приспособления и охватывает общую проблему сохранения видов. К примеру, длинная шея жирафов позволяет им добывать себе больше пищи, в то время как животным с короткой шеей она недоступна, следовательно, первые имеют больше шансов оставаться в живых и продолжить род; действенность этого фактора присуща всем организмам. Согласно воззрению Ламарка, индивид становится сильнее благодаря тренировке определенной функции, и эта развитая способность также переходит к его потомкам. Это было бы физиологическим объяснением приспособления. Однако имеется и третий способ, благодаря которому индивиды способны адаптироваться к окружающей среде. Нет ничего неправдоподобного в том, что изменение в распределении психической или нервной энергии способно усилить функции определенного органа или дегенерировать его. Я напоминаю об этом, так как в современной Америке отрицается существование психологии в качестве науки; любое слово, начинающееся с «psyche» (душа), будто бы несет на себе клеймо мистики и потому ненаучно. Доктор Уотсон однажды вызвал меня на спор относительно смысла слова «психоанализ». Я должен был согласиться, что в нем меньше «научности», чем в бихевиоризме, поскольку как раз за «научность» принимают исключительно меру и взвешенность. Психология претендует на то, чтобы всякое изменение могло бы быть измерено с помощью определенного инструмента. Однако психоанализ не знает способов измерения движений души; правда, делаются робкие попытки для достижения этой цели, однако все они до сих пор не увенчались успехом. Но если одно из объяснений отклоняется нами, это не запрещает выдвинуть другое, и именно такого рода попыткам мы обязаны Фрейду. Он считал, что мы посредством описания и научной группировки результатов интроспекции могли бы столь же надежно достичь нового понимания, как и посредством анализа внешних проявлений, получаемых нами путем наблюдения и эксперимента. Эти интроспективные факты, правда, не подлежат измерению, но тем не менее являются фактами, и в качестве таковых мы вправе их использовать, на основании их делать выводы и искать пути, содействующие с их помощью поискам чего-то нового.

Фрейд постулировал определенную психическую систему, в которой понятие бессознательного играет огромную роль и благодаря которой мы приходим к выводам, недостижимым с помощью гипотез физиологии и анатомии мозга. Он рассматривал интроспективный материал под углом новой точки зрения; конечно, в нем содержались гипотезы, но последние имеют место и в естественных науках. Только когда прогресс химии и микроскопии сможет сделать, излишними фрейдовские гипотезы, только тогда мы будем готовы отказаться от наших претензий на научность. Доктор Уотсон полагает, что можно понять ребенка без помощи психологии; он считает, что двигательные (моторные) рефлексы якобы дают удовлетворительное объяснение поведения индивидов. Однако я готов возразить ему, что физиологическая схема достаточна не более, чем для понимания поведения мышей и кроликов, но не человеческих существ. Однако он сам, не сознавая этого, беспрестанно применяет к объяснению поведения животных психологию — он является бессознательным психоаналитиком. Когда он, например, говорит о рефлексе страха мыши, то употребляет распространенное в психологии понятие «страх». Он весьма уместно употребляет это слово, но только благодаря интроспекции он знает, что такое страх, в противном случае он не имел бы никакого представления о том, что заставляет убегать (Davonlaufen) и прятаться мышь.

Вернемся к вопросу о приспособлении. Все, что сказано, — не что иное, как оправдание психологической точки зрения, объясняющей со своей стороны проблемы приспособления. Психоанализу мы обязаны упорядочением определенного ряда новых факторов, которыми пренебрегало естествознание; он указывает нам на реальность внутренних факторов, которые могли быть открыты только благодаря интроспекции.

Теперь я хочу остановиться на практической проблеме, связанной с приспособлением родителей к ребенку. Природа весьма беззаботна. Она мало заботится об индивиде, но мы, люди, думаем иначе, мы желаем поддержать жизнь всех наших потомков и уберечь их от напрасных страданий. Поэтому мы уделяем особое внимание стадийности развития: на каждой из них ребенка ожидают специфические трудности роста. Фрейд указывал, что симптом страха возникает на стадии физиологических изменений, связанных с рождением, переходом из утробы матери во внешний мир. Один из его бывших учеников сделал это положение исходным пунктом теории, в которой он, отклоняясь от психоаналитических взглядов, пытается объяснить все неврозы и психозы как раз этой первой крупной травмой. Он называет ее «родовой травмой». Сам я весьма обстоятельно занимаюсь этим вопросом, однако чем дольше я наблюдаю, тем яснее мне становится, что индивид наиболее приспособлен именно для изменений, связанных с рождением. Физиологическая заботливость и инстинкт родителей делают этот переход настолько мягким, нежным, насколько это возможно. В самом деле, он был бы травмой, если бы легкие и сердце не были столь хорошо изначально подготовлены к переходу во внешний мир. Таким образом, рождение является своего рода триумфом, не оставляя травматического следа при нормальном переходе из одной стадии развития к другой. Задумаемся над некоторыми деталями. Надвигающееся удушье тотчас прекращается, поскольку легкие в порядке и тут же начинают функционировать, когда прекращается циркуляция через пуповину; левый желудочек сердца, бывший до сих пор бездеятельным, энергично берет на себя свою функцию. Помимо этой физиологической помощи, инстинкт родителей побуждает их сделать ситуацию для новорожденного настолько приятной, насколько это возможно: ребенка укладывают в теплую постель, защищают от беспокоящих его оптических и акустических раздражителей; фактически они заставляют ребенка забыть о том, что, собственно, произошло, как будто бы ничего не случилось. Проблематично, можно ли столь быстро и принципиально устранимое препятствие считать «травмой». Последствия другой действительной травмы устраняются труднее — она имеет не физиологическую природу, а относится к вступлению ребенка в общество окружающих его людей; в этом случае зачастую родительский инстинкт оказывается несостоятельным. Я упомяну травмы, связанные с отлучением от груди, с приобщением к опрятности и чистоплотности, с искоренением «дурных привычек», и наконец самую важную из всех — переход от детства к жизни взрослых. Это самые трудные травмы детства, и здесь до сих пор не наблюдается достаточной предусмотрительности ни со стороны родителей в частности, ни со стороны цивилизации в целом.

Отлучение ребенка от груди является и всегда являлось самым важным делом с точки зрения медицины: это переход от инстинктивного сосания к пережевыванию пищи; это не только перемена физиологического характера, но и перемена, имеющая огромное психологическое значение. Неловкий способ отлучения может неблагоприятно повлиять на отношение ребенка к объекту и на способ получения удовольствия от объекта и таким образом оставить темный след в жизни ребенка. Разумеется, мы не много знаем о психологии годовалого ребенка, но мы все же получаем определенное представление о том глубоком отпечатке, который, вероятно, оставляет отлучение от груди. Уже легкая рана, простой укол иглой на ранней стадии эмбрионального развития все-таки могут помешать полноценному формированию всех частей тела.

Другой пример. В помещении, где горит одна-единственная свеча, можно, одной рукой приблизясь к источнику света, затемнить половину помещения. Подобная ситуация складывается с ребенком: если вы в самом начале жизни причините ему даже незначительное повреждение, это может бросить тень на всю его жизнь. Очень важно уяснить, насколько чувствительны, восприимчивы дети, но родители не думают об этом, они не могут составить какого-либо представления о высокой степени чувствительности их малышей и ведут себя в их присутствии так, будто дети не воспринимают происходящее вокруг них. Если ребенок на первом и втором годах его жизни наблюдает интимную близость между своими родителями, то на стадии созревания, когда он еще не обладает интеллектуальным клапаном, регулирующим его возбудимость, это может вызвать инфантильный невроз, который, вероятно, на всю жизнь ослабит аффективную жизнь. Детские фобии и истерические явления, вызванные страхом, зачастую имеют место в ранние годы развития. Обычно с возрастом они исчезают, однако весьма часто мы обнаруживаем, что они оставляют глубокие следы в духовной жизни и характере человека.

Обучение опрятности, чистоплотности является одной из самых трудных стадий в развитии ребенка. Она может быть сопряжена с риском, но не всегда. Есть дети, которые предрасположены быть настолько здоровыми, что переносят даже поведение безрассудных родителей. Но это исключение. Даже если они хорошо выдерживают извращенное воспитание, мы зачастую замечаем, что они в чем-то лишены счастья, которое им могла бы преподнести жизнь. Это должно было бы побуждать родителей и воспитателей больше уделять внимания реакциям ребенка и адекватно оценивать трудности, с которыми он должен бороться.

Наблюдения Фрейда за изменениями характера, нрава ребенка в период приспособления к кодексу чистоплотности привели его к важному открытию, состоящему в том, что значительные свойства характера формируются во время этого процесса. Другими словами, способ, благодаря которому индивид в первые пять лет жизни приспосабливает свои примитивные потребности к требованиям цивилизации, определяет также манеру поведения при столкновении с более поздними трудностями жизни. С позиции психоанализа «характер» есть как бы закрепление определенного модуса поведения, реагирующего на те или иные обстоятельства автоматически, без принуждения. Индивид, как мы полагаем, может приспособиться к данной ситуации с точностью до просчета деталей поведения, однако припомните, сколь мало это совместимо с тем, что характер делает из человека! Если вы знаете «характер» человека, сможете ли вы вызвать его столь часто, как хотелось бы, выполнить определенные действия, поскольку он работает как машина. Вы только обмолвитесь словом, а он вполне определенно покачает головой; у него имеется в наличии этот автоматический жест на ваше ловко высказанное слово. Поскольку это «лежит в основе его характера».

В мою бытность студентом в определенных врачебных кругах слишком большое значение придавалось унаследованным признакам. Шарко, один из лучших преподавателей медицины в Париже, читал основательные лекции на эту тему. Я хочу рассказать об одном типичном случае, который лучше осветит этот вопрос. Однажды на его «Lecons du Mardi» («Лекции по вторникам») к нему пришла мать и хотела поговорить с ним о своем невротическом ребенке. Как всегда, он начал расспрашивать о деде ребенка, что за болезни он имел, от чего он скончался, затем о бабушке, о другом деде и другой бабушке, о всех других родственниках. Мать пыталась прервать его и рассказать, что произошло с ребенком за неделю или за год до этого разговора. Шарко в раздражении ничего не хотел слышать об этом, он ревностно выпытывал полученные по наследству особенности характера. Мы, будучи психоаналитиками, отнюдь не отрицаем важность, значимость последних, мы считаем их существенными факторами в этиологии неврологических и психических заболеваний, но не считаем их единственными. Врожденные наклонности могут решительно изменяться под влиянием переживаний детства или благодаря воспитанию. Как унаследованные признаки, так и индивидуальные причины должны приниматься во внимание. К примеру, чистоплотность не есть что-то врожденное, она не представляет собою унаследованную особенность. К ней нужно ребенка приучать. Я не думаю, что дети нечувствительны к подобного рода поучениям, но полагаю, что они, пожалуй, не стали бы чистоплотными без приучения.

Единственной наклонностью маленького ребенка является любовь к самому себе и точно также ко всему, что он считает частью самого себя; его экскременты фактически являются частью его самого, промежуточной вещью между объектом и субъектом. Кроме того, ребенок испытывает определенное чувство к своим экскрементам; но ведь и у взрослых есть следы этого отношения. Порою я подвергал анализу так называемых нормальных людей, и я никогда не замечал в этом отношении существенных различий между ними и невротиками, которые проявляли больший интерес к испражнениям и мусору. И подобно тому как истерия, согласно Фрейду, представляет собою негатив перверсии, так и в основе чистоплотности нормального человека лежат примитивные устремления, обеспечивающие, однако, великие достижения цивилизации. Обрушивая на ребенка гнев за неумение справляться с трудностями соблюдения чистоплотности, мы пускаем эту энергию по ложному следу. Реакция может быть неодинаковой — в зависимости от конституционных различий индивидов; вероятно, одна — у невротика, другая — у душевнобольного, третья — у преступника. Но если мы знаем толк в том, как бережно обращаться с детьми, то мы в соответствии с их импульсами предоставляем им свободу действий или возможность сублимации. В этом случае они легче научаются направлять свои примитивные потребности в русло полезности. Но воспитатели слишком часто пытаются устранить эти примитивные потребности (хотя они, как говорится, важный источник энергии), будто бы они сами по себе являются не чем иным, как злом.

Итак, подлинно травматический период в условиях приспособления семьи к ребенку наступает при переходе от самого раннего детства к цивилизации; это связано не только с приобщением к опрятности и чистоплотности, но также с подавлением сексуальности. Часто можно слышать, что Фрейд все сводит к сексуальности. Это не совсем верно. Он говорит об определенном конфликте эгоистической и сексуальной тенденций и первую считает даже более устойчивой. Фактически психоаналитики большую часть своего времени посвящают анализу вытесненных факторов у упомянутой категории индивидов.

Сексуальность начинается не с появлением половой зрелости, а с «вредных привычек» ребенка. Эти «дурные привычки», как их ошибочно называют, суть манифестации аутоэротики, следовательно, примитивные проявления сексуального инстинкта. Не пугайтесь этого выражения. Слово «мастурбация» обычно вызывает безмерный ужас. Если советы врача относительно аутоэротических занятий ребенка соблюдаются, то родителям следовало бы посоветовать не воспринимать это слишком драматически. Разумеется, в этом вопросе родители должны соблюдать весьма заметную долю такта, хотя и вопреки их собственной обеспокоенности. Странно, что родители не понимают как раз тех вещей, которые для детей являются само собой разумеющимися, а то, что не понимают дети, для родителей является ясным как день. Эту загадку я хочу обсудить позднее: она содержит тайну запутанных отношений между родителями и ребенком.

На время я переключу внимание с этого парадокса на важную проблему, связанную с ответом на вопрос, как следует обходиться с невротичным ребенком. Есть лишь один путь: следует обнаружить мотивы, скрытые в его подсознании и все-таки проявляющиеся в его поведении. Подобные попытки уже предпринимались; моя бывшая ученица и ученица доктора Абрахама, Мелани Кляйн, предприняла смелую попытку эксперимента с детьми, позволив им изображать взрослых, и сделала сообщение о своих крупных результатах. Второй эксперимент был предпринят Анной Фрейд, дочерью профессора Фрейда. Оба метода довольно-таки отличны друг от друга, и от этого зависит, могут ли быть решены и в какой комбинации трудные вопросы анализа и воспитания; во всяком случае, можно сказать, что положено многообещающее начало.

Мне представился случай незадолго до моего прибытия в Америку ознакомиться с методами школы, управляемой специально обученными психоанализу учителями. Школа называется «Woody School» («Лесная школа»). Учителя пытаются обучать детей, разбив их на группы, поскольку индивидуальный анализ каждого ребенка, что было бы намного лучше, из-за недостатка времени выходит за границы возможностей. Они стараются так вести занятия, чтобы регулярный анализ не становился для детей необходимым. При этом они специально изучают невротических детей, и на долю каждого приходится столько внимания, сколько ему требуется. Я проявил особенное любопытство к тем методам, которыми они владеют, занимаясь сексуальным воспитанием. В беседах с родителями учителя советуют просто и естественно отвечать на вопросы ребенка, имеющие отношение к сексуальности. Однако при этом употребляется так называемый «ботанический метод», т.е. школа использует аналогии с растениями, когда прибегает к объяснению продолжения человеческого рода. Однако у меня есть одно возражение относительно данного метода. В нем слишком много назидания и психологической неудовлетворенности. Он может быть хорошим началом, однако он не уделяет достаточного внимания внутренним потребностям и устремлениям ребенка; обычно даже самое подробное физиологическое объяснение, связанное с происхождением детей, не удовлетворяет вопрошающего ребенка, и он порою реагирует на объяснение родителей с недоверием. Он говорит, пусть даже неясными словами: «Ты рассказываешь мне об этом, но я думаю не об этом». То, в чем фактически нуждается ребенок, является не чем иным, как признанием эротического (чувственного) значения половых органов. Ведь ребенок не ученый, изучающий процессы размножения; он интересуется этим вопросом, конечно, так же, как он интересуется астрономией. Но он более настойчиво требует от родителей и воспитателей признания того, что половые органы, кроме размножения, несут и другую функцию; до тех пор пока родители не объяснят ему это, их ответы не удовлетворят ребенка. Он сам задается вопросом следующего рода: как часто имеет место сексуальная близость? Он смутно догадывается, что половой акт повторяется часто и что он доставляет родителям удовольствие. Выражаясь нашим языком, он обнаруживает в своих гениталиях ощущения, имеющие эротический характер, которые можно удовлетворить благодаря определенным прикосновениям. Ребенок достаточно умен, чтобы знать и чувствовать, что половой орган имеет определенную либидозную функцию. Он чувствует себя виноватым (поскольку он в своем возрасте обладает либидозными чувствами) и думает: «Какое же я низкое создание, что я ощущаю сладостные чувства в своих гениталиях, тогда как мои родители, которых я уважаю, пользуются этими органами только для того, чтобы получались дети».

До тех пор пока эротическая функция или функция получения наслаждения генитального характера не восполняется, до тех пор между вами и вашим ребенком постоянно сохраняется дистанция и вы в его глазах предстаете в качестве недосягаемого идеала, и это есть то, что я ранее считал за некий парадокс. Родители не в состоянии помыслить, что ребенок в своих гениталиях имеет схожие ощущения, каковые имеют они сами. Но вопреки этому чувству ребенок считает себя заброшенным и думает, что взрослые в этом отношении чисты и незапятнанны. Так образуется дистанция между родителями и ребенком в этом интимном семейном вопросе. Если между мужчиной и женщиной, как это часто случается, сохраняется подобная дистанция, поскольку девочек искусственно задерживают на детской стадии, то мы не должны удивляться тому, что это ведет к «отчуждению» супругов.

В силу безрассудства, препятствующего нашему познанию вопросов, связанных с сексуальной деятельностью ребенка (вину за это несет наша собственная инфантильная амнезия), мы ждем от детей слепой веры в наши объяснения и недоверия к их собственному физическому и психическому опыту. Одна из самых больших трудностей, с которой сталкивается ребенок, встает во весь рост позднее, когда он узнает, что его возвышенные идеалы не соответствуют действительности; это становится источником разочарования и вообще подрывает веру в авторитеты. Ребенка нельзя лишать веры в авторитет, веры в подлинность вещей, о которых говорят ему родители и другие люди, но и принуждать его принимать все на веру не следует. Это можно пояснить словами: несчастье для ребенка состоит в том, что он преждевременно становится разочарованным, недоверчивым и подозрительным. «Лесная школа» в этом отношении проделала хорошую работу, но, разумеется, это только начало. Ее метод, основанный на влиянии на духовную жизнь ребенка с помощью родительского понимания, порою очень хорош и может быть успешно применен даже на ранней стадии невротических заболеваний. Напомним, что профессор Фрейд провел первый анализ ребенка подобным образом (см. «Маленький Ганс» из работы «Анализ фобий пятилетнего ребенка»).

Трудности приспособления возрастают, когда ребенок становится самостоятельным, они самым тесным образом связаны с сексуальным развитием.

Это тот возраст, в котором разгорается так называемый Эдипов комплекс. Вспомните, как ребенок порой высказывается, обращаясь к отцу: «Когда ты умрешь, я женюсь на матери». Никто не принимает это всерьез, поскольку это сказано в период, когда ребенок не боится быть наказанным за свои мысли, в частности потому, что родители не понимают сексуальную подоплеку таких высказываний. С определенного возраста за подобные вещи весьма строго взыскивают и наказывают. На это обстоятельство бедный ребенок реагирует весьма своеобразно. Чтобы сделать это понятным для вас, я приведу упрощенную фрейдовскую схему человеческой личности.